полный
Тарарам; где они наливались - неведомо, но о разборке у "Валентина" вряд  ли
чего слыхали и направились сюда продолжить веселье и  оторваться  по  полной
программе...
   Оторвались не они. Бойцы, злые как  черти,  выдергивали  гуляк  из  авто,
методично прикладывали о капот собственной машины и  укладывали  рядком,  не
забыв  наварить  дубинкой,  которая  по  полному  недоразумению  прозывается
"резиновой", по затылку каждому.
   До улочки, которая казалась  совсем  пустой,  было  метров  двадцать,  не
больше.
   - Рванули! - шепотом приказал Олег.
   Пригнувшись, они скользнули за кустами; из "лунохода" их не  заметили,  а
бойцы - тех от дела оторвать было бы сейчас труднее,  чем  быка  от  красной
тряпки... Проскочив открытое пространство,  мужчина  и  девушка  свернули  в
проулок, пробежали проходной  двор  и  растворились  в  вязком  предутреннем
тумане.
   Красу было погано. Так погано, что и  не  передать.  Судьба  в  последнее
время взялась шутить с ним злые шутки. Впрочем, других он за этой  теткой  и
не помнил. По крайней мере, по отношению к себе.
   Забавно. Ха-ха. Ну да... Жизнь - штука забавная,  но  вредная.  От  жизни
умирают. Чаще - безвременно. Да. Безвременно умирают  как  раз  те,  кто  не
сумел вписаться в изменившееся время. В изменившийся мир. Или  создать  свое
время и свой мир. Бред.
   - Черт! Как все некстати! - Он вставил сигарету в расщелину рта,  чиркнул
кремнем.
   - А от ментов ушли мастерски! Они ждали на  Соколовском  бульваре,  а  мы
проскочили проулками. Если бы "Невод" уже опустили,  такого  везенья  бы  не
было.
   - Везенье? Но этих двоих, Куклу и Одиночку, мы упустили.
   - Сейчас упустили, потом наверстаем.
   - Некогда наверстывать. Если их повяжет ОМОН...
   - У меня такое чувство, босс, что не повяжет. Этот  мужик  -  парень  еще
тот, я же говорил.
   -  Тот,  этот...  Через  час-полтора  будет  Лир.  Что   делать   станем?
Стреляться? - Зачем? Нарисуем портрет этого  паренька,  и  начнется  обычная
оперативная работа.
   - В обычной оперативной работе все карты  -  на  руках  у  организованных
официальных структур.
   - Не всегда.  Да  и  что  знают  эти  структуры?  Пока  у  них  на  руках
рассыпанная колода, и ничего больше. В которой не хватает  оч-ч-чень  многих
листов.
   - А ты красноречив, Котин. Как это я раньше не замечал?..
   - Куда рулить-то, босс? - перебил тему Наблюдатель.
   - На Донцова. Будешь фоторобот составлять.
   - Понял. - Помолчал, спросил: - С машиной что делать?
   - Выбросить.
   - Прямо сейчас?
   - Ну не ехать же на ней  в  Центральную.  Или  ты  думаешь,  Лир  душевно
поблагодарит нас, если его встретит бригада костоломов здешнего спецназа?
   - Было темно. Они вряд ли заметили номера. А черная "Волга" ночью...
   - Ты не выспался, Котин.  Или  устал.  Черная  "Волга"  ушла  от  них  на
скорости хорошего гоночного автомобиля. Стоит любому, кто усомнится, открыть
капот...
   - Разве спецназ когда-нибудь сомневается?
   - В  спецназе  разные  люди  работают.  Каждая  контора  желает  иметь  у
соседей-смежников "глаза" и "уши". Которые поставляют информацию "мозгам", а
"мозги" на то и поставлены, чтобы думать. От машины избавишься, и  жду  тебя
немедленно. Понял?
   - А чего тут понимать...
   - Ты понял, Котин? - Выполнять. - Высади меня на перекрестке.
   "Волга" притормозила, вильнула  к  обочине  и,  едва  человек  со  шрамом
хлопнул дверцей, умчалась  во  мглистую,  уже  готовую  смениться  пасмурным
темным утром ночь.
   Глава 20
   Крас прикрыл за собой тяжелую бронированную дверь, замер,  прислушиваясь.
В квартире никого. Если бы кто-то был, он бы почувствовал.  Именно  так:  не
услышал - почувствовал.
   Он прошел на кухню, вылил себе в стакан  остатки  коньяку,  выпил  в  два
глотка. Вкуса  не  ощутил.  Как  и  облегчения.  Тяжелая,  тупая  усталость,
безразличие... И еще -  тяжесть,  она  была  хуже  боли,  хуже  жажды,  хуже
всего... Едва он прикрывал глаза, как  видел  перед  собой  связанную  голую
девчонку, беспомощную перед его силой и властью...
   Да! Этот напряг нужно снять немедля!  Взять  машину,  поехать  куда-то  в
центр... Снять  первую  попавшуюся  малолетку,  отстегнуть  ее  бритоголовым
сутенерам денег впятеро, привезти девку сюда... И тогда...
   Он чувствовал биение собственного сердца так, словно  оно  стучало  не  в
груди, а  на  препарационном  столе  неведомого  вивисектора.  Голова  плыла
куда-то...  Подсознание  словно  проснулось:  он  увидел  едва  занавешенный
четырехугольник окна, за ним -  пьяная  неопрятная  тетка,  рядом  с  ней  -
девочка в платьице, закутанная в залатанную кофту... И кто-то еще... Ну  да,
он видел эту картинку из собственного окна... Вчера или позавчера...
   Крас, не включая света, подошел к окну: да, вот оно, оконце на  четвертом
этаже в пятиэтажке напротив, занавешенное тряпкой, мало похожей на  штору...
Свет не потушен. Нечесаная тетка сидит, уперев локти в стол...  Алкоголичка.
И у нее есть дочь. Лет двенадцати, не больше. Хрупкая, запуганная...  Нежный
цветочек, выросший на помойке... Все остальное  стало  для  Краса  неважным.
Вернее, перестало существовать вообще.
   Почти машинально он  оделся  и  вышел  в  гулкий  подъезд.  Спустился  по
ступенькам. Дыхание его было  частым,  ему  казалось,  что  шрам  пульсирует
ярко-алым, рассудком он понимал, что этого не может быть,  но  рассудок  все
чаще затмевался  одним-единственным  видением:  связанная,  раздетая  донага
девочка... Он потрогал лицо; ему казалось, что шрам  снова  стал  уродующим,
багровым, что он налит кровью...
   На улице Крас не ощутил никакого  облегчения.  Было  сосем  раннее  утро,
немного потеплело, воздух стал густым и  влажным,  и  он  задыхался  в  этой
влаге... .Во дворе стояла  почти  абсолютная  темень,  только  два-три  окна
зажглись в окружающих домах... Ни о чем не думая, ничего не просчитывая,  он
направился к подъезду, прикинул  квартиру...  Поднялся  на  четвертый  этаж.
Сердце колотилось.
   Дверь была обшарпанной  и  жалкой.  По-видимому,  ее  не  раз  и  не  два
открывали пинком: хлипкая щеколда замка держалась неизвестно как. Звонок был
оборван. Крас замер на мгновение, поднял руку и отчетливо постучал.
   - Кого несет? - настороженно спросил хриплый женский голос.
   - Василий, - ответил он наугад так же хрипло, чувствуя, как перехватывает
горло.
   - Какой Василий? От Вовки, что ли? Крас пробурчал нечто невнятное.
   - Чего надо? - спросили за дверью.
   - Да баба выставила, - сымпровизировал он. - У меня два "пузыря", распить
бы...
   Дверь приотворилась, показалось испитое лицо "синеглазки"; ей можно  было
дать тридцать пять, а можно - и все пятьдесят.
   Оглядев  мутным  взглядом  незнакомого  мужчину,  тетка  потребовала:   -
Покажь...
   Вместо ответа, он с силой толкнул дверь, впихнул женщину внутрь.
   - Сходи сама, только  живо!  -  протянул  ей  деньги.  Та  алчно  впилась
взглядом  в  две  крупные  купюры.  Кто  этот  мужик  и  откуда  -  даже  не
поинтересовалась.
   - Ты это... располагайся, - произнесла она скороговоркой. - Я мигом! Ага?
   - А этого... твоего... нет? - наугад спросил Крас.
   - Лешки? Не. Только Катька. Спит. Я одним духом...
   Тетку колотило.  В  том,  что  она  напьется  прямо  у  ларька,  Крас  не
сомневался. Суетясь в предвкушении скорой опохмелки, она накинула  пальтецо;
карман оттопыривался: стакан. Вышла, старенькие туфли  дробно  застучали  по
ступенькам гвоздиками набоек.
   Крас осмотрел дверь. Прикрыл, как мог, набросил щеколду...
   Девочка спала во второй комнате под стеганым лоскутным, грязным  донельзя
одеялом. Он зажег свет...  Девочка  сонно  приоткрыла  глаза...  Сейчас  она
испугается, закричит, и1 тогда... Все они дикие, похотливые шлюхи...  И  эта
станет такой же, когда вырастет... Нет, теперь уже не станет...  Он  вылечит
ее. Он освободит ее душу. Болью. Болью и смертью плоти...  Сейчас...  Сейчас
она лишится невинности и умрет... Умрет от высокой боли,  боли  наслаждения,
так и не познав всей  мерзости  этого  гнусного  мира...  Ее  тоненькая  шея
переломится в его руках легко, как тростинка...
   Крас облизал разом пересохшие  губы,  чувствуя  невероятное  возбуждение,
трясущейся рукой взялся за край одеяла и разом сорвал его с девчонки...
   Та спала одетой: в теплых колготках и шерстяной вязаной кофте.  Привстала
на постели, без малейшего испуга посмотрела на мужчину,  на  его  вздувшиеся
спереди брюки, на трясущуюся руку, сжимающую грязное покрывало.
   - Ты, дяденька, не волнуйся шибко, а то кончишь сразу, -  произнесла  она
спокойно, даже участливо и... стала стягивать колготки вместе с трусиками. -
Ты мамашке деньги отдал?
   Крас почувствовал себя так, будто вместо девчонки на  постели  он  увидел
муляж. Глядел на тонкие, белые, в пятнах синяков ноги... А девочка  смотрела
на его штаны.
   - Чего, упал? Не переживай, дяденька, щас я все как надо сделаю, и у тебя
получится... Кофту тоже  снять?  -  буднично  поинтересовалась  девочка.  Со
скукой заглянула в глаза. - Или ты - лизун? - Она  раздвинула  ноги,  затем,
пальцами, губы: - Ты  не  сомневайся,  я  чистенькая,  меня  мамашка  мыться
приучила... Ну? Будешь?
   Крас стоял неподвижно. Обвел глазами замызганную  комнатку:  здесь  пахло
алкогольным и табачным перегаром, спермой, нечистым бельем.
   - Чего, передумал? Ну тогда я оденусь пока, а то холодно. Ноябрь  уже,  а
когда затопят - - неизвестно. - Девочка вздохнула по-бабьи, подняла  с  пола
колготки и стала аккуратно натягивать на ступни. Потом снова  посмотрела  на
Краса: - У тебя, дяденька, водка ведь есть?
   - Что?
   - Ты водки выпей, только чуточку. А то ты занервничал сильно, вот у  тебя
и... А выпьешь, все и настроится. - Потом глянула на дверь в другую комнату,
перешла на шепот: - Ты в другой раз мамашке не все  деньги  отдавай,  ладно?
Она все одно пропьет, а ей шаль надо купить, скоро зима, а у нее  ни  шапки,
ни шали, - вздохнула девочка. Добавила по-взрослому: -  И  за  квартиру  уже
полгода не плочено. Ты, дяденька, деньги пока не забирай, я же не  виновата,
что тебе расхотелось. А то мамашка меня побьет. Я ей говорю: не бей,  синяки
же долго не проходят, видишь, на ногах какие, кому  это  понравится?  А  она
бьет и бьет... Она уже три дня как злая... Не забирай, ладно? А я тебе потом
за так дам, уговор? А то водки щас выпей и снова приходи... Я все  как  надо
сделаю, я умею. А кофту я нарочно не  снимаю,  надо  подождать,  пока  груди
вырастут. У нас в классе у двоих девочек уже такие - закачаешься. А у меня -
никак. Говорят, капусту надо есть, а она щас дорогая...  Зато  у  меня  ноги
красивые, мне  все  говорят...  -  Девочка  вздохнула,  натянула  одеяло  до
подбородка. Устроилась головой на подушке, свернулась калачиком.  Произнесла
едва слышно: - Холодно очень... А мамка у меня  не  всегда  такая  злая.  На
самом деле она хорошая. Просто жизнь у  нее  плохая...  Не  забирай  деньги,
ладно? Приходи, когда хочешь...
   Девочка закрыла глаза и, казалось, сразу уснула. Он смотрел  на  нее,  не
понимая, что теперь делать. Опустил руку в карман. Нащупал рифленую  рукоять
пистолета.
   Неожиданно она подняла голову: - Я забыла сказать:  меня  Катя  зовут.  А
тебя как, дяденька?
   - Меня? - Крас запнулся, пытаясь вспомнить свое имя,  И  не  вспомнил.  -
Этот... Игорь, - сказал он первое пришедшее на ум.
   - Ты, дяденька Игорь, приходи... Я тебе открою... Девочка устало опустила
веки и через секунду уже спала. Крас  щелкнул  выключателем.  Настала  тьма.
Рукоять пистолета нагрелась в его руке. Но... рука словно  приросла  к  ней,
отяжелела так, что вытащить оружие он бы не смог даже  под  угрозой  смерти.
Неловко, левой он полез во внутренний карман пиджака, ухватил оставшиеся там
купюры, вытащил и разжал пальцы. Тишина  стояла  такая,  что,  казалось,  он
слышит, как они падают на пол... Будто листья осени... Той,  далекой,  когда
он был пацаненком и валялся в их пахучих ворохах в городском парке, и  жизнь
была впереди, и могла быть такой же лазурной и чистой,  как  бездонное  небо
того ясного сентябрьского дня... Могла бы...
   Он вышел в коридор, открыл дверь,  захлопнул...  Щелкнул  замок,  открыть
который было легче легкого...
   - Уходишь уже, Костик? Ой, извини... Как тебя зовут-то, забыла?
   "Мамашка" невидяще пялилась на мужчину; уже, наверное,  минут  пятнадцать
она, едва держась на ногах, пыталась  подняться  по  лестнице.  Бессмысленно
улыбаясь, волокла за собой пакет с водкой.
   - С дочушкой-то с моей поласкался?.. - хихикнула она. - Нет? Ну так я  ей
задам! - В осоловело-пьяных  глазах  вдруг,  словно  воспоминание,  мелькнул
испуг. - А денег у меня уже нету. Потратила  все.  Приходь  потом...  Я  ее,
козу, выпорю, шелковая станет... А то сам выпори...  У  меня  Лешка,  хахаль
мой, страсть как это любит... Ему она не дает,  я  не  велела...  Вот  он  и
злится... Пусть злится... У меня не бордель...
   Что-то бормоча, "мамашка" поплелась  дальше,  мимо  Краса,  скорее  всего
забыв напрочь о его существовании.
   Тот вышел на улицу. Тяжелый,  полный  влаги  воздух  душил.  Крас  сделал
несколько шагов.
   - Босс! А я уже забеспокоился!
   Крас смотрел на Котина так, словно увидел его впервые. Тряхнул головой. И
понял, что ничего не помнит. Что он делал в последние полчаса, где был...
   - Нечего беспокоиться, - произнес он, с трудом разлепив губы.
   - Вот и я думаю...
   Только запах...  Чего?  Водочно-табачного  перегара  или  прелых  осенних
листьев?  Мужчина  снова  тряхнул  головой,  сгоняя  то,  что  казалось  ему
наваждением.
   - От машины избавился?
   - Вчистую.
   - Спалил?
   - Не-а. В канал за городом. И - концы в воду.
   - Хорошо. - Крас глянул на часы. Самолет из Москвы прибудет  через  сорок
минут. Значит, Лир объявится часа через полтора. Не раньше.
   Они поднялись в квартиру. Наблюдатель уселся за компьютер,  нашел  нужную
программу, вышел на кухню: - Кофеек-то у вас есть, босс?  Тот  посмотрел  на
Котина странно.
   - Плохо себя чувствуете? - спросил тот участливо.
   - Давление скачет.
   - Тогда вам лучше чаю.
   Котин залил кипятком "Нескафе",  вернулся  к  компьютеру  и  принялся  за
составление портрета мужчины из ресторана, залегендированного как  Одиночка.
Крас подошел и стал сзади. Смотрел, как сменяются глаза, носы, губы... Снова
глаза... Брови... Глаза...
   Опустил веки... Произошедшее несколько  минут  назад  он  вспомнил  вдруг
сразу, явственно. Мать-алкоголичка, девчонка без штанов... Глаза... Нет,  не
ее, другие...
   - Стоп! - скомандовал он Котину. Тот поднял взгляд на Краса: - Да, босс?
   -  Сохрани  эту  запись  и  открой  новый  файл.  Тот   быстро   выполнил
распоряжение. Снова вопросительно уставился на босса.
   - А сейчас составляем портрет девчонки.
   - Куклы? А зачем? Все данные у нас есть, фото достать - плевое дело,  она
ведь моделью подрабатывала...
   -  Заткнись.  Итак,  глаза  очень  большие,  серые...   Разрез:   немного
раскосые...
   Котин пожал плечами... Вообще-то начинать надо с овала лица  и  прически,
ну да хозяин барин, а босс - тем более.
   Он работал молча, следуя указаниям Краса.
   На экране вырисовывалось лицо девочки лет десяти... Время от времени Крас
замирал, опуская веки... Котину порой казалось, что тот сам не  знает,  чего
хочет, какой  портрет  старается  создать.  И  был  прав,  Крас  работал  от
противного: с помощью компьютерного фоторобота пытался восстановить в памяти
лицо, которое...
   Внезапно всплыло другое: лицо женщины чуть старше тридцати...  И  вспышка
выстрела... И лицо девочки,  похожей  на...  Крас  почувствовал,  как  озноб
прошел от шеи к пояснице... Или  он  просто  заболел?  Помутнение  рассудка,
точно такое же, какое было, когда он стоял в комнате; этой маленькой шлюхи и
думал об опадающих осенних, листьях... А если он все-таки  не  болен,  то...
Кукла, эта стерва стреляющая, как боец  спецназа,  вовсе  не  Глебова  Елена
Игоревна, а... Крас еще раз  всмотрелся  в  изображение...  Закрыл  глаза...
Серые, огромные глаза девочки смотрели на него из темноты ночи...
   Звонок в тиши квартиры заставил его вздрогнуть. Он снова глянул на  часы:
для Лира еще слишком рано.
   Крас вынул пистолет, щелкнул предохранителем, подошел к двери. И  услышал
слова арии Мефистофеля... И стал белым как мел. Посмотрел на Котина - в лице
помощника тоже не было ни кровинки...
   Тот, кто стоял за дверью, был во сто крат опаснее, чем Лир. Его  называли
Маэстро.
   Не открыть ему было нельзя.
   Глава 21
   - Ну здесь и бардак! -  округлила  глаза  Алена,  едва  переступив  порог
квартирки Гончарова.
   ...Им  повезло:  они  попали  на  автобус,   который   возил   за   город
рабочих-строителей на возведение особняка какого-то крутого; шел он как  раз
в нужную сторону.  И  хотя  тот  кружил  минут  сорок  по  улочкам,  собирая
работников предприятия "Трансстрой", присутствие большого  количества  людей
действовало на девушку успокаивающе. Люди, едущие на работу... Запах  прелой
брезентухи, бензина, шутливые  подначки...  Алена  почувствовала  себя  так,
словно все эти взрывы и сама ночь были не настоящими, а  увиденными  где-то,
когда-то - в кино или во сне... Умом  она  понимала,  что  это  не  так,  но
странная   заторможенность   сознания   делала    восприятие    случившегося
избирательным... И еще девочке вдруг показалось, что она  способна  это  все
забыть, забыть совсем, навсегда, так, что останется только ощущение  тяжкого
кошмара, какое бывает, когда человек уже днем пытается вспомнить  неприятный
свой сон и не может... Или Олег прав, и психика  именно  так  защищается  от
саморазрушения:  избирательностью  воспоминаний,  забвением   всего   злого,
страшного, неприятного?.. Но почему она тогда так хорошо помнит и детдом,  и
Инессу, и психиатрическую  больницу?  Там  уже  точно  ничего  приятного  не
происходило... Или там было то, что ее волновало?.. Девушка даже покраснела,
вспомнив... Нет, это совсем уже глупые заморочки... По напряженно-замкнутому
лицу Олега и отрешенно-усталому Лены рабочие, которые изредка с любопытством
поглядывали на чужаков, видимо, сделали самый простой вывод: папашка отловил
свою не очень путную дочку где-то в ночном  клубе,  прописал  ей  по  первое
число и теперь возвращает в лоно семьи. Одежда Гончарова  тоже  наводила  на
мысли: видать, бизнесмен из новых, а вот вишь как оно выходит -  денег  куры
не клюют, а пацанкой никто не занимается, дела до  нее  никому  нет,  вот  и
вышла шалава. У Алены сложилось  ощущение,  что  присутствующие  в  автобусе
малярши вздохнули с облегчением,  когда  они  выходили  на  окраине  города:
теперь можно было всласть посудачить о богатых, которые все жадины и жмоты и
обирают народ, вот Бог их и наказывает... А некоторым, из тех, кто помоложе,
и повздыхать: почему это их Коля, Вася или Альберт, которому за сорок всего,
ходит обношенный, с пузом, водочку потребляет, когда можно и  когда  нельзя,
ни денег от него, ни... Подтянутый, хорошо  одетый  Гончаров  производил  на
своих ровесниц неизгладимое впечатление.
   До  шестнадцатиэтажки,  стоявшей  в  ряду   таких   же   урбанизированных
конструкций  посреди  необжитого,  засаженного  тонкими  чахлыми   деревцами
поля-стройплощадки, шли минут двадцать. Поднялись на  седьмой  этаж  по  уже
загаженной, расписанной изображениями фаллосов и соответствующими  надписями
лестнице - лифт еще не включили.  Гончаров  отомкнул  тяжелую  бронированную
дверь, отделанную хорошим деревом снаружи и хорошей кожей внутри.
   Дверь была единственной роскошью этой однокомнатной. В  ней  царил  самый
настоящий бедлам: на широкой тахте  скомканное  одеяло  походило  на  не  ко
времени поднятого  от  зимней  спячки  медведя,  грозного  и  взъерошенного.
Устеленный паласом пол был заставлен пепельницами, но хозяину  они,  похоже,
служили лишь частью интерьера: сигаретный и  сигарный  пепел  горками  лежал
там, где