тлаженный от первого до последнего  движения  механизм.  Только  умение
стрелять "от бедра", с мгновенным прицеливанием  "по  стволу",  когда  и
положение руки с оружием, и положение тела отработано до автоматизма при
ведении огня, сделает вас победителем в кратковременной огневой схватке.
   Я  залез  обратно  в  салон,  неспешно  выкурил  сигарету.  Старинная
примета: хорошая работа у русских всегда начинается с хорошего перекура.
Потому что, когда эта самая работа пойдет - будет не до курева. И вообще
ни до чего. Меня эта наша национальная черта всегда  несколько  смущала:
уж оч-ч-чень долго запрягаем. Зато ездим быстро. Было бы куда и на чем.
   Мотор заурчал, прогреваясь. Неспешно  выловил  местную  радиостанцию,
прослушал ненавязчивую рекламу здешнего  майонеза;  сначала  бодрую:  "Я
люблю майонез, что само по себе и  не  ново...",  затем  -  эротическую:
речитатив с характерным  придыханием  под  мелодию  из  "Эммануэль":  "Я
прихожу  домой,  раздеваюсь,  принимаю  душ....  Я  знаю,  он  меня  уже
жде-о-ет, мое нежный, мой люби-и-и-мый... майонез". М-да. А наши  ученые
криминологи  еще  недоумевают,  откуда-де  маньяки   берутся   в   таком
количестве? Оттуда и берутся.
   Через полчаса я уже подъезжал к окраинам Покровска. Пришлось  сделать
крюк и катить через поселок Заводской,  дабы  не  попасть  под  излишнее
любопытство гаишников. Сочетание дорогого джипа с иногородними  номерами
нездоровое любопытство вызовет всенепременно, а оно мне надо?
   Потому  в  поселке  я  припарковался   у   здания   заводоуправления,
вооружился отверточкой и вышел на промысел. Странствия были недолгими: в
одном из дворов гнил себе под снегом "Запорожец". Не долго  помучившись,
открутил у иномарки  номера,  глянул  критически:  хорошо  бы,  конечно,
подновить, уж зело ободранные...
   Махнул рукой: на сегодня сойдут. А вот будет ли  у  меня  "завтра"  -
одному Богу известно. Как говаривал  некий  братан:  "Где  я,  и  где  -
завтра?!"
   Вышел на головную магистраль поселка, осмотрелся. Пейзаж  новизной  и
маврикийской веселостью не манил:  напротив  заводоуправления  чахлый  и
летом скверик сейчас представлял совсем удручающее  зрелище  -  торчащие
из-под грязного снега прутья; остовы сваренных на века стендов, на  коих
ранее покоились соцобязательства,  просвечивали  пустым  межреберьем.  В
центре сквера на массивном, не по чину, постаменте  громоздилась  фигура
рабочего:  мужик  в  каске  словно  задумался:  идти  ему   в   пивнуху,
расположенную в аккурат наискосок, или сразу в магазин, за  "беленькой"?
Символ канувшего в Лету времени. А  ведь  это  он,  Современный  Рабочий
времен  брежневской  конституции,  простой  рыцарь  каски  и.  отбойного
молотка,  творил  мировую  историю,   заставляя   штатовских   акустиков
вслушиваться  в  воды  всех  океанов,  выискивая  грозные  и  неуязвимые
подводные   крейсера,   заставляя   служивых   на   станциях    слежения
всматриваться в экраны радаров,  пытаясь  углядеть  невидимые  "Миги"  и
"Сушки"... Я невольно вздохнул: не все в том времени  было  скверным.  А
чем помянут время нынешнее? Ведь у людей, живущих ныне, другого  времени
не будет.  Хм...  Вообще-то  недоработка:  почему  нигде  нет  памятника
Неизвестному Братану?! Ведь это он,  пра-а-льный  паца-а-ан  при  делах,
творит историю нынешнюю, пусть не такую масштабную, как прежде...
   Сколько их полегло в неизвестных широкой публике  разборках,  сколько
безымянно закопано в лесах да заховано в долах  расейских?!  А  памятник
Церители сработал бы на славу, и цепи можно  лить  толщиной  в  руку  из
чистого золота, и  почетный  караул  организовать  из  сочувствующих,  и
вечный огонь зажечь - от "Газпрома", размером в пионерский костер! Они и
есть пионеры - полузабытых  троп  наживы  и  удачи.  "Там  на  неведомых
дорожках следы невиданных зверей..."
   Предаваясь высоким патетическим размышлениям, пересек площадь и вошел
в магазин под скромной вывеской "Супермаркет".  Ровесник  памятника,  он
был вполне обжит новыми товарами: от китайского ширпотреба  до  стильных
аглицких костюмов.
   Выбирал я недолго: пиджак, брюки, "визитка" средних размеров, как раз
под "беретту", пальто-реглан. Оглядел себя в зеркале и был  бы  доволен,
если бы... Ну да, седина от висков по  бокам  головы.  Позавчера  ее  не
было. Я подозревал, что зимняя охота  трех  шизофреников  попортила  мне
нервы, но не думал, что настолько.
   И еще,  что-то  новое  появилось  во  взгляде  -  грустная,  холодная
отрешенность.
   Именно с таким взглядом и ходят на безнадежные предприятия. А то, что
моя затея безнадежна по определению, я  почти  не  сомневался.  Но  ведь
удаль вовсе не в том, чтобы проехаться  на  престарелом  мерине!  А  вот
победить при поганых раскладах - это дело! Победить и остаться живым!
   Я  скроил  самому  себе  жизнерадостный  оскал,  но  глаза   остались
прежними.
   Утешала лишь мысль: вот такие вот  "железные  парни"  с  металлом  во
взгляде и серебром на висках и нравятся барышням.
   Вернулся к автомобилю, сел за руль и двинулся в сторону Покровска. На
прямоезжей дорожке нашел отросток проселка, свернул, дабы не впопыхах  и
качественно поменять номера. Поколдовал с придорожной  грязью:  ладушки,
покровские опознавательные знаки смотрелись теперь на джипе как свои. Ну
а теперь последний пункт плана: вид  у  меня  вполне  цивильный,  но  не
фешенебельный.
   А нужно, чтобы был как у лорда, приглашенного на tea party в Виндзор.
То есть скромная простота. Как известно, именно она стоит самых  больших
денег.
   Припарковал авто на  маленькой  улочке:  она  была  полна  кафешек  и
бутиков. То, что нужно. И преспокойно  двинулся  вдоль,  пока  не  нашел
искомое. Девица, с намертво приклеенной к губам  улыбкой  -  видно,  это
казалось ей верхом  европейского  торгового  шика:  улыбаться  губами  с
равнодушной коровьей тоской в глазах, - запаковала покупки в кофр.
   Как сказал поэт, "вот наш Евгений на свободе...". А что?  Побрился  я
утречком  на  совесть,  одеколоном  покропился  самым  что  ни  на  есть
европейским. А потому готов проследовать  на  тусовку  по  купле-продаже
отечественной  сверхсекретной  оборонки.  Уж  кто-то  из  узкого   круга
ограниченных лиц, либо давших санкцию,  либо  хорошо  информированных  о
ликвидации Димы Крузенштерна, там наверняка объявится. Ну  а  причина...
Причина акции, кажется, нарисовалась самая прозаическая:  деньги.  Время
наше супостатное, а потому при выборе между  честью  и  деньгами  второе
выбирают слишком многие. Дима был не из их числа.
   Понятное  дело,  меня  там  никто  не  ждет;  проговор  между   очень
заинтересованными сторонами  будет  проходить  тихо-мирно  за  оч-ч-чень
закрытыми дверьми, но... Равновесие при таких сделках всегда призрачно и
хрупко, а под эгидой строгой секретности  и  жуткой  коммерческой  тайны
происходит  просто-напросто  уворовывание  того,  что  принадлежит  моей
стране и моему народу. И какие  бы  "судьбоносные  ветры"  ни  раздували
паруса рыцарей наживы,  оставаться  верным  когда-то  данной  присяге  и
Отечеству пусть не самое умное, но самое честное. И выбора здесь нет.

   Пусть я погиб, пусть я погиб
   За Ахероном,
   Пусть кровь моя, пусть кровь моя
   Досталась псам -
   Орел Шестого легиона,
   Орел Шестого легиона
   Все так же рвется к небесам
   Все так же горд он, и беспечен,
   И дух его - неукротим
   Пусть век солдата быстротечен,
   Пусть век солдата быстротечен,
   Но вечен Рим, но вечен Рим!

Глава 59

   Вот так всегда и бывает: задумаешься о вечном и - проглядишь  бренное
и сиюминутное! А между тем именно в мелочах  вязнут  любые  все  великие
начинания, и от невнимания к ним теряют головы все великие стратеги.
   - С вами хотят поговорить.
   Как трое парнишек оказались в столь интимной близости от меня и взяли
в плотную коробочку, я не заметил. Взгляды несуетливо-равнодушные,  лица
- близнецов из ларца... Контора меченосцев? Очень может быть.  Знают  ли
они, кто я?
   Контролируют ли по поручению какой-либо  из  заинтересованных  сторон
толковище по "купле-продаже"? Зачем им я? А вот последним вопросом,  как
одиозно идиотским, я даже не задавался: в нашенские времена и  веревочка
в хозяйстве пригодится!
   Парнишки стояли в столь плотной близости, что  никакими  стволами  не
размахаешься; ну а рукопашка хороша только в пригородах Шанхая, да и  то
в кино: в нашенских краях так по ушам уделают скоро и неприметно,  да  в
машину, и - ищи ветра в поле или труп в огороде. И то, и то - плохо.  Да
и что я, собственно,  засуетился,  пусть  даже  и  мысленно?  Приглашают
корректно, чего ж не поговорить?
   Тем более чему быть, того уж не воротишь.
   - И далеко ехать для... разговору? - спросил я.
   - Рядом, - произнес тот  близнец,  что  был  за  старшего.  -  Пешком
пройдемся.
   - Пошли.
   Покладистость  "клиента"  моих  ухажеров  никак  не  расслабила:   мы
выстроились цугом, и  коренной-направляющий  прошел  в  двери  магазина,
торгующего всякой блесткой дорогой мишурой,  типа  хрусталя,  фарфора  и
серебра, уверенно миновал торговый  зал,  открыл  дверь  подсобки  и  по
узенькой  скрипучей  лесенке  стал  подниматься   наверх.   Я   и   двое
сопровождающих гуськом потянулись  за  ним.  Миновали  подобие  офисного
предбанничка, только вместо секретарши-вертихвостки за  столом  восседал
сорокалетний дядько, приодетый в костюм, сидевший на нем  как  на  блохе
сбруя. Дядько явно томился навязанной ему  ролью  "секретарши":  кое-как
прихлебывал чаек из  гжельской  кружки  и  с  треском  ломал  бараночки,
аккуратно, двумя перстами.
   Под  белы  руки  меня  подхватили   стремительно,   но   жестко:   не
волохнешься.
   Сугубый  дядько  борзо  выскочил  из-за  стола  легонько,   теми   же
пальчиками вынул из кобуры "Макаров" и из-за пояса сзади "беретту".
   - Хороший набор. На уток собрался? Так не сезон еще,  -  произнес  он
голосом автомата: ни  шутки,  ни  сочувствия,  ни-че-го.  Уперся  мне  в
переносицу взглядом: водянистые глазки  под  белесыми  кустиками  бровей
казались  мутными  озерцами  самогона.  -  Не  шали  у  нас,  ладно?   -
посоветовал он напоследок.
   "Близнецы" душевно распахнули передо мной дверцу и  вежливо  кивнули:
сами они явно при разговоре присутствовать не собирались. Последнее, что
я  услышал  перед  тем,  как  звуконепроницаемая   металлическая   дверь
закрылась за мной, был треск очередной разламываемой баранки. А в голове
само собою всплыло из времен босоногого детства:  "То  не  досточки,  то
косточки трещат!"
   - Вот так и бывает, служивый: это гора с горой не сходится, а человек
с человеком - завсегда! - услышал я.
   На  роскошном  кожаном   диване,   чем-то   неуловимым   напоминавшем
излюбленный активной категорией населения "Мерседес-600", сидел господин
Козырь, бежавший вместе  со  мною  некоторое  время  назад  из  здешнего
домзака. Ну да, господин Козырь. Он же  товарищ  Федор.  А  уж  как  его
звать-величать по батюшке - это они не представились. Да и  мы  особливо
на знакомство не напрашивались.
   - Присаживайся, мил чээк, потолкуем. Кофейку налить? - Он  указал  на
кофеварку  -  чудо   ненашенской   техники,   блестевшую   полированными
поверхностями и урчащую, словно гоночная машина перед стартом. - Или  по
старинке чайку погоняешь?
   - Чайку. Но покрепче.
   - Гость в дом - Бог в дом. Сам и похлопочу. Козырь встал, прибавил на
плитке газу, высыпал в китайскую чашку  щедро  заварки,  залил  кипятком
так, что бурлящая вода  скрыла  листья,  прикрыл  положенной  крышечкой,
поставил на стол передо мной:
   - Пусть потомится, и - потреблять можно. Хочешь,  с  сахарцом.  -  Он
кивнул на аккуратно наколотый белоснежный кусковой сахар, потом на блюдо
с нежнейшей семгой:
   - А то с селедочкой.
   Он закурил,  подождал,  как  радушный  хозяин,  пока  я  хлебну  пару
глотков.
   - Вот так, Олег, и пересекаются стежки. Чего опять в наши края?
   - А почему опять? Может, я жил не тужил на соседней улочке?
   - И это может быть. А только колеса у тебя - чужие, это  раз.  Прикид
ты новехонький покупаешь осторожно, но  по  полному  профилю,  это  два.
Знать, готовишься к чему. А кто ты с виду есть, да и делом проверено,  -
Козырь усмехнулся, - я добре  запомнил.  Если  бы  спор  вышел,  то  все
двадцать  прежних  целковых  против  драной  кошки,  что  не   асессором
коллежским корпишь. Но кто со мною спорить  станет?  Никто.  Во-о-от.  -
Козырь помолчал. - Человек ты шебутной и решительный. Может, и киллер. А
зачем нам тут киллер левый? То-то.
   Он встал, прошелся по комнате, налил себе рюмку водки,  выпил  единым
духом.
   - Был бы человечек конторский, - продолжил он, - или от  людей  каких
серьезных  вестник,  чего  бы  тебе  по  нашим  шопам,  прости  Господи,
прихорашиваться?
   Значит, самостоятельно ты банкуешь, как дважды два. Или не прав я?
   Пожимаю плечами.
   - Самому по себе в нашенское времечко и письмоносом выжить трудно.  А
ты ведь не на почте служишь. Я вот так себе думаю: коли уж нас  судьбина
свела снова, уж не  знаю,  Бог  ли  послал  или  чертушка  спроворил,  а
давай-ка сядем и покумекаем, как нам с тобою жить-поживать дальше.
   - А может, как в прошлый раз? Я - своей дорожкой, ты - своей?
   - Того не выйдет. Тогда был я птицей вольной, а сейчас  от  серьезных
московских людей за порядком смотреть приставлен.
   - Вместо Шарика?
   - Вместо него. Вот и разъясни  ты  мне,  Олег  свет  Батькович,  чего
такого в этом городишке медом намазано, а?
   Я подумал и ответил честно:
   - Еще не разобрался.
   - Чего так?
   - Въехал в Покровск часа полтора как. Из этих полутора -  час  одежку
выбирал, а полчаса - как с тобой, дядя Федор, калякаю.
   - А по какому делу въехал, служивый?
   Тут я немного подумал. Но ответил снова честно:
   - По личному.
   Козырь посмурнел.
   - Так у нас с тобой разговора не получится,  -  произнес  он  тихо  и
серьезно.
   - Я хочу по-хорошему,  а  ты,  Олег,  как  дите,  в  словеса  ломаные
играешься. Не получится.
   - Ты скажи, какая вина на мне, боярин?
   - "Вина"? Я не прокурор, ты - не жулик. Но ты, пожалуй, не  осознаешь
одной простой вещи: в этом городе я сейчас хозяин.
   - Вот что, дядя Федор. Я в твое хозяйство не лезу да и в гости к тебе
не напрашивался. Мы, как ты верно заметил, не кенты и не корефаны, но  и
врагами стать не успели. -  Я  сделал  паузу,  спокойно  глядя  в  глаза
хозяину. - Я отвечу на твои вопросы, если ты потрудишься четко и ясно их
сформулировать.
   - А ты не из интеллигентов ли, служивый?
   - Из работяг умственного труда, которых интеллигентами у меня  просто
язык не поворачивается назвать. Итак, я слушаю твой вопрос. Или вопросы.
   - Ну и ладушки. Вот растолкуй ты мне, мил человек Олег, пару  штучек.
Мы встречаемся с тобой в домзаке после очень громкой зачистки  тишайшего
допрежь города Покровска; в изоляторе ты легонечко переправляешь на  тот
свет вполне матерого человечка, мы срываемся с  тобой  в  побег,  ты  по
своим делам отошел, я - по  своим.  Собрались  мы,  грешные,  с  братвой
обмозговать покровское окаянство, и что видим? Результаты какие?  Шарика
убрали, мэр Клюев пропал, полагаю,  догнивает  где-то  безымянно  и  без
почестей, Крот, потрох сучий, что и заварил всю эту кашицу  с  маслицем,
отдал Богу концы во время любовных увеселений! Человечек его.
   Кадет, к нам на мировую пришел вместе со своей шоблой... Мы  покамест
мировую  приняли,  надо  же  в  ситуацию  вникнуть,  стали  снова   дела
налаживать... Но знаешь, отчего саднит мне во всей  этой  катавасии?  Не
могу я  понять,  к  чему  столько  стрельбы  затеяли  и  столько  народу
положили! Все как бы вернулось  на  круги  своя,  и  по  деньгам,  и  по
доходам. К чему все наворачивалось?
   Он посмотрел на меня внимательно, налил себе рюмку  водки,  предложил
мне, я отрицательно покачал головой. Козырь выпил махом,  бросил  в  рот
несколько миндальных орешков, прожевал, закурил сигарету.
   - Это одна сторона луны, - усмехнулся Козырь, продолжил:
   - Вторая. Вчера в город приехала бригада. Но не наша, и вообще не  из
деловых:  приехали  мальчики,  молодые   да   сияющие,   что   новенькие
гривенники!   Прямо   романтики-комсомольцы   времен   моей   отроческой
невинности! И с собой - три саркофага-рефрижератора всякого оборудования
навезли! И тебе сканеры, и тебе самопалы жуткие, и тебе броню на  грудь:
из противотанковой пушчонки не прошибешь. А ни Куликовской,  ни  Курской
битвы в наших тихих палестинах покамест не намечалось. Оробел я, грешен!
Выясняю помалеху, через Москву: дескать, кто прислал людишек и по  каким
делам? Отвечают: людишки банка "Золотой кредит". А банчонка тот на самом
деле гроша медного не стоит, нет за ним ни людей, ни  денег,  разве  что
названье громкое! И если  по  всем  сусекам  поскребется,  на  пару  тех
железяк, что по машинам сложены, не наберет.
   Арсенал такой, да с техникой, почитай, не один мильон  стоит!  Да  не
деревянных!
   Козырь помолчал, глядя куда-то внутрь себя:
   - Ну я сиднем-то сидеть не стал. Приезжие  эти  вокруг  "Точприбора",
аки пчелы вокруг улья, зажужжали; нам в  этой  технике  интереса  покуда
никакого, но тройку людишек я озадачил, чтобы покрутились  да  прикинули
хвост к носу. - Козырь хэкнул в сердцах:
   - Они и докрутились! Пропали напрочь, как не было! И  предполагаю  я,
тож  лежат  уже  где-нибудь   "подснежниками"   на   необозримых   полях
"Точприбора":  там  одного  металлолома  гниет  немерено,  а   человечка
заховать дохлого - вообще без базара. Как в омут.
   Он закурил новую сигарету, окутался клубом дыма:
   - А что власти наши губернские  али  городские?  Сидят  глухо,  тихой
сапой, губернатор, тот по столицам пропадает и дела по зарплатам  решает
- ему ж выбираться вскорости; да и, видать, напугали его здорово-с  дачи
носа не кажет; но притом ни фээсбэшники,  ни  "серые  волки",  ни  менты
поганые  -  никто  задницей   не   шевелит,   прямо-таки   показательное
благолепие, и все тут!
   Одним движением Козырь притушил  бычок,  прищурился,  уперев  в  меня
взгляд:
   - Вот тебе вторая сторона. И - третья, для полной ясности.  Руководит
этими вновь прибывшими человечек  по  прозванию  Ильич.  Еще  его  зовут
Серый. Еще - Шериф.
   По всем отзывам - опаснейший дядько. И  самое  противное,  именно  он
здесь по ранней осени и верховодил!  Что  прикажешь  ожидать?  -  Козырь
вздохнул. - Опечалился я, сам понимаешь,  на  душе  кошки  дикие  стаями
угнездились, и скребут, прощелыги, так, что с водки воротит! А  как  час
тому   выглядываю   в   оконце,   и   что   вижу?   Батюшки-светы!   Мой
корешок-сокамерник  хиляет  походкой  ровной  страной  огромной!  И  под
пиджаком пушчонки хоронятся, одна - за поясом, другая - в сбруе!
   И прибыл-то он в самый цвет, и экипирован - в масть, ну как  мне  его
не  пригласить  поболтать,  по  старой-то   дружбе?   Козырь   вздохнул,
посерьезнел:
   - Вот только, паря, на этой оптимистической ноте  наша  вступительная
увертюра и закончится. Пойми уж и ты меня, коновала. Я здесь лицо,  если
говорить по-вашему, казенное. Перед  братвой  да  сходняком  отвечаю  за
порядок и благолепие.
   А по моему полному разумению, готовится снова в славном Покровске  не
пойми чего.
   Кровь, судя по всему, готовится. Много крови. И вот я беру, опять же,
говоря по-вашему, "языка". Именем Олег свет  Батькович.  Пытаюсь  с  ним
по-хорошему, по дружбе поговорить. А он - "моя твоя не понимает"! Хотя -
русский человек, не  пиковой  масти,  и  такую  горбатую  зале-пуху  мне
вкручивать никакого резону у него нет, окромя  глупости!  Что  я  должен
сделать?   Правильно.   Потрясти   квалифицированно,   с    привлечением
специалистов, и поговорить, с их же помощью, качественно и  вдумчиво.  -
Козырь вздохнул. - Хотя мне бы этого и не хотелось.
   Вот теперь он откинулся на подушки диванчика, широким жестом  хозяина
указал на стол:
   - А ты бы выпил, Оле