ак  ей  и  назначено  природой:
выполнять функцию деторождения. Деторождение - слишком важная функция, чтобы
приро-Да стала догружать ее какими-то довесками вроде чувств...  Не  так?  -
Доктор смотрел на меня внимательно, испытующе. - Как только  ты  согласишься
со мной,  причем  согласишься  не  кивком  головы,  а  внутренне,  с  полной
естественностью, можешь считать, что выздоровела.  И  я  буду!  уверен,  что
рецидивов суицида не последует. А я  слушала  его,  и  мне  становилось  все
тоскливее... То, что Виктору Викторовичу,  а  не  мне  место  на  больничной
койке, было понятно без переводчика. И ту ахинею, что он нес...
   И все же я решилась рассказать. Мне вдруг стало  ясно  что  он  никак  не
связан с Инессой и не выполняет именно ее заказ. Впрочем, это не значит, что
кто-то из врачей не посвящен...
   - Поймите, доктор, я не вскрывала себе вены!
   - Не вскрывала? - Он поверх очков посмотрел на замотанную пластырем руку.
   - Нет. Это сделал наш физрук, Альберт Иваныч.
   - Вот как? Он вас преследует?
   - Да.
   - Наверное, ваш директор, Куликова, тоже вас преследует.
   - Да. Вы все знаете?
   - Естественно. Это моя работа. Скажите, а вы  не  думаете,  что  и  среди
врачей могут найтись люди, связанные с вашей директрисой и физруком?
   Я вспомнила их разговор  между  собой,  сказала  совершенно  искренне:  -
Могут.
   - Чудесно.
   Виктор  Викторович  наклонился  и  стал  что-то   быстренько   записывать
маленькими, круглыми буковками в карточку. И тут  до  меня  дошло!  Ведь  он
решил, что я... Что у меня  -  бред  преследования,  или  как  они  там  это
называют...
   Я почувствовала слезы на глазах: - Вы мне не верите?
   - Как же можно?! Очень даже верю! Целиком и полностью!  И  предприму  все
меры, чтобы выявить агентов вашей директрисы и  этого...  -  он  сверился  с
записью,  -  Альберта  Ивановича  в  больнице.  Незамедлительные   меры!   И
пожалуйста,  не  плачь!  Терпеть  не  могу  женских  слез!  Они  всегда  так
неискренни! - капризно закончил он и поджал губки.  -  Мы  встретимся  через
неделю. А пока - выпишу тебе общеукрепляющее...
   - Да я здорова...
   -  Не  сомневаюсь,  -  произнес  он  твердо,  уставившись  мутно-голубыми
роговицами в стол. - Но это витамины Никому не вредно.
   Потом он нажал какую-то кнопочку. Вошла здоровенная санитарка.
   - Проводите больную.
   Щелкнул замок, дверь за мной закрылась. Я шла и плакала. А что  еще  было
делать?..
   Прав был Философ. У людей есть только два мнения: одно - свое,  другое  -
неправильное. Для лекарей в сумасшедшем доме эта истина была абсолютной.
   Глава 34
   Дальше... Дальше был коридор.  Бесконечный  коридор  с  желтыми  стенами.
Палаты на день закрывались, и больные слонялись вдоль  коридора  парами  или
поодиночке... Одни разговаривали сами с собой,  другие  двигались  молча,  и
взгляды их были пусты, как блеклое небо...
   И мне вдруг стало казаться, что пройдет еще сколько-то времени, и я стану
такой же, как эти тетки... Пускающей слюну, опустившейся, жирной  скотинкой,
живущей непонятно зачем и непонятно почему...
   Сколько прошло времени - сутки? неделя? месяц? Я  не  знала.  Мне  кололи
какие-то уколы, совершенно автоматически я ходила на обед и  ужин...  Те,  у
кого были родственники и кому приносили передачи, быстро,  как  на  дрожжах,
поправлялись: они  даже  не  ели,  они  жрали,  находя  в  еде  единственную
доступную им радость... А я вдруг  отчетливо  поняла:  если  не  предпринять
что-то, то я здесь погибну. Скоро. А я очень хотела жить. И быть свободной.
   Уколы отменили. Первое время санитарки бдительно следили за тем, чтобы  я
проглатывала прописанные мне пилюли, потом им это стало неинтересно. Я  была
дисциплинированной.
   Доктор Вик, как его здесь все называли, вызывал меня на беседу дважды. Но
под воздействием им же самим прописанных  "витаминов"  я  была  апатичной  и
вялой и по-видимому, совершенно его разочаровала. Естественно  как  пациент,
ибо в другом качестве женщины для  него  не  существовали.  Судя  по  всему,
поддержать "детородную функцию природы" он был просто не способен.
   Но он всегда присутствовал на банном дне, в субботу; если мужики-санитары
из других отделений слетались совсем за другим - к зиме  в  отделении  стало
прибавляться совсем молодых и вполне аппетитных девок-наркоманок, и санитары
выбирали себе "ночных фей" за чифирек или "колеса",  то  доктор  Вик  просто
присутствовал, разглядывая  обнаженных  и  в  большинстве  своем  некрасивых
женщин, брезгливо опустив уголки рта: он еще и еще раз убеждался  в  женском
не только моральном, но и вполне видимом физическом уродстве и еще раз видел
полное подтверждение собственной теории... Как же...  Ведь  гений  тот,  кто
первым заметит очевидное.
   Катька Медвинская появилась в пятницу. Доктора Вика в тот день  почему-то
не  было:  то  ли  приболел,  то  ли  что,  и  она  не  удостоилась  высокой
"уединенции" и консультации по поводу тяжкой бабской доли. Я же уже с неделю
как  положила  бревно  на  прием  пилюль:  как  только  санитарка   засыпала
содержимое  в  рот,  сглатывала  заготовленную  слюну,  шла  в  умывальню  и
выплевывала все содержимое. Впрочем, так делали почти все,  как  почти  все,
невзирая на степень  шизанутости,  твердо  были  убеждены  во  вреде  приема
"химии" и в том, что врачи - это  враги  и  ничего  хорошего  от  них  ждать
нельзя, но надо подчиняться, иначе не выпустят домой. Вот это и было общим с
детдомом; все хотели домой, даже те, у кого этого дома не было никогда.
   Катьку  поместили  в  смотровую.  Она  озиралась  по  сторонам,  с  видом
пай-девочки  выслушала  матерные  наставления  санитарки  и   поплелась   по
коридору. Увидела меня, вскрикнула: - Глебова!
   Я подняла на нее  мутноватый  взгляд,  подкандыбала,  шаркая  изношенными
здешними  шлепанцами,  словно  во  мне  за  эти  недели  накопилось  столько
химико-успокоительной дури, что передвигаться я  могла  только  как  жареный
палтус, полуползком...
   - Глебова... - Голос ее стал на полтона ниже, глаза -  испуганные.  -  Ты
чего?
   - Не ори, - произнесла я тихо и внятно. - Иди рядом и слушай.
   - Ага.
   Я изобразила медленное узнавание, и мы, как две черепашки,  зашуршали  по
коричневому, в разводах, линолеуму.
   - Слушай внимательно, - тихо наставляла я Катьку. - Тебе повезло:  врачей
сегодня уже нет и не будет до понедельника, если, конечно, Вик не  припрется
завтра на помывку...
   - Кто такой Вик?
   - Потом... А это значит, что никаких уколов гадских тебе до  понедельника
не назначат. Так вот, в воскресенье надо отсюда удрать. Иначе...  Иначе  нам
тут придет каюк. Полный. Ты как сюда?
   - А... Эти суки...
   - Можешь не рассказывать,  я  слышала,  что  тебя  тоже  сюда  собираются
спровадить... Только я боялась, ты в другое отделение попала...
   - А откуда ты знаешь?..
   - Долго рассказывать. А чего они тебя столько времени мурыжили?
   -  Эта  сука  Инесса  меня  избила.  Высекла.  Прутом.  Вся  спина   была
исполосована. Не могли же они меня в таком состоянии сдать  и  сказать,  что
это я панцирной сеткой отлежала... Ждали, пока  заживет.  И  все  это  время
"колесами" пичкали. Сонная стала, как бурая медведица  в  спячку.  Ничего...
Дай только выбраться... Инессу укатаю -  в  первую  голову.  Так  как  будем
подрывать?
   - Завтра посмотрим. По обстоятельствам. Назавтра обстоятельства сложились
ни плохо, ни хорошо. Вика  не  было;  по  случаю  его  отсутствия  подвалили
четверо санитаров  из  мужского  отделения;  они  пошептались  с  санитаркой
Зинаидой Филипповной - жутко пьющей и жутко сволочной теткой,  -  и  она  им
решали устроить "индивидуальную программу". Меня, Катьку и еще пятерых девок
"в кондиции" записала в последнюю группу и вызвала нас в душ,  только  когда
отправила на покой всех шизушных и даунов.
   Четверо санитаров были тут как тут. Зина глянула на нас полухмельным  уже
глазом,  велела:  -  Разоблачайтесь.  А  санитары  вам  спинки  потрут...  -
Помолчала, ухмыльнулась пьяно. - Или где еще...
   Мы разделись в коридоре; мужчины лениво наблюдали,  прислонившись  кто  к
косяку, кто к стенке. Наконец пошли в душ.
   Мы с Катькой стояли под одной стру„й.
   - Ну что тут за расклады? - спросила она тихо.
   - Обычные, - пожала я плечами. -  Зина  запродала  нас  за  пару  пузырей
каждую во  временное  пользование.  Сейчас  эти  мученики  медицины  хлопнут
водчоночки или коньячку и начнут куражиться...
   - Тебя уже выдергивали на эти междусобойчики?
   - Не-а. Я под уколами была - чистый  даун.  Кому  с  такой  интересно?  А
девки-наркоши, те не столько по мужикам,  сколько  по  наркоте  истомленные;
санитары подгоняют им "колес" или травки для оттяга - и  пользуются  в  свое
удовольствие.
   - А что, если нас выберут?
   - Вообще-то похоже на то. Видела  этого,  черноволосого?  Его  раньше  не
было. И он глядел то на тебя, то на меня...
   - С таким бугаем нам не справиться...
   - Посмотрим, - пожала я плечами. - Обычно пьянка начинается в  дежурке  у
санитаров, девок  потом  растаскивают:  кого  -  в  процедурную,  кого  -  в
рабочую... Ночь с субботы на воскресенье - самый оттяг для санитаров.
   - А дежурный врач?
   - Сегодня Василь Митрич. Старикан. Он на пенсии давно, дежурит  так,  для
подработки, раз-два в неделю. Он же и водочкой  приторговывает.  Сейчас  уже
мензурку принял и спит. А дрыхнет он так, что не проснется, даже если  бомба
свалится прямо на башку.
   - Говорят, это и есть легкая смерть. Умер во сне.
   - Прекращай свои шуточки,  Медвинская!  Лучше  всего,  если  нас  сегодня
выдернут. Иначе - в пролете. Они все палаты  на  ключи  замыкают,  смотровую
тоже...
   - А если тетка какая психованная писать захочет?
   - Да пусть писает в матрас, им-то что! Ты главное  поняла?  Если  нас  по
палатам закроют, нам не выбраться... А так - у  всех  медбратиков  ключи  от
внутренних дверей, они одинаковые, а у Зинки и у Толика есть от  входных.  И
от каптерки.
   - А каптерка нам зачем?
   - Ты что, Медвинская? В больничном халате по городу шустрить собираешься?
   - До города еще добраться нужно... Сладко  поешь,  Глебова...  А  как  мы
будем этого гиганта "гасить"? И вообще - их четверо. И эта  Зинища  -  тетка
совсем не хилая...
   - Во-первых, они сами наклюкаются.
   - Но не до такой же степени, чтобы...
   - А может, и до такой. Зинаида точно - пьет как насос. А там посмотрим по
обстоятельствам. Медвинская, что ты возражаешь все время? У нас  что,  выбор
есть?
   - Нет.
   - Ну а раз нет, то и...
   - Натура у меня такая. Противоречивая.
   - Это я давно поняла.
   - Ну а раз поняла...
   - Хватит плескаться! - услышали  мы  голос  Зинаиды.  Красное  лицо  бабы
изрядно посоловело: времени даром не  теряла.  Она  кивнула  на  застиранные
вафельные полотенца. - Обтирайтесь живо и в коридор, белье получать.
   Мы вышли. И тут я подумала, что в чем-то  доктор  Вик  прав,  как  только
увидела глаза этих четырех пасынков медицины, долбаков в белых халатах.  Это
точно, люди делятся на мальчиков и девочек, мужчин и женщин... И  еще  -  на
сук и кобелей... И глаза у этих сейчас вполне кобельи, и слюна  почти  течет
из изломанных алкоголем и похотью ртов... И было бы сейчас совсем глупо  эту
кобелью страсть не использовать, чтобы слинять из  этого  гиблого  места.  Я
вдруг поняла, что если не убегу сегодня, то действительно свихнусь  от  этих
крашенных желтой краской коридоров, этих худосочных традесканций на  стенах,
от этого коричнево-грязного линолеума, от этих мутных рож...
   И еще - мне вдруг, пусть на мгновение, стало  страшно...  Будто  я  снова
оказалась в обшарпанной комнатенке вытрезвителя,  и  сейчас  невесть  откуда
вынырнет краснорожий Палыч...
   - Ну? - победно глянула на мужиков Зинаида, словно она самолично вылепила
нас из глины и вдохнула  жизнь  или,  по  крайней  мере,  извлекла  из  пены
морской... Махнула рукой - широким хозяйским жестом: - Выбирайте!
   Медбратья сидели как раз за столиком, на котором было разложено белье. Мы
должны были подойти к столу...
   Зинаида  выкликала  нас  по  фамилиям...  Девушки   подходили,   получали
новенькие трусики и майки из только что распечатанных пакетов... Меня  снова
удивила Медвинская: она ступала так, словно на ней была дюжина бриллиантовых
колье и горностаевый мех в придачу!
   Медбратья брали понравившихся им девчушек и уводили. Видно, заранее  было
поделено, чтобы без поножовщины.
   - Я возьму обеих! - хрипло произнес чернявый здоровяк. - Эту гордую и эту
белобрысую!
   - Справисся, Русланчик? - подколола Зинаида.
   Тот оскалился: - И еще троих про запас держи, когда эти устанут!
   - Не свисти уже! Я баба старая, опытная! Пятерых девок тебе не уездить!
   - Что?!
   - А на спор?
   - Зачем говорить? Дело сделаю, сама увидишь!
   - Так ты спорить будешь, черт нерусский, или как?
   - На что?
   - Пятьсот! - выдохнула Зинаида.
   - Заметано.
   - Долларов! - добавила она азартцо.
   - Да хоть гульденов!
   - Гульдены себе оставь... Так что, прямо сразу пятерых и заберешь?
   - Двоих пока.
   - Ладушки. Я этих пока в дальней палате,  в  двенадцатой,  запру.  Только
учти, нехристь, я ведь им куда надо самолично слазаю, проверю...
   - Спор так  спор,  -  пожал  плечами  Руслан.  -  Только  ты  все  и  так
услышишь... Когда кончаю - ору как резаный.
   - Куда поведешь-то?
   - В кабинет докторский.
   - К Вику?
   - Ну.
   - Ты смотри не напакостничай там...
   - Будь спокойна.
   - А чего мне беспокоиться?
   Мы во время всей это перепалки стояли  молча.  Странно,  но  эти  дурные,
грубые, необразованные люди относились к нам как к бессловесной  скотинке...
Или времена такие пришли тупые, или  мне  в  последнее  время  сплошь  скоты
попадались?.. Как в песне поется  -  трудное  детство.  Или  это  все  равно
считается лучше, чем никакого?
   - Пошли, красавицы...
   Мы вошли в кабинет. Руслан закрыл дверь на ключ.
   - Вам чего для завода, красавицы? Марафетику, водочки, "колес"?
   - И того и другого, и можно без хлеба, - сказала Катька.
   - Меня зовут Руслан.
   - Это мы уже слышали.
   - Как тебя зовут, гордая?
   - Екатерина.
   - Как царицу.
   - Она была не царица.
   - А кто?
   - Императрица.
   - Если тебе нравится - будешь императрица. А подружку как?
   - Ее? Ленка.
   - Ленкаенка. Молчаливая она.
   - Тебя так заколоть - тоже станешь как макарон вареный.
   - Не-е-ет. Я не стану. - Он обозрел нас взглядом победоносца. -  Снимайте
все.
   - А выпить?
   - Пожалуйста. - Руслан широким жестом открыл прихваченную с собою  сумку.
- Вино? Водка? Эфедрин?
   - Вино.
   Темный кагор  разлили  в  длинные  мензурки,  которые  Руслан  извлек  из
медицинского шкафа, открыв своим ключом. В глубине  шкафа  никелем  блеснули
инструменты.
   - За любовь? - произнес он с подъемом.
   - За нее, проклятую... - хмыкнула Катька.
   - Екатерина... Я никогда не встречал таких, как ты... Ты выглядишь совсем
юной девочкой, а ведешь себя как искушенная женщина...  Спелая,  искушенная,
порочная...
   - Говоришь много. - Катька сузила глаза. - Пора к делу.
   Руслан растянул губы в улыбке: - Начнем с тебя? Или с нее?
   - Ты с меня. А я - с тебя... А она... Пусть смотрит.
   Ей есть чему поучиться.
   - Е-ка-те-ри-на... - произнес Руслан по складам. - Сними все!
   Катька, с тем  же  выражением  лица  -  балованной,  порочной  инфанты  -
выскользнула из трусиков, одним движением сбросила маечку...
   - Императрица... - прохрипел Руслан и распахнул халат.
   - Ого! - Катька округлила глаза. Ее  удивление  было  искренним  и  почти
безграничным: восставшая плоть сына гор поражала воображение.
   - Я достоин тебя, императрица?
   - Достоин, князь... - прошептала Катька. Она стала  на  колени,  обхватив
его мужскую гордость  обеими  руками.  Горец  закрыл  глаза.  Катька  быстро
посмотрела на меня, метнулась взглядом к шкафу с инструментами.  Я  опустила
веки: поняла.
   Через минуту я присела с ней рядом, передала инструмент из рук в руки...
   - Вдвоем? - прохрипел Руслан.
   - Никому, никому такой не отдам, - горячо зашептала Катька.  -  А  она  -
пусть танцует... Или сделает тебе массаж шеи... Массажировать эту  волшебную
палочку я не позволю никому... Только сама... Сама... -  шептала  Катька,  и
даже  я  не  могла  понять,  играет  она  или  действительно  изнемогает  от
страсти...
   Я зашла сзади... Положила руки ему на шею...
   - Сними майку... Коснись меня животом... - прохрипел он.
   Я выполнила то, о чем  он  просил.  Катька  работала  мастерски.  Мужчина
закрыл глаза, задышал часто, ритмично... Медвинская подняла глаза: взгляд ее
был спокоен и холоден. Я поняла: сейчас.
   Горец заревел каким-то звериным рыком, изливая семя... Одним движением  я
захлестнула широким пластырем его орущий рот, несколько раз  обернув  вокруг
высокого стула, на котором он сидел. Я почувствовала, как, пусть с небольшим
опозданием, напряглись мышцы его громадного тела... Если он только  решится,
то убьет нас прямо сейчас, здесь, на месте. И тут я услышала Катькин  голос:
в нем было столько холода, презрения и решимости, что даже  у  меня  мурашки
пробежали по коже...
   - Только дернись! И твой прибор я унесу с собой! Как амулет!
   Почувствовав прикосновение острого как бритва скальпеля, мужчина замер. Я
увидела, как волосы на спине у него стали дыбом.
   Но любоваться особо было некогда. Я быстро перерезала пластырь и так  же,
в два слоя, примотала к спинке шею.
   -  Найди  снотворное!  -  прокричала  Катька.  Я  метнулась  к  шкафчику.
Пошерудила ампулами. Вроде такое мне  вкалывали  -  и  я  была  чахлой,  как
мерзлый мамонт. Обломила ампулку, втянула содержимое в шприц... Хотела  идти
колоть, но Катька крикнула: - Всю коробку!
   - Ты что, он умрет!
   Услышав это, Руслан дернулся и снова замер от окрика Катьки: - Сидеть!
   Капли катились по его побелевшему лицу.
   - Лучше умереть мужчиной, чем жить кастратом, - тише, но тем  же  ледяным
тоном добавила Медвинская. Я подошла с полным шприцем. Горец не шелохнулся.
   - Коли!
   Я  надавила  на  поршень.  Теперь  оставалось  ждать.  Неожиданно   дверь
дернулась, послышался совершенно пьяный голос Зинаиды: - Ну что,  Русланчик,
остальных приводить  или  как?  Катька  нашлась  сразу  -  ответила  длинным
протяжным стоном.
   - Ишь ты... Размяукались,  что  кошки...  -  Шаги  зашаркали  по  полу  и
затихли. Чернявый затих.
   - Катька... -  Руки  мои  дрожали.  -  Я  что...  убила  его?  Медвинская
прислушалась: - Дышит. - Глянула на этикетку от коробки с ампулами. -  Хм...
От этой дозы такой кабан не подохнет. Но отдохнет хорошо. Часов двадцать,  а
то и все двадцать пять! Ну да его побудят  раньше!  Нет,  Глебова,  все-таки
скажи? Ты когда-нибудь такой прибор видела?
   Я жутко покраснела.
   - Ну и ну... Ты что...
   - Да, - выдохнула я.
   - Ну тебе и повезло, - протянула она. - Некоторые всю жизнь проживут, а о
таком - только по рассказам знают. Он и лежачий впечатляет. Нет, Глебова, ты
не переживай... - Катька быстро оделась. - Оклемается.
   - Да я и не переживаю...
   - Ха! - задорно усмехнулась Катька. - Это я  переживаю.  Сама  понимаешь,
такой экземпляр отхватить, да чтобы рука не дрогнула - это же стресс на  всю
жизнь! Преступление перед природой!
   - Перед чем? - нервно хихикнула я.
   - Перед природой... - попыталась погасить смешок Катька.
   Через секунду мы обе свалились  на  пол  в  каком-то  диком,  безудержном
приступе хохота... Смех скручивал нас судорогами, из глаз у обеих покатились
слезы... А мы не могли остановиться... Словно прогоняя  смехом  тот  жуткий,
леденящий страх, который только что пережили.
   Глава 35
   Через час мы выбрались. Я предложила было забрать с  нами  тех  девчонок,
которые...
   - Аника-воин, - усмехнулась Медвинская. Но согласилась.
   Мы мышками прокрались по желтому коридору; в комнате санитаров спала  без
задних ног Зинаи