охой...
   - Я сказал: нет! Никому "нет". Девчонка молодец. А мы не звери.
   - Буня, ты чего? Раз у тебя не стоит, то и нечего тут...
   - А ну, заткнулся! Девка себя по жизни правильно ведет. За что ее ломать?
Она права... Под всех подстилаться - хребет сотрешь!
   - Это что, она, значит, благородная девица будет, а мы - шалашовки?  Так,
по-твоему? - возмущенно завизжала Катька.
   - Булдак дело говорит: не хочет  по-хорошему,  пусть  идет  "на  хор",  в
холопки! И нечего слюни тут разводить: подстилаться не подстилаться... Или с
нами, или в холопки... Третьего не бывает, - произнес кто-то.
   Все замолчали. Тишина была почти полной. Я лежала, зажмурившись... Нет, я
не хотела плакать, не хотела, чтобы они  видели...  И  чувствовала,  как  по
щекам текут слезы...
   - Буня... Ты не горячись... Правила ведь такие... - подал голос  один  из
парней. Снова стало тихо.
   - Плохие правила, - произнес Буня. - Я их меняю. Девчонку -  покормить  и
отправить спать. Никто ее не тронет. Я сказал.
   - Ну ты до-о-о-стал!
   Послышался хлесткий звук, грохот падения...  Девки  завизжали,  загремела
мебель... Кто-то застонал...
   Дрались ожесточенно. Потому что молча. Время от времени слышались  только
всхлипы и стоны боли...
   Я почувствовала, как кто-то развязывает мне ноги, потом руки.  Свет  упал
на лицо неожиданно: с  глаз  сняли  повязку.  Буня  стоял  надо  мной;  губы
разбиты, нос припух... Дышал он тяжело. . - Одевайся и уходи...
   - Куда уходить? - не поняла я.
   - Спать. Света тебя проводит.
   Я окинула взглядом комнату: по ней словно смерч прошелся. Пятеро  пацанов
были избиты в кровь, девки стайкой жались у стены, со страхом глядя на Буню.
   - Философ, где ее одежда?
   Спокойный, невозмутимый парень пожал плечами: - Порвана.
   - Ладно, накинь что-нибудь, завтра найдем.
   Вместе с Артюх я направилась к выходу. И еще я подумала: двое против пяти
- совсем неважный  расклад.  Сегодня  они  победили,  а  завтра?..  Об  этом
"завтра" я думать не хотела. Больше всего я хотела  спать.  Булдак  лежал  у
стены; оба его глаза  почти  совершенно  заплыли,  лицо  было  превращено  в
месиво. Над ним склонился Философ: -  Глуп  ты  еще,  Булдачок,  чтобы  Буню
переиграть...  Для  любого  человека  существует  всего  два  мнения:   свое
собственное и неправильное. И если свое подкреплено  силой...  А  сила  -  у
Буни. Да и как говорили древние китайцы  -  чтобы  победить  противника,  не
стремись стать сильнее, сделай его слабее... Буня это умеет, ты -  нет.  Так
что не трепыхайся.
   - Ничего... - прохрипел  Булдак,  выталкивая  слова  вместе  с  осколками
зубов. - Я его достану... Я вас всех достану... И тебя. Философ,  тоже.  Дай
срок.
   Я как-то добрела до комнаты, прилегла на постель и провалилась в сон. Как
в яму.
   Глава 28
   Первое, что я увидела,  открыв  утром  глаза,  был  огромный  букет  роз.
Лепестки были нежны и прозрачны, бутоны едва распустились... Я огляделась: в
комнате никого. I Потом дверь открылась, появилась Медвинская, увидела розы,
прищурилась зло: - Не знаю, что такого в тебе нашел Буня, чего в нас  нет...
Но ты не задавайся, детка... Сейчас тебе покатило, а завтра, может быть,  не
покатит... Фортуна - девушка переменчивая:  сегодня  с  тобой,  завтра  -  с
другой. Вот тогда ты и ответишь. За все.
   - Будь спокойна, отвечу!
   Катька зыркнула на меня с ненавистью и вышла, хлопнув дверью. Почти сразу
дверь открылась снова: я думала, она вернулась, забыла что-то... Но это была
Светка Артюх.
   - Ну ты и спать сильна! -  Подошла  ко  мне,  посмотрела  внимательно.  -
Что-то у тебя глаза блестят...  -  Приложила  руку  ко  лбу.  -  Да  у  тебя
температура! Простыла, что ли? Подожди, я сейчас.
   Она ушла,  вернулась  через  минуту  с  тарелкой  разогретого  вчерашнего
жареного мяса.
   Есть  я  хотела  зверски,  запах  был  такой,  что  голова   кружилась...
Сглотнула, отвернулась: - Я не буду.
   - Ты чего?.. Не капризничай, тебе нужно...
   - Я не буду. Я буду то, что едят все...
   - Так все это и едят...
   - Ври... Вы никакие не центровые, вы просто свиньи... Устроили  тут...  И
отбираете у тех, кто слабее... Лучше с голоду подохну, но с вами не буду...
   - Так ты... - Светка удивленно приподняла брови и - расхохоталась. -  Так
ты подумала, что мы с кухни мясо берем? У детей?
   - А откуда же еще?
   -  Дура  ты,  Алька,  необразованная.  Хотя...  Ладно,   мясо,   конечно,
ворованное, но не с кухни. Наоборот, одного  кулака  на  рынке  в  райцентре
пощекотали, он нас и угостил. И если бы не Буня  и  пацаны,  все  в  детдоме
действительно бы голодали. Уразумела?
   - Как это - пощекотали?
   - Ну припугнули, по морде слегка съездили... А тебе что,  жалко?  Кулачок
этот где-то приворовывает, свинюк откармливает, машину  купил,  а  тебе  его
жалко? Да он такой же, как наш Кабан, такая же сволочь зажратая!  Ничего,  и
до него черед дойдет.
   Аромат от мяса был такой, что у меня закружилась голова...
   - Правда не у ребят?.. - тихо спросила я.
   - Да говорю же тебе: нет! Ешь давай!..
   Мне казалось, что насытиться я не смогу никогда. Но на самом  деле  моего
голодного задора хватило только на один кусок: мне показалось  даже,  что  я
жутко объелась... Сказала Артюх, что больше не могу, она только  улыбнулась:
- Я тарелку оставлю, потом доешь...
   Она собралась уходить; я решилась, спросила: - Света, а все же... Как  вы
с Катькой живете в одной комнате?..
   - Боишься ее?
   - Вот еще! - поспешила ответить  я,  потом...  Потом  вздохнула:  -  Если
честно, да, боюсь.
   - И правильно делаешь. Девки все подлые, и я, и ты  тоже...  А  Катька...
Ей, конечно, досталось по жизни, но... Завистливая она... Отхватила себе  не
того парня... Знаешь, ей до смерти хочется быть с  Буней,  а  ее  Булдак  за
собой держит... Вот такие расклады. Так что ты правильно ее опасаешься.
   - А у Буни... - начала я.
   - Девчонка? На постоянку? Нет. Он холопками обходится.
   - Да кто такие эти холопки? У вас что, игра такая?
   - Ну это тоже старшие девки, только... Ты же  понимаешь,  маленькие  пока
все детки... А эти... Аля, жизнь такая. Хочешь кушать сладко -  отрабатывай.
Если рисковать характера не хватает, чем ты расплатишься? То-то ж...  Снимай
трусики и подставляй, что имеешь... Холопки - это те, что сами за жрачку  не
рискуют, по рынкам не шустрят... А кушать хотят сладко. Вот и выбирай.
   - Тогда что же вы вчера мне устроили?
   - Смотрины. И ты вела себя молодцом.
   - Погоди, Свет... Я глаза этого Булдака видела. Он не простит.  Ни  тебя,
ни меня, ни Буню.
   - Булдак - еще тот волчара. Да только не его сила, не его  и  власть.  Ты
думаешь, они из-за  тебя  сцепились?  Булдак  заматерел  за  последний  год,
пацанов подбивает, давно на Буню зубы точит, а  тут  случай  представился...
Тем более пацаны расслабились, винцом налились, а тут такая краля замаячила,
и один говорит - трахать в очередь, другой - не трогать... За  кого  станут?
То-то.
   - Буня ведь рисковал...
   - Не без этого. Но Булдака все равно унять нужно было. Ладно, заболталась
я с тобой, пора на промысел. . - На какой промысел?
   - Еду добывать.
   - Воровать?
   - Ну, можно и так сказать.
   - А может быть, заработать проще?
   - Негде. Колхоз рядом - сам по себе, как черная дыра. А у  мужика  какого
из подвала тащить... Раньше, когда побогаче жили, сами делились, а сейчас...
Всем до себя - как бы самим выжить. Не, мы на базаре в  райцентре  суетимся:
когда фуру почистим, когда - перекупщиков...
   - Опасно же...
   - Не мы эту жизнь выбрали такой. Все. Мне пора. Отдыхай.
   И я снова уснула.
   Оклемалась полностью я через неделю. У меня был жар. И  самое  обидное...
Самое обидное было в том, что Буня не навестил меня ни разу. Правда, прислал
джинсы, свитер, видно, добыли на том рынке. Я вещи взяла.  Я  не  собиралась
отсиживаться; решила: как только болезнь пройдет, буду вместе со всеми.
   ...Тот день был очень ясным. Свет словно пронизал насквозь листву кленов,
расцветил все, и день стал другим,  красивым,  и  все  вокруг  словно  стало
другое, и хотелось верить, что это действительно так и что так теперь  будет
всегда.
   Его я увидела, когда он шел по двору к автобусу. Окликнула: - Э-эй!
   Буня обернулся, постарался сделать лицо равнодушным: - Привет. Как дела?
   - Нормально.
   - Ну вот и отлично. Завтра на уроки пойдешь.
   - А ты сам ходишь?
   - Мне некогда.
   - Слушай... А как тебя на самом деле зовут?
   - Меня? - Было похоже, что он смутился. - Саша. - Парень усмехнулся. -  А
ты что, не знала?
   Я, конечно, узнала и его имя, и фамилию:  Буников.  Подумала  и  ответила
честно: - Знала. Но мне хотелось познакомиться с тобой по-нормальному, -  Ну
вот и познакомилась, - ответил он довольно нелюбезно.
   А я стояла как дура и не знала,  что  говорить  дальше...  И  свой  голос
услышала словно со стороны: - Я хочу ходить с вами.
   - С нами? В светлое будущее?
   - Нет. На рынок.
   - Ты знаешь, что мы там делаем?
   - Еду... добываете. Для ребят.
   - Ты знаешь как?
   - Научите.
   - Хм... Рано тебе. Повременим.
   Мне стало до того обидно!.. Словно меня записали  в  дети,  когда  я  уже
взрослая! Или он действительно считает меня ребенком? Я  почувствовала,  как
слезы наворачиваются на глаза...
   - Не хнычь!
   - Я не хнычу...
   - Вот  что,  рысенок,  сделаем  так:  пока  по  вечерам  начнем  с  тобой
заниматься. В спортзале. Согласна?
   - Да, - ответила я.
   - Ты не спросила чем... Я покраснела...
   - Ну-ну.  Не  переживай.  Будешь  осваивать  рукопашку.  Каратэ.  У  тебя
отличные данные. Теперь поняла?
   - Да, - ответила я, стараясь, чтобы он не заметил моего разочарования.
   - Вот и славно. До вечера.
   Саша махнул рукой и легко побежал к автобусу.
   Мы начали заниматься. Утром пробежка, вечером пробежка. Совсем вечером  -
тренировка. Кроме меня, у Буни тренировались Философ, он был его  постоянный
спарринг-партнер, и Кулик. Правда,  это  трудно  было  назвать  каким-то  из
единоборств. Определенная школа у Сашки, конечно, была: оказывается,  он  до
тринадцати лет жил в  Таджикистане,  в  военном  городке,  пока  не  погибли
родители. И занимался лет с восьми. Сейчас ему было почти семнадцать.
   Так прошел месяц, потом - еще месяц. Я  ходила  на  уроки:  они  были  не
просто нудными, а словно из другой жизни. В этой - борьба  за  выживание,  в
той - руководящая и направляющая роль партии  большевиков...  Шел  девяносто
третий год, а учебники в детдоме были старорежимные, учителя - вообще... Они
приезжали из райцентра, из Зареченска, отбывали часы, а там - хоть трава  не
расти. Не все, правда.
   И еще... Ночами я ревела, уткнувшись в подушку. Сашка не обращал на  меня
внимания, никакого!
   - Страдаешь? - приподнялась на подушке Светка Артюх. Медвинской не  было:
где-то ее носило. Я замолчала, лицо - в подушку.
   - Зря страдаешь...
   - Да не страдаю я. Просто вспомнилось...
   - Ври... Что я, не вижу?
   Тут я не выдержала и снова  расплакалась:  -  Почему,  Светка,  почему?..
Почему  он  не  обращает  на  меня  никакого  внимания?  Кто  я  для   него?
Спарринг-партнер? Пацанка? Мы занимаемся  в  зале,  иногда  разговариваем  о
жизни, а потом... Потом я возвращаюсь в эту дурацкую комнату  и  лежу  одна,
как дура... А он...
   Вот вы тут устроили: холопки не  холопки...  А  что  им,  живется  плохо?
Пацаны их угощают, с ними спят... А сегодня? Эти,  Павленко  и  Кураева?  Мы
стоим с Сашкой в коридоре, я как раз собралась в душ идти в свой, он-в свой.
Заявляются, примадонны, в одних рубашках...
   "Буня, устал? Пойдем, мы тебе массаж  сделаем!"  -  говорит  Павленко.  А
Кураева нагло так глядит на  меня,  губы  облизывает,  переводит  взгляд  на
Сашку: "Ха-а-а-роший массаж. Расслабляющий..." Потом снова смотрит на  меня:
"А что, Киска, хочешь с нами? А нельзя! Ты же -  центровая,  ха-ха-ха..."  И
пошли обе в душ для пацанов.
   Я стояла, будто  меня  с  ног  до  головы  помоями  полили.  Буня  что-то
продолжает мне говорить, у меня, чувствую, сейчас слезы на глазах закипят, а
тут еще дверь открывается, выкатывается  эта  Кураева  в  чем  мать  родила,
становится такой прямо в коридоре и капризно так, губы вытянув: "Бу-у-ня, ну
сколько жда-а-ать можно?"
   Не помню, что я сказала,  -  просто  сорвалась  и  пошла.  Ты  знаешь,  я
надеялась, он пойдет за мной, а он - остался... С ними... Это  что,  и  есть
счастье - быть гордой и плакать ночами?..
   - Все же ты еще дите, -  пожала  плечами  Светка.  -  Против  природы  не
попрешь.
   - Да не дите я никакое! Просто я  не  хочу  так!  Ты  понимаешь?  Я  хочу
чувствовать, что нужна именно я, я, и никакая другая!
   - Не заводись, Алька, и меня не заводи. Расслабься. Будет Сашка еще твой,
куда он денется...
   - Ага, а сейчас в душе с этими... массажистками. Завтра встречу  и  набью
морды. Обеим.
   - А вот этого не надо. Ты же не злая.
   - Да? Вот сейчас я так не думаю.
   - Подожди. Просто для тебя и Сашки время еще не пришло.
   - А оно придет?
   - Придет... - неуверенно так сказала Светка. - Ты верь.
   - А что мне остается делать?.. Мы помолчали.
   - Ты спишь? - спросила я Светку.
   - Нет.
   - Ты вместе с Сашкой росла?
   - Ага.
   - Расскажи.
   - Не сейчас, ладно?
   - А когда? Ты в военном городке жила?
   - Да. Мой  папа,  как  и  его,  был  офицером.  И  погиб  еще  раньше,  в
Афганистане. А мы с мамой остались жить в городке: куда было ехать? Мама там
в столовой работала. И погибли они вместе,  в  девяносто  первом,  два  года
назад... Моя мама и его родители... И еще один  рядовой,  шофер.  Поехали  в
Душанбе, машина - в пропасть...
   - Несчастный случай?
   - Ага. Так считается. Но я так не думаю. И  Сашка  не  думает.  -  Светка
лежала, сцепив зубы. - Мы еще вернемся туда. Вместе с ним. И все  разъясним.
Иначе жить нельзя.
   - Извини, Свет...
   - Да ладно... Хватит болтать. Спать давай.
   Глава 29
   А на другой день Булдак избил свою  подружку,  Медвинскую.  Жутко  избил:
сломал нос, покрошил зубы. Кать-кина голова была  похожа  на  кокон:  вся  в
бинтах.
   - Доигралась? Допрыгалась? - прищурилась Светка, вернувшись в комнату.  -
С Булдаком шутить нельзя: он зверь, и место ему - в клетке.
   А Катька только плакала беззвучно. Хотя она и была порядочной стервой,  а
ее было жалко.
   Буня разыскивал Булдака все день и всю ночь. Не нашел.  Булдак  исчез,  и
понятно было, с чего: за такое художество нужно было  ответить,  а  ответить
Сашке он вряд ли бы смог.
   Есть Катька отказывалась. Лежала целыми днями и плакала. Я  не  пошла  на
занятия и осталась с ней. Светка принесла ей самолично сваренный  компот  из
натыренных где-то яблок и снова исчезла.
   - Кать, ну выпей... Сладки-и-ий... - настаивала я. Девка  ничего  не  ела
вторые сутки; приезжал врач, щупал ей  живот,  ну  и  все,  что  полагается,
сказал, ничего не повреждено, только лицо. А с лица воды не пить. Он  так  и
сказал, чем довел Катьку до истерики...
   - Ну-ну, девушка...  Это  не  тот  случай,  когда  медицина  бессильна...
Чуть-чуть заживет, сделают тебе пластику, Клаудиа Шиффер позавидует.
   - Да? И откуда у меня такие деньги?
   - У тебя - нет, у Константина Евгеньевича - вполне... Зареченск городишко
был совсем маленький, все про всех все знали. А врач, лучший хирург городка,
жил совсем не хило, был принят "в кругах": и сильные мира сего порой болеют,
и лучше, если в случае чего их прооперирует классный хирург, и не только  за
деньги, но и за совесть. А для районного городка весь мир часто и заключен в
границах его собственной территории;  уже  губернский  центр  -  как  другая
планета, а Москва или Петербург - будто Сатурн с  Юпитером  или  даже  альфа
Центавра с Андромедой - вне пределов досягаемости...
   А  Катька  заблудила  с  самыми  уважаемым  человеком  городка  -  главой
райадминистрации и сопутствующих предприятий. Их было  немного:  трикотажная
фабрика, изделия которой можно было носить только по  очень  большой  нужде,
завод по производству минудобрений и ремонтные цеха. Но Груздев - так  звали
мужичка - суетился с не растраченной за годы  "застоя"  энергией,  тихонечко
связывался и с областью, и с Москвой, и с забугорьем ближним  и  дальним,  а
потому горожане надеялись, что выплывут на  волне  его  неукротимой  воли  и
предприимчивости в светлое капиталистическое "завтра". И такое бывает.
   Константин  Евгеньевич  был  невысок  ростом,  хотя  и   молод,   уже   с
животиком... Уж насколько он запал на Катьку, только ей и известно было...
   - Ублюдок, - произнесла она тихо.
   - Кто? - невинно приподняла я брови.
   - Да Булдак, кто еще! Падла, сволочь, козел вонючий, скунс позорный...  -
Невзирая на боль в разбитых губах  и  Деснах,  Катька  поливала  его  такими
словами, что и матерый корабельный  боцман  заслушался  бы  и  прибалдел  от
ласкающих душу каждого морского волка словосочетаний  -  Ну  ты  и  ругаться
здорова! Раньше надо было думать: или с этим  расставаться,  или  с  тем  не
вязаться...
   - Заткнулась бы,  Глебова,  со  своими  советами...  Ты  ж  у  нас  целка
мудреная, что ты вообще по этой жизни понимаешь?! Мне что, трахало  было  от
этого Булдака или от Груздева нужно? Просто одной девке ну никак не  прожить
в этом мире, а со смазливой мордашкой еще хуже, чем без нее!
   - Да и ноги у тебя - закачаешься, не говоря о груди...
   - Ты чего,  Глебова,  порозовела,  комплименты  посыпала?..  Тогда  лучше
кончай языком молотить, используй его по другому назначению... Хочешь?
   - Дура ты злая, Медвинская!
   - Да? А ты - добрая? Я на год старше тебя,  а  если  разбираться...  Меня
отчим трахнул, мне еще восьми не было! А к девяти уже выучил, чему  можно  и
чему нельзя, поняла? Мать быстро прознала,  била  смертным  боем,  отчим  ее
отхаживал тоже за будь здоров, потом напьются  оба  и  помирятся,  что  твои
голубки... В постельку улягутся - и дрыхнут... Знаешь, чего тогда мне больше
всего хотелось? Чтобы  подохли  побыстрее  к  чертовой  бабушке,  вот  чего!
Грешная я, да? Не хочешь - не слушай, вали отсюда!
   - Кать... У всех здесь жизнь раньше была - не сахар...
   - Не у всех! Поняла? У Светки Артюх или у  Буни,  у  них  родители  были,
настоящие родители, поняла? Которые их любили! Меня никто никогда не  любил!
Никто! Никогда! Я что, жалеть кого-то должна?
   Катька перевела дух.
   - И они подохли. Оба. Опились какой-то дрянью самопальной и кони двинули.
А потом я в детдом попала, в Гореликах: это тебе не  здешний  курорт,  блин!
Там меня прописали в первый же день: девки в душе пристали и заставили... Ну
сама знаешь... А потом - вроде как в аренду сдали  тамошнему  завхозу:  вот,
сука, кто веселился вовсю!
   Терпела я это недолго: в  один  хорошенький  денек  обломала  об  мужские
достоинства этого пузатого борова, завхоза,  биту  для  городков  -  он  был
большой поклонник сего спокойного и рассудительного вида  спорта.  Не  знаю,
как ему, а мне в этот момент было хорошо.
   Ну и сорвалась, что там было ловить,  кроме  специнтерната  после  такого
зверского членовредительства? Все свои бумаги я притырила  загодя,  приехала
сюда, прописалась. Меня никто особенно и  не  искал:  Горелики  теперь  -  в
другой стране, сейчас и убийц не ловят, и никакой опер не будет  попу  рвать
по поводу физических страданий какого-то завхоза-ублюдка...
   А здесь... Здесь как-то сразу стала подругой Булдака.  Что  ты  взгляд-то
отводишь? Да, зверь он, я всегда знала, что зверь, пес ненормальный... А кто
лучше? Скажешь, Буня лучше? Да он избегает всех и всяких постоянок  и  живет
так, словно к будущей войне готовится... Без привязанностей...  Тоже  зверь,
только подобрее... Или поподлее.
   - Это чем же он подлый? Деток здесь кто - не он разве кормит.
   - И себя не забывает...
   - Нет, ты ответь!
   - Да ладно тебе. Но скажи, что я не  права!  Ты  вот  и  не  размазня,  и
цепочка, не то что я, и к нему льнешь - без бин