емом "Коппертон", защищающей от солнечных ожогов. Келли подумал  о
том, что легкий  солнечный  загар  сделает  рубцы  на  ее  спине  еще  более
заметными. Оставшись один со своими мыслями на  мостике,  он  задумался  над
тем, что  за  мужчина  получает  удовольствие  от  физического  насилия  над
женщиной. Он смотрел прищуренными глазами вдаль на  колышущуюся  поверхность
залива с черными точками катеров и яхт. Сколько мужчин,  способных  на  это,
находятся сейчас в поле его  зрения?  Почему  нельзя  различить  их  простым
взглядом?

***

   Было нетрудно подготовить катер к отплытию.  Они  запаслись  значительным
количеством химикалиев и будут вынуждены время от времени пополнять его,  но
Эдди и Тони имели  доступ  к  компании,  снабжающей  лаборатории  различными
химическими веществами; ее хозяин был связан с их организацией.
   - Я хочу посмотреть, - сказал Тони, когда они убрали швартовы.  Оказалось
не так просто, как он думал, вести их восемнадцатифутовый катер по  отмелям,
заливаемым приливом, но Эдди хорошо запомнил это место, и вода все еще  была
достаточно прозрачной.
   - Боже милостивый! - изумленно открыл рот Тони.
   - Этот год будет хорошим для ловли  крабов,  -  заметил  Эдди,  довольный
потрясением, которое испытал Тони. Неплохая месть, подумал  он,  однако  для
всех зрелище было не из приятных. Сотни крабов уже покрывали тело.  Не  было
видно лица и одной руки, и они наблюдали,  как  по  песчаному  дну  к  трупу
ползли  все  новые  и  новые  любители  полакомиться,  привлеченные  запахом
разложения, распространяющимся в воде с такой же легкостью, как и в воздухе,
- форма рекламы, изобретенная самой природой. Окажись труп  на  земле,  знал
Эдди, к нему прилетели бы канюки-стервятники и вороны.
   - Как ты считаешь? Две недели, может быть три, и от Анджело не  останется
и следа.
   - Что, если кто-нибудь...
   - Маловероятно, - ответил Таккер, не глядя  вниз.  -  Слишком  мелко  для
парусной яхты, да и моторные катера сюда не заходят. В полумиле к югу отсюда
проходит хороший широкий канал, да и  рыба  там  ловится,  говорят,  намного
лучше. Ловцы крабов тоже не любят заглядывать сюда.
   Тони Пиаджи не мог оторваться от отвратительного зрелища, хотя  один  раз
уже с трудом подавил приступ тошноты. Голубые крабы Чесапикского  залива  со
своими острыми клешнями быстро растаскивали мертвую плоть, уже  размягченную
теплой водой и бактериями,  хватая  затем  кусочки  маленькими  щипчиками  и
отправляя в свои странной формы рты.  Интересно,  подумал  он,  осталось  ли
что-нибудь от лица, смотрят ли глаза на мир, оставленный навсегда,  но  лицо
было сплошь покрыто крабами, и, похоже, первыми жертвами крабов стали именно
глаза. Пугающим обстоятельством, разумеется, было то, что, если один человек
мог исчезнуть таким образом, за  ним  мог  последовать  и  другой,  и,  хотя
Анджело был мертв, прежде чем оказаться на дне, каким-то образом Пиаджи  был
уверен, что пасть жертвой крабьих клешней намного хуже, чем просто  умереть.
Он сожалел бы о смерти Анджело, но это был бизнес  и...  Анджело  заслуживал
смерти. В определенной степени приходилось сожалеть и о том, что понадобится
держать в тайне ужасную судьбу Анджело, но и  это  тоже  имело  отношение  к
бизнесу. Таким образом можно скрыть от копов исчезнувшее тело. Трудно  найти
доказательства, когда нет трупа, а вот тут они совершенно случайно напали на
способ скрывать множество убийств. Единственная проблема заключалась в  том,
как доставить сюда тела жертв и скрыть от других способ захоронения  трупов,
потому что трудно заставить людей молчать, напомнил себе Тони Пиаджи, как не
удалось заставить молчать Анджело. Хорошо, что Генри вовремя узнал об этом.
   - Хотите полакомимся пирогами с начинкой  из  крабов,  когда  вернемся  в
город?  -  засмеялся  Эдди  Морелло,  надеясь,  что   этим   заставит   Тони
содрогнуться в конвульсиях рвоты.
   - Давайте уберемся отсюда к чертовой  матери,  -  тихо  произнес  Пиаджи,
опускаясь на свое сиденье. Таккер снял сцепление  мотора  с  нейтрального  и
начал пробираться среди отмелей обратно в Чесапикский залив.
   Пиаджи  потребовалось  несколько  минут,  чтобы   забыть   отвратительное
зрелище. Он надеялся, что в его воображении останется  только  эффективность
захоронения  трупа.  В  конце  концов,  не  исключено,   что   им   придется
воспользоваться таким методом  снова.  Может  быть,  подумал  Тони,  пройдет
несколько часов, и он сможет увидеть юмор в  случившемся.  Он  посмотрел  на
портативный  холодильник,  где  под   пятнадцатью   банками   "Национального
богемского" находился слой льда, а под слоем льда  -  двадцать  запечатанных
пакетов с героином. В том маловероятном случае,  если  кто-нибудь  остановит
их, вряд ли будут обыскивать холодильник и вынимать оттуда  банки  с  пивом,
этим  подлинным  воскресным  топливом  моряков,  плавающих  по  Чесапикскому
заливу. Таккер вел катер на север, а остальные двое достали удочки и держали
их наготове, словно  собирались  найти  хорошее  место,  где  можно  поймать
несколько приличных морских окуней.
   - Рыбная ловля  наоборот,  -  сказал  через  несколько  минут  Морелло  и
засмеялся так громко, что Пиаджи присоединился к нему.
   - Кинь мне банку пива! - скомандовал Тони в промежутке  между  приступами
смеха. В конце концов, он принадлежал к числу "своих"  и  потому  заслуживал
уважения.

***

   - Идиоты, - тихо произнес Келли. Этот  восемнадцатифутовый  катер  мчался
слишком быстро и слишком близко к  яхтам,  занимающимся  рыбной  ловлей.  Он
запутает немало лесок, и уж,  несомненно,  его  кильватерная  струя  нарушит
покой  многих  яхт.  Неумение  вести  себя  в  море,   отсутствие   морского
воспитания, что всегда презирал Келли. Слишком  уж  просто  -  черт  побери,
нельзя даже сказать "просто". Все, что тебе нужно, - это  купить  катер  или
яхту - и ты получал право плавать по морским  просторам.  Никаких  проверок,
ничего. Келли нашел бинокль 7 х 50 Розена и направил его на катер,  мчащийся
совсем рядом. Три кретина, один из  них  поднял  банку  пива  в  насмешливом
тосте.
   Подавись ты этим пивом,  хрен  паршивый,  прошептал  он  про  себя.  Трое
кретинов в быстроходном катере, сидят и  пьют  пиво,  наверно,  уже  изрядно
поднабрались, а сейчас еще нет  одиннадцати.  Он  внимательно  посмотрел  на
катер и почувствовал какую-то смутную благодарность, что они не подошли к их
яхте ближе чем на пятьдесят  ярдов.  Келли  заметил  название  на  транце  -
"Восьмерка Генри". Ну что ж, сказал себе Келли, если он снова увидит катер с
этим названием, то постарается держаться от него подальше.
   - Я поймала кого-то! - крикнула Сара.
   - Внимание, с левого борта идет большая волна!  -  крикнул  Келли.  Волна
ударила о борт яхты спустя минуту, заставив большой  "Гаттерас"  накрениться
влево и вправо на двадцать градусов от вертикали.
   - Это я называю плохим морским воспитанием, - произнес  Келли,  глядя  на
трех рыболовов, расположившихся на палубе.
   - Так точно, капитан! - отозвался Сэм.
   - Я так его и не отпустила, - заметила Сара. Келли обратил внимание,  что
она подводит пойманную рыбу к борту с немалым мастерством. - И какой  же  он
большой!
   Сэм взял подсадную сетку на рукоятке и перегнулся через  борт.  Когда  он
выпрямился, в сетке бился большой морской окунь, фунтов  на  двенадцать  или
четырнадцать. Он опустил рыбу в ящик,  наполненный  водой,  где  рыба  будет
ждать своей смерти. Это казалось Келли жестоким, но,  в  конце  концов,  это
была всего лишь рыба, а ему приходилось видеть вещи куда хуже.
   Через мгновение раздался восторженный визг Пэм, когда туго натянулась  ее
леска. Сара положила свою удочку в держатель и принялась обучать  ее.  Келли
следил за ними. Дружба между Сарой и девушкой была такой  же  поразительной,
как отношения между ним и Пэм. Может быть, Сара заняла для Пэм место матери,
у которой отсутствовала нежность к дочери или что там  еще  отсутствовало  у
матери Пэм. Потому-то Пэм  так  хорошо  отзывалась  на  советы  своей  новой
подруги. Келли наблюдал за ними с  улыбкой,  которую  заметил  Сэм,  и  тоже
улыбнулся. Пэм  была  новичком  в  рыбной  ловле  и  споткнулась  два  раза,
выхаживая рыбу. Снова Сэм совершил почетную церемонию с  сеткой,  подняв  на
этот раз восьмифунтовую пеламиду.
   -  Бросьте  ее  обратно,  -  посоветовал  Келли.  -  Вкус  у  них  просто
отвратительный! Сара подняла голову.
   - Бросить в море ее первую рыбу! - с гневом воскликнула она. - Да кто  ты
такой, нацист что ли? У тебя где-нибудь найдется лимон, Джон?
   - Да. Но зачем?
   - Я покажу тебе, что можно приготовить из  пеламиды,  вот  зачем.  -  Она
прошептала что-то на ухо девушке, и та засмеялась.  Пеламида  отправилась  в
тот же бак, где составила компанию морскому окуню, и Келли  подумал  о  том,
как уживутся в таком небольшом пространстве пеламида и морской окунь.

***

   Вот и наступил День памяти павших, подумал Голландец Максуэлл, выходя  из
своего служебного автомобиля у Арлингтонского  национального  кладбища.  Для
многих этот  день  -  30  мая  -  был  известен  всего  лишь  пятисотмильной
автогонкой в Индианаполисе, или просто как выходной, или традиционное начало
летнего купального сезона, что было очевидно  из  относительного  отсутствия
автомашин на дорогах Вашингтона. Но не для него и не для его друзей. Это был
их день, день памяти погибших товарищей, в то время  как  другие  занимались
вещами более или менее личными. Адмирал Подулски приехал вместе с ним, и оба
адмирала пошли по дорожке медленно и не в ногу, как обычно  ходят  адмиралы.
Сын Казимира, младший лейтенант Станислав Подулски, не был похоронен на этом
кладбище и скорее всего никогда не будет вообще похоронен. Его А-4  разнесло
в небе зенитной ракетой, как следовало из  докладов  очевидцев,  практически
прямым попаданием. Молодой летчик был слишком увлечен, чтобы  заметить  залп
ракетной батареи почти до самой последней секунды,  когда  его  голос  успел
произнести с отвращением к собственной неосторожности  последний  эпитет  по
"защищенному" каналу связи. По-видимому,  одна  из  бомб,  которые  он  нес,
детонировала от взрыва  зенитной  ракеты.  Как  бы  то  ни  было,  маленький
истребитель-бомбардировщик превратился в грязное облако черно-желтого цвета,
вряд ли оставив что-нибудь после себя; и к  тому  же  противник  не  слишком
соблюдал международные  правила  в  отношении  останков  погибших  вражеских
летчиков. Таким образом, сын мужественного воина не был  удостоен  последней
воинской почести - быть похороненным рядом со своими товарищами. Каз никогда
не говорил об этом. Подулски сохранял свои чувства при себе, не делясь ими.
   Контр-адмирал Джеймс Грир стоял на том же месте, что и последние два года
в этот день, футах в пятидесяти от дорожки, укладывая цветы рядом  с  флагом
на памятнике своего сына.
   - Джеймс? - позвал его Максуэлл. Адмирал повернулся  и  поднес  ладонь  к
козырьку, желая улыбнуться в знак благодарности  за  дружескую  поддержку  в
такой день, но удержался от  улыбки.  Все  трое  были  в  своих  темно-синих
адмиральских  мундирах,  которые  вносили  собой   особую   торжественность.
Расшитые золотом рукава сверкали на солнце. Не сказав  ни  слова,  все  трое
выстроились у памятника Роберта Уайта  Грира,  старшего  лейтенанта  корпуса
морской пехоты США. Они слаженно  поднесли  ладони  к  козырькам,  вспоминая
молодого человека, которого в свое время мальчиком подбрасывали на  коленях,
который гонял на велосипеде на военно-морской базе  в  Норфолке  и  на  базе
военно-морской авиации в Джексонвилле вместе с сыновьями Каза  и  Голландца.
Парня, который вырос сильным и гордым, встречал корабли своего  отца,  когда
они возвращались в порт, и говорил лишь о том, что последует по стопам отца,
но не слишком близко  к  нему,  и  чье  везение  оказалось  недостаточным  в
пятидесяти милях к юго-западу от Дананга. Это было проклятьем их  профессии,
каждый  знал  это,  но  никогда  не  говорил  вслух,  что  их  сыновья  тоже
втягивались  в  нее,  отчасти  из  почитания  своих  отцов,  отчасти   из-за
воспитанной у них любви к своей стране, но больше всего из-за любви к  своим
соотечественникам. И так же, как каждый  из  стоящих  здесь  рисковал  своей
жизнью, рисковали своими жизнями и Бобби Грир и Стае  Подулски.  Вот  только
счастье не улыбнулось двум из трех сыновей.
   Грир и Подулски сказали себе в это мгновение, что  это  было  ненапрасно,
что у свободы есть своя цена, что некоторые должны платить эту  цену,  иначе
не будет ни флага, ни Конституции,  ни  праздника,  значение  которого  люди
имели право игнорировать. Но  в  обоих  случаях  эти  непроизнесенные  слова
звучали неубедительно. Семейная жизнь Грира прервалась главным образом из-за
горя, принесенного смертью Бобби. Жена Подулски уже никогда не будет  такой,
какой была раньше. Хотя у каждого были и  другие  дети,  пустота,  возникшая
из-за потери одного, превратилась в пропасть, которую невозможно преодолеть,
и как ни хотелось каждому убедить Себя в том, что жизнь сына отдана не  зря,
ни один человек, который может оправдать смерть ребенка, в  действительности
не имеет права вообще называться человеком, и поэтому их  подлинные  чувства
усиливались той же самой гуманностью, что обрекла их в этой жизни на жертвы.
Это  было  тем  более  верно  потому,  что  у  каждого  были  свои   чувства
относительно войны, которые более вежливые называли "сомнениями"  и  которые
сами они называли совсем по-другому, но только в своей среде.
   - Помнишь, как Бобби прыгнул  в  плавательный  бассейн  за  дочкой  Майка
Гудвина и спас ее? - спросил Подулски. - Я только  что  получил  записку  от
Майка. Маленькая Эйми на прошлой неделе  родила  близнецов,  двух  маленьких
девочек. Она вышла замуж за инженера из НАСА, живут в Хьюстоне.
   - Я даже не знал, что она замужем. Сколько ей сейчас? - спросил Джеймс.
   - О, ей, должно быть, двадцать.., может быть, двадцать пять?  Помнишь  ее
веснушки, солнце будто выращивало их в Джексе?
   - Маленькая Эйми, - тихо произнес Грир. - Как быстро они растут. -  Может
быть, она и не утонула бы в тот жаркий июльский день, но это еще один  повод
вспомнить его сына. Он спас одну жизнь - а может быть, три? Ведь это  что-то
значит, правда? - спросил себя Грир.
   Трое адмиралов повернулись и молча пошли от могилы; не говоря  больше  ни
слова, они  медленно  направились  к  подъездной  дороге.  Там  им  пришлось
остановиться. Вверх  по  холму  поднималась  похоронная  процессия,  солдаты
Третьего пехотного полка,  "Старая  гвардия",  выполняли  свой  безрадостный
долг,  провожая  в  последний  путь  еще  одного  человека.  Адмиралы  снова
выстроились в ряд, отдавая честь флагу,  распростертому  на  гробе.  Молодой
лейтенант, командующий нарядом, сделал то  же  самое.  Он  увидел  на  груди
одного из адмиралов светло-голубую ленточку ордена Почета,  и  четкость  его
салюта передала всю глубину испытываемого им уважения.
   - Ну вот, хоронят еще одного, - произнес  Грир  с  тихой  горечью,  когда
похоронная процессия миновала их. - Боже милостивый, за что мы хороним своих
детей?
   - Заплати любую цену, неси любой груз,  перебори  любые  лишения,  помоги
любому другу, борись с любым врагом... - процитировал Каз. - Ведь  это  было
не так уж давно, верно? Но когда наступило время делать ставки и выкладывать
их на стол, куда делись эти мерзавцы?
   - Ставки - это мы, Каз, - ответил Голландец Максуэлл. - А вот это - стол.
   Обычные люди заплакали бы, но эти не были обычными людьми.
   Каждый из них посмотрел на поле, усеянное белыми  памятниками.  Это  была
передняя лужайка, когда-то принадлежавшая Роберту Е. Ли - дом  его  все  еще
стоял на вершине холма, - и размещение здесь кладбища было  жестокой  местью
правительства, чувствовавшего себя  преданным  этим  генералом.  И  все-таки
генерал Ли в конце жизни отдал дом своих предков на службу тем,  кого  любил
больше всего. Это была самая добрая ирония за весь сегодняшний день, подумал
Максуэлл.
   - Как там у вас дела за рекой, Джеймс?
   - Могли бы, быть и лучше. Голландец. Мне дали приказ  навести  порядок  в
доме. Я ищу самую большую метлу.
   - Тебя инструктировали по операции "Зеленый самшит"?
   - Нет. - Грир повернулся, и на его лице появилась  первая  за  весь  день
улыбка. Не очень радостная, но все-таки улыбка, отметили  остальные.  -  Мне
это нужно?
   - Возможно, нам понадобится твоя помощь.
   - Неофициальная?
   - Ты ведь знаешь, что случилось с "Кингпин", - заметил Казимир Подулски.
   - Им чертовски повезло - они сумели выбраться оттуда, - согласился  Грир.
- Все еще скрываете подробности?
   - Разумеется, скрываем.
   - Сообщите мне, что вам понадобится. Я обеспечу вас  всем,  что,  у  меня
найдется. Ты занимаешься работой по разряду "три", Каз!?
   - Совершенно верно. - Любой  офицер  с  "тройкой"  на  конце  номера  его
военно-учетной  специальности  относился  к  Департаменту   планирования   и
операций, а у Подулски был к этому особый талант. Его глаза сверкали так  же
ярко, как золотые крылья на нашивках в лучах утреннего солнца.
   -  Отлично,  -  произнес  Грир.  -  А  чем  занимается  сейчас  маленький
Голландец?
   - Летает на самолетах  компании  "Дельта".  Второй  пилот,  потом  станет
капитаном, а я стану дедушкой примерно через месяц.
   - Вот как? Поздравляю, мой друг.
   - Я не виню его за то, что он ушел со службы. Раньше винил,  а  теперь  -
нет.
   -  Как  зовут  того  коммандос  из  группы  тюленей-подводников,  который
отправился за ним и спас?
   - Келли. Он тоже ушел со службы, - ответил Максуэлл.
   - Тебе следовало бы потребовать  для  него  от  конгресса  орден  Почета,
Голландец, -  заметил  Подулски.  -  Я  читал  представление.  Ничего  более
страшного мне не попадалось.
   - Я произвел его в боцманы. Потребовать для него орден  я  не  мог,  -  с
сожалением покачал головой Максуэлл. - Только не за спасение сына  адмирала,
Каз. Ты ведь знаком с политическими последствиями такого шага.
   - Да.  -  Подулски  посмотрел  на  вершину  холма.  Похоронная  процессия
остановилась, и гроб сняли с лафета. Молодая вдова  наблюдала  за  тем,  как
заканчивается время ее мужа  на  земле.  -  Да,  я  знаком  с  политическими
последствиями.
   Таккер ввел катер в эллинг. Два  мотора,  установленные  на  нем  -  один
стационарный, другой подвесной, - облегчали процедуру. Он выключил двигатели
и схватил швартовы, которые быстро закрепил за кнехты. Тони и  Эдди  подняли
портативный холодильник с оставшимися банками пива и спрятанными подо  льдом
наркотиками и вынесли  его  из  катера,  пока  Таккер  собирал  разбросанные
инструменты  и  закрывал  чехлами  сиденья  и  приборную  панель.  Затем  он
присоединился к своим компаньонам на площадке для стоянки автомобилей.
   - Ну что ж, все оказалось очень просто, - заметил Таккер. Холодильник уже
стоял  в  багажнике  большой  автомашины  "Форд   сквайер   стейшн   вэгон",
принадлежащей ему.
   - Как ты думаешь, кто выиграл сегодня гонку? - спросил Эдди.  Они  забыли
взять с собой радиоприемник, когда отплывали в залив.
   - Я поставил сотню на Фойта, просто так, ради интереса.
   - Не на Андретти? - поинтересовался Таккер.
   - Он итальянец, это верно, но последнее время  ему  не  везло.  Ставки  в
автомобильных гонках - тоже бизнес, - напомнил им  Пиаджи.  Анджело  остался
далеко в прошлом, как и способ его похорон, который был, говоря  по  правде,
несколько забавным, хотя Пиаджи до конца жизни больше не будет есть  пирогов
с начинкой из крабов.
   - Ну ладно, вы знаете, где найти меня, - сказал Таккер.
   - Ты получишь свои деньги, - как-то не к месту произнес Эдди. -  В  конце
недели, в обычном месте. - Он сделал паузу. - Что, если спрос увеличится?
   - Я справлюсь, - заверил его Таккер. - Я могу поставить  столько  товара,
сколько потребуется.
   - А что у тебя за кана