и свои жизни? Ради чего
принес в жертву свою  жизнь  сам  Куати?  Теперь  ничего  не  остается,  как
умереть, подумал он. Ведь отказывал же себе во  всем.  Мог  бы  жить  жизнью
обычного человека, с женой  и  сыновьями,  хорошей  работой,  мог  бы  стать
врачом, или инженером, или банкиром. Он знал, что обладает незаурядным  умом
и мог бы добиться успеха в любой сфере  человеческой  деятельности,  которую
выбрал бы, сочтя ее достойной приложения своих сил, - но нет, он выбрал  для
себя самый трудный путь. Целью его жизни стало создать  новую  нацию,  найти
дом для своего народа, возвратить ему человеческое достоинство, которого  он
заслуживал.  Ему  хотелось  вести  свой  народ   и   одержать   победу   над
захватчиками.
   Чтобы его помнили.
   Целью жизни для него стало  именно  это.  Видеть  несправедливость  может
каждый, но исправить положение способен лишь  тот,  кто  войдет  в  историю,
изменит ее течение, может быть, не  в  качестве  главного  героя,  а  просто
человека, освободившего маленькую нацию...
   Нет, это не правда, признался Куати. Для достижения  такой  задачи  нужно
бросить вызов великим державам, американцам и европейцам,  которые  навязали
свои предрассудки его древней родине,  а  сделавшие  такое  не  останутся  в
памяти как маленькие людишки. Если бы ему удалось добиться своей  цели,  его
запомнили бы как равного среди великих людей,  поскольку  великие  свершения
принадлежат великим людям, а великие люди навсегда входят в историю. Но  чьи
свершения запомнит теперь история? Кто что отвоевал - или кого победил?
   Нет, это невозможно, повторял  себе  командир.  И  все-таки  его  желудок
утверждал обратное, когда он читал текст договора с  его  сухим  официальным
языком. Неужели палестинский народ, его благородный храбрый народ, поддастся
на эту приманку, соблазнится этой подлой ложью?
   Куати встал и пошел в туалет. Его снова тошнило.  Это,  мелькнула  мысль,
когда он склонился над унитазом, и есть ответ  на  вопрос.  Через  некоторое
время Куати выпил стакан воды, чтобы смыть отвратительное ощущение рвоты  во
рту, но оставалось другое ощущение, которое смыть было невозможно.

***

   На другой стороне  улицы,  в  другом  доме,  принадлежавшем  организации,
Понтер Бок слушал  передачу  станции  "Немецкая  волна".  Несмотря  на  свои
политические взгляды, где бы он ни находился, Бок всегда думал о себе как  о
немце. Да, конечно,  немецкий  социалист-революционер,  но  все-таки  немец.
Радио сообщило, что у него дома - в его настоящем доме - было  тепло,  ясное
безоблачное небо, прекрасный день, когда  так  приятно  прогуливаться  вдоль
Рейна, держа Петру за руку и...
   Слова, донесшиеся из радиоприемника, ледяными пальцами сжали его сердце.
   "Убийца Петра Хасслер-Бок, приговоренная к пожизненному заключению,  была
обнаружена сегодня у себя в камере повешенной.  Судя  по  всему,  это  явное
самоубийство. Жена скрывшегося террориста Гюнтера Бока,  Петра  Хасслер-Бок,
была осуждена к пожизненному  заключению  за  зверское  убийство  Вильгельма
Манштейна. Ей было тридцать восемь лет.
   Возрождение футбольного клуба Дрездена поразило  многих  болельщиков.  Во
главе со звездой немецкого футбола Вилли Шеером..."
   В темноте комнаты глаза Гюнтера расширились. Не в силах даже смотреть  на
освещенный индикатор радиоприемника, он повернул голову к открытому  окну  и
устремил взгляд к вечерним звездам.
   Петра мертва?
   Он знал, что это правда, и не пытался убедить себя в обратном.  Это  было
вполне возможно.., более того, неизбежно. Явное  самоубийство!  Ну  конечно,
именно так совершили самоубийство все члены группы Баадер-Майнхоф,  особенно
один, который застрелился.., тремя выстрелами в голову.  В  то  время  среди
западногерманских полицейских  ходила  шутка  о  том,  как  самоубийца  сжал
пистолет смертельной хваткой.
   Бок знал, что его жену убили. Его жена, его прелестная Петра мертва.  Его
лучший друг, самый верный товарищ, его возлюбленная. Мертва. Гюнтер понимал,
что это сообщение не должно было так потрясти его. Разве можно было  ожидать
иного? Им  пришлось  убить  ее.  Она  была  связующим  звеном  с  прошлым  и
потенциально опасным связующим звеном с социалистическим будущим Германии.
   Убив Петру, они только упрочили политическую стабильность новой Германии,
четвертого рейха.
   - Петра, - прошептал он.  Она  была  больше  чем  политическим  деятелем,
больше чем революционером. Он помнил каждый контур ее лица, каждый изгиб  ее
юного  тела.  Он  помнил,  как  ждал  рождения   детей   и   какой   улыбкой
приветствовала его Петра после того, как родила Эрику  и  Урсулу.  Они  тоже
исчезли, пропали из его жизни, словно тоже умерли.
   В такой момент нельзя оставаться одному. Бок оделся и пересек комнату. Он
обрадовался, увидев, что Куати все еще не спит, хотя выглядел он ужасно.
   - Что случилось, мой друг? - спросил командир.
   - Петра мертва.
   На измученном лице Куати отразилась искренняя боль.
   - Как это произошло?
   - В сообщении говорится, что ее  обнаружили  повешенной  в  камере.  -  С
запоздалым ужасом Бок понял, что его Петру обнаружили  с  петлей  на  тонкой
хрупкой шее. Картина была слишком ужасной. Ему приходилось  видеть  подобную
смерть. Он с Петрой привел в исполнение приговор одному классовому  врагу  и
видел, что его лицо сначала побледнело, затем  побагровело  и...  Образ  был
невыносим. Бок не мог позволить себе видеть Петру такой.
   Куати печально склонил голову.
   - Да будет милостив Аллах к нашему любимому товарищу.  Усилием  воли  Бок
подавил раздражение. Ни он, ни сама Петра никогда не верили в Бога, но Куати
своей молитвой хотел для нее лучшего. Хотя для Бока это было  не  более  чем
сотрясением  воздуха,  слова  Куати  являлись   выражением   сострадания   и
доброжелательности - и дружбы. А сейчас Бок нуждался в этом больше всего.
   - Сегодня плохой день для нашего дела, Исмаил.
   - Хуже, чем ты думаешь, этот проклятый договор...
   - Я знаю, - сказал Бок. - Да, я знаю.
   - Как  твое  мнение?  -  Куати  всегда  мог  положиться  на  честность  и
объективность Гюнтера, который относился ко всему с беспристрастием.
   Немец взял сигарету и прикурил от настольной  зажигалки.  Он  не  сел,  а
принялся расхаживать по комнате. Ему нужно  было  двигаться,  чтобы  убедить
себя, что он еще жив. Одновременно он заставил свой ум рассмотреть  проблему
с полной объективностью.
   - Следует подходить к этому всего лишь как к части более крупного  плана.
Когда русские предали мировой социализм, они дали этим толчок ряду  событий,
направленных на укрепление власти  капиталистических  классов  над  основной
частью мира. Мне сначала казалось,  что  Советы  всего  лишь  задумали  этот
маневр  в  качестве  хитроумного  стратегического  хода,  надеясь   получить
экономическую помощь со стороны Запада, - следует иметь в виду, Исмаил,  что
русские - отсталый народ. У них даже коммунизм  не  действовал.  Разумеется,
коммунизм изобрел немец, - прибавил  Бок  не  без  иронии  (он  дипломатично
умолчал, что Маркс был евреем), подумал и стал дальше  излагать  свою  точку
зрения бесстрастным голосом аналитика.  Он  был  благодарен  за  возможность
забыть о своих переживаниях и говорить подобно революционеру прошлого. -  Но
я ошибался. Это не было тактикой. Их шаг оказался предательством,  полным  и
безоговорочным. Прогрессивные элементы внутри Советского Союза были обмануты
еще больше, чем в ГДР. Сближение русских с Америкой оказалось подлинным. Они
меняли идеологическую чистоту, верность идеалам  на  временное  процветание,
это правда, но отнюдь не собирались возвращаться на  путь  социалистического
развития.
   Америка со своей стороны запросила  с  них  немалую  плату  за  оказанную
помощь. Она заставила Советы отказать Ираку в поддержке,  сократить  помощь,
оказываемую вам и вашим арабским братьям и,  наконец,  принять  американский
план - раз и навсегда обеспечить безопасность Израиля. Совершенно  очевидно,
что израильское лобби в Америке готовилось к этому маневру  заблаговременно.
Согласие русских усложняет ситуацию. Теперь против нас выступает  не  только
Америка. Нам угрожает заговор глобального масштаба. У нас больше нет друзей,
Исмаил. Мы должны полагаться только на себя.
   - Выходит, ты считаешь, что мы потерпели поражение?
   - Нет! - Глаза Бока сверкнули. - Сейчас мы не  должны  останавливаться  -
они и так находятся в выгодном положении, мой друг. Если им удастся добиться
большего преимущества, они воспользуются современной обстановкой  в  мире  и
выловят всех нас. Наши отношения с русскими  очень  плохие,  но  станут  еще
хуже. В будущем русские начнут сотрудничать с американцами и сионистами.
   - Кто мог бы подумать, что американцы и русские...
   - Никто. Никто, за исключением тех, кто осуществил  этот  план,  правящие
круги Америки и продажные собаки -  Нармонов  и  его  лакеи.  Они  оказались
исключительно хитрыми, мой друг.  Нам  следовало  предугадать  надвигающиеся
события, но мы не сумели. Ты не заметил этого здесь. Я не заметил  опасности
в Европе. Мы несем ответственность за недостаток бдительности.
   Куати пытался убедить себя, что ему нужно услышать только правду,  однако
его желудок утверждал что-то совершенно другое.
   - Как, по-твоему, можно изменить положение? - спросил командир.
   - Перед нами союз двух невероятных друзей и их сообщников. Необходимо его
разрушить. История показывает,  что  после  распада  союза  бывшие  союзники
становятся врагами и испытывают такую подозрительность друг к другу, которая
намного превосходит их обоюдное недоверие до  заключения  союза.  Как  этого
добиться? - Бок пожал плечами. - Не знаю. Понадобится  время...  Возможности
все еще существуют. Должны существовать, - поправился он.  -  Потенциал  для
разногласий очень велик. Многие по-прежнему думают вроде нас с тобой  как  в
мире, так и в Германии.
   - Но ты считаешь, что раздоры должны начаться между Америкой и Россией? -
спросил Куати, как всегда захваченный рассуждениями своего друга.
   - Там они должны завершиться. Было бы неплохо начать их там,  разумеется,
но это маловероятно.
   - Может быть, это  не  так  маловероятно,  как  ты  считаешь,  Гюнтер,  -
пробормотал про себя Куати, даже не заметив, что произнес эти слова вслух.
   - Я не расслышал.
   - Так, пустяки. Обсудим это попозже. Я устал, мой друг.
   - Извини, что побеспокоил тебя, Исмаил.
   - Мы отомстим за Петру, мой друг. Они заплатят за  свои  преступления!  -
пообещал ему Куати.
   - Спасибо.
   Бок вышел на улицу. Еще через две минуты он поднялся к  себе  в  комнату.
Радио все еще оставалось включенным.  Передавали  народную  музыку.  К  нему
вернулась память о происшедшем. Бок, однако, не смог заставить себя плакать.
Вместо слез его охватила ярость. Смерть Петры была ужасной личной трагедией,
но он чувствовал, что предан весь его  мир,  все  его  идеалы.  Смерть  жены
являлась еще одним симптомом более глубокого и опасного заболевания. Если он
сумеет, то отомстит за убийство  Петры  всему  миру.  Во  имя  революционной
справедливости, разумеется.

***

   Куати не мог уснуть. Его удивило,  что  он  испытывает  чувство  вины.  В
голове роились воспоминания о Петре Хасслер и ее  таком  гибком,  податливом
теле - в то время она еще не была женой Гюнтера, - и он пытался  представить
ее мертвой, в петле... Как она погибла?  По  сообщению  радио,  покончила  с
собой. Куати верил этому. Они все такие хрупкие, эти  европейцы.  Умные,  но
хрупкие. Им подвластна страсть борьбы, но они не умеют терпеть.  Их  главным
преимуществом   является   широта    кругозора,    основанная    на    более
космополитическом окружении и высокой образованности. Тогда как Куати и  его
люди склонны  обращать  чрезмерное  внимание  на  свои  ближайшие  цели,  их
европейские  коллеги  в  состоянии  видеть  далеко  идущие  задачи.   Момент
неожиданной проницательности застал  Куати  врасплох.  Он  и  его  соратники
всегда рассматривали европейцев как товарищей, но не как равных,  считая  их
дилетантами в деле революции. Это оказалось ошибкой. Европейцам  приходилось
решать  более  трудные  задачи  в  революционной  борьбе,  потому   что   им
недоставало моря людского недовольства, из которого  Куати  и  его  товарищи
черпали  своих  рекрутов.  То,  что  им  не   всегда   удавалось   достигать
поставленных целей, объяснялось объективными обстоятельствами, а  не  низким
интеллектом или недостаточной преданностью делу революции.
   Бок может стать блестящим руководителем операции,  потому  что  отчетливо
видит цели и препятствия, мешающие их достижению.
   Так что же теперь? - спросил себя Куати. Это был  вопрос,  однако,  чтобы
дать ответ на него, потребуется  время  для  обдумывания.  На  такой  вопрос
нельзя отвечать поспешно. Он подождет несколько дней.., пожалуй,  с  неделю,
пообещал себе командир, пытаясь уснуть.

***

   - ..для меня огромная честь  предоставить  слово  президенту  Соединенных
Штатов Америки.
   Собравшиеся конгрессмены  встали  в  едином  порыве  со  своих  неудобных
стульев в зале заседаний. В первом ряду сидели  члены  кабинета,  начальники
штабов родов войск и члены Верховного суда, которые  тоже  встали.  В  ложах
присутствовали гости, включая послов Саудовской  Аравии  и  Израиля,  причем
послы сидели рядом - впервые за всю историю. Телевизионные камеры передавали
панораму огромного зала, который на своем веку был  свидетелем  как  славной
истории, так и бесславия. Аплодисменты продолжались до тех  пор,  пока  руки
присутствующих не покраснели.
   Президент Фаулер положил на трибуну  свои  заметки  и  повернулся,  чтобы
обменяться рукопожатиями со  спикером  конгресса,  президентом  pro  tempore
<Пока  что,  временно  (лат.).>Сената  и  своим  вице-президентом   Роджером
Дарлингом. В охватившей зал эйфории никто не обратил  внимания  на  то,  что
последним оказался Дарлинг. Затем президент обернулся, на его лице появилась
улыбка и он помахал рукой,  приветствуя  переполненный  зал.  Шум  усилился.
Пошли в ход все жесты из репертуара Фаулера: взмахи одной рукой, двумя, руки
протянуты вперед  и,  наконец,  стиснуты  над  головой.  Реакция  зала  была
поистине единодушной, независимо от партийной принадлежности конгрессменов и
сенаторов. Удивительно, отметил про себя Фаулер,  его  наиболее  заклятые  и
громкоголосые  противники  в  конгрессе  и  Сенате  усердно  выражали   свое
одобрение, и президент понимал, что  их  одобрение  искренне.  Ко  всеобщему
изумлению, в конгрессе все еще сохранился настоящий патриотизм.  Наконец  он
взмахнул рукой, требуя тишины, и аплодисменты медленно стихли.
   - Мои сограждане-американцы, я  прибыл  в  это  высокое  собрание,  чтобы
доложить вам о недавних событиях,  имевших  место  в  Европе  и  на  Ближнем
Востоке, а также представить в Сенат  Соединенных  Штатов  два  документа  с
текстом договоров, которые, я надеюсь, будут одобрены вами без промедления и
с энтузиазмом.  -  Новый  взрыв  аплодисментов.  -  Подписав  эти  договоры,
Соединенные Штаты Америки в тесном содружестве со многими другими нациями  -
одни из них наши верные и старые друзья, другие - новые союзники, дружбой  с
которыми мы гордимся, - помогли  установить  мир  в  регионе,  который  стал
источником мира на Земле, однако сам редко знал мир и нуждался в нем.
   Заглянув в историю человечества, можно проследить эволюцию  человеческого
духа. Весь прогресс человечества, все сверкающие путеводные огни, освещавшие
наш путь от варварства к цивилизации, усилия всех великих мужчин  и  женщин,
которые молились, мечтали, надеялись и делали все возможное  для  достижения
этого исторического момента, завершились кульминацией, грандиозным  успехом,
когда мы перевернули последнюю страницу в истории конфликтов между народами.
Мы сумели достичь не исходного, а заключительного момента. Мы...  -  громкие
аплодисменты прервали речь президента. Фаулера охватило легкое раздражение -
он не рассчитывал, что его прервут на этом месте. Фаулер широко улыбнулся  и
жестом призвал зал к молчанию.
   - Нам удалось достичь заключительного момента. Я счастлив  сообщить  вам,
что Америка проложила путь к миру и справедливости. - Новые аплодисменты.  -
Да, Америка проложила этот славный путь, и это вполне заслуженно...
   - Пожалуй, он немного перебарщивает? - спросила Кэти Райан.
   - Немного. - Усмехнувшись, Джек привстал с  кресла  и  протянул  руку  за
вином. - Именно так и должен поступать  президент,  крошка.  Тут  существуют
определенные правила - как в опере. Приходится им  следовать.  Вдобавок  это
действительно крупный - черт побери, колоссальный - успех. У нас  на  глазах
наступает мир.
   - Ты когда уезжаешь? - спросила Кэти.
   - Скоро, - ответил Джек.
   -  Разумеется,   за   это   нужно   платить,   однако   история   требует
ответственности от тех, кто ее кует, - продолжала говорить  фигурка  Фаулера
на экране их телевизора. - Наш долг - гарантировать мир. Мы  должны  послать
американцев и  американок  для  зашиты  государства  Израиль.  Мы  поклялись
защищать эту маленькую мужественную страну от всех врагов.
   - Что это за враги? - спросила Кэти.
   - Сирия пока не слишком удовлетворена условиями договора, да и Иран тоже.
Что касается Ливана - вообще-то в полном смысле слова Ливана не  существует.
Есть всего лишь место на карте, где гибнут люди. К  тому  же  еще  Ливия  со
всеми своими террористическими группировками. Так  что  есть  еще  враги,  о
которых следует беспокоиться. - Райан осушил бокал и пошел  в  кухню,  чтобы
снова наполнить его. Просто позор так расходовать хорошее вино, упрекнул  он
себя, так хлестать можно любое пойло...
   - Придется пойти на финансовые жертвы, -  услышал  Райан  голос  Фаулера,
когда вернулся в гостиную.
   - Снова растут налоги, - недовольно заметила Кэти.
   - А ты чего хочешь?  Пятьдесят  миллионов  -  это  моя  вина.  Миллиардом
больше, миллиардом меньше...
   - А это действительно что-нибудь изменит? - спросила она.
   - Должно изменить. По крайней мере всем станет  ясно,  верят  религиозные
лидеры в собственные заявления или они всего  лишь  пустозвоны.  Мы  сделали
так, милая, что заманили их в  их  же  собственную  ловушку...  Им  придется
сделать переоценку своих принципов, крошка, - произнес Джек после  недолгого
раздумья. -  Они  будут  вынуждены  действовать  в  соответствии  со  своими
убеждениями, иначе разоблачат себя как шарлатаны.
   - Ты думаешь...
   - Я не считаю их шарлатанами. Мне кажется, они верят в то, о  чем  всегда
говорят. У них нет другого выхода.
   - Значит, у тебя скоро не останется работы? Джек услышал  в  голосе  жены
нотку надежды.
   - Этого я не знаю.
   После речи президента начались прения.  Против  Фаулера  выступил  раввин
Соломон Мендель, престарелый житель Нью-Йорка, один  из  самых  страстных  -
некоторые утверждали, даже яростных - защитников Израиля. Как ни странно, он
ни разу там не был. Джек не знал почему  и  напомнил  себе,  что  это  нужно
выяснить.  Мендель  стоял  во  главе  небольшого,  но  весьма   действенного
израильского лобби в Америке. Лишь он единственный, или почти  единственный,
выразил одобрение - если не одобрение, то понимание - расстрела на  Храмовой
горе. На голове раввина была ермолка, а борода ниспадала на изрядно  помятый
костюм.
   - Это - предательство государства Израиль,  -  произнес  он  в  ответ  на
первый вопрос. К удивлению Джека, Мендель говорил спокойно и убедительно.  -
Вынудив Израиль покинуть свои законные владения, Соединенные Штаты отняли  у
еврейского народа его историческое право на землю предков  и  поставили  под
угрозу безопасность страны. Граждан Израиля будут выгонять  из  своих  домов
силой оружия - точно так же, как это было пятьдесят  лет  назад,  -  зловеще
закончил он.
   - Одну минуту! - взволнованно воскликнул другой участник дебатов.
   - Господи, с какой страстью они выступ