льную машину вместе
с остальной одеждой темного  цвета,  купленной  им  на  распродаже,  добавил
побольше хлорной извести и поставил регулятор температуры  воды  на  верхний
предел. Теперь у него осталось всего три комплекта одежды, и он  понял,  что
придется снова отправиться за покупками.
   При этой мысли Келли поморщился. Опять распродажи, которые  казались  ему
такими скучными, особенно теперь, когда он втянулся в  проведение  операций.
Подобно большинству мужчин, Келли ненавидел хождение по магазинам, а  сейчас
тем более,  поскольку  в  силу  необходимости  этим  приходилось  заниматься
постоянно. Вдобавок он начал уставать как от частого недосыпания, так  и  от
неослабевающего напряжения. Разумеется, ничего рутинного в его действиях  не
было - они  по-прежнему  оставались  опасными.  Хотя  он  стал  привыкать  к
проведению ночных операций, привыкнуть к опасности оказалось невозможным,  и
напряжение нарастало. Отчасти это было хорошо - Келли ко всему  относился  с
исключительной осторожностью, - но  крайнее  напряжение  способно  понемногу
измотать любого: чрезмерная частота сердечных сокращений  и  рост  кровяного
давления в конечном счете приводят к усталости. Он старался противопоставить
такому напряжению физические  упражнения,  но  его  организм  требовал  сна.
Короче говоря,  проводимые  им  операции  мало  отличались  от  операций  во
вьетнамских джунглях,  когда  он  действовал  в  составе  3-й  группы  войск
специального назначения, но теперь он  был  старше,  не  мог  положиться  на
поддержку товарищей, способных разделить с ним стрессы и помочь расслабиться
в короткие часы отдыха. Все это начинало постепенно сказываться. Как хочется
спать, подумал он и посмотрел на часы. Войдя в спальню, он включил телевизор
- передавались полуденные новости.
   - Еще один торговец наркотиками был  найден  сегодня  убитым  в  западном
Балтиморе, - произнес диктор.
   - Знаю, - пробормотал Келли засыпая.

***

   - Итак, вот о чем я хочу сообщить вам, - начал полковник морской  пехоты,
обращаясь к сидящим перед  ним  солдатам  в  лагере  Леджун,  находящемся  в
Северной Каролине, в то время как другой  полковник  делал  то  же  самое  в
лагере Пендлтон в  Калифорнии.  -  Мы  готовимся  к  проведению  специальной
операции. Нам понадобятся добровольцы - пятнадцать человек  -  исключительно
из состава  разведывательных  групп.  Операция  предстоит  опасная  и  очень
ответственная. По завершении ее, вы  сможете  гордиться  тем,  что  были  ее
участниками. Подготовка продлится от двух до трех месяцев. Это  все,  что  я
могу сказать.
   В Леджуне перед полковником сидело человек семьдесят пять. Все до единого
- ветераны, члены самого отборного  подразделения  Корпуса  морской  пехоты.
Разведчики и морские пехотинцы, они поступили в корпус добровольно  -  среди
них не было призывников - и затем снова вызвались, когда был объявлен  набор
в состав наиболее элитарного подразделения в  составе  этой  отборной  части
вооруженных сил США. В числе тех, кто сидел на  стульях  перед  полковником,
было чуть  больше  представителей  национальных  меньшинств,  чем  в  других
подразделениях, но это  могло  интересовать  только  социологов.  Каждый  из
собравшихся являлся прежде всего морским пехотинцем, и они походили друг  на
друга не только благодаря  своим  зеленым  комбинезонам.  Тела  многих  были
покрыты шрамами от ран, полученных на поле боя,  потому  что  они  выполняли
задания более опасные и  трудные,  чем  простые  пехотинцы.  Их  забрасывали
небольшими группами в тыл противника  для  разведки,  сбора  информации  или
ликвидировать вражеских офицеров и  политических  деятелей  -  скрытно  и  в
высшей степени избирательно. Почти все владели искусством меткой стрельбы  и
могли поразить человека с расстояния в  четыреста  ярдов,  если  целились  в
голову, или с тысячи ярдов, стреляя в  грудь,  и  то  если  цель  отличалась
предупредительностью и не двигалась в течение одной-двух секунд,  пока  пуля
пролетала это расстояние. Они были охотниками. Мало кто  страдал  от  ночных
кошмаров, связанных с выполнением своего долга, и ни один не  был  подвержен
синдрому раскаяния, потому что они считали себя хищниками, а не добычей, и в
животном мире львы не испытывают чувства жалости.
   И все-таки они были людьми. Больше половины имели жен  и  детей,  которые
ожидали дома своих навещавших их время от времени отцов;  у  остальных  были
невесты или любимые  девушки,  и  эти  солдаты  тоже  надеялись  обзавестись
семьями, пусть в неопределенном будущем. Все до единого  провели  на  фронте
положенный срок - тринадцать месяцев. Многие прослужили два срока, а кое-кто
даже три, и ни один из этой последней группы не хотел добровольно браться за
выполнение опасного задания. Некоторые, даже все, вызвались бы, знай о  цели
операции, поскольку чувство долга у них было исключительно сильным,  но  это
чувство проявляется по-разному, и потому они считали, что провели под  огнем
противника  достаточно  времени  для  одной  войны.  Теперь  они  занимались
подготовкой молодых морских пехотинцев, передавали им  свой  опыт  и  уроки,
полученные на поле боя и позволившие им вернуться домой, тогда  как  другие,
почти такие же опытные и обученные, как они, домой не вернулись; это был  их
профессиональный долг, чувство преданности Корпусу  морской  пехоты,  думали
они, неподвижно сидя на  своих  стульях  и  глядя  на  стоящего  перед  ними
полковника. Разумеется, их снедало любопытство  -  какова  цель  предстоящей
операции, но испытываемый ими интерес не был  достаточным  для  того,  чтобы
добровольно в который раз подвергнуться смертельной опасности, какой они уже
и так часто подвергались. Они незаметно поглядывали по  сторонам,  читая  по
лицам более молодых солдат, кто  из  них  останется  в  комнате  и  пожелает
принять участие в операции.  Потом  многие  из  них  будут  жалеть,  что  не
остались, понимая даже сейчас, что  их  незнание  подробностей  операции  и,
возможно, то, что они никогда не узнают про них,  навсегда  оставит  пробел,
вечный отпечаток в памяти, - но мысленно  увидели  лица  жен  и  детей.  Это
перевесило чувство долга у ветеранов, и они решили - нет, в другой раз.
   Спустя несколько мгновений большинство  собравшихся  встали  и  вышли  из
комнаты. Человек двадцать пять или тридцать остались, изъявив желание  стать
добровольцами. Личные дела оставшихся будут доставлены из управления кадров,
их  подвергнут  рассмотрению  и  оценке,  и  пятнадцать   человек   окажутся
отобранными для участия в операции. Процесс отбора на  первый  взгляд  может
показаться  случайным,  но  только  на  первый  взгляд.  Некоторые  места  в
штурмовой группе требовали особого профессионализма,  и  потому  кое-кто  из
лучше подготовленных и более опытных будут  отвергнуты  только  потому,  что
место, соответствующее их  конкретной  специализации,  уже  заполнено,  а  в
группе требуется солдат иной квалификации. Такова солдатская  жизнь,  и  все
воспримут  решение  командования  одновременно  с   чувством   сожаления   и
облегчения, что теперь вернутся к нормальной жизни.
   К  концу  дня  отобранные  солдаты  были  вызваны  и  прошли  инструктаж,
касающийся подготовки к отъезду и ничего больше. Они  обратили  внимание  на
то, что отправятся на автобусе, значит, поездка не будет продолжи-,  тельной
и они не уедут далеко. По крайней мере пока.

***

   Келли проснулся в  два  часа  дня,  принял  душ  и  побрился.  В  течение
нескольких часов ему предстояло выглядеть цивилизованным, поэтому  он  надел
рубашку, галстук и пиджак. Следовало бы подровнять  волосы,  еще  не  совсем
отросшие после пребывания в больнице, - там его постригли и побрили  наголо,
- но на это уже не оставалось времени. Он выбрал синий галстук в  тон  своей
синей спортивной куртке и белой рубашке и пошел к  месту  стоянки  "скаута".
Сейчас он походил на коммивояжера -  Келли  старался  создать  именно  такой
образ - и, проходя мимо управляющего, помахал ему рукой.
   Случай улыбнулся Келли. Совсем рядом со  входом  в  больницу  на  стоянке
оказалось свободное место, где он и припарковал машину. Войдя  в  вестибюль,
Келли увидел огромную статую Христа - пятнадцати, а то и двадцати  футов,  -
который смотрел на него  кротким  взглядом,  более  уместным  для  тех,  кто
исцеляет людей, чем для того, кто всего двенадцать часов назад совершил  то,
что сделал он.  Келли  обогнул  статую,  повернувшись  к  Христу  спиной,  -
задавать вопросы собственной совести ему не хотелось, особенно теперь.
   Сэнди О'Тул появилась в двенадцать минут  четвертого.  Увидев  ее,  Келли
улыбнулся - и тут же заметил выражение досады на ее лице. Через мгновение он
понял причину. Следом  за  ней  из  дубовой  двери  вышел  какой-то  хирург,
невысокий смуглый мужчина в зеленом халате. Он  торопливо  семенил  за  ней,
часто  переставляя  короткие  ноги,  и  громко  что-то  говорил.   Келли   с
любопытством наблюдал за тем, как Сэнди остановилась и повернулась к  врачу.
Скорее всего, ей просто надоело убегать от него или она оказалась  вынуждена
нанести ответный удар. Доктор был чуть ниже ее ростом и говорил так  быстро,
что Келли не сумел всего  разобрать.  Сэнди  бесстрастно  смотрела  в  глаза
разъяренного мужчины.
   - Мой отчет о случившемся уже подшит в  деле,  доктор,  -  ответила  она,
воспользовавшись тем, что он замолчал на пару секунд.
   - Вы не имеете на это права! - На его темном пухлом лице сверкнули глаза,
полные ненависти, и Келли сделал шаг вперед.
   -  Нет,  доктор,  имею.  Вы  допустили  ошибку,  назначив  больному   это
лекарство. Я - старшая в группе медсестер и обязана сообщать о не правильных
предписаниях.
   - А я приказываю вам забрать этот отчет! Медсестры не командуют  врачами!
- Затем  последовали  выражения,  не  понравившиеся  Келли,  особенно  перед
образом Христа. Лицо  доктора  побагровело,  и  он  придвинулся  вплотную  к
медсестре, еще больше повысив  голос.  Сэнди  это  не  испугало,  и  она  не
отступила, отчего доктор совсем потерял контроль над собой.
   - Извините меня, - произнес  Келли  издали,  стараясь  не  вмешиваться  в
разговор и всего лишь давая понять, что все слышит. Сэнди посмотрела на него
сердитым взглядом. - Я не знаю существа ваших  разногласий,  но  если  вы  -
доктор, а эта леди - медсестра, может быть, вы  оба  могли  бы  вести  спор,
пользуясь более профессиональным языком, - предложил он спокойным голосом.
   Ему показалось, что врач даже не заметил его присутствия. Вот уже  больше
десяти лет никто не осмеливался так вызывающе  игнорировать  его  слова.  Он
отошел назад, надеясь, что Сэнди справится сама, однако голос  доктора  стал
еще громче. Он  переключился  на  другой  язык,  мешая  английскую  брань  с
ругательствами на фарси. Сэнди молча выслушивала доктора, и Келли  испытывал
гордость за нее, хотя лицо женщины словно  окаменело  и  она  явно  скрывала
страх за маской невозмутимости. Ее молчаливое сопротивление привело врача  в
неистовство, и он замахнулся на нее, сопроводив угрозу  физического  насилия
нецензурной бранью, которой научился, несомненно, в здешних местах. Вдруг он
замолчал, с удивлением заметив, что его кулак, что уже был в дюйме  от  носа
медсестры, исчез в волосатой лапе очень крупного мужчины.
   - Простите,  пожалуйста,  у  вас  наверху  есть  специалисты  по  лечению
переломов рук? - поинтересовался Келли тихим голосом. Хрупкая кисть  хирурга
с тонкими пальцами скрывалась в огромной ладони; Келли чуть сжал руку, чтобы
продемонстрировать серьезность своих намерений.
   В  этот  момент,  привлеченный  громкими  голосами,  в  дверях   появился
охранник. Взгляд врача тут же устремился в его сторону.
   - Он не  успеет  прийти  к  вам  на  помощь,  доктор.  Сколько  костей  в
человеческой кисти, сэр? - спросил Келли.
   - Двадцать восемь, - машинально ответил врач.
   - Хотите, чтобы у вас их стало пятьдесят шесть? - и  Келли  сильнее  сжал
руку.
   Врач посмотрел в глаза Келли и не увидел там ни гнева,  ни  Удовольствия.
Келли  глядел  на  него  совершенно  равнодушно,  словно   перед   ним   был
неодушевленный предмет, и его вежливый голос  звучал  подобно  насмешке  над
кем-то, стоящим неизмеримо ниже. Но самое главное, вдруг осознал врач,  этот
человек раздавит его руку без малейших колебаний.
   - Попросите у дамы извинения, - посоветовал Келли.
   - Я не стану унижаться перед женщиной! - прошипел врач. Давление на  руку
увеличилось, и выражение его лица  сразу  изменилось.  Стоит  этому  мужчине
сжать руку еще сильнее, понял врач,  и  его  кисть  уже  никогда  не  сможет
держать скальпель.
   - Вы  плохо  воспитаны,  сэр.  Попробуйте  исправить  этот  недостаток  и
побыстрее, - улыбнулся Келли. - Ну! - резко скомандовал он. - Пожалуйста.
   - Извините, сестра О'Тул, - пробормотал хирург явно  против  своей  воли,
так что унижение оставило кровоточащую рану на его самолюбии. Келли отпустил
руку, затем взглянул на жетон с именем на груди врача  и  лишь  после  этого
посмотрел ему в глаза.
   - Ну разве вы не  чувствуете  себя  лучше,  доктор  Хофан?  И  впредь  не
вздумайте никогда кричать на нее, по крайней мере не в  тех  случаях,  когда
она права, а вы допустили ошибку. И чтобы не было никаких угроз  физического
насилия, ясно? - Келли не  понадобилось  объяснять  почему.  Врач  с  трудом
шевелил пальцами, стараясь восстановить кровообращение в онемевшей  руке.  -
Нам здесь это не нравится. Вы согласны?
   - Согласен, - еле слышно произнес врач, думая о бегстве. Келли снова взял
его руку и с дружеской улыбкой пожал ее, чуть сильнее обычного - так,  всего
лишь напоминание.
   - Я весьма рад, что вы все поняли, сэр. Думаю, теперь вы можете идти.
   И доктор Хофан ушел, даже не подняв глаза на охранника. Охранник все-таки
внимательно посмотрел на Келли, но и только.
   - Ты считаешь, это было необходимо? - спросила Сэнди.
   - Что ты имеешь в виду? - повернулся к ней Келли.
   - Я бы сама справилась, - заметила она, направляясь к двери.
   - Не сомневаюсь. А что вообще-то произошло?  -  спокойно  поинтересовался
он.
   - Хофан назначил пациенту не то лекарство. Пациент - мужчина  преклонного
возраста с заболеванием шейных позвонков, у него аллергия к этому препарату,
и в истории болезни об этом сказано. -  Поток  слов,  вырвавшихся  у  Сэнди,
свидетельствовал, что стресс у нее начал ослабевать. - Мистер  Джонстон  мог
серьезно пострадать. Хофан уже не  первый  раз  допускает  подобную  ошибку.
Доктор Розен может теперь уволить его, а он хочет остаться. Я уж не говорю о
том, что он любит командовать медсестрами и нам это не нравится. Но ситуация
была у меня под контролем!
   - В следующий раз я не стану ему мешать, пусть сломает тебе нос, если  уж
ты так настаиваешь. - Келли махнул рукой  в  сторону  двери.  Он  знал,  что
следующего раза не будет; он увидел это в глазах низкорослого ублюдка.
   - И что последует за этим? - спросила Сэнди.
   - Он перестанет быть хирургом - на некоторое время. Понимаешь, Сэнди, мне
не нравятся люди, которые так ведут себя. Мне не нравятся те, кто распускает
руки, особенно по отношению к женщинам.
   - И ты действительно можешь причинить им такую боль?
   Келли открыл перед ней дверь.
   - Это случается не слишком часто. Они почти всегда прислушиваются к  моим
советам. Ну, подумай сама - если бы он ударил тебя, тебе было бы  больно,  а
потом стало бы больно ему. А я предотвратил это, и никто не пострадал, разве
что задето самолюбие доктора Хофана, а от этого еще никто не умирал.
   Сэнди решила не настаивать, хотя и испытывала некоторое  раздражение.  Ей
казалось, что она отразила нападки доктора достаточно твердо. Вообще-то он и
хирург-то был никакой и слишком небрежен при операциях. Правда, ему поручали
только тех пациентов, что поступали из благотворительных  учреждений,  и  то
если операции не были сложными. Это, знала Сэнди, не имело отношения к делу.
Такие пациенты  тоже  оставались  людьми,  а  люди  заслуживали  максимально
добросовестного отношения со стороны представителей  медицинской  профессии.
Он напугал  ее.  Сэнди  была  рада  вмешательству  Келли,  хотя  и  осталась
недовольной тем, что не сумела сама справиться с Хофаном. Ее отчет приведет,
наверно, к увольнению доктора, и медицинские  сестры,  работающие  с  Сэнди,
будут удовлетворенно посмеиваться. Медсестры в больницах, подобно  сержантам
во всех военных подразделениях, являлись главной  движущей  силой,  в  конце
концов, только совсем уж глупые врачи осмеливались ссориться с ними.
   Зато Келли предстал перед нею в новом свете. Взгляд, который она  увидела
раньше на его лице и так и не смогла забыть, не  был  иллюзией.  Когда  Джон
сжимал руку Хофана, выражение его лица  -  впрочем,  на  лице  его  не  было
никакого выражения, всего лишь маска - было равнодушным и бесстрастным.  Она
не увидела на нем даже удовлетворения от унижения этого ничтожества,  и  все
это пробудило в ней какой-то смутный страх.
   - А что случилось с твоей машиной? - спросил Келли, выезжая на Бродвей  и
направляясь на север.
   - Если бы я знала, то она была бы на ходу.
   - Это верно, - засмеялся Келли.
   Он напоминает оборотня, подумала Сэнди. Он способен принимать обличья, не
похожие одно на другое. С Хофаном Джон вел себя подобно гангстеру, жестокому
и безжалостному. Сначала он попытался уладить ссору  по-хорошему,  но  потом
готов был сделать из хирурга инвалида. Просто так, за пару секунд. И никаких
эмоций. Словно наступил на таракана. Но если это так, то кто же он?  Неужели
он  настолько  несдержан?  Нет,  тут  же  сказала   она   себе,   он   умеет
контролировать свои поступки. А может, у него что-то  с  психикой?  Пугающая
мысль - впрочем, и это невозможно. У Сэма и Сары не может быть такого  друга
- они умные и проницательные люди.
   Тогда кто же он?
   - Ну что ж, у меня в багажнике набор инструментов. И  вообще  я  прилично
разбираюсь в дизельных двигателях. Посмотрим. Скажи, Сэнди, а  как  дела  на
работе - если не принимать во внимание нашего маленького приятеля?
   - Все было хорошо, даже здорово, - отозвалась Сэнди, довольная  тем,  что
Келли отвлек ее от мыслей, на которые  она  не  могла  найти  ответа.  -  Мы
выписали маленькую  чернокожую  девочку,  которая  вызывала  у  нас  немалое
беспокойство. Ей три года, и она упала с кроватки. Доктору  Розену  пришлось
немало потрудиться, и  он  с  честью  вышел  из  тяжелого  положения.  Через
месяц-другой даже не будет заметно, что она перенесла сложную операцию.
   - Да, на Сэма можно положиться, - заметил Келли. - Он не  просто  хороший
врач, но и человек отменный.
   - И Сара такая же. - На них можно положиться - так сказал бы Тим.
   - Верно, она - редкая женщина, -  кивнул  Келли,  сворачивая  налево,  на
Норт-авеню. - Она столько сделала для Пэм, -  сказал  он,  на  этот  раз  он
просто констатировал факт. И тут же Сэнди увидела, как снова изменилось  его
лицо, - оно окаменело, будто не он, кто-то другой произнес эти слова,  а  он
всего лишь прислушивался к ним.
   Неужели боль утраты никогда не оставит нас?  -  спросил  себя  Келли.  Он
снова вспомнил ее и на короткое жестокое мгновение вообразил - хотя и  знал,
что обманывает себя, - что это она сидит рядом, справа от него. Но это  была
не Пэм, она больше никогда не будет сидеть рядом с ним.  Его  руки  стиснули
руль, и костяшки пальцев побелели от  напряжения,  когда  он  заставил  себя
выбросить из головы эту мысль. Подобные мысли не менее  опасны,  чем  минные
поля. Ты ступаешь по нему, ничего  не  подозревая,  и  замечаешь  опасность,
когда уже слишком поздно. Лучше всего не вспоминать,  подумал  Келли,  тогда
будет намного легче. Но во что превратится жизнь без воспоминаний - плохих и
хороших? А если ты забудешь тех, кто занимал важное место в твоей жизни, кем
ты  станешь?  Наконец,  отказавшись  от   действий,   основанных   на   этих
воспоминаниях, не