агляделись. Да и новизна:  Несушкина
и Давалкина стали давно вроде как дежурно-безотказным вариантом,  и  "новье"
было воспринято как надо. Надька  Давалкина  первой  заметила  этот  взгляд,
покраснела от злой досады: как раз вчера она  сумела-таки  заарканить  Мишку
Бодухина, по кличке Бодун, и претендовала в отличие от  многомерной  товарки
на "постоянку"... Появление этой новенькой могло  поломать  все  так  славно
ложащиеся расклады.
   - Вот это ножки...  -  восхищенно  процедил  Витька  Корзун,  когда  Лена
приподнялась на носочки  и  чуть  наклонилась,  вытряхивая  ведро,  Надькина
досада разом превратилась в глухую, тяжелую ненависть. Ее  собственные  ноги
были  попросту   кривыми;   в   занятиях   сексом   такой   недостаток   был
несущественным, но позволить себе надеть такую вот юбчонку она не  могла,  а
потому парилась в джинсах.
   - Чего за девка? - повернул стриженую шишковатую голову Бодун.
   - Детдомовская. Бабка Вера, Николаева, ее привезла откуда-то.
   - Ни-колаева, ни-двораева... Родственница, .что ли?
   - А хрен ее знает...
   Лена возвращалась, Бодун коротко свистнул, та даже ухом не повела.
   - Эй, доска гладильная, далеко припустила? - звонко крикнула Несушкина. -
Подойди, поздоровайся с людьми... Или вас, выблядков  детдомовских,  манерам
не учили?
   Девчонка повернула потемневшее от обиды лицо, на глазах заблестели слезы,
она хотела  ответить  что-то  резкое,  но  поняла,  что  не  получится,  что
расплачется просто-напросто перед этой раскормленной клушей, закусила губу и
пошла прочь.
   - Да не торопись, киска, жужжи сюда мухой, чего сладкого дадим! -  хрипло
выкрикнул Корзун, по кличке Муха, был он мальчиком  на  посылках,  бегал  за
водочкой и сигаретами для Бодуна и приговаривал постоянно:  "Мухой  слетаю".
За что и стал Мухой.
   Лена замерла, развернулась, выдохнула резко: - Соси сам, недомерок... - и
пошла дальше, легкая, стремительная, будто недоступная ни их  пониманию,  ни
их похоти.
   Компания на миг оцепенела от такой наглости. Муха вопросительно глянул на
Бодухина: - Бодун, за такую борзоту пусть ответит.
   Тот безотрывно смотрел на  стройные  загорелые  ноги,  лакомо  причмокнул
толстыми, как у негра, губами... Был он уже крученный жизнью парниша, только
две недели, как перестали таскать по следователям: так же, втроем,  трахнули
они малолетку-скрипачку из соседнего  двора.  Он  бы  и  сел,  и  потянул  с
пацанами групповуху, если бы нутро  оказалось  похлипше,  а  так:  девка  та
вышла-таки без мамашки то ли в магазин, то ли  еще  куда,  Корзун  с  Гнутым
давно ее припасали, взяли в "коробочку"; Бодун спокойно  подошел,  вынул  из
сумки дешевую китайскую Барби,  пузырек,  вытащил  притертую  пробку  и,  не
торопясь, вылил соляную кислоту кукле на голову. Девочка с ужасом  смотрела,
как плавятся волосы, как морщится и  чернеет  разрисованное  личико,  а  тот
произнес только, едва разлепляя толстые губы: "Если мамашка  твоя  заяву  не
заберет из ментовки, то... - Протянул девочке изуродованную куклу. -  А  это
тебе. На долгую добрую память".
   Дело было прекращено. Никакие заверения ментов в том, что и  дочь,  и  ее
саму защитят, не помогли: мамашка успела смотаться в дурдом, добыла какую-то
справку и написала,  что  ее  дочь  больна  и  все  ей  просто  привиделось.
Сожженная кислотой кукла произвела на нее впечатление...
   Так что раздумывал Бодун недолго: за эту  детдомовскую  и  заявку  подать
некому, а еще - девку надо будет во всех позах на "Кодак" отщелкать да бабке
Вере фотки с чистосердечным нашим почтением поднести,  пока  она  эту  сучку
прописать не успела: на бабкину квартирку уже давно люди  имели  виды;  сама
бабка - сердечница, глядишь, и копыта откинет пошустрее. Наследников  у  нее
нет, квартирка без всякого мошенства отойдет городу, а там чинуша уже  давно
поимела на лапу и ордерок выпишет Гуне Старшему... Ему, Мише  Бодухину,  как
раз капнет штука "зелени"... Да  и  авторитет  это  дельце  среди  братанков
подымет - дело не последнее.
   Все эти мысли промелькнули в шишковатой и  еще  не  вполне  отошедшей  от
вчерашнего жрача Мишкиной голове разом, за секунду, но решили  все  не  они:
Бодун не отрывал глаз от упругой попки, едва прикрытой коротенькой  юбкой...
Волна желания горячо прихлынула в пах, потом - в голову.,.
   Девки тоже  искательно  смотрели  на  вожака.  Эта  сиротская  дура  сама
напросилась: как только ее пустят в подвале  "на  хор",  станет  она  просто
общей давалкой, рангом куда пониже их обеих, а то  бросят  ее  пацаны  вовсе
"под колеса" - обслуживать водителей-дальнобойщиков да зарабатывать  пацанам
на пивко с водочкою...
   - Твое слово, Гнутый, - спросил для проформы Бодухин долговязого сутулого
парня, лениво жующего фильтр сигареты длинными  и  желтыми,  как  у  лошади,
зубами.
   - А чего тут базлать зря... Править надо биксу, а то...
   - Бодун, уходит! Должна ответить! - снова подвыл Муха.
   - Ответит... - хрипло выдохнул вожак. - Давайте су-чонку в подвал, там  и
потолкуем...
   - А ну артачиться начнет? - загоношился тот.
   - По почкам - и под белы руки.  Двое  парней  скорой  рысью  сорвались  с
лавки, предвкушая развлечение.
   - Ты чего так завелся на эту? - ревниво протянула Надька, положив руку на
взбухшую "мужскую гордость" кавалера. - Разве она сможет так,  как  я?  -  И
облизала пухлый округлый рот.
   - Не болтай, - разлепил Бодун губы-пельмени. - Идите с  Несушкой  пацанам
пособите, а то меня обездвижило, блин. Ну да сердцу не прикажешь, - довольно
гыгыкнул он, кинув взгляд на штаны. Сейчас, сейчас эту  длинноногую  сучонку
затащат в подвальчик, распнут нагишом на матах,  нужно  только  решить,  как
лучше попервоначалу, на спинку или  на  животик...  Что  и  говорить,  девка
хороша,  как  нездешняя...  Бодун  звякнул   ключами   и,   прихрамывая   от
образовавшегося неудобства, побрел отмыкать ржавый  висячий  замок  подвала,
еще два года назад приспособленный им для сходняков и увеселений...
   Двое догнали Лену у подъезда, Муха перекрыл двери, Гнутый стал сзади.
   - Не спеши, па-а-адруга, - протянул Муха. - Говорливая ты  больно,  а  за
база-ар ответить надо.
   Гнутый, оказавшись чуть ниже стоявшей на ступеньках девочки, одной  рукой
приподнял ей юбку, ладонью другой провел по бедрам: - А ножки гладенькие...
   Наседкина с Давалкиной  шли  не  спеша,  предвкушая  длинное  и  забавное
представление.
   Удар локтем  был  молниеносен,  послышалось  противное  чавканье,  Гнутый
опрокинулся навзничь, на спину... Маленький, ростом ниже Али, Корзун даже не
понял, что произошло, увидел только, как напарник кувыркнулся спиной в пыль,
и дальше не видел  уже  ничего:  удар  растопыренной  пятерней  пришелся  по
глазам, резанула резкая боль, он  зажмурился,  и  тут  жуткая  боль  в  паху
перехватила до самого горла - девчонка  просто  двинула  коленкой  вперед  и
вверх, снизу, со ступеньки, врезав  перегородившему  дорогу  парню  точно  и
резко. Тот кулем завалился на бок и засучил ногами.
   Алька резко обернулась, в  руке  ее  тускло  блеснуло  тонкое  бритвенное
лезвие.
   - Ну что, клипсы пудреные, кто первая хочет стать буратиной?
   Девки замерли. Алька сделала шаг со ступеньки. Девки обе разом  бросились
прочь, Давалкина заверещала тонко: - Боду-у-ун! Она нас порежет!
   Услышав испуганный визг, Бодун  выскочил  из  подвальчика,  разом  оценил
"картину битвы" и с неожиданной для такого увальня скоростью  и  проворством
ринулся к девчонке.
   Аля тоже разом поняла, что против этого мамонта она - как мотылек  против
танка. Глаза у парня были жесткие, туповато-свинячьи... Девочка знала  такой
взгляд. Он будет ее  бить  тяжелыми  тупорылыми  полувоенными  ботинками  на
шнуровке, пока не изломает. Совсем.
   Девочка метнулась по лестнице вверх, перепрыгивая  через  три  ступеньки,
нажимая на все звонки. Они звучали в пустых  квартирах  гулко  и  обреченно.
Все, ей теперь никто не  поможет!  Сзади  уже  слышался  грохот  подкованных
металлическими набойками "гадов". Он отставал всего на этаж... На  пролет...
На полпролета...
   Выскочила на площадку последнего, четвертого  этажа,  с  маху  влетела  в
тяжелую железную дверь, мертво уцепилась за ручку и нажала звонок.
   - Вот так, сука! - Бодун настиг, одним движением намотал волосы на  руку.
Она зажмурилась, ожидая удара.
   И - дверь открылась.  На  пороге  появилась  молодая  женщина  в  длинном
халате, очень красивая, спокойная, плавная.
   - Что происходит, Бодухин? - спросила она, приподняв тонкие брови.
   Парень молчал. Глаза его, мутные, блеклые, казалось,  не  видели  ничего.
Аля испугалась, что сейчас он ударит  и  эту  женщину,  ударит  страшно,  на
излом. Но... Глаза его чуть изменились, словно сработал переключатель, стали
вдруг не то чтобы испуганными, но какими-то заискивающими.
   - Да вот, с подружкой разбираюсь.
   Волосы девочки он отпустил, но схватил за шиворот платьица так,  что  оно
едва не треснуло, и выпускать не собирался.
   - Странная у тебя любовь... - насмешливо произнесла женщина.
   - А чего она... - гыгыкнул Миша. - Ладно, мы пойдем.
   Ждать Аля не стала. Ребром сандалика  быстро  ударила  парня  по  голени,
хватка ослабла, она рванулась,  платьице  треснуло;  кусок  остался  в  руке
увальня, а девчонка нырнула под руку женщины, в проем растворенной двери.
   - Ах ты...
   Парень озверел от боли, метнулся следом, но  женщина  перегородила  собой
проход: - А тебе, Бодухин, туда нельзя. У меня ребенок маленький...
   - Да она!..
   - Нельзя. Карантин. Ты понял? - Женщина произнесла еще раз раздельно,  по
складам: - Ка-ран-тин. Лицо Бодуна побелело, рот ощерился.
   - Ну ладно, Сергеева... Когда-нибудь  ответишь.  Не  все  твоему  крутому
резвиться... Как-нибудь и мы порезвимся...
   - Что? - жестко и коротко спросила женщина, снова чуть  приподняв  тонкие
брови. - Что передать Евгению Владимировичу?
   - Ничего. Это я так. - Парень развернулся и загрохотал ботинками вниз  по
лестнице. Дверь закрылась.
   - Чего, Настька обломала? - встретил его внизу Гнутый.
   Огромный  сбитый  кулак  со  стремительностью  пущенного  из   катапульты
булыжника раздробил Гнутому лицо; тот влетел спиной в стену, сполз на пол  и
затих.
   - Пасть разевать он будет... - в сердцах произнес Бодун. Крикнул: - Муха!
   Корзун, старавшийся слиться  со  стенкой,  дабы  самому  не  попасть  под
горячую руку, объявился мигом и застыл в выжидающем и смиренном молчании.
   - Смотайся за водярой, принеси пару пузырей. Пошел!
   - Я мигом! - отозвался парниша и, чуть согнувшись, потрусил  к  магазину.
Перечить Бодуну,  когда  его  обломали,  нельзя.  Он  и  так-то  бешеный,  а
сейчас... Хорошо полтинник в заначке есть, на  пару  пузырей  хватит.  И  на
закусь останется.
   Бодухин вышел из подъезда. Обе девки сидели на лавочке  тише  воды,  ниже
травы.
   - В подвал обе, живо! - велел парень.
   Сейчас он оттянется с этими, а русоволосая... Ее он еще достанет. Ох  как
достанет! Обеих, эту кралю  рыжую  тоже!  Карантин  у  нее!  Он  ей  покажет
карантин! Дайте срок!
   Бодун глубоко вдохнул чуть спертый, пахнущий мокрой кожей воздух подвала.
Щелкнул выключателем, зажглась тусклая лампочка,  освещая  шведскую  стенку,
два истертых мата, дощатый стол, промятый до пружин диван. Прикрыл за  собой
дверь. Девки глядели на него приниженно и преданно.
   - Ну что стали?! На колени обе! И - ползком ко мне! - велел Бодун, уселся
в продавленное кресло, прикрыл глаза,  ожидая,  когда  ловкие  девичьи  руки
расстегнут брюки и освободят ставшую горячей и упругой плоть...
   ...А Глебова проскочила комнату стремглав, ничего не  видя  перед  собой.
Остановилась лишь в самой дальней,  в  детской,  словно  вдруг  налетела  на
невидимую стену, вдохнув запах молока и еще чего-то, что называется уютом  и
домом, что, она помнила, у нее тоже было  когда-то...  Ноги  разом  ослабли,
девочка села на пушистый коврик, сжалась  в  комочек,  закусив  руку,  чтобы
рыданиями не потревожить спящего в кроватке малыша...
   Настя Сергеева подошла и села рядом.  Погладила  девочку  по  голове,  та
разревелась пуще. Настя только вздохнула. Она была далека от  философических
обобщений о жестокости мира, просто дала девчонке  выплакаться,  гладила  по
худеньким плечам и приговаривала тихо: "Ничего, ничего,  все  пройдет..."  А
Аля повторяла и проторяла, поскуливая: "Все равно, все  равно  я  никому  не
нужна... Никому в целом свете..."
   Потом Настя поила ее чаем с малиновым вареньем...
   Глава 4
   Лена открыла глаза, посмотрела вокруг. Настя сидела  в  кресле  и  читала
журнал. Подняла голову, уловив движение: - С добрым утром, дорогуша. Ты ушла
в сон, а будить я тебя не стала.
   - Никто не звонил?
   - Не-а. Я телефон выключила.
   - И в дверь тоже не звонили?
   - И в дверь тоже.
   Лена села на диванчике, мотнула  головой.  Внезапно  лицо  ее  потемнело,
словно  она  вспомнила  что-то  очень  неприятное,  плечи  опустились,  губы
сложились в скорбную гримаску... Настя подумала: какая же Алька все-таки еще
пацанка, но вслух произнесла: - Не киснуть! А ну под душ!
   - Под душ?
   - Живо!
   Настя быстро схватила подругу за руки, сдернула с кровати, подтолкнула  в
сторону ванной. Девушка включила воду, сжалась в  комочек:  горячую  по  эту
пору всегда выключали. Потом привыкла, подставила лицо под струи...
   -  Будет!  -  скомандовала  Сергеева,  появляясь  с   жестким   вафельным
полотенцем. - А то ангину заработаешь! Вытираться, быстро! И приоденься, это
тебе не подиум - нагишом шастать.
   - А там никто так и не шастает.
   - Тем лучше.
   Когда Лена появилась в толстом махровом халате, в  комнате  стоял  густой
аромат только что сваренного кофе. Две чашки дымились на маленьком столике.
   - Роскошно... - Лена глотнула, обожглась, стала пить медленнее.
   Настя прихлебывала свой,  внимательно  наблюдая  за  девушкой.  Терпеливо
ждала, пока та прикончит чашку, сходила на кухню, долила из джезвы до краев.
Лена взяла сигарету, закурила.
   - Что случилось, Аленка? - спросила Настя. Взгляд  девушки  снова  потух,
выражение лица стало жалобным, но губ она не разомкнула, продолжая молчать.
   - Глебова, ты же знаешь, я  не  отвяжусь,  я  настырная!  С  моей  лучшей
подругой происходит черт-те что, она  пьет  как  последний  извозчик,  и  ты
думаешь, я стану такт проявлять? Алька, что случилось?
   - Самое плохое.
   - Да?
   - Сашка меня предал.
   Настя постаралась сделать лицо безразличным, посмотрела в окно: - Что,  к
какой-то еще девчонке в койку залез? Или в свою затащил?  Нашла  из-за  чего
переживать! У  мужиков  это  бывает  куда  чаще,  чем  мы  можем  даже  себе
представить. - Помолчала, добавила: - Да и с нами такой грех  нет-нет  да  и
случается. Если бы лишь это... Тогда что?
   Он меня выставил, - хрипло произнесла Лена. В смысле - решил расстаться и
сделал это... таким "джентльменским" образом? Вот коз-зел!
   - Да нет... Я пришла к нему... Я пришла к нему отсидеться, сказала,  меня
преследуют...
   - Преследуют?!
   - Да. А он... Побледнел сначала. Потом взялся меня ободрять... А потом  -
убеждать,  что  все  мне  привиделось...  Сказал,  что  нужно  обратиться  к
психиатру... И смотрел так, словно я сумасшедшая. Дура! Зачем я рассказывала
ему о психбольнице и вообще все?! Просто... Просто  мне  казалось,  что  ему
можно  рассказать  все,  понимаешь,  Настька,  мне  казалось,  что  я   могу
рассказать все кому-то, кроме  тебя...  Мне  хотелось,  чтобы  был  мужчина,
который... Ты же понимаешь!..
   - Ага.
   - Ну вот. А потом... Потом приехала та машина, я ее в окно  разглядела...
Он снова стал белый как полотно... Да и я  не  ожидала,  что  они  найдут...
Наверное, у кого-то из девчонок узнали... Подошли, звонили в дверь, но света
мы не зажигали, сидели тихо, как мыши... А дверь у него металлическая...
   - Погоди, Алька! Кто тебя преследует?! И когда это было?! Начни сначала!
   - Сначала?.. - повторила девушка вопрос, кажется не  вполне  понимая  его
смысл. - Сначала... Вчера вечером...
   - Ты же работала на показе,  в  "Юбилейном"...  откуда  все  остальное-то
взялось?!
   - Дверь они ломать, конечно, не стали, да  и  не  смогли  бы...  -  Алена
произносила фразы медленно, и Настя сообразила, что подруга ее вопроса  даже
не услышала, ей нужно было выговориться. - Вечер был уже поздний,  любой  из
соседей, затей они скандал, милицию мог бы вызвать, а я так поняла,  никаких
скандалов с милицией им не нужно...
   - Кому - им? - попыталась все же Настя уточнить.
   - ...поэтому они стали звонить. По телефону.  Знаешь,  это  жутко,  когда
пять звонков, десять, двадцать, сорок... Телефон мы сразу  не  выключили,  а
потом Саша сказал, что делать этого нельзя: вдруг кто-то стоит за  дверью  и
слушает звонки... И если они поймут, что мы дома, то... А так  -  у  них  не
будет уверенности... А потом телефон звонить перестал.  И  гудеть  перестал:
видно, они провод выдернули,  чтобы,  если  мы  все  же  дома,  никуда  сами
прозвониться не смогли, в милицию или там еще куда...
   Лена потянулась за сигаретой, прищурившись, вынула из коробки спичку,  по
чирку  попала  только  с   третьего   раза,   сосредоточившись,   откинулась
обессиленно на подушку кресла. Выдохнула дым.
   - А  потом  он  меня  выгнал.  Выставил.  С  ним  началось  что-то  вроде
истерики... Он стал говорить, что мои разборки его не касаются, и  нечего  к
нему на хвосте водить бандитов, и что я  сама  во  что-то  влезла,  но  свои
проблемы каждый должен решать сам... Я пыталась ему объяснить, что  сама  не
понимаю, что происходит, но он...  Я  даже  не  рассказывала  ему,  как  все
страшно было на самом деле, пожалела... Настька, я ему совершенно не  нужна,
понимаешь, совершенно... Так, кукла для постели...  Но...  Но  ведь  он  был
такой хороший, он такие слова говорил...  Раньше...  И  еще...  Насть,  что,
мужики все такие трусы? Ведь твой Женька совсем не трус, хотя с  виду  вовсе
не герой...
   - Лен, я тебе говорила, эти спортсмены - все самовлюбленные  кретины.  Но
ты разве слушать что-то хотела? Чуть с тобой не поругались тогда насовсем! Я
и замолкла тогда, чего усугублять, а подумала себе: жизнь сама покажет,  who
is who...
   - Он меня выставил. Ночью. Так разнюнился, что...  Все  выглядывал  из-за
тюлевой занавески: машина стояла... Он даже  допытываться  не  стал,  в  чем
дело, да я сама и до сих пор не знаю, но  он  даже  не  попытался  узнать...
Испугался, что я скажу что-то, стал меня убеждать, что мне лучше уйти... Что
и сам он тоже смоется к приятелю, живущему в том же доме... Ха... Думаю,  он
с перепугу вообще рванул куда-нибудь за тридевять земель! А меня выставил  в
пустой черный подъезд и закрыл за мной свою массивную дверь. У него там  три
замка и засов, все сварное, танком не проедешь... А я присела на корточки  у
мусоропровода и плакала... Знаешь, было желание выйти и сдаться...  Если  бы
они должны были меня просто убить, я бы так и сделала... Выстрел  -  и  тебя
нет. А зачем жить, если ты никому не нужна?.. Настька, ты понимаешь, он меня
предал! Я... Я бы никогда его не предала, честно, а он...
   - Не горюй, Глебова. Просто ты приняла этого Сашеньку за другого.
   - За какого другого?
   - Когда встретишь - поймешь.
   - Встретишь... Насть, жить, когда никому не нужна, незачем... Вовсе... Ну
скажи, ну почему так?! Была баба Вера, добрая была, хорошая, и умерла... Еще
я бабу Маню любила, еще давно, до детдома...  Она  тоже  умерла...  Насть...
Почему добрые умирают, а злые живут?! И бьют друг друга, и  стреляют,  а  не
переводятся... Знаешь, я из детства  своего  помню  какие-то  картинки:  дом
деревенский, и квартиру помню, и маму с папой помню, вот только не  лица,  а
руки... А лица не помню... Словно огонь их заслоняет... Почему,  Насть?..  Я
же в дом ребенка когда попала,  мне  десять  лет  было...  Сначала  я  и  не
говорила ничего, молчала. Невропатологи разные меня смотрели, это еще  ког