то? - Крас смотрел на  нее  и,  казалось,  не  видел.  Только  силуэт.
Препятствие на пути к наслаждению, равного которому не придумано ни  людьми,
ни богами, ни дьяволом. Наслаждению полной, абсолютной властью. Над телом  и
душой.
   - Вы что-то хотите?
   - Да, я хочу, - прохрипел Крас. Одним движением он накинул свернутый жгут
вафельного полотенца на шею медичке и жестко свел руки. Ее сухощавое  тельце
оказалось невероятно сильным, напряглось, затрепетало, но Крас знал:  хватка
смертельна. Наконец тело безжизненно замерло; Крас отпустил полотенце.
   Губы его свела гримаса брезгливости. Он поглядел на  ее  лицо  -  никакой
разницы, что живая, что мертвая. Абсолютно никакой.
   Голову снова  заволокло  туманом.  Но  на  этот  раз  туман  был  желтый,
горячий... Крас явственно  видел  обнаженное  тело  девушки,  золотистое  от
загара, живое, желанное... Созданное  для  него.  Только  для  него!  Он  не
позволит  мерзостям  жизни  осквернить  это  тело,  он   не   позволит   ему
состариться,  кожа  так  и  останется  эластичной  и   упругой,   волосы   -
шелковистыми и податливыми, лицо - юным и  свежим...  Сейчас...  Сейчас  это
лицо пылает горячечным румянцем, так похожим на румянец страсти... Сейчас он
будет обладать этим телом, этими губами...
   Крас передвигался бесшумно, будто призрак. Вышел из ванной,  прислушался.
В доме - тишина. Кроме  него,  Маэстро  и  медсестры,  в  доме  никого  нет.
Помешать может только Маэстро. Но  он  не  помешает.  Сейчас  он  плавает  в
наркотических снах, смешанных с  тяжелым  коньячным  опьянением.  Пусть  ему
пригрезится ад.
   ...Аля почувствовала рядом с собой тяжкое  дыхание.  Силы  оставляли  ее.
Обледенелый  склон  стал  теперь  почти  вертикальным,  и  не  было  никакой
возможности удержаться... А  бездна  притягивала  тяжким  неземным  холодом,
леденели ступни, цепенели руки, застывали губы...  Уже  собственное  дыхание
казалось ей холодным, почти неслышным...  Горячие  слезы  текли  из  глаз  и
позволяли хоть как-то согреться... Но спасения не было.  Только  один  путь:
вниз, в бездну.
   Раз она никому не нужна... Раз ей некого любить... Раз она лишняя в  этом
мире... Тогда зачем все...
   Пальцы сами собой разжались,  и  ее  тело  сначала  медленно,  потом  все
быстрее стало соскальзывать по ледяной вертикальной стене,  холод  охватывал
ее кольцом, сжимая тисками...
   "Я - воин. Мое дело - очищать землю от подонков".
   "А - мое?" "Твое дело - любить".
   "И - все?"
   "Это не так мало".
   Любить - это не так мало.
   Любить так любить. Стрелять так стрелять. Или этого не было  никогда?  Не
было ни отца, ни матери, и сама она объявилась на это свет только убивать?..
Если ее руки что-то и держат уверенно, так это - оружие. Как грустно...
   Как грустно, туманно кругом... Тосклив, безотраден мой  путь,  И  прошлое
кажется сном, Щемит наболевшую грудь... Ямщик, не гони лошадей...
   Не гони лошадей... Чуть помедленнее...
   Вдоль обрыва, по-над пропастью По самому по краю, Я коней своих  нагайкою
стегаю, Погоняю!
   Что-то воздуху мне  мало,  Ветер  пью,  туман  глотаю,  Чую  с  гибельным
восторгом - Пропадаю, пропадаю!
   Пропадаю... И нет в этом никакого  восторга...  Только  холод.  Страшный,
нечеловеческий холод, от которого стынет все... Даже душа.
   Черный смерч  закружил  тело  девушки  в  стремительном,  несущемся  вниз
водовороте...
   И вдруг падение замедлилось. Вернее, прекратилось овсе. Она словно висела
на невидимых теплых лучах, как маленькой колыбели, согреваемая ладонями... И
еще на знала - это руки отца. Потом она почувствовала  и  уки  мамы,  и  еще
чьи-то, знакомые ей, бесконечно добрые,  руки  всех,  кто  ее  любил...  Они
выталкивали ее из ездны, туда, наверх, к солнцу и свету...
   Аля попыталась вздохнуть, и вместе со вздохом  пришла  боль.  И  ощущение
опасности. Приподняла тяжелые, будто исцарапанные  песком  веки,  огляделась
вокруг: комната, тяжелые портьеры опущены, из-за них пробивается мягкий свет
- наверное, там, на улице,  снег.  Попробовала  шевельнуться  и  тут  только
поняла, что ее распяли на кровати, руки прикручены  вязками,  ноги  -  тоже.
Укрывавшая девушку простыня сбилась куда-то  набок,  она  лежала  совершенно
нагая. Первым желанием ее было позвать на помощь, но она поняла,  что  этого
делать не следует. И еще было ощущение опасности. Близкой опасности.
   Горло драло, как наждаком. Мучительно хотелось пить.
   Аля  попробовала  облизать  губы,  они  треснули,  и  она  ощутила   вкус
собственной крови. Горло запершило сильнее девушка закашлялась.
   Снова попыталась оглядеться. Где она?
   Больница? Но как она сюда попала?
   Последнее,  что  Аля  помнила,  -  это  мчащийся  джип,  дорогу,  метель,
выстрелы... Ну да, выстрелы. Она стреляла, и в нее стреляли... Пули буравили
обшивку автомобиля... Больше она не помнила ничего.
   Нет, на дурдом это не похоже. Единоличная палата для каждого психа -  это
из произведений Булгакова, а вовсе  не  из  реальной  жизни.  В  реальной  -
нескончаемо-желтый коридор и грязно-коричневый линолеум.
   Аля попробовала выдернуть руки. Вязки ослабли, пока она металась в бреду,
но действовать мешала тяжелая, угнетающая слабость. Девушка  закусила  губу,
потянула руку и почувствовала сильную боль в запястье: кожа была  стерта  до
крови. На лбу  выступил  бисеринками  пот,  Аля  повторила  попытку,  еще...
Почувствовала горячие толчки боли, снова дернула рукой. Еще немного, и...
   Кисть левой руки вышла из петли  мягко,  оставляя  на  простыне  кровяной
след.  Несколько  раз   она   сжала   и   разжала   кулак,   чтобы   вернуть
чувствительность онемевшей кисти. Привстала, прогнулась, чтобы достать кисть
другой руки. Есть! Дернула раз, другой, расширяя узел. Медленно, стараясь не
обращать внимания на боль, освободила правую.
   Потом обессиленно застыла на кровати, вытянув  руки  вдоль  тела.  Голова
кружилась, кисти  мучительно  ныли,  боль  горячо  пульсировала  в  кончиках
пальцев, но девушка заставила себя сжимать и разжимать их раз за разом, пока
не ощутила наполняющее пальцы живое тепло.
   Сейчас... Сейчас она распутает, освободит ноги, потом  найдет  что-нибудь
попить... Должно же быть здесь хоть что-то?
   И все-таки интересно, где она? В плену у  бандитов,  которые  гнались  за
ними? Кто они такие, как себя с ними вести?
   Плохо. Плохо, что она ничего не помнит.
   Ничего, будет день... А  пока  нужно  распутать  ноги.  Девушка  села  на
кровати,  наклонилась,  дотягиваясь  до  ног,   сняла   с   лодыжек   петли.
Расслабленно присела на кровати. Внутри все дрожало, голова кружилась, и  ей
казалось, стоит ступить шаг, и  пол,  застеленный  мягким  серым  покрытием,
полетит ей навстречу... Рядом с кроватью она  обнаружила  толстые  шерстяные
носки, натянула их на ноги. Но больше никакой одежды не было, ни сорочки, ни
халата.
   Она снова огляделась. Небольшой стол, укрытый белым, на  столе  -  лампа,
рядом - тумбочка. Обычный стеклянный шкафчик с инструментами и  лекарствами,
очень похожий на те,  что  бывали  в  больницах.  Рядом  с  ней  -  стояк  с
катетером; Аля осмотрела руки: ну да,  несколько  отверстий,  ее  накачивали
чем-то, или сонниками, или  глюкозой,  под  тонкой  кожей  обозначились  три
свежие "трассы".
   Все-таки  пить  хотелось  зверски.  Она  заметила  на   столике   графин,
наполненный едва на четверть. Сделала  шаг,  переждала  головокружение,  еще
шаг. Оказавшись у стола, сняла тяжелую притертую пробку, поднесла  графин  к
губам, глотнула... Вода потекла по шее и животу, но девушка  не  отрывалась,
не чувствуя ни запаха, ни вкуса.  Она  пила,  пока  все  тело  не  покрылось
мелкими бисеринками пота. Опустила  графин,  замерла,  стараясь  отдышаться,
и...  Даже  не  услышала  -  почувствовала,  как  кто-то   идет   к   двери.
Оглянулась... Ручка беззвучно опустилась вниз.
   Глава 58
   Крас легонько отворил дверь. Он сам не знал, что будет делать в следующую
минуту, в следующее мгновенье. Убийство медсестры, этой  сушеной  воблы,  не
доставило ему удовольствия, да и вообще не  вызвало  ни  единой  эмоции;  он
просто убрал препятствие, словно стул переставил.
   Крас любил такое свое состояние, хотя случалось  оно  нечасто.  Казалось,
каждая клеточка его существа не просто функционировала в системе организма -
жила! Каждая словно искрилась невидимой энергией, он ощущал предметы, других
людей, животных, дуновение холодного ветра за  окном,  прикосновение  ветвей
замерзшего дерева к стеклу  спальни  на  втором  этаже  особняка...  Никакой
наркотик не мог вызвать в нем то ощущение собственного  совершенства,  какое
приходило перед тем, как он...
   Крас видел гибкое, загорелое тело девушки  и  чувствовал,  что  скоро  он
станет обладать им... Он, и больше никто! Никто и никогда!
   Вот только... Не нужно  торопиться...  Все  должно  быть  естественно.  И
любовь, и смерть. Хм... Что в этой жизни может быть естественней смерти?..
   Нельзя, чтобы им помешали.
   Легонько, едва касаясь ступенек. Крас  поднялся  по  устеленной  ковровой
дорожкой лестнице на второй этаж. Самому ему  казалось,  что  он  парил  над
ступеньками,  и  действительно:  его  грузное  тело   двигалось   совершенно
бесшумно, сами движения были мягкими и плавными, полными той  грации,  какая
бывает у людей, потерявших рассудок.
   Но Крас знал, что мыслит он, как никогда,  ясно.  Более  того,  когда  он
находился в этом, особом, состоянии, он был самым совершенным  творением  на
земле, существом, равного которому нет.  И  потому  мог  принимать  решения.
Любые решения.
   Беззвучно он приотворил дверцу комнаты. Маэстро лежал на широкой  постели
ничком. Вся его поза говорила о том, что Маэстро сейчас слишком далеко и  от
этой комнаты, и от этого особняка. Этому  фигляру  необходимы  наркотические
встряски, чтобы продолжать свою бесконечную игру в чет и нечет со смертью. И
разум, и инстинкты оказались умерщвлены, пусть и на время, невероятной дозой
наркотика, порожний шприц и  несколько  пустых  ампул  валялись  тут  же,  у
постели.
   Крас скривил губы в ухмылке: как  все-таки  он  примитивен,  этот  жалкий
актеришка! Ему, Красу, не нужны никакие наркотики, чтобы  почувствовать  всю
меру своего существования, своего  наслаждения,  своего  господства  в  этом
жалком мире! Он - воистину совершенен, потому что освобождает  от  мерзостей
мира красивейших, нежнейших существ, не позволяя им превратиться  в  дешевых
шлюх, в огрузневших неряшливых домохозяек, в сухих и бесцветных  рыбешек  за
мутным стеклом аквариума...
   Крас подкрался к Маэстро... Застыл, глядя на его распростертое тело.  Как
сейчас он похож на труп. Может быть, его и  следует  сделать  трупом?..  Он,
Крас, сейчас может легко, одним движением  могучих  рук,  переломить  хребет
этому супермену, но...
   Да, Маэстро прав.  Оба  они  -  избранные,  но  служат  серой,  никчемной
посредственности, называемой Лир. Лир использует их обоих,  чтобы  закрепить
свое господство в этом сволочном мире... Ведь не зря же Маэстро...  Ведь  не
зря же он затеял тот  разговор?!  Если  их  жизни,  жизни  избранных  жрецов
смерти, подвешены на ниточку бездарем, считающим себя повелителем,  королем,
то... Все просто как день: Лира нужно устранить. И тогда  вся  власть  будет
только в их руках... Вернее, она останется у него, Краса! Просто  дождаться,
когда Маэстро утомится и примет очередную "очищающую"  дозу  зелья...  Тогда
свернуть ему шею еще проще, чем перекормленной утке! Пока Маэстро нужен ему.
Красу. Но только до времени. И это время скоро придет. Его время.
   А девка станет простой приманкой! В капкане для Лира.  Да,  сначала  Лир,
потом - Маэстро. И совсем не важно, живая эта кукла или мертвая!  Совсем  не
важно! Даже лучше... Мертвая не может ни в чем отказать... Ни в  чем...  Она
способна только повиноваться.
   Крас облизал губы. Время смерти для  Маэстро  придет.  Но  -  не  сейчас.
Сейчас важно только одно: чтобы Маэстро не помешал его играм с девчонкой.  А
он не помешает. Играм... Изысканным  играм!  Она...  Она  ждет  его,  нагая,
гибкая, беспомощная... Она ждет... И ни в чем не сможет ему отказать...  Она
жаждет этого... Она...
   Крас еще раз мельком взглянул на бесчувственного Маэстро,  сглотнул  вмиг
ставшую вязкой слюну, понял: пора. Пора!
   Осторожно прикрыл  за  собой  дверь.  Беззвучно  спустился  по  лестнице.
Подошел к двери комнаты, в которой осталась девчонка. Сейчас.
   Ему вдруг показалось, что он стоит на краю глубокой пропасти. Оттуда,  из
глубины,  поднимался   холодный,   проникающий   в   самое   сердце   туман,
перехватывающий горло... И еще его. Краса, неудержимо тянуло в эту бездну, и
не было сил противиться...
   Он открыл дверь.
   И замер на пороге. Девушка лежала на постели, вытянувшись;  руки  и  ноги
связаны, глаза закрыты, дышит легко и ровно, на лбу -  капельки  пота.  Крас
замер: никогда, никогда он не видел столь совершенного тела!  Чуть  тронутая
загаром кожа светилась  янтарем,  длинные  ресницы  роняли  на  щеки  мягкую
тень... На виске пульсировала тоненькая жилка; волосы, чуть влажные от пота,
курчавились короткими нежными завитками...
   Крас подошел. Провел ладонью по ее животу вниз. Она вздрогнула - или  ему
показалось?..
   Не спешить.  Главное  -  не  спешить.  Он  сделает  удовольствие  долгим,
бесконечно долгим... Как вечность.
   Главное - не спешить.
   Крас прикоснулся к ее ноге. Какая тонкая, нежная щиколотка... То, что она
прихвачена веревкой, еще больше  соблазняет...  Мужчина  повел  руку  вверх,
медленно, очень медленно, ощущая тепло кожи, чувствуя, как переполнявшее его
возбуждение мутит  голову,  превращается  в  требующую  немедленного  выхода
ярость... - Мишка плюшевый... - прошептал он.  Красу  казалось,  что  сердце
бьет железным молотом где-то в висках, что воздуху  не  хватает...  Заметил,
как по; ногам девушки прошла судорога...
   - Мишка плюшевый... - повторил он. Одним движением  выхватил  из  кармана
нож. Щелчок был резок, как удар бойка по капсюлю: белое, отливающее  синевой
лезвие, отточенное острее бритвы... Крас прикоснулся холодной  сталью  к  ее
бедру, на лезвии мгновенно заблестела капелька крови...
   Не спешить...
   Крас подошел к окну, распахнул занавеску. Ослепительно белый,  отраженный
миллионами снежинок свет зимнего дня залил комнату.
   Он стоял, глядя широко раскрытыми глазами в этот белый день и,  казалось,
не видел ничего. Поднял руку к лицу, на ощупь провел ладонью по  месту,  где
кожу разрывал уродливый шрам. Поднес к губам лезвие ножа, легонько  коснулся
языком, стараясь ощутить вкус крови. Опустил веки и - замер. Он  ждал.  Ждал
вдохновенья.
   ...Аля  осторожно,  едва  дыша,  высвободилась.  Брезгли-увость  и  страх
переполняли ее, руки слегка подрагивали... Тихонечко девушка  опустила  ноги
на пол, достала из-под кровати пустой графин, схватила за горлышко... Сиплый
стоял спиной к ней, на  фоне  освещенного  окна  она  хорошо  различала  его
силуэт. Тихонечко, только два шага - и ребристый графин  обрушится  на  этот
короткостриженый затылок.
   Она сделала легонький шаг... Еще...
   Рука с зажатым в ней графином рассекла воздух и... обрушилась в  пустоту.
Крас мгновенным движением уклонился в сторону, графин ударился о  подоконник
и брызнул тысячью осколков. В руке  остался  ощетинившийся  грубыми  острыми
краями остов - Крас легко ударил по запястью, и последнее  оружие  упало  на
пол. А он ухватил ее за волосы, намотал на кисть руки,  притянув  к  себе...
Лицо его было совсем рядом; мужчина выдохнул сипло, прямо ей в лицо: - Мишка
плюшевый... Мишка ласковый... Ласковый... Другой рукой провел по ее спине  и
ягодицам... Судорога брезгливости прошла по  телу  девушки,  кожа  покрылась
мурашками, словно к ней прикоснулась громадная змея...
   - Сейчас тебе будет хорошо, очень хорошо...
   Крас потащил ее к столу.
   Аля  вдруг  успокоилась.  Она  почувствовала  себя  так,  будто  на  коже
образовалась тонкая ледяная пленка, она, словно скафандр,  защищала  девушку
от липких трясущихся рук этого урода... И мозг заработал ясно и  четко.  Она
переступала по ковру, стараясь не порезаться об осколки.
   Крас грубо скрутил  руки  спереди  жестким  полотенцем,  каким-то  особым
узлом. Приставил лезвие ножа к шее: - Будь умничкой... Я не хочу,  чтобы  ты
умерла...  Я  хочу  подарить  тебе  удовольствие...   Оно   будет   длинным,
нескончаемо  длинным...  Как  вечность...  -  Перехватил   связанные   руки,
прикрутил свободные концы длинного полотенца к ножкам стола.  Аля  оказалась
притиснутой щекой и грудью к его гладкой поверхности.
   Крас обошел стол, снова погладил  по  спине,  ягодицам,  произнес  совсем
севшим голосом: - Чтобы получить удовольствие, ты должна  стать  покорной...
Абсолютно покорной... Тебе нужно научиться получать удовольствие... от боли.
   Аля услышала какое-то шуршание - это Крас вынул длинный  шелковый  шнурок
из портьеры, подошел к умывальнику, смочил его водой...
   - Сейчас я тебя высеку... И ты станешь  послушной...  Почувствуй  радость
боли... Это принесет тебе наслаждение...
   Самодельная плеть со свистом рассекла воздух и ударила по столу  рядом  с
ней. Аля невольно вздрогнула.
   Мужчина бесцеремонно просунул руку ей между ногами. Прошептал: -  Я  буду
сечь тебя, пока ты не захочешь... Пока не станешь готова принять меня...
   Плеть хлестко опустилась на спину девушки... Аля закусила губу.
   - Кричи!
   Снова удар.
   На глазах ее выступили слезы, но она смолчала, - Кричи, сука! Кричи!
   - Удар. Удар. Удар.
   Аля по голосу слышала,  как  он  возбужден.  С  каждым  ударом  она  чуть
двигалась всем телом, расслабляя и напря гая руки. Боль в стертых вязками, а
теперь связанных жестким полотенцем запястьях  была  куда  большей,  чем  от
хлестких ударов шнура.
   Она почувствовала, что охватывающий руки узел заметно ослаб: когда Сиплый
связывал ее, она нарочно напрягла их как можно  сильнее.  Теперь  она  может
высвободить их. И что дальше? Он слишком силен, чтобы...
   Что же делать?!
   Аля почувствовала, как по щеке стекает слезинка...  И  -  неожиданно  для
себя - застонала... Нет, не от боли, от униженного бессилия.
   Удары сразу прекратились.
   - Ну? Тебе уже хорошо? - просипел мужчина. Аля  облизала  растрескавшиеся
губы.
   - Тебе хорошо?! - Он обошел стол, схватил ее за волосы,  приподнял  лицо.
Белое, отливающее синевой лезвие заплясало перед глазами.
   Аля расслабила руки, и стягивавшая их петля соскользнула на пол.
   - Мне плохо... - тихо прошептала она. Крас осклабился, глядя ей  прямо  в
глаза: - Это только цветики, детка... Сейчас начнутся ягодки...
   Легонько он провел лезвием по ее щеке. Порез мгновенно набух кровью. Крас
полюбовался, чуть склонив голову набок: - Тебе нравится?
   Голос его дрожал, руки  тряслись...  Аля  закрыла  глаза,  разом  хлынули
слезы, порезанную щеку защипало...
   - Это только са-а-мое начало... Сейчас я уложу тебя на спинку...
   Он отпустил ее волосы. Полюбовался лезвием,  в  желобок  которого  стекла
кровь... Провел по желобку языком...
   Аля видела это в  зеркальную  поверхность  стола.  Сейчас  он  наклонится
отвязать ее, увидит, что руки свободны, и тогда...
   Ни о чем не думая, она ящерицей соскользнула со стола и прыжком метнулась
в дальний угол комнаты.
   Мужчина оскалился, облизал губы...  Одним  движением  перевернул  стол  и
двинулся к ней, держа в вытянутой руке нож.
   - А ты - игривая сучка. Таких я  раньше  не  встречал...  Сейчас  я  тебя
поглажу этим по животику... Потом - уложу на спинку и...
   Крас приближался к ней легкими, танцующими шажками;  его  огромное  тело,
казалось, состояло из шарниров, из круглых сочленений; оно вихлялось, словно
этот громадный стокилограммовый битюг был куклой, подвешенной на ниточках  в
театре марионеток...
   Аля отступала к стене. От неизбежных ранений ее  ступни  спасали  толстые
шерстяные носки: крупные осколки ей не попали