вдруг показалось: стоит раскинуть руки  -
и она полетит, понесется в этом просторе...
   Рокот, сначала слабый, был  слышен  все  сильнее.  Аля  прищурила  глаза,
пытаясь хоть что-то разглядеть в переливающейся под  солнцем  чешуе  моря...
Она не заметила, как встревоженные Гончаров и Маэстро оказались рядом с ней.
   - В ямы, быстро! - скомандовал он.
   - Не успеем, - спокойно отозвался Гончаров.
   Вертолет вырастал на глазах. Он шел низко над морем  и  тут  вдруг  взмыл
вверх. Спаренный крупнокалиберный пулемет ударил  из-под  днища,  вздыбливая
каменистый обрыв веером осколков. Гончаров мигом толкнул девушку  на  землю,
выхватил оружие, выстрелил трижды, пока  пистолет  не  замолк  с  беспомощно
откинутым затвором. Высокие фонтаны щебня приближались, Олег вжался в землю,
притиснув девушку и прикрыв ее собой.
   Маэстро остался стоять недвижно, словно Каменный гость. Пистолеты  в  его
руках заплясали, изрыгая свинец. Вертолет вихрем промчался над ним, усыпав с
ног до головы вырванной крупнокалиберными пулями щебенкой. Очередь распорола
обшивку двух автомобилей, один просто  стал  похож  на  дырявую  сковородку,
другой разлетелся на части, опалив пространство вокруг клубом  огня:  грохот
взрыва в вертолетном гуле показался выхлопом циклопической машины.
   Маэстро остался невредим. Он продолжал стоять  на  краю  обрыва  во  весь
рост. Улыбка застыла на бледном  лице,  глаза  сияли  ребяческим  восторгом.
Похоже, у него в самом деле был договор со  смертью,  и  смерть  свою  часть
выполняла.
   Вертолет развернулся с креном, пошел  на  второй  заход,  Гончаров  знал:
пилот примерился и на этот раз не промахнется. Оставалось только  надеяться,
что пули не прошьют его насквозь и девочка  останется  живой...  Хотя  такая
надежда и была смутной, она, как известно, умирает последней.
   Как только фонтанчики вздыбились на краю обрыва, Гончий  вжал  девочку  в
грунт и притиснул к земле. Мышцы спины напряглись, Олег хотел бы  превратить
их в броню, в метровый слой кевлара, в котором эти смертоносные куски железа
застыли бы обессиленно...
   Надежда не умирает никогда.
   Маэстро успел заменить обоймы. Пока вертолет делал разворот,  он  любовно
осмотрел  головки  бронебойных  пуль...   Усмехнулся:   красивые   штучки...
Спецзаказ.
   Сделал несколько шагов в сторону: теперь пилоту придется выбирать мишень:
или эти двое, или  он.  Маэстро  знал,  кого  выберет  пилот.  Договор  есть
договор.
   - Тяжелым басом гремит фугас, ударил фонтан огня... - пропел он негромко.
Лицо его было бледным, сосредоточенным и  необыкновенно  спокойным.  Маэстро
прищурился, разжал губы и произнес коротко, как выстрел: - Все счеты.
   Фонтанчики приближались. Вертолет  потряхивало  от  отдачи:  это  не  был
боевой  "Ми-28";  обычный  "фонарь",   украшенный   спаренным   "эрликоном".
Торопились ребятки, явно торопились... Маэстро с удовольствием наблюдал, как
сверкающие в лучах солнца гильзы  сыплются  в  море  -  будто  гора  золотых
червонцев, которыми оплачены его жизнь и его смерть...
   Пулемет грохотал  непрерывно.  Гончаров  почувствовал  себя  так,  словно
толстый раскаленный прут впился  в  тело,  вколотив  его  в  землю.  Грохота
пистолетных выстрелов он не услышал. Боль расколола мозг, и он провалился  в
месиво, красное и горячее, как расплавленный металл...
   ...Когда металлическое брюхо зависло над ним. Маэстро выпустил в него всю
обойму. Вертолет дернулся было, но выровнялся.  Пилот  произвел  разворот  и
бросил машину в атаку сразу, со стороны берега.  Он  шел  совсем  низко  над
землей, стремясь срезать человека в черном прямой очередью.
   Маэстро, вы пустил пистолет с  опустевшей  обоймой,  обеими  руками  сжал
другой. Пулеметчик открыл огонь. Маэстро ухмыльнулся, ощерившись, прошептал:
"Все счеты". Пистолет запрыгал в его руках, направляя пули в ведомую стрелку
точку...
   Будто черная тень пронеслась над лежавшими и - исчезла.
   Аля попыталась выбраться из-под отяжелевшего тела Гончарова; ей это почти
удалось, когда Олег, в полном беспамятстве,  схватил  ее  здоровой  рукой  и
притиснул к земле.
   - Лежать! - прохрипел он чужим голосом, как команду. Где-то  там,  внизу,
новый взрыв упруго разодрал воздух.
   - Сейчас, миленький, я сейчас...
   Девушка высвободилась из железной хватки, подняла голову. Маэстро на краю
обрыва не было. На четвереньках она кое-как подползла  к  краю  и  заглянула
вниз...
   Вертолет, разваленный на куски, догорал на  галечном  пляже.  Там  же,  у
самой кромки воды, лежал Маэстро. В своем черном  сюртуке,  так  похожем  на
концертный фрак, с высоты он казался штрихом, оставленным кистью  китайского
мастера  на  щелке...  И  штрих   этот   расплывался,   расплывался...   Аля
прищурилась, не понимая, что творится у нее со зрением, пока не поняла,  что
плачет...  Слезинки  катились  по  щекам,  девушка  свернулась  калачиком  и
заплакала, уже не сдерживая слез...
   Потом она встала. Подошла к Гончарову. Попыталась приподнять его,  но  он
был слишком тяжел.
   Правая рука висела плетью;  пуля,  казалось,  перерубила  ее.  Аля  снова
попыталась тащить мужчину - ничего не получалось.
   - Олег, Олежек, ну пожалуйста, очнись...
   Теперь она снова плакала. От собственного  бессилия.  Кое-как  перевязала
руку. Потом - добежала  до  машины,  включила  зажигание.  Когда-то,  еще  в
экспедиции, она пыталась научиться  водить,  но  скорее  для  форсу.  Теперь
стартер запускался, машина взбрыкивала, как живая, и глохла; Заставить мотор
заурчать удалось, наверное, лишь с  десятой  попытки.  Аля  мягко  отпустила
сцепление и подрулила к самому обрыву. Кое-как подхватила Гончарова, втянула
его на заднее сиденье. Набралась храбрости, посмотрела вниз.
   Тело Маэстро лежало неподвижно. Волны добегали до его  ног  и,  наверное,
касались его ласково, словно щенки, шершавыми солоноватыми языками...
   ...Аля мягко съезжала вниз. Дорога расплывалась, девушка протянула  руку,
протереть стекло, и только тогда поняла, что плачет.  Слезинки  катились  по
щекам одна за другой, делая стекло размытым, будто в дождь.
   Глава 69
   Мужчина был невысок ростом;  водянистые  глазки  под  жесткими  кустиками
бровей смотрели рассеянно,  не  задерживаясь  ни  на  одном  предмете  более
нескольких секунд; жидкие белесые волосы  были  гладко  зачесаны  назад,  но
сбоку был выделен безукоризненно гладкий пробор, по моде кадровых работников
КГБ тридцатилетней давности, перенятой ими, возможно, у киношных фэбээровцев
из американских фильмов тридцатых-пятидесятых годов, тем  более  что  никто,
кроме тех, кто боролся за чистоту идей и нравов в  те  далекие  времена,  не
имел возможности эти фильмы видеть.
   Костюм был сшит отменно; в покрое была отдана дань и тем самым традициям:
смотрелся он достаточно консервативно  и  значимо.  На  ногах  мужчины  были
надеты простые черные ботинки, но опытный взгляд сумел  бы  определить,  что
штиблеты не просто стилизованы под простецкие: это была  прекрасной  выделки
змеиная кожа, а сама модель даже не из бутика - спецзаказ.
   Как ни странно, несколько старомодный наряд мужчины вполне гармонировал с
громадным, оформленным в самом современном дизайне кабинетом. Огромное  окно
во всю стену, полуприкрытое жалюзи, в ясный день открывало изумительный  вид
на столицу; и все же в кабинете была и своя странность: в  специальной  нише
громоздилась уменьшенная  авторская  копия  знаменитой  скульптуры  Вучетича
"Перекуем  мечи  на  орала",  что  украшала  площадь  перед  зданием  ООН  в
Нью-Йорке.
   Мужчина отошел от окна. День был блеклый,  половину  Москвы  заволакивала
дымка... Если честно,  ему  не  нравился  этот  кабинет.  Но  времени  нужно
соответствовать. Если ты этого не делаешь, оно бежит дальше  уже  без  тебя.
Но... Что-то должно оставаться и неизменным. Только неизменное придает  этой
жизни надежность. Несокрушимую надежность. В задней стене была  дверца,  она
вела в другое помещение. Там было четыре комнаты, роскошная ванна с джакузи,
медицинский центр  и  небольшой  кабинет;  этот  был  оформлен  традиционно:
темными панелями мореного дуба, на окнах - тяжелые портьеры, старинный стол,
устеленный зеленым бархатом под зеленой же лампой, императорский  чернильный
прибор - вот и все излишества того кабинета.  В  первом,  представительском,
мужчина принимал посетителей, во втором - приближенных сотрудников.  Там  же
работал он сам.
   Мужчина подошел к окну: улицы и дома внизу терялись в дымке. И ему самому
было зябко. Вставал он ровно в шесть, не торопясь  принимал  ванну,  выпивал
стакан крепкого чаю, просматривал  принесенные  для  него  бумаги;  ровно  в
одиннадцать был завтрак. Сейчас он вспомнил прочитанные донесения,  уточнить
все для себя неясное можно было теперь же, но...  Время  завтрака.  Привычки
этого человека были настолько устоявшимися, что изменить что-то в распорядке
его не заставила бы даже начавшаяся мировая война. Тем более война его никак
не пугала. Это было его работой.
   Мужчина открыл дверцу и прошел  во  второе  помещение.  Миновал  короткую
анфиладу и оказался в столовой. Уселся за  укрытый  белоснежной  крахмальной
скатертью стол. Пробило одиннадцать.
   Дверь бесшумно растворилась. Пожилая женщина вкатила тележку и за  минуту
умело  сервировала  стол:  пшенная  каша  в  тарелке,   кусочек   свежайшего
сливочного масла, крупное,  сваренное  всмятку  яйцо,  кусочек  белого,  еще
горячего хлеба с румяной хрустящей корочкой.
   Мужчина не проронил ни слова. Повязал салфетку - и вовсе не  потому,  что
был неаккуратен: таков был многолетний ритуал. Намазал желтым маслом горячий
хлебец, добавил в кашу ложечку варенья и сосредоточенно приступил к еде.  Он
ел так, будто выполнял очень важную и нужную работу,  получая  от  этого  не
просто   радость   насыщения,   но   тихое,   невосторженное   удовольствие.
Удовольствие прочности, неизменности мира. Той неизменности, какую создал он
сам.
   Как только он покончил  с  кашей  и  яйцом,  женщина  внесла  на  подносе
кофейник и чашку. Аромат ячменного кофе  разлился  по  комнате.  Мужчина  не
позволял себе никаких наркотиков, даже  таких  общепринятых,  как  кофе  или
сигареты.
   Впрочем, нет: по утрам он разрешал  себе  стакан  крепкого  чаю,  который
составлял всегда сам. Редкие и изысканные индийские сорта из Верхнего Ассама
и Дарджи-линга первого мартовского  сбора  он  смешивал  с  июльского  сбора
цейлонским, выращенным на высокогорных плантациях Димбулы, и добавлял  пятую
часть знаменитого северокитайского, из провинции Фуцзянь. Настой этого  чая,
богатый,  насыщенный,  густо-янтарного   цвета,   отличался   исключительным
ароматом и легкой бархатистостью.
   Так  стоит  ли  считать   такой   напиток   наркотиком?   Если   да,   то
своеобразным... Вдыхая аромат, любуясь  его  цветом,  смакуя  вкус,  мужчина
представлял, как десяти-двенадцатилетние девочки на  утренней  заре  нежными
пальчиками обрывали с отборных кустов только три избранных  листка...  Более
старшие могли бы и поумствовать, сорвать четыре, а то и пять листиков и  тем
потерять сортность чая. К тому же это была традиция.
   Столь высокосортного чая  в  мире  собиралось  всего  несколько  десятков
килограммов, стоил он куда дороже золота, но... Ведь это  была  единственная
невинная роскошь, какую мужчина себе позволял.  Впрочем,  было  и  еще  одно
исключение: по субботам, вечером, он выпивал  либо  три  рюмки  водки,  либо
стакан хорошего  вина,  либо  бокал  хорошего  коньяку.  Особенно  он  ценил
"Курвуазье" из урожаев девятнадцатого, тридцать  второго  и  сорок  девятого
годов нынешнего века.
   Суббота была днем отдохновения  от  трудов,  чтения.  Как  воскресенье  -
временем уединенных пеших прогулок и раздумий.  За  два  установленных  себе
самому выходных он делал  все,  чтобы  устать  от  отдыха  и  в  понедельник
приступить к работе целенаправленно  и  с  азартом.  Но  это  не  был  азарт
наркомана или игрока; это был хорошо рассчитанный азарт  делового  человека.
Спокойного, неторопливого, умного. У мужчины в его семьдесят шесть лет  было
отменное здоровье, никаких иллюзий и всего одна цель: удерживать и укреплять
ту власть, какой он обладал.
   В остальном он был абсолютно скромен. Вернее, он ценил уют, постоянство и
неизменность. Да... Именно постоянство позволяло власти быть неизменной.
   Мужчина с удовольствием допил сладкий ячменный кофе, аккуратно  промокнул
губы салфеткой. Вот теперь можно приступить к делам.
   Он не спеша встал, прошел через ту  же  анфиладу  в  модерновый  кабинет.
Уселся за огромный черный стол. Спросил по селектору: - Кому назначено?
   Секретарь перечислил несколько фамилий; все это были очень значимые люди;
двое  являлись  председателями   правлений   крупнейших   банков,   один   -
вице-премьером правительства. Мужчина подумал,  сверился  со  своим  планом,
произнес: - Пусть подождут. - Переключился  на  другую  частоту:  -  Глостер
прибыл?
   - Да, Лир. - Я готов выслушать его рапорт.
   Хотя минуло уже порядочно, Аля порой плакала во сне., Но время  лечило  и
ее. Бездна перестала ей сниться, но по прежнему виделись, будто наяву, остов
догорающего вертолета и тело, одетое во все черное, неподвижно  замершее  на
песке...
   ...Тогда она действовала как сомнамбула, по наитию. Оказавшись в  машине,
порылась в  куче  хлама  и  обнаружила  несколько  продолговатых  пакетиков.
Гончаров пришел в чувство, прошептал: "Не трогай, это взрывчатка!" - и снова
впал в беспамятство.
   В ее голове творилось что-то непонятное... Хотелось немедленно бежать  из
этого гиблого места, умчаться,  что  бы  забыть  его  навсегда.  Но...  Пока
существует спрятанный где-то в катакомбах белый порошок, ей не будет  покоя.
И еще у девушки было ощущение, что там, под землей, похоронено зло,  которое
в любой момент может вырваться наружу и убивать, убивать людей... Она должна
была завершить то, что не успел ее отец...
   В голове крутилась считалочка: "Ехала машина  темным  лесом  за  каким-то
интересом..." И - вспомнилась ее детская машинка. И то, как папа приладил на
нее номер, "чтобы была как настоящая"... Он  и  Алю  заставил  выучить  этот
номер: тот  состоял  из  четырех  цифр:  44-78.  Даже  играл  с  нею,  чтобы
запомнилось быстрее: "Жили в квартире сорок  четыре,  сорок  четыре  веселых
чижа" и "Семь плюс восемь половинку просим"...
   Девушка развернула  карту,  которую  нашла  в  сумке  Маэстро.  Она  была
разделена на  большие  квадраты  и  вся  испещрена  мелкими  четырехзначными
цифрами.   На   полях   квадраты    обозначались    буквами    и    цифрами.
"Инте-инте-интерес, выходи на букву "с". Аля нашла сектор,  помеченный  этой
буквой. Потом очень внимательно,  сантиметр  за  сантиметром,  стала  читать
карту, разыскивая цифры. 4478! Есть!
   Кое-как девушка  сумела  завести  автомобиль.  Тот  взревел  стартером  и
медленно  пополз  вниз.  Аля  ориентировалась   в   основном   по   высотам,
обозначенным на схеме... Потом выбралась из машины и  пошла  пешком,  связав
пластинки взрывчатки простой бечевкой. Там были и детонаторы, но Аля  совсем
не знала, как ими пользоваться.
   На поиски нужного участка ушел почти час. Выход из шахты напоминал  нору,
приваленную камнем. Девушка кое-как отвалила его: это был известняк,  потому
оказался скорее массивным, чем тяжелым. Края ямы  были  прихвачены  наледью.
Аля зажгла спичку и бросила вниз. Спичка пролетела, вскоре угаснув, высветив
уходящие почти отвесно вниз стены.
   Аля привязала сверток  к  бечевке  и  стала  разматывать  моток,  опуская
взрывчатку. На рулоне была маркировка: двадцать  пять  метров.  Когда  моток
иссяк, она потянула чуть вверх: привязанный груз завис свободно.
   Девушка не знала, что произойдет дальше. Какова  будет  мощность  взрыва,
останется  ли  она  жива...  Она  знала  только  одно:  там,  далеко  внизу,
притаилась смерть и эту смерть нужно похоронить. Аля  зажмурилась,  вытянула
вниз руку с оружием и нажала на спуск.
   Взрыв, казалось, выбил почву прямо у нее из-под ног.  Девушка  не  сумела
удержать равновесия; ее тело, ставшее вдруг непослушным, затянуло по ледяной
корке в черную воронку... Аля зацепилась  пальцами  за  щербатый  каменистый
край и почувствовала, что сил почти нет... Словно неумолимая сила  разгибала
пальцы один за другим, еще секунда - и она сорвется  в  эту  темную  ледяную
бездну... Вырвавшийся из шахты клуб пыли обволок ее  всю,  и  она  перестала
видеть солнце. В горле запершило, она засучила ногами, пальцы  разжались,  и
тут...
   Неведомая сила вытолкнула ее из ямы и бросила плашмя. Она оглянулась:  на
том месте, где зияла пустота, из  земли  выползало  крошево  грязного  льда,
громоздясь горкой. Аля прижалась к земле,  почувствовала,  как  почва  снова
вздрогнула, потрясенная неведомой  подземной  силой,  и  замерла...  Пылевое
облако оседало, и солнце сияло так, как сияло и тысячи лет, изливая тепло  и
свет на правых и неправых, на добрых и злых, словно надеясь,  что  мир  этот
еще станет таким, каким его задумывал Создатель.
   Что было дальше, она почти не понимала. Ни как съезжала с плато,  ни  как
двигалась по шоссе, ни как искала медпункт в какой-то  станице,  где  она  и
заночевала на кушетке, ожидая, пока заштопают и приведут  в  чувство  Олега:
толстая  пачка  сотенных  с  портретом  президент;  Франклина,  найденная  в
бардачке машины Маэстро, золотым ключиком открывающим  медицинские  врата  и
замыкающим рты медработников на "железный занавес" На другой день  медсестра
поселила ее и Олега у себя дома на окраине  станицы.  Через  неделю  он  уже
поправился настолько, что мог управлять автомобилем.  Аля  боялась,  что  их
будут искать, но их не искали. Почему? Задумываться над этим у нее  не  было
ни сил, ни желания.
   Потом они уехали в Княжинск.
   А тогда... Тогда машина мягко съезжала вниз. Дорога расплывалась, девушка
протягивала было руку, чтобы протереть стекло, и только тогда понимала,  что
плачет. Слезинки катились по щекам одна за другой,  делая  стекло  размытым,
будто в дождь...
   Глава 70
   - Слушаю вас, Глостер. - Лир мельком поднял глазки  на  застывшего  перед
ним крепкого мужчину и быстро опустил взгляд.
   - Все результаты проведенного расследования я изложил письменно.
   - Я хочу знать подробности.
   - Что именно, Лир?
   - Прежде всего что, по-вашему, произошло с Маэстро?
   - По-видимому, он совершенно свихнулся.
   - Полагаете? - Лир  помедлил,  пожевал  губами.  -  Мне  трудно  признать
сумасшедшим человека, решившего единолично  завладеть  тридцатью  миллионами
долларов. Пусть и в порошке. Это здравый поступок. Хотя и алчный.
   - Маэстро должен был отдавать себе отчет в том, что мы не оставим  его  в
покое. А тому, кто получает пулю, деньги уже не нужны. Даже очень большие.
   - Это верно. Как вы решили, что Маэстро играет свою партию?
   - Устранение Марго.
   - Та женщина, что работала по нашим деньгам в Княжинске?
   - Да.
   - Маэстро при операциях устранения пользовался моим приоритетом. Что  вас
удивило?
   - Мы решили, что  Марго  устранена  нашими  противниками.  В  свете,  так
сказать...
   - Реалий, - иронично хмыкнул Лир.
   - Согласно правилам стали отслеживать дальнейший путь  Маэстро.  Усеянный
трупами. Маэстро шел к закладке Барса. К тому же  он  совершил  неосторожный
поступок. Пусть всего один, но нам хватило. Он затребовал карту  катакомбных
шахт.
   - Вот как?
   - У него не было выбора. Больше нигде, ни в одном компьютере, такой карты
нет. Может быть, в ГРУ, но у Маэстро туда доступа не было.
   - Вы уверены?
   - Кто и в чем нынче может быть уверен?..
   - Что за группа была задействована в устранении Маэстро?
   - Наемники. Их курировал Шаповал.
   - Мотивировка оставшейся на месте "грязи"?
   - Война мафиозных группировок за передел санаторно-курортного комплекса.
   - Этому поверили?
   - Почему нет? Война все спишет. - Откуда взялся вертолет?
   - Наш человек в Крыму