дергается и становится как лист перед травой!
   - Потом расскажешь. Беги к машине, скройся за ней. Потом вытащи  пушку  и
попугай стволом окрестности.
   - Как это - попугай?
   - Аля... Просто нацеливай на все подозрительное... Если кто-то пасет нас,
под стволом ему будет не так уютно. Ага?
   - Ага...
   - Да, и помни. На войне как на войне. Или ты, или тебя. Пошла!
   Девушка выскочила из подъезда и стремглав понеслась к автомобилю.
   - Это они! - Автархан приподнялся на сиденье.
   - Притаись, Колян, прикинься ветошью... Никуда они не денутся, - процедил
сквозь зубы Малюта. Ощерился в недоброй усмешке, отомкнул дверцу.
   Девушка скрылась за джипом, оттуда показался  ствол  пистолета.  Гончаров
рывком преодолел  расстояние  до  автомобиля,  что-то  сказал  девушке,  она
запрыгнула  в  кабину,  а  Гончаров  вдруг  замер,  почувствовав   невидимую
опасность, крутнулся на месте, поводя стволом  вокруг.  Внимательно  оглядел
подъезды, безмолвно застывший автомобиль,  стал  на  подножку  и  взялся  за
поручень...
   Малюта действовал  мгновенно.  Чуть  приоткрыл  дверь,  привстал,  поднял
оружие и выстрелил навскидку.  Тяжелый  заряд  попал  Гончарову  в  лопатку,
располосовал кевлар и буквально втолкнул его в салон автомобиля.
   Малюта перезарядил "буллап", вышел  из  машины.  Ухмыльнулся:  -  Сейчас,
Колян, сейчас я его достану...
   Вдавил приклад в плечо...
   Автархан увидел лишь, как тело подручного замерло и рухнуло подкошенно на
жухлый снег.
   Девочка опустила пистолет,  запрыгнула  назад,  в  кабину,  дверца  джипа
захлопнулась. Взревел мотор,  и  автомобиль,  переваливаясь  тяжело,  словно
перекормленный  носорог,  поехал  прямо  по  снежному  бездорожью,   взревел
турбиной, почувствовав под поземкой твердый грунт, выехал  на  припорошенный
асфальт и помчал в сторону от города.
   Все произошло настолько быстро, что Автархан не  успел  даже  выстрелить.
Посмотрел на бесполезный пистолет в своей  руке  и  увидел  себя  словно  со
стороны: жалкий одинокий старик, решивший сыграть в войну. Может  быть,  его
время  действительно  ушло?  Автархан  уронил  голову  на  руки.  Плечи  его
тряслись... Впрочем, никто не смог бы определить, плачет  этот  человек  или
просто воет, как раненный в самое сердце зверь.
   - Какая умница! Крас, ты только посмотри, какая умница эта девка!
   Маэстро остановил машину на  взгорке  за  секунду  до  того,  как  Аля  и
Гончаров выскочили из подъезда, и наблюдал за схваткой. Азартно потер  руки:
- Нет, Крас, в каком театре ты увидел бы такую постановку, а? Твой афганский
дружок тоже не промах!
   - Он мне не дружок. Двигаем следом? - А как же!
   - Надо бы этого старикашку в "мерее" мочкануть по-быстрому. До кучи.
   - Погоди...
   Здоровенный  навороченный  "лендровер",  джип-близнец  того,  на  котором
только что укатили Гончаров и Аля, выехал из-за дальнего дома и устремился к
"мерсу".
   - Лихо это он, по целине-то... - отозвался Крас.
   - Им, вездеходам, закон не писан.
   - Перехватываем? - А зачем? По грунтовке ему от нас не уйти.  Замыкающими
пойдем.
   - Хорошо стреляет тот, кто стреляет первым.
   - Если попадает. А эти ребята не попадают.
   - Пока. Может, им просто не везет? Маэстро, они уйдут!
   - Не-а. Не успеют. Джип приблизился к застывшему "мерседесу". Выскочивший
оттуда громила наклонился, что-то спросил у старика в машине. Тот  вышел  из
"мерса", забрался в услужливо открытую дверь, и джип устремился в погоню  за
беглецами.
   - Вот теперь - пора! - Маэстро лихо развернулся и дал газ.
   Глава 56
   Поземка неслась под колеса джипа, а небо, казалось, сливалось с землей. И
не было никакого горизонта, не  было  ничего  ни  впереди,  ни  позади,  они
мчались в слепой снежной мгле, без прошлого и без будущего. Наудачу.
   - Тебе плохо? - спросила девушка.
   - Терпимо. Царапины. Дробовик сучий. Но рука у этого старого козла все же
дрогнула.
   Олег сбросил бронежилет. Кевлар на такие заряды  не  рассчитан,  особливо
при стрельбе с десяти метров. Четыре картечины. Две влетели в небо. Еще  две
- одна в плечо, другая в лопатку. Все же это лучше, чем в голову.
   - Я его застрелила, - тихо произнесла Аля.
   - Молодец, - безо всякого выражения похвалил Олег. Девушка посмотрела  на
него странно и снова уставилась в  ветровое  стекло.  Яростно  лепил  густой
снег. Она постаралась прислушаться к себе - нет, никаких чувств.  Абсолютно.
Ни ужаса, ни сожаления, ни раскаяния, ни-че-го. Апатия и безразличие. Полное
безразличие. Ни мира, ни  света  для  нее  словно  не  существовало.  Только
безобразное лицо со шрамом. Человек, которого ей нужно убить.  Словно  после
этого должна вернуться и гармония окружающего мира, и синева неба, и лето...
Словно после этого изменится ее прошлое и уж  точно  появится  будущее.  Все
остальное девушке было совершенно не важно. Аля  достала  сигарету,  зажгла,
затянулась.
   - Тебе прикурить?
   - Да.
   - Держи.  -  Она  подала  ему  свою,  прикурила  снова.  Глянула  на  его
посеревшее лицо: - Может быть, поедем в травмпункт?
   - Ага. - Гончаров скривил губы в мучительной ухмылке. - Обязательно.  Как
только, так сразу.
   - Плечо сильно болит?
   - Там нечему болеть. Там - кость. Жаль, что я не  умею  водить.  Еще  как
жаль. Олег, а может... За нами - "хвост". Что? Погоня. Нужно оторваться.
   Девушка посмотрела в зеркальце заднего вида.  Такой  же  джип  мчался  за
ними, нагоняя. Он был  быстрее  -  водитель  более  опытен.  Тяжелая  машина
медленно вырастала. Сколько там боевиков, за глухо  тонированными  стеклами,
разглядеть было невозможно.
   - Может быть, развернемся и в центр?
   - Бесполезно. Они просто из нас решето сделают. Даже если мы  остановимся
напротив Верховного Совета.
   - Но им же было нужно...
   - Боюсь, теперь им уже ничего не нужно. Кроме нашей смерти.
   Гончаров попробовал прибавить.
   Джип был мощный. Олегу казалось,  что  он  сидит  за  рулем  многотонного
грузовика. Редкие встречные автомобили попросту  шарахались  в  стороны  или
прижимались к обочине, завидев вынырнувшего из снежного месива и  несущегося
навстречу на предельной скорости колесного монстра.
   - Я их остановлю, - сказала девушка, вынимая оружие. Олег мельком  глянул
на ее лицо. Оно было спокойным и сосредоточенным. Ни волнения, ни страха.
   - Возьми автомат.
   - Нет. Из пистолета мне удобнее.
   Девушка перелезла на заднее сиденье. Она  собиралась  стрелять  прямо  из
салона. Тонированные стекла не позволяли преследователям открыть  прицельный
огонь, да и ее  они  заметят,  когда  будет  поздно.  Промахиваться  она  не
собиралась.
   Или преследователи разгадали  их  план,  или  людям  в  схожих  ситуациях
приходят схожие мысли...
   Боевик вынырнул из бокового оконца, сжимая в руках автомат. Девушка  едва
успела нырнуть ничком, как пули, выпущенные наудачу, веером, пробили  заднюю
обшивку и вышли через крышу.
   - Суки! - произнесла  она  сквозь  зубы,  высадила  заднее  стекло  одним
ударом, какой-то железкой.
   Парень менял магазин. Вернее, старался вставить второй из пары, смотанной
скотчем, взамен порожнего. Наконец ему это удалось. Он поднял оружие.
   Пуля попала в глаз, и боевик кувырнулся вниз, будто марионетка, у которой
вдруг подрезали веревочку.
   Аля примерилась, выровняла пистолет. Он подпрыгнул в ее руках  дважды,  и
две крохотные дырочки образовались в ветровом стекле прямо напротив  сидений
водителя и пассажира. Джип продолжал мчаться с той же скоростью,  но  теперь
начал медленно  двигаться  влево.  Плавно,  как  в  замедленной  киносъемке,
массивный автомобиль слетел в невысокий кювет и зарылся тупорылым бампером в
снег. Задняя дверца распахнулась, показавшийся в ней боевик с автоматом  дал
нескончаемо длинную очередь вслед удаляющемуся коллеге на колесах. Аля снова
упала ничком. Пули цокали в обшивку и увязали.
   - Олег, мы оторвались! Ты слышишь? Мы оторвались! Гончаров не ответил.
   - Олег! Что с тобой?!
   Скорость медленно гасла. Олег держался прямо  и,  как  только  автомобиль
остановился, замер.
   - Олег!
   Девушка одним прыжком оказалась на переднем сиденье.
   - Олежек! Олег!
   Мужчина попытался  улыбнуться...  -  Прости...  Я  не  успел...  -  Олег,
пожалуйста...
   - Ведь грустным солдатам нет смысла в живых... - произнес он едва  слышно
и бессильно уронил голову на грудь.
   -  Олег,  Олег,  ну  пожалуйста...  -  Девушка  обняла  его,   попыталась
приподнять и заметила, что водительское сиденье все в крови...
   Слезы высохли сразу. Вместе с ними пропал и страх. Девушка словно застыла
на месте.
   Преследователи остались позади метрах в пятистах.
   И загородная дорога в этот час была совершенно пустынна.
   Аля аккуратно проверила оружие. Пистолеты. "Стечкин", двадцать  патронов.
В "подарке из Америки" после всех перипетий - только два. Лучше, чем ничего.
Оглядела себя. Колготки, длинная  клетчатая  рубашка.  На  ногах  -  никакой
обуви, только толстые шерстяные носки. Огляделась. Надела найденную в машине
меховую куртку.  Американский  маломерный  пистолетик  поместился  в  карман
ковбойки. "Стечкин" она сжала в руке. Рукава у куртки  были  длинные,  и  ее
рука вместе со  стволом  оказалась  полностью  скрытой.  Попробовала  быстро
поднять руку. Получилось, но  Аля  осталась  недовольна.  Вытащила  руки  из
рукавов, накинула куртку поверх. Попробовала снова. Лучше. Куртка упадет, но
это будет уже не важно. Зажатый в левой  пистолет  и  теперь  скрывался  под
полой. Распахнула: чтобы бандиты не  сомневались,  что  оружия  у  нее  нет.
Автомат сжала на виду, правой рукой.
   Распустила волосы. Тряхнула головой. Несколько  раз  глубоко  вдохнула  и
выдохнула. Пора.
   А в голове...  В  голове  крутилась  и  крутилась  мелодия...  Постоянно,
мучительно, неотвязно...
   ...Я помню, давно учили меня отец мой и мать:
   Лечить так лечить, любить так любить, гулять так гулять,
   Стрелять так стрелять...
   ...учили меня отец мой и мать...
   ...любить так любить....
   ...стрелять так стрелять...
   "...Олег, а какое дело - мое?"
   "...Любить".
   "...И - все?"
   "...Это не так мало".
   Это не так мало.
   Любить так любить...
   Стрелять так стрелять...
   "На войне как на войне. Или ты, или тебя".
   Стрелять.
   Аля обернулась, посмотрела на Гончарова. Словно что-то могло  измениться.
"Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться..."
   Ни слезинки не появилось на глазах.  Словно  в  ее  сердце  действительно
попала льдинка от разбившегося зеркала Снежной королевы.
   Стрелять так стрелять.
   Стрелять.
   Открыла дверцу машины и спрыгнула на снег. Она не думала сейчас ни о чем.
Ей нужно было подойти поближе. И выпустить все двадцать  тяжелых  пуль.  Без
промаха. Бандитов было семеро. Они  быстро  приближались  к  остановившемуся
джипу. Среди них выделялся пожилой сухощавый человек в  длинном  кашемировом
пальто. Аля определила для себя: Главарь. Она спокойно пошла  им  навстречу,
ощущая направленные на себя  стволы  автоматов  и  пистолетов.  Сто  метров.
Семьдесят. Пятьдесят. Тридцать. Двадцать.
   - Стой! - скомандовали ей. Девушка остановилась.
   - Брось автомат, сука!
   Аля подняла голову. Сначала она боялась - боялась увидеть глаза тех, кого
ей предстоит...
   Но глаз она не увидела.  Только  хари  -  искаженные  злостью,  затаенным
страхом, но больше - злостью. Ей даже на миг стало не  по  себе:  смогут  ли
пули свалить этих нелюдей...
   Бандиты приближались, медленно охватывая ее полукольцом.
   - Ты что, оглохла? Автомат - на землю!
   Аля одним движением бросила автомат далеко в сторону. Куртка соскользнула
с плеч. По инерции, пусть  на  мгновение,  взгляды  всех  были  прикованы  к
летящему оружию. Этого мгновения ей хватило.
   Двадцать пуль вылетели очередью. Четверо боевиков рухнули замертво.  Трое
- раненные, поверженные тяжелыми пулями на снег,  пытались  поднять  оружие.
Второй пистолет, короткий и тупорылый, как бульдог, уже был в руке  девушки.
Два выстрела слились в один. Больше патронов не было.
   В живых остался только Главарь. Седой, желтолицый старик лежал на  снегу;
грудь была пробита в двух местах. Молча он смотрел на девушку, на  оружие  в
ее руке. Отверстия на груди пузырились при каждом вздохе; старик закашлялся,
на губах тоже появилась кровь.
   Старик не отрывал от нее взгляда. Потом разлепил синеющие  губы:  -  Я  -
Автархан.
   Она не произнесла ни слова.
   - Кто ты? - спросил он хрипло. Аля молчала.
   - Кто ты? -  повторил  он  вопрос,  хотя  каждое  слово  давалось  ему  с
невероятным трудом.
   - Никто, - ответила девушка.
   - Добей... - прошептал он, теряя силы. Аля отрицательно покачала головой.
Старик скривил губы, потянулся за зарывшимся в снег  маленьким  "вальтером".
Аля смотрела, как он с усилием поднял оружие, ствол ходил ходуном, а  старик
силился спустить курок. Рот осклабился в  гримасе  невероятного  напряжения,
обнажив желтые клыки в бурой пене крови. Глаза стали белыми,  старик  словно
поперхнулся, рука с пистолетом упала, и сам  он  рухнул  головой  в  снег  и
замер.
   - Стрелять... так... стрелять... - едва слышно произнесла Аля.
   Разжала руку. Пистолет выскользнул из ладони и зарылся в глубокий снег на
обочине. Ноги перестали держать, и она опустилась на ледяной наст шоссе.
   Але стало холодно. Совсем холодно. Девушка смотрела прямо перед  собой  и
не  видела  ничего,  кроме  наползающей  ватной  стены,  потом  все   словно
закружилось в водовороте, и она провалилась в  стылую,  с  ледяными  краями,
воронку. В бездну.
   Неприметный  "жигуленок"  появился   через   минуту.   Дверь   автомобиля
распахнулась.
   - Ты оценил, Крас? - Маэстро прикурил сигарету. - Если бы я не видел  это
собственными глазами... М-да... Мы лишние на этом празднике смерти.
   Маэстро  прошел  по  дороге,  рассматривая  трупы.  Остановился  рядом  с
Автарханом: - А этот еще живет... Странно.
   Вынул бесшумный пистолет и спустил курок.
   - Вот теперь - чисто. Что с девочкой?
   - Она не ранена. Но почему-то без сознания.
   - Нечего сказать, кисейная барышня. Порешила полдюжины отборных  боевиков
и хлопнулась в обморок. Хорошая растет молодежь, а. Красавчик?  Ну,  что  ты
застыл? Бери девчонку и - в  машину.  Пора  отбывать  с  этого  супостатного
места.
   Крас легко  подхватил  бесчувственное  тело  девушки,  уложил  на  заднее
сиденье, устроился рядом.
   - Пошарь у нее под рубашкой: не люблю выстрелов в затылок.
   - У нее ничего нет, - успокоил Крас.
   - Ну что ж... Как пишут в школьных сочинениях: усталые, но довольные, они
возвращались из похода. Ты получил свою девчонку. Осталось... Осталось найти
Моцарта. Если бы еще знать, кто он...
   - В город?
   - Да.
   - На объект "А"? Маэстро кивнул.
   - Извини, что я тебя спрашиваю...
   - Брось, Красавчик. Без церемоний.
   - Лир... уже там?
   - Как знать, милый,  как  знать.  Маэстро  круто  развернулся,  и  машина
помчалась в сторону города.
   - А что, Крас... Ведь для многих это - трагедия.
   - Трагедия?
   - Ну да. Эти мордовороты для нас -  трупы.  А  для  родных  -  покойники.
Улавливаешь разницу?
   - Слабо.
   - Плохо. Тебе бы не мешало. "Покойник" в русском языке -  существительное
одушевленное. А трагедии... Как сказал кто-то умный, трагедия - это урок для
оставшихся в живых. Но не для нас, а. Красавчик?
   Нет. Не для нас.
   А жаль.
   Глава 57
   Але казалось, что она замерзает. Насмерть.
   Яма была  глубокой,  с  гладко  вылизанными  ледяными  стенами.  Колодец.
Настоящий ледяной колодец. Только у него  не  было  дна.  Девушка  цеплялась
ногтями за крошащийся лед, разбитые, разодранные в кровь руки саднило  тупой
болью, они были липкими от крови, и от этого становилось  еще  холоднее.  Но
хуже, чем холод, был страх. Жуткий и неотвратимый, он шел откуда-то со  дна,
из той черной бездны, куда ее затягивало все больше и больше.
   Веки налились свинцом. Казалось, она никогда уже не сможет открыть глаза,
никогда не увидит свет солнца и блеск моря. Она пыталась.  Дважды  пыталась.
Хотя бы чтобы разглядеть небо над собой.
   Но вместо этого видела лицо. Кровавый шрам  разрывал  его  надвое,  делал
уродливым и жутким, превращал в жестокую карикатуру на человека. Глумливую и
безобразную настолько, что пальцы девушки  сами  собой  разжимались,  и  она
снова скатывалась, сползала в зияющую ледяную бездну.
   Время от времени ее окатывала волна жара, дикого, испепеляющего, но он не
давал согреться, наоборот, опаливал веки так, будто под них засыпали морской
песок, перемешанный с солью. Губы тоже треснули, она чувствовала вкус крови,
своей крови, и еще - жажду... Она пыталась хватать ртом  снег,  но  никакого
облегчения не наступало: жесткий, как наждак, он застревал  в  горле,  мешал
дышать, душил, она кричала и снова  срывалась  вниз  по  ледяному  склону  в
черную, щемящую бездну...
   Девушка металась в бреду почти сутки. Она лежала обнаженная, прикрученная
к  жесткой  кровати  за  запястья  и  лодыжки  крепкими  вязками.  Тело   ее
изгибалось, губы были искусаны, изо рта  вырывались  стоны.  Вот  только  на
глазах не было ни слезинки.
   Крас стоял в дверях комнаты. Он чувствовал даже не возбуждение  -  дикое,
безотчетное желание обладать. И  то,  что  девчонка  лежит  в  беспамятстве,
нагая, связанная, гибкая, - заставляло его чувствовать свою  власть.  Полную
власть.
   Он подходил к постели несколько раз, но что-то мешало ему. Да, взгляд. Ее
взгляд. Как только он наклонялся к девчонке - глаза ее распахивались,  и  от
этого горячечного взгляда озноб пробегал по коже Краса, словно он  стоял  на
отвесном берегу, на обрыве, над пропастью, и мог вот-вот сорваться в жуткую,
черно дымящуюся внизу бездну...
   Глаза... Ну да, нужно просто завязать ей глаза.
   Он вышел в ванную, схватил одно полотенце, второе...
   Медсестра - сухая, как мумия, тетка с пергаментным лицом, бледными губами
и выцветшими, будто линялыми, глазами - сидела в комнате рядом.  Эта  чуткая
стерва слышала все; Красу даже казалось, что она, как только  он  заходит  в
комнату девушки, приникает к замочной скважине и... И смакует его  унижение,
когда он уходит. Сука! Да, он  видел  скрытое,  затаенное  торжество  на  ее
постной, как кукиш, гнусной обезьяньей рожице!
   Крас чувствовал, как сознание заволакивает мягкий, влажный  туман...  Да,
он  сделает  это  сегодня,  сейчас!  Он  и  эта  девчонка  связаны   давней,
неразрывной нитью, и разорвать эту нить может только смерть!  Ее  смерть!  И
тогда... Тогда он освободится!
   Маэстро спит. Ему ни до чего нет дела. Как только они  оказались  в  этом
особняке, за городом, и девчонка впала в беспамятство. Маэстро сник:  кокаин
и коньяк чередовались непрестанно, и если первые несколько часов он надоедал
Красу своими бездарными монологами  "о  жизни  вообще",  то  теперь  наконец
успокоился. Наверное, его, как и Краса, томил затаенный страх перед Лиром...
   Страх перед Лиром Крас чувствовал всегда, с тех пор как  по  прихоти  или
расчету ему была оставлена жизнь. Тогда, после ликвидации Барса.  Но  сейчас
он не чувствовал ничего, кроме сжигающего все его существо желания, острого,
как стилет,  и  неотвязного,,  как  осенний  дождь.  Желания  обладать  этой
девчонкой и - прекратить свои и ее страдания,  ее  бесцельное  странствие  в
этом мире, полном лжи, фальши, предательства. Он освободит ее...
   Но Маэстро спросит...
   К черту! К черту Маэстро! К черту его  расчеты  и  его  угрозы,  к  черту
Маэстро! Для этого бродвейского фигляра и жизнь и смерть - наполовину театр,
наполовину спорт: и там и там он желает оказаться первым!
   А для него, Краса... Для него обладание, полное обладание -  это  и  есть
жизнь. Чтобы продлить свою, нужно отнять чужую.
   Пора.
   Крас скрутил полотенце жгутом.  Он  чувствовал  нарастающее  возбуждение.
Сейчас. Сейчас...
   - Вам что-то нужно?
   Эта сушеная пигалица, медсестра, выросла на пороге ванной.
   - Ч