е песни.  В  привычье  шума
городского Смешно стремиться в поднебесье. Быть может,  жизнь  остановилась,
Замкнулась в каменном квадрате, Дни посылая, словно  милость,  Бесчисленной,
похожей ратью... . Клубок забот привычной лени, Лишь сверху - небо  голубое.
Дни, безымянные, как тени, - Из небылого в небылое... Который  год  идет,  и
снова Мы роли старые играем В привычье шума городского  -  Как  будто  жизнь
пережидаем... - тихо, словно про себя, пропела Аля.
   Олег спал ничком, обняв подушку  обеими  руками.  Она  тоже  спала  часто
именно так. И долго-долго укладывала с собой в постель плюшевого медвежонка.
Своего единственного друга. Где-то он теперь?
   - Ты поешь? - спросил Гончаров, приподнимая голову.
   - Извини, если я тебя разбудила.
   - Да я и не спал...
   - Ври...
   - Нет, правда. Не сон, не явь... Забытье.
   - Как вся наша жизнь, - горько усмехнулась Аля.
   - Не так все фатально.
   - Разве? А как? Олег промолчал.
   - Нет, скажи, как? Вот теперь я все вспомнила, и - что? Мне  стало  легче
жить? Или легче жить стало хоть кому-нибудь? Скажи? Зачем все?
   Гончаров пожал плечами: - Если мы завалим этого сиплого, со шрамом, может
быть, кто-то действительно выживет.  Кто-то  не  станет  наркоманом,  чьи-то
родители не осиротеют на старости лет... Его нужно  остановить.  Потому  что
никто, кроме нас, этого не сделает. Все просто.
   - Просто...
   - Да. Никто, кроме тебя, никогда не сделает то, зачем ты явился  на  этот
свет. Никто. Поэтому не жалуйся, не сетуй - делай!
   Аля как-то сразу обмякла, - Что ты меня воспитываешь?
   - Это я тебя не воспитываю, это я тебя настраиваю. Знаешь, у моряков есть
такой термин: "борьба за живучесть  судна".  У  подводников  это  имеет  уже
абсолютное значение. Потому что если где-то халатно сработает один, погибнут
все. А мы... Мы пытаемся выжить каждый  сам  по  себе,  напрочь  забыв,  что
мчимся на одной  лодке,  в  одном  ковчеге...  Маленький  Принц  не  ленился
прочищать вулканы на своей планете, наша кажется  нам  огромной,  бездонной,
безмерной...
   - Олег, при чем здесь...
   - Погоди. Я - воин, мое дело - очищать землю от  подонков,  от  мутантов,
прикидывающихся людьми... Это и есть "борьба за живучесть". А на  это  нужно
настроиться.
   - Олег, а мое?
   - Что?
   - Мое дело какое?
   - Твое дело - любить.
   - И все?
   - Это не так мало.
   Аля пожала плечами:
   - Все это философия. А на самом деле... За  окном  -  мутный  рассвет,  в
телевизоре - клоунада... Представление, которое уже давно всем наскучило...
   - Наверное, не всем. Обрати внимание на заставки.
   - Деревня дураков?
   - Ага. И - клоуны, которые то проваливались в никуда,  то  рассыпались  в
клочья, то разлетались в  пух.  Кто-то  развлекается  вовсю:  Иван  Иванович
врезал тортом по  мордам  Ивану  Никифоровичу,  и  оба  -  лопнули  мыльными
пузырями... Время мыльных пузырей  прошло,  закончилось,  они  сделались  не
нужны, а потому исчезают они в этом  политическом  театре  один  за  другим.
Сколько их шуганули из власти...
   - Выходит, то, что происходило и происходит, - сплошь театр?
   - Выходит, так.
   - И кто-то дергает за нитки... А что же тогда важно?
   - Ты же сама знаешь...
   Аля подошла, легла рядом, прильнув всем телом,  прошептала  тихо:  -  Да.
Знаю.
   - Ну что, Алексей Степанович, сгорели? Лысый  неприметный  человечек  был
спокоен. Он выдержал взгляд Автархана, ответил: - Сгорели пешки. Солдаты.
   - Генерал Кравченко - тоже пешка?! - Боюсь,  что  в  этой  комбинации  не
более чем. - То-то ему ножичком по горлышку полоснули,  как  кастрированному
барану! - Глаза Автархана сузились. - Прекрати мутить, Степаныч! Я знаю, что
ты ведешь свою игру, давно ведешь, но сейчас мне нужно, чтобы ты  сыграл  на
меня! Только на меня, и ни на кого больше!
   - Я играю в твоей команде, Николай Порфирьевич, и уже не первый год.
   - Пока ты играл на деньги. Сейчас счет  пошел  на  жизни.  Слишком  много
трупов. Ты можешь объяснить, каким образом  оказалась  полностью  уничтожена
спецгруппа генерала Кравченко? И он сам?
   - Проще простого.
   - Так я слушаю тебя.
   - Люди, которые их покрошили, были куда большие профессионалы.
   - Это ты меня утешаешь?
   - Это я констатирую факт.
   - Констатируешь факт... - недобро повторил Автархан.
   - Нужно быть объективным, - пожал плечами Кудрин.
   - К дьяволу! К дьяволу объективность!  Ты  мне  скажи,  почему  за  мешок
наркоты постреляно столько народу?!  Пока  не  вмешалась  спецгруппа  службы
безопасности, все еще можно было понять, но теперь?! Там - накладка, здесь -
подстава? Что происходит? Мы же вместе допрашивали этого "грача" -  он  что,
врал?
   - Нет.
   - Тогда каким образом группа генерала Кравченко нарвалась на  засаду?!  О
будущем налете на квартирку знали ты, я и генерал. Ныне покойный. - Автархан
тяжело упер взгляд в стол. - Тебе есть что ответить, Кудрин?
   -  Это  была  не  засада.  Я  уже   сказал:   это   были   исключительные
профессионалы. Таких здесь не производят.
   - То есть они перестреляли спецов, как тарелочки на полигоне, среагировав
на нападение?
   - Именно так.
   - Тогда... При чем здесь наркотики? Или... Я что, на старости лет влез на
территорию силовых разборок между спецслужбами?
   - Весьма вероятно. Но не это главное.
   - Да? А что?
   - За профессионалами всегда стоит...
   - Государство?
   - Хуже. Капитал. Деньги. Очень большие деньги.
   - Наркотики - тоже немаленькие... По  оценкам,  на  наркотиках  только  в
прошлом году людишки подгребли девять миллиардов свежей "зеленью". Ты можешь
назвать какую-то более прибыльную на сей момент отрасль народного хозяйства?
- хмыкнул Автархан.
   - По-видимому, тут такой бизнес, рядом с  которым  наркобизнес  -  просто
шалости фарцовщиков у "Березки".
   - И ты знаешь такой бизнес?
   - Да. Политика. Тут в  карманы  и  банковские  сейфы  укладываются  целые
страны.
   - Это вам  не  мелочь  по  карманам  тырить,  -  хрипло,  имитируя  голос
персонажа из "Джентльменов удачи", произнес Автархан,  видимо  желая,  чтобы
вышла шутка. Но шутки не вышло.
   Последнее слово далось ему с усилием, губы посерели, и он  сам  отчетливо
увидел себя словно со стороны: жалкий,  трясущийся  старикашка,  не  опасный
никому и уж тем более тем, с кем он затеял драку.
   Автархан встал, вышел в смежную с кабинетом  комнату,  тяжело  ступая  на
негнущихся ногах, бросив Кудрину: "Ты пока  думай.  Я  сейчас".  Остановился
перед зеркалом, дыша  тяжело,  будто  загнанная  лошадь.  Открыл  коробочку,
бросил в рот три облатки, запил  водой.  Достал  другую  коробку,  зачерпнул
золотой лопаточкой щедрую дозу белого  порошка,  вдохнул.  Зачерпнул  снова,
вдохнул еще. Постоял, пережидая головокружение. Посмотрел на себя в  зеркало
и-не узнал. На него черными,  как  маслины,  расширенными  зрачками  смотрел
зверь, бесстрашный, безумный и беспощадный.
   В  комнату  вернулся  прежний  Автархан  -  жесткий   сухопарый   старик,
стремительный в движениях, скупой в жестах.
   - Ну вот что, Степаныч. У них - свои расклады, у нас  -  свои.  По  нашим
давай прикидывать. Что скажешь, советничек?
   Кудрин провел пятерней по лысине, словно расчесывая несуществующую густую
прядь.
   - Необходимо ловить девчонку. Так или иначе - все замыкается на нее.
   - Где ее ловить?
   - Мы прояснили ее  "случайного"  ресторанного  знакомого.  Олег  Игоревич
Гончаров, бизнесмен средней руки, в недавнем прошлом очень удачливый, теперь
- просто бомж.
   - Бомжи не сидят у "Валентина" и не стреляют навскидку на поражение.
   - В давнем прошлом этот человек входил в особую группу  спецназа  КГБ.  В
Афганистане.
   - Вот как?
   - Мы пробили его адрес, есть у нас и небольшое досье... Но...
   - Да? - Что более  важно  -  несколько  часов  назад,  до  перестрелки  с
неизвестными и гибели спецгруппы,  на  Гончарова  по  нашим  каналам  прошел
запрос...
   - О чем?
   - Этого я не знаю. Важно то, что запрос прошел из той квартирки,  которую
так бездарно пытались штурмовать люди покойного Кравченко.
   - Выводы?
   - Наши противники тоже ищут девчонку. И мотивированно  предполагают,  что
она скрывается где-то  у  Гончарова.  Вместе  с  ним.  На  какой-то  теневой
квартирке.
   - Ее возможно разыскать?
   - Мы ее разыщем, Автархан.
   - Ты полагаешь, эти прибудут туда же?
   - Несомненно.
   - А... А официальные органы?  Ваша  служба  или  борцы  с  организованной
преступностью? Они ведь тоже уже не спят: генерала зарезали как кутенка,  да
и три вооруженных разборки за ночь - такого в Княжинске и не помнят...
   - Я знаю систему, Николай Порфирьевич. Никто, не зная броду, в  эту  муть
не полезет. Ни один из больших начальников - уж  очень  запросто  можно  без
погон и папах остаться. Общее усиление пройдет,  это  безусловно,  а  так  -
назначат стрелочников. От  каждой  конторы  опер,  следак  -  ну,  все,  что
положено. В таких делах у служивых людей принцип один: торопись медленно, не
то - укатают.
   - Значит, будем разбираться сами.
   - Да. Ведь где-то скрываются девчонка и этот Гончаров.
   - Если не поменяли место.
   - А зачем? Им сейчас самое время упасть на дно, отлежаться.
   - А если Гончаров, раз уж он был связан со спецслужбой...
   -  Николай  Порфирьевич,  Гончаров  типичный  силовик,  а  не  опер.   На
многоходовые комбинации у него мозгов не хватит! Так что...
   - Так что - как в кино? "Место встречи изменить нельзя"? Я правильно тебя
понял?
   - Да. Вот только со временем...
   - А вот время каждый для себя выбирает сам.
   Все счеты кончены, и кончены все споры. Тверская  улица  течет,  куда  не
знает... Какие женщины  на  нас  кидают  взоры.  И  улыбаются,  и  -  птичка
вылетает... - Маэстро раздумчиво напевал эту мелодию. Неожиданно  повернулся
к Красу: - А скажи мне, дорогуша, много ли душ загубил?
   - Что?
   - Красавчик... Я вот о чем сейчас подумал. -  Маэстро  выдержал  недолгую
паузу, сосредоточенно глядя на дорогу. Если смотреть со  стороны,  то  можно
было  решить,  что  он  совершенно  не  обращает  внимания   на   управление
автомобилем и тот катится сам собой, обходя рытвины и ямы,  поворачивая  где
нужно, легко, на хорошей скорости,  проходя  повороты...  Крас  хмыкнул  про
себя: фигляр. - Ты удивишься, но  подумал  я  о  вечном.  Знаешь,  что  меня
поражает в людях? Да ты и сам это замечал... Как эти животные  цепляются  за
жизнь. Всеми лапками, всеми когтями... Не так?
   - Если успевают... - хмыкнул Крас.
   - Это да... "Но пуля-дура ему меж глаз прошла,на закате дня..." Ты  прав.
Если успевают.
   Маэстро чиркнул спичкой, прикуривая.
   - А что еще меня удивляет в стаде, называемом "люди", так это их крайний,
тяжелый эгоизм. Всем на всех  наплевать,  и  себя  возлюбить  боятся,  а  уж
ближнего своего... Нет, Красавчик, мир летит в тартарары... Красота его  уже
не спасет... Его ничто не спасет... Это ли не грустно? Ведь здесь так  много
истинно изысканного... Девушка, например... Или - вина... Они похожи, ты  не
находишь, Красавчик?
   Крас только пожал плечами. Покосился на  Маэстро,  но  тот  и  не  ожидал
никакой реакции, продолжал самозабвенно начитывать  монолог  из  только  ему
ведомой пьесы: - Переливы,  игра  света  и  тени  и,  конечно,  опьянение...
Легкое, как сама любовь, шампанское, кокетливое, словно  ветреная  красотка.
Юное создание,  мотылек,  век  которого  так  короток,  искристый  праздник,
кажущийся вечным. Сладкий мускат -  это,  конечно,  девушка  после  двадцати
трех, желающая и умеющая любить и жаждущая  любви.  Португальский  крепленый
"порт" - женщина тридцати трех, уже многое познавшая, но еще  не  потерявшая
ни вкуса, ни аромата, ни опьянения. Мадейра,  терпкая,  напитанная  ароматом
усталого вечернего солнца, - как  любовь  женщины  бальзаковского  возраста,
изысканно-выдержанная и пьянящая до безрассудства...
   А вообще... Я думаю, женщины, вино и море были когда-то единым целым.  Да
и нечего любить в этом мире, кроме них...
   Уж конечно, не произведения искусства, нет. Что стоят они по сравнению  с
жизнью? Пустое! Но люди ценят их, хранят, собирают. Будто засушенных бабочек
в коллекцию. Как сказку о прекрасной жизни... Бывшей прежде нас.
   Людишки... Они восторгаются красотой прекрасной купальщицы Энгра, гетеры,
чьи кости давно истлели, а красота ее так никого и не спасла, но  не  одного
сгубила!
   Они удивляются спокойной, сосредоточенной мудрости  "Старика  в  красном"
Рембрандта - а ни  его  спокойствие,  ни  его  мудрость  ни  на  секунду  не
прекратили войны всех против всех... Просто  на  полотнах  мастеров  чувства
свежи  и  нетленны,  жизнь  выдуманная  с  годами  стала  для  многих  более
настоящей, чем та, что бежит за окном. И люди сопереживают  ей,  восхищаются
ею, плачут, мечтают, негодуют, стремятся...  Ведь  понимают,  что  исчезнут,
скоро исчезнут навсегда. Они только чувствуют, а мы  с  тобой  знаем  точно:
смерть уродлива и глупа. И нет в ней ничего от вечности... -  Маэстро  снова
прикурил сигарету. - Красавчик... Ты боишься смерти?
   - Смотря какой...
   - Во-от. Ладно, чего ни тебе,  ни  мне  не  грозит,  так  это  старческая
немощь. Умирать жалким стариком, развалиной  -  что  может  быть  противнее.
Хотя... В старческой немощи только и  проявляется  в  полной  мере  присущий
людям эгоизм. Эгоизм огромный, как тонны, океаны, горы лжи,  что  наворотили
они за жизнь... Так о чем я?
   Крас пожал плечами: - О вечном.
   - Ага. О вечном. А вечности не существует. Как и времени. Как  и  сущего.
Ничего нет, кроме мрака. А люди... Да, они любят искусство,  восхищаются  им
только потому, что это как бы приближает их к бесконечности жизни.  Созерцая
полотна, они словно приобщаются к некоей тайне, чувствуя себя  сопричастными
вечному человечеству. Этакий седьмой круг самолюбования. Мы  -  боги,  мы  -
вечны... Как бы не так! Планетка остынет или, наоборот, взорвется тайфунами,
землетрясениями, разрывами вулканов и разливами океанских вод, стряхивая  со
своего тела истлевшие трупики мучивших ее насекомых. Вот и все. Мы  -  блохи
на живом теле земли, и чем скорее приберемся, тем лучше.
   Крас встревоженно покосился на Маэстро. Лицо у того  казалось  совершенно
серым,  глаза  словно  заволокло  мутной  жижей;  Крас  глянул  на   стрелку
спидометра; здесь был прямой  участок,  скорость  сто  тридцать;  зимой,  по
гололеДУ, - запредельная. Уж не  решил  ли  Маэстро  в  актерском  тщеславии
угробить их обоих, как  вредных  насекомых  на  "живом  теле  земли"?  Любой
поворот - и машина пулей слетит с дороги.
   - Послушай, Маэстро...
   - Да? - вяло откликнулся тот.
   - Может быть, я сяду за руль, а ты отдохнешь?
   - Я не устал. К сожалению... Ты понимаешь, Крас,  все  гибнет!  Искусство
тоже. Людям не нужны характеры, им нужно шоу! Им  не  нужен  образ,  они  не
желают угадывать, они не хотят думать. И пустая яркая иллюстрация им милее и
во   сто   крат   понятнее.   Телезвездочки,   "двойная   свежесть",   набор
"ценностей"... Целлулоидные символы красивой жизни. Для целлулоидных  кукол,
которые и людьми-то быть перестали, превратившись в функции.  Жевать,  пить,
спать,  размножаться.  Даже  страсть,  ты  слышишь,  Крас,  страсть   и   та
подменилась похотью! Разве мы убиваем кого-то. Крас?  Мы  просто  отправляем
мертвых к их мертвецам. Все это не ново, но так скучно.
   Маэстро  зевнул,  широко  раскрыв  рот,  зажмурившись.  Глянул  на  Краса
полусонно: - Хотя... У некоторых он есть, талант. Талант жить.  Их  немного.
Совсем немного. Единицы. Да. Талант жить.  Гораздо  более  редкий  талант  -
талант умирать. Его нет ни у кого. Разве только в кино. Людям... Им  так  не
хватает этого таланта,  что  они  его  выдумали...  Ты  представляешь  себе,
Красавчик? Вы-ду-ма-ли.  Как  водевиль.  И  играют  с  этим,  что  детки  со
спичками. До пожара. До окончания века. До конца. А почему бы  и  нет?  Сама
жизнь так глупа, так однообразна и так скучна,  что,  право  же,  совсем  не
стоит того, чтобы о ней сожалеть... - Маэстро усмехнулся. - По крайней мере,
пока живешь... Автомобиль промчался  еще  с  километр,  на  скорости  прошел
несколько поворотов и затормозил.
   - Вытряхивайся, Красавчик. Мы приехали,  -  произнес  Маэстро  совершенно
другим тоном. Взгляд его был скор, глаза блестели, к щекам прилил румянец, и
сам он словно стал на десяток лет моложе. Быстро проверил пистолеты,  и  они
исчезли в складках его длинного плаща. -  Тебе  еще  не  надоело  играть  со
смертью?
   - Разве у меня есть выбор? Или - у тебя?
   - Ты прав, Крас. Выбора никогда нет. Ни у кого. И не  было.  Как  говорят
французы? Се ля ви? Такова жизнь? Поза. На самом деле - такова смерть.
   Глава 52
   - Мы их зацепили. - Кудрин положил телефонную трубку.
   - Да? - Автархан поднял брови. - Кого на этот раз?
   - Гончарова и девчонку. Улица Новомонастырская.
   - Где это?
   - Юго-восточный район.
   - Что там делает преуспевающий бизнесмен, ныне бомж?
   - Отлеживается.
   - Нет, погоди, Степаныч. Я  что-то  совсем  непонимающий  стал,  а  после
всего... По порядочку, а? В такой ситуации не  грех  и  отмерить  всемеро...
Во-первых, как Гончаров оказался в ресторане?
   - Полагаю, случайно.
   - Вопрос второй: зачем он полез в разборку? Снегов его  не  тянул.  -  По
глупости.
   - Что-то много глупостей, ты не находишь? С чьей-то стороны - глупость, с
нашей - трупы. Тогда лучше стать дураком. Навсегда.
   - Последние два-три года  Гончаров  слетел  с  "коньков".  Фирму  у  него
отобрал "Ингма-банк"...
   - Это который? Бенин, что ли?
   - Нет. Тот - "Икар".
   - Развелось их как собак нерезаных. А "Ингма" чей? Что-то я про  такой  и
не слышал.
   - Мелочь. Валюту туда-сюда гоняют... Филиал каких-то прибалтов.
   - А прибалты чей филиал?
   - Николай Порфирьевич, да руки не доходили...
   - Нет, ты погоди, Степаныч. Судя по вчерашнему, этот  Гончаров  -  крутой
мужик, так?
   - Не хлюпик.
   - Так что же, он дал обобрать себя каким-то задротам?
   - У него нелады с семьей приключились. Запил. А у  нас  как?  Если  водка
мешает работе, бросай такую работу. Он и бросил. Вместе с деньгами.
   - Не понимаю... - покачал головой Автархан.
   - Честно? Я тоже. Ну да эти афганцы - сплошь контуженные на всю голову  и
ниже.
   - Врешь, не все. Сколько поднялось...
   - Да? И где они теперь? Вот эти контузии им и помогали "строить и жить" в
первые  постперестроечные  годочки...  А  потом,  как  нужно  стало  мозгами
думать... Кто - в запой, а кто - под камушек...
   - Не любишь ты  служивых,  а,  Степаныч?  Сам-то  по  кабинетам  задницей
терся...
   - Не всегда, - ответил тот резко.
   - Не обижайся. Это я к слову.  Выходим  на  завершенку:  твое  резюме  по
Гончарову? - Неудачник. И в бабах, и в делах. Как только  что  приключилось,
сник,  запил.  А  тут  -  разборка.  Привычный  способ  сбросить  стресс   -
пострелять. Девку под мышку и  ноги  в  руки.  Да  и  девка,  надо  сказать,
красивая. Сейчас припухают. Думаю,  ублажает  спасителя  из  рук  супостатов
минетом.
   - Складно врешь. Лысый пожал плечами.
   - Адрес верный пробили?
   - Да.
   - Слушай... А почему эта "Ингма" его не завалила для верности, а?
   - А зачем им?
   - Не... Старый я стал совсем... Лады, - Автархан подобрался, посуровел. -
Решение будет такое...
   Телефон на столе запиликал приятно и  зазывно.  Автархан  помедлил,  снял
трубку, поднес к уху: - Слушаю.
   - Автархан, ты что, вообще забурел? - вроде бы шутейно зазвучал в  трубке
голос Кондрата.
   - Не груби старшим, Кондрат Петрович.
   - Как можно, Николай Порфирьевич? А только... Менты  мои  фуры  прессуют,
как капусту в бочке! А ты сидишь сычом  и  носа  не  кажешь!  Что  прикажешь
думать?
   - И что ты думаешь?
   - Встретиться надо, раскумекать... А то события  ни  в  какие  реалии  не
укладываются! Вот и Беня у меня здесь. Сидит убытки считает. А для их  брата
жидка убыток горше,  чем  серпом  по