евич. Спасибо за помощь. Ну, чего, расселся?
Потом кофе допьешь.

Так всегда. "Спасибо" - одним, "расселся" - другим. Жора уже в коридоре. Я
жму руку Орловскому и бегу следом. Все, у напарника кураж. Главное, вовремя
убрать из пределов досягаемости пельмени. Снова сырыми сожрет. Я называю
это вдохновением.


На улице я требую у Георгия объяснений, хотя, вряд ли их получу. Еще одна
замечательная черта моего друга. Вызывающая скромность в определенные
моменты времени. Словно клея в рот набрал.

- Ты можешь спокойно объяснить, что ты там вспомнил?

- Который час? Мои встали.

Прекрасный ответ.

- Без четверти три. По Москве. Я спрашиваю, что стряслось?

- А? - глаза Георгия смотрят сквозь меня, - Ничего. Надо срочно
переговорить с Шиловской женой. Где она может быть?

- Откуда я знаю? По логике должна поехать в больницу. Неприязнь неприязнью,
но когда дело пахнет концом...

- Правильно! Поедешь со мной?

- Я ж предупреждал, у меня восемь материалов.

На самом деле, ради такого дела я бы плюнул на материалы, но не хочется
отсвечивать в качестве статиста. Не люблю игрищ в темную.

- Хорошо, я один сгоняю. Его, кажись, в Институт скорой помощи
оприходовали?

- Не помню.

- Сейчас узнаем, - Георгий делает шаг по направлению к банку, - ты меня не
жди. Езжай в отдел. Если что, я позвоню.

Только пыль из-под копыт...

Тот же без Жоры. Пропал Жора. Пнув валяющуюся на тротуаре банку из-под
пива, двигаю к метро. Спускаясь по эскалатору, слушаю полезную информацию
диктора. "За май месяц этого года в Петербургском метрополитене тридцать
два пассажира получили травмы различной степени тяжести вследствие
собственной неосторожности. Два человека госпитализированы с переломами
нижних конечностей, один с разрывом брюзжейки... Не бегите по эскалатору,
не засовывайте пальцы под поручни и не спускайтесь на рельсы. Помните,
метрополитен является транспортом повышенной опасности..."

Ужас какой. Может, вернуться?... Разрыв брюзжейки...

Рядом с родной остановкой притормаживаю, вспоминая, что не обедал, и
необходимо срочно ввести в организм несколько килокалорий. О, старая
знакомая торгует пельменями. Кажется, Надюха. Опять какая-то грустная.

Сейчас немножко поднимем производительность ее труда.

- Пачку "Бригадирских". Маленькую.

Получив желаемое и расплатившись, спрашиваю:

- А где ваш боевой помощник? С цветочком. Здорово он пельмени рекламировал.

Надюха поднимает на меня глаза, пытаясь вспомнить, кто я такой.

- Вы про Пашу?... Так он... Его убили...

Я называю это...


Укушенного в отделе нет. Наверно, прикрывает своего наркомана, вычисляющего
главного поставщика. Илья Ильич устраивает разнос дежурному.

По обрывкам долетающих фраз, понимаю, что дело в фуражке, которую Михалыч
не водрузил на собственную макушку. А какое может быть дежурство без
фуражки? Так, голое издевательство. Правильно, Илья Ильич, всыпь ему,
всыпь...

Иду к себе, ставлю воду в чайнике, достаю пачку с материалами.

Здравствуйте, мои навязчивые друзья. Как вас много. И один интересней
другого. Так, пока отдохните. Я должен удовлетворить свое проклятое
любопытство.

Отыскиваю в склерознике телефон одноклассника, учившегося когда-то на
историческом в Универе. А ныне, по слухам, примкнувшего к одной крупной
группировке. Думаю, не в качестве консультанта по истории.

- Алло! Профессор? Узнал?

- Такое не забывается.

- Отлично. Тогда исторический вопрос. Кто такой греческий герой Мидас и что
он натворил?

- Вообще то, это не герой. Царь один. Он конкретно прогнулся перед
Дионисом, и тот предложил, типа, любую награду. Мидас попросил сделать,
чтоб от его прикосновений все превращалось в рыжье. В смысле, золото.

- Губа не дура.

- Дионис за базар ответил. Но у Мидаса оборотка вышла. Он ведь хавать
теперь не смог. Жрачка тоже в золото превращалась. Прямо во рту. Короче,
конкретно попал. Он назад, к Дионису. Так, мол, и так, пошутил я. Верни,
как было.

- Вернул?

- По одной версии, вернул. А по другой, обломал. Мидас с голодухи и
загнулся. А как на самом деле было, никто не знает. Это ж, типа, сказка.
Греки большие выдумщики были. Слышь, а для чего это тебе?

- Оперативная необходимость.

- Ты все в ментовке?

- Все в ней.

- Не в убойном случайно?

Ну, вот, пошла пробивка. Сейчас начнутся наводящие вопросы.

- В отделе, на земле. А что?

- Да не, просто так... У греков, прикинь, даже богиня мокрух была.

- Серьезно?

- Абсолютно. Энюо. Она, типа, людей уськала на мочиловку. Подстрекала, если
по кодексу.

- Слушай, Профессор, а для агентуры у них бога или богини не имелось?

- Для стукачей, что ли? Конечно. Баба одна. Дикэ. Она стучала Зевсу на тех,
кто не соблюдает законы. А тот их молнией по тыкве. Самое стремное, греки
ее любили.

- Классно! - искренне поражаюсь я, - ладно, Профессор, спасибо за экскурс в
мифологию.

- Будь. Чего еще надо пробить, звони, не стесняйся. Братва поможет.

Я прощаюсь и вешаю трубку. Интересно, а богиня оперов у греков была?

Фемида? Нет, она богиня правосудия. Возможно, совмещала.

Засыпаю "Бригадирские" в кипящую воду, согласно инструкции на упаковке.

Влетает Укушенный, вероятно, почуяв аромат. На лице неподдельная тревога.

Неужели диктофон в трусах у барабана нашли?

- Андрюхин, это монтана!

- Человека[15] грохнули?

- Типун тебе... Я поставщика вычислил, - Укушенный резко переходит на
шепот, - и людей, и где они наркоту хранят. Только чего теперь делать не
представляю.

- Как что? Возьмем ОМОН и налетим с посвистом. Первый раз, что ли?

- Если бы... Знаешь, где товар?

- Ну?

- У нас! Прямо в отделе! Через два кабинета отсюда! Частное предприятие
"Снежок"! Ну, сукины дети! Лихо обставились! Кто ж в ментовке искать будет?
Самая хорошая крыша. И надежно и спокойно. Никакие рейды не страшны.
Главное, замки покрепче повесить, чтоб случайно не сунулись.

- У них даже уборщица своя. Тамарка там не моет.

- Конечно! И еще "Снежком" назвались, крысы! Это ж кокаин на жаргоне! Как я
сразу не понял?

- А кто их сюда пустил?

- Гасанов, но ему добро дал Стародуб. Короче, на пару. Чего делать,
Андрюхин?

- Шишкину говорил?

- Нет пока... Это ж на всю страну прогремим! Боюсь, замнут по тихому. А
накрыть хоть сейчас можно. Заходи, да бери! Только все равно замнут!

- В ОНОН, может, слить?

- Без толку. Они приедут, денег снимут, а нам скажут, перепутали, ребятки.
Обознались. Я сейчас никому не верю, Андрюхин. Иногда даже себе.

- Ладно, Жора вернется, прикинем что-нибудь. Пока помалкивай. Пельменей
хочешь?

- Давай. А то не жрал ни фига целый день. Мне еще дежурить... А кетчупа нет?


Звонок Георгия застал меня около девяти вечера, когда я накручивал тряпку
на швабру для предстоящей ответственной операции по замывке следов,
оставленных грязной обувью соратников. До этого напарник на связь не
выходил, и я уже начал волноваться, не попал ли в переделку со стрельбой и
взрывами.

- Алло, Андрюхин? Это я, - голос Жоры кажется мне жутко усталым, почти
загробным.

- Куда пропал? Где ты?

- Дома... Только приехал. Подустал чутка. Все нормально, старик.

- Что нормально?

- Узнал я, кто Бочкарева завалил.

- Кто?!!

- Завтра расскажу.

Вот, гад! Тоже, что ли, как Укушенный, никому не верит? Я ж не вытерплю до
завтра.

- Ты уверен, что знаешь?

- Абсолютно. Явка с повинной в кармане куртки. Я чего звоню. У меня завтра
первый съемочный день. В девять утра начало. Подгребайте с Укушенным. Мне
будет приятно видеть ваши невыспавшиеся рожи. Пиши адрес. Это в обычной
квартире.

Я дотягиваюсь до ручки, плохо соображая, записываю адрес. Жора прощается.

- Погоди, Жор! Так кто убил? И где он?

- Да сказал же, нормально все. Постарайся завтра не проспать.

Конец связи. Конец фильма. На самом интересном месте. Остался человек со
шваброй. Последний герой боевика. Сейчас он займется работой, про которую
никогда не снимут кино.

Я называю это несправедливостью.


Съемочная площадка напомнила мне осмотр места происшествия. Такая же суета
и неразбериха. И тоже есть пьяные, правда, пока не сильно. Местами слышен
мат. А когда я обнаружил окровавленный труп на полу комнаты, то по инерции
начал спрашивать окружающих, кто чего видел, то есть, имеются ли свидетели?
Труп, конечно, не настоящий. Покойника играет профессиональный актер, и
надо сказать, делает это очень натурально. Какая-то женщина из съемочной
бригады периодически подливает ему на рубаху красной краски из большой
пластиковой бутылки. Актера я видел в паре сериалов, но фамилии его не
помню. Действие, как и предупреждал Георгий, происходит в обычной
трехкомнатной квартире, арендованной в дореволюционном доме. На киношном
языке - объект. Покойник лежит в спальне, большая часть которой заставлена
кинотехникой, реквизитом и всякими приспособлениями непонятного назначения.
На полу, словно черные змеи, переплелись толстые кабели, тянущиеся от
прожекторов. Тут же проложены рельсы, по которым катается огромный штатив с
камерой. Байкало-Амурская колея. У стены двустволка с запаянным дулом.
Короче, все по-настоящему, все серьезно.

Сам Жора сейчас гримируется на кухне. Вернее его гримируют. Мажут пудрой
помятую физиономию и убирают синяки под глазами. Чтоб зритель смотрел и
радовался, а не морщил нос. Поговорить с ним нам не удалось. С Укушенным мы
пересеклись в метро, Бориска, по обыкновению, опоздал на пятнадцать минут.
К моменту нашего появления на площадке, Георгия уже увели в походную
кухню-гримерку, и мы смогли лишь обменяться с напарником лишь
приветственными репликами и поздравлениями в честь его актерского дебюта.

Вениамин Лабудянский, облаченный в кожаную жилетку с миллионом карманов,
что-то нервно объясняет исполнителю роли трупа. И даже демонстрирует, как и
куда надо упасть. Я догадываюсь, что пара дублей уже отснята, но они чем-то
не удовлетворили мастера. Заметив меня, он улыбается и протягивает руку. Но
тут же переключается назад, к актеру. Мы, дабы не отвлекать и не смущать
народ, садимся на подоконник и молча наблюдаем за происходящим.

Когда еще доведется увидеть, как снимают настоящее кино?

- Все, приготовились! - командует Лабудянский, - тишина!

Все занимают свои места, оператор склоняется к объективу, покойник оживает
и встает к кровати, на которую, как я понимаю, и должен упасть.

Щелкает хлопушка, ассистент произносит номер сцены и дубля.

- Внимание! Готовы?... Тишина, я сказал! Начали!

Актер, схватившись за простреленную грудь, красиво падает на кровать и,
раскинув руки, замирает.

- Стоп! Снято! Гениально! - Лабудянский хлопает в ладоши.

Укушенный толкает меня в бок.

- Слышь, Андрюхин, а чего тут гениального? Подумаешь, завалился. Я б тоже
смог.

- Это только кажется. Про нашу работу говорят точно так же. Все бы
смогли... Пока сами не попробуют.

- А потом, если ему из вертикалки в грудянку зарядят, он вот так не упадет
на кроватку. Улетит к стенке, как минимум. Помнишь, мы мужика оформляли,
которого жена из ружья завалила? Он на метра четыре отскочил.

- Борис, правда жизни и правда кино это одно и то же?

- Нет, естественно. Но откровенную лажу зачем гнать?

- Это всего лишь рабочий дубль. На экране все будет по-другому.

Ассистент объявляет перерыв для подготовки следующей сцены. Борька достает
из пакета термос и бутерброды. Началось... Из кухни появляется Георгий.
Грим сделал свое дело, превратив его в откровенного симпатягу. Облачен
напарник не в свой темно-зеленый, вечно мятый пиджак, а в легкую спортивную
куртку, взятую из реквизита. На поясе блестят наручники, под мышкой контуры
пистолета. Вот он - эталон борца с бандитизмом. Правда, чего-то явно не
хватает. А, все! Понял. Папки с материалами. Но, правда жизни и правда кино
- вещи разные.

Мы не успеваем выразить коллеге наш восторг, его сразу забирает
Лабудянский.

- Все в порядке? - интересуется он у Георгия.

- В порядке, - скупо отвечает напарник.

- Ну, и прекрасно. Так, Жора, ты помнишь, что делать? Сцена короткая,
ничего сложного. По команде открываешь дверь, видишь Лену, удивляешься и
спрашиваешь: "А вы что тут делаете?"

- Да, я помню.

- Тогда пару раз попробуем и начнем снимать.

Репетиция проходит успешно, Георгий все выполняет без запинки, сразу
чувствуется, тренировался не напрасно.

- Отлично! - Лабудянский хлопает в ладоши, - начинаем.

Гример припудривает Жоре лоб. Тот подмигивает нам.

- Денег больше проси, - шепчет Борька.

Через пару минут все готово. Действие происходит в той же спальне, только
теперь вместо трупа на кровати сидит девушка. Ее я тоже, кстати, видел в
каком-то фильме. Мы в кадр не попадаем, поэтому продолжаем сидеть на
подоконнике. Что ж, посмотрим, каков наш друг в деле. Надеюсь, он не ударит
пудрой в грязь и докажет всему богемному миру, что менты умеют не только
бумажки писать и водку пить.

- Приготовились! Тишина на площадке! Начали! Жора, можно!

Распахивается дверь в спальню. Георгий чуть взволнован, что и понятно.

Секунду-другую смотрит на актрису, после резко разворачивается к
Лабудянскому

- А что мы тут делаем?

- Стоп! Стоп! Жора, смотрим на Лену, а не в камеру. И не "мы", а "вы".
Давай еще раз.

- Я не ошибся, Вениамин Антонович, - Жора остается на месте, - я спрашиваю,
что мы тут делаем?

Вопрос задан громко, и присутствующие невольно устремляют взгляды на нашего
друга.

- Жора, мы снимаем сцену, - Лабудянский растерянно присаживается на
кровать, - тебя смущает текст?

- Текст нормальный... Меня смущает моральная сторона вопроса.

- Объясни, пожалуйста, в чем дело? Нам надо работать. Мы и так выбились из
графика.

- Попытаюсь, - Георгий пододвигает табурет и садится напротив режиссера, -
представьте себе картину, Вениамин Антонович. Обычную, житейскую картину.
Живет замечательный, чудный, возможно, талантливый парень. Он не сделал
никому ничего плохого. Никого не грабил, не убивал, не насиловал...
Наоборот, считая себя талантом, он мечтает доставить людям радость,
совершенно искренне. У него море идей и проектов. Он хочет издать книгу,
поставить пьесу, снять фильм. Он хочет оставить глубокую борозду в истории,
чтоб люди восхищались его делами и его мастерством. Хочет... Но не может...
По самой банальной причине. У него нет на это денег. И никто их просто так
не дает. А без них идеи останутся идеями, будь они хоть трижды гениальны...

Жора смахивает капельку пота, сползающую на лоб. Прожектора не только
светят, но и греют.

- Но вот однажды появляется добрая фея, боготворящая его талант. И вручает
конверт. Работай! Создавай шедевр! Превращай все, к чему прикоснешься, в
золото. "Да! - кричит парень, - я оправдаю твои надежды! Спасибо, добрая
фея! Погоди, а откуда ты взяла волшебный конвертик, и что это на нем за
пятнышко?" "Какая тебе разница, мой герой? Ты должен радовать людей". И
понимает герой, что конвертик не из волшебного ларца, и что заляпан совсем
не красной краской. Понимать понимает, но... Ведь лично он - замечательный,
законопослушный, и какая ему разница, что там за пятна? Ведь, главное -
доставить людям радость. Это важнее тысячи каких-то там пятен... И он
делает выбор. Он создаст свой шедевр, несмотря ни на что...

В спальне висит мертвая тишина, разрываемая лишь чуть нервным Жориным
монологом. Даже люди, находящиеся в других комнатах смолкают, прислушиваясь
к словам моего друга. Лабудянский через секунду сглатывает слюну, играет
желваками и обжигает напарника взглядом. Напарнику тоже нелегко, монолог
дается с трудом, струйки пота проложили на гриме мокрые дорожки, от которых
лицо становится полосатым, как матрас.

- Да что там я? - продолжает рубить Жора, - посмотрите на других! Более
известных, более крутых, более талантливых! Они что, создали свои шедевры
за счет одного таланта? Не понимая, кто принес им конвертик? Увы. Время
нынче такое... Но кому от этого стало хуже? Кто-то получил долгожданную
работу, кто-то прекрасную роль, пусть даже второго плана... Кто-то получит
удовольствие, насладившись созданным шедевром... Все прекрасно! Неужели
стоит лишить людей всего этого? Даже если, про конвертик узнает весь мир...

- Послушай, Жора... Это все хорошо, но давай подискутируем в другой раз, -
поднимается с кровати Лабудянский, - нам надо работать.

- До свидания, Вениамин Антонович, - Жора тоже поднимается и снимает
реквизитную куртку, - мне не нравится эта роль. Меня в ней убивают. А я
суеверный. Надеюсь, вы без труда найдете замену... Мужики, вы со мной?

- Да, - выдавливает Укушенный, у которого кусок бутерброда последние пять
минут так и находился во рту.

Я не отвечаю, просто спрыгивая с высокого подоконника на пол. Когда мы
выходим на лестничную площадку, слышу громкую команду режиссера:

- Перерыв пять минут! Потом работаем!... Рита, срочно найди замену...


- Тут сортир есть? - Жора окидывает взглядом небольшой зал пельменной, -
пудру смыть. А то еще подумают, что педик.

- Да брось ты... Почти не заметно, - успокаивает Укушенный, - дерни пивка
лучше.

- Не хочу мешать, - отказывается Георгий, уже принявший на грудь сто грамм
под пельмени.

- Тогда давай дальше рассказывай, - я отодвигаю пустую тарелку в сторону.

- А на чем я остановился?

- Мидас.

- А, ну, да. "Мидас" это название конторы, куда переводились бабки для
съемок. Она специально для этого и создана. "Студия Мидас". Красиво звучит,
блин. Мне ж Лабудянский при первой встрече визитку оставил. Вот она,
кстати.

Жора достает из пиджака серебристую картонку.

"Студия "Мидас".
Лабудянский Вениамин.
Художественный руководитель"

- Я его еще спросил, что такое "Мидас", он и рассказал про царька
греческого. А когда Орловский его назвал, я и врубился в тему. Сначала,
правда, думал, что Вениамин с Шиловым дружбаны, а потом про статуэтку
вспомнил с золотой веточкой. Она в Катькиной комнате стоит, прямо на ее
столе. Борька ее не видел, он в это время на очке сидел. Катька повернута
на всей этой мифологии, она и название для Лабудянской конторы придумала.

- У них что, типа, любовь? - Борька допивает остатки пива.

- Вот именно, типа... Вениамин в Институте культуры подхалтуривал, лекции
читал. Катька в него и втрескалась. Решила, что он гений. У девок молодых
это бывает. А он как раз всякие пороги обивал, деньги на кино выпрашивал.
Только никто не давал. Еще бы. Молодой, без имени. Таких много, и каждый
себя талантом мнит. Он в "Державный" к приятелю, так и так, помоги. Тот -
нет проблем, найди гаранта, я деньжат подброшу. А без гаранта не могу,
вдруг твой фильмец в прокате провалится? Вениамин Катьке поплакался. Та к
папаше своему. Пускай фабрика гарантом выступит, жалко, что ли? Шилов
руками развел. Я для тебя, доченька что угодно сделаю, но такой вопрос
решить не могу. Это только Бочкарев уполномочен, но он вряд ли согласится,
фабрика и так на ладан дышит.

- И Катюха Бочкареву по головушке...

- Не сразу. Сперва попыталась уговорить. Папиного шефа она, разумеется,
знала. И на шашлыки вместе ездили и вообще, дружили семьями.

- Удачно она момент выбрала. Когда женушки дома не будет.

- Это не она выбрала, а Бочкарев. Прикинул - жена в театр пойдет, не
помешает интимной встрече. Кто ж откажется посидеть в компании симпатичной
студентки? Даже просто так, без задних мыслей. Да и не шла Катюха убивать.
Иначе б обрез с собой захватила или ножичек. Уже в процессе поняла, что
ничего не светит, и за "Дафну" схватилась. Вспыльчивая она, прямо как
бенгальский огонь.

- А женушка в это время с Шиловым?...

- Скорей всего. Я с Рудольфом не разговаривал. Он в реанимации пока. Только
с женой его пообщался. Она подтвердила, что у Катьки бойфренд режиссер.
Короче, как только Шилов стал И.О., тут же гарантийное обязательство и
подмахнул. Любил он Катьку, не мог отказать.

Жора подливает себе из купленного в ларьке "малька".

- А таблеток на фига наглотался? - спрашивает Укушенный.

- Лабудянский неделю назад себе новую фаворитку на