из зажигания,  поднялся
в лесок, протянул руку, чтобы помочь барышне подняться.
   Ольга всхлипнула напоследок, посмотрела на меня снизу:
   - Похоже, это твой стиль.
   - Угу. Я - стильный мужчина. Супермен. Секс-символ.
   - Ну да. Сначала извалять даму в  дерьме,  потом  -  протянуть  руку,
чтобы помочь выйти из троллейбуса. Джентльмен.
   - Не без этого.
   К дороге мы спускались как счастливая пара, имевшая среди часов любви
несколько мгновений размолвки.
   - Я сильно разодралась?
   Я промычал нечто нечленораздельное, но  Ольга  и  не  ждала  от  меня
никаких ответов -  устремилась  к  зеркальцу  и  придирчиво  рассмотрела
ранение. Ее жизнерадостности и оптимизму позавидовала бы любая женщина:
   - Пустяк. Ничего не останется. В детстве я так царапалась  по  десять
раз на день. Только нужно промыть.
   Она ловко искупала белоснежный носовой платок в  хорошем  шотландском
виски, замерла, решилась, и одним движением,  зажмурившись,  провела  по
царапине.
   Заголосила тоненько:
   - А-а-а-а-а...
   Я не вмешивался.. Чтобы не стать виноватым в чем-нибудь еще.
   - Ну что стал? Подул бы, что ли! Щиплет!
   Вот теперь мы точно стали похожи на счастливую семейную пару, идиллия
просто: голубка, побитая, поцарапанная,  но  не  побежденная,  позволяет
своему голубку промыть рану чистым шотландским виски хорошей выдержки  -
четырехмесячная учительская зарплата, между прочим, в одном флаконе! И -
дуть, дуть, дуть, вспоминая времена давние, когда такой вот примитивный,
но  действенный  трюк   применила   при   лишении   меня   девственности
соученица-старшеклассница, взявшаяся  натаскивать  меня,  двоечника,  по
иноземному языку: "Ой, соринка в глаз попала,  посмотри!"  -  расчетливо
при этом став напротив оконца, чтобы  свет  пронизывал  легкое  платьице
насквозь; ресницы прикрыты, губы полуоткрыты, один  локон  чуть  сбился,
дыхание чуть неровно... Лицо, ждущее поцелуев, тело трепетное, готовое к
самым нескромным ласкам...
   Тогда я не  устоял.  Теперь  -  дую  с  постоянством  и  спокойствием
хорошего импортного кондиционера. Но настойчиво.  М-да.  "Где  вы,  годы
молодые, где вы, сини васильки..."
   После оздоровительной процедуры  Ольга  приняла,  уже  для  душевного
равновесия, означенного напитка прямо из горлышка, выдохнула, уселась  в
машину на сиденье пассажира:
   - Ну и что теперь будем делать? Ответ у меня был готов:
   - Наслаждаться жизнью.
   - Ты хоть понимаешь, что ты меня сжег? Спалил к чертовой бабушке? Как
кусок картона под ацетиленовой горелкой, разом! Чего не  сделали  бывшие
соратнички  братца,  то  сотворил  ты  в   минуту   приступа   неуемного
суперменства!  На  тебя  что,  нападал  кто-нибудь?  Нет,  ему  характер
показать надо: одному - бамс, другому - хрясь, и  вот  уже  я  в  родном
городе - персона нон-грата, и пожалеть и вызволить меня, бедную девушку,
некому!
   - Вали на серого, серый все стерпит!
   - Что?
   - Если будут претензии,  скажешь:  нехороший  дядько  захватил  тебя,
убогую  и  доверчивую,  вместе  с  машиной,  разумеется,  изнасиловал  в
извращенной форме и влек по испорченности натуры на  природу  продолжать
маньяческое  дельце   оставшимися   тридцатью   способами,   еще   более
извращенными. Где и намеревался бросить со следами сексуального  насилия
на лице.
   - Чего ты несешь? А почему я тогда не орала как резаная вблизи родной
милиции с автоматами?
   - Во-первых, скажешь: подонок был образованный, даже  интеллигентный,
напичкал транквилизаторами по маковку, вот и функционировала  как  кукла
Барби с подсевшими батарейками. Сиречь неадекватно  оценивая  окружающую
действительность.
   А во-вторых, боялась, и, как выяснилось, не  зря:  только  собрала  в
кулак волю и возжелала взреветь белугой над округой, означенный  маньяк,
насильник и террорист-махинатор положил всех  правоохранников  рядочком,
мордой вниз, и убыл.
   - Складно врешь. И язык  подвешен,  и  рукам  волю  даешь  влегкую...
Особливо в смысле  по  мордам  прописать.  Не  мужчинка  -  Джеймс  Бонд
какой-то.
   - Бонда в наших реалиях пристрелили бы  давно,  как  вальдшнепа,  да,
нафаршировав,  поджарили  и  схарчили.  Схрумкали  со   всем   шпиенским
оборудованием, не поперхнувшись.
   - Олег, а ты, часом, не шпион?
   -  Угу.  Сенегальский.  И  прибыл  в  Покровск  выяснить   технологию
изготовления сосулек из дистиллированной  коровьей  мочи:  при  кариесе,
бают, крепко помогает.
   - Шуточки-прибауточки. Ты мне ответь серьезно на один вопрос: кто  ты
такой?
   И почему сорвался  на  мирных  гаишников,  как  Рембо  на  косоглазых
вьетнамцев? И брось свои отговорочки: грех попутал... Он  многих  путал,
но  они  не  стреляют  навскидку  в  тесных  квартирках  с  убийственным
результатом и не вяжут четверых вооруженных служивых играючи,  за  сорок
секунд... Терминатор просто!
   - Да не Рембо я и не Терминатор никакой! - В сердцах хлопаю  себя  по
здоровой ляжке. - Какой-то сопляк влегкую пропорол мне пикой ногу, ты  -
сшибла на машине, словно тупое полено в кегельбане, ночной патруль гонял
по дворам, как шелудивого  койота...  Это  и  есть  заслуженное  счастье
супермена?
   - Олег, ты Орлова читал? "Альтиста Данилова"?
   - Это про демонов, что ли?
   - Про них. Помнишь, некий домовой с Даниловым там в шахматы резался?
   - Смутно.
   - Так вот, у меня  порой  возникает  впечатление,  что  ты  намеренно
играешь на уровне домового, хотя  можешь  играть  и  на  уровне  демона.
Просто пока команды не было. Или - боишься, как это у вас  называется...
рассекречивания?
   - "Рассекречивания" чего?
   - Ну, мало ли... Олег, я обещала не лезть в твои дела?
   - Ага. И слова не сдержала.
   - Да? Ух ты какой деликатный, елка с палкой! Ты хоть  понимаешь,  что
спалил меня по самые уши! Ладно машина: оформлена она через пятые  руки,
менты замучаются владельца устанавливать... А вот  водительское  у  меня
подлинное, сержантик его рассмотрел добре, со всем тщанием,  будь  спок!
Сейчас эта молодежь оклемается, и ко мне на квартирку поедет  наряд,  ты
понял?! И что они там обнаружат? Полдюжины теплых  трупов?  Или  бригаду
гробовщиков, бодрых и румяных, как юные  пионеры,  вывозящих  эти  самые
трупы  под  видом  металлолома?  Куда  денут  побитую  девушку,   сестру
предпринимателя с темным прошлым  и  неясным  настоящим?  В  камеру!  Ты
знаешь, я парашу никогда не нюхала и  не  хочу,  понял?  Особенно  после
вчерашнего, когда все в городе полетело  вверх  тормашками  и  влево  по
резьбе! Но сейчас... Знаешь, что я сделаю сейчас?  Доеду  до  ближайшего
телефона, позвоню куда следует и - отдам себя в руки правосудия, понял?!
В конце концов, сторона я потерпевшая! Дай сигарету!
   Подаю ей пачку, чиркаю  кремнем  зажигалки.  Похоже,  тайфун  прошел.
Остались пусть не мелкие, но волны. Ольга - барышня решительная,  но  не
настолько, чтобы пойти и сдаться властям, будучи даже самой  потерпевшей
из терпил. Не в Америке живем, у нас добровольно в камеру  пойдет  разве
только совсем обезумевший псих с  тяжкими  мазохистскимй  наклонностями;
все всегда помнят, что эта самая камера отпирается лишь с одной стороны,
с внешней, а уж ключик... В том,  что  он  завсегда  может  оказаться  у
персоны, далекой от идеала во всех отношениях, и говорить не приходится!
   Поэтому мы мирно сидим и покуриваем. Молча. За  это  время  мимо  нас
прокандыбали две автоцистерны,  фура,  три  легковушки  отечественные  и
"фольксваген" иноземный, но  откатавший  свой  срок  по  дорогам  милого
сердцу  фатерлянда  до  полного  морального  устарения  еще   до   нашей
перестройки. Барышня одним движением пальцев выщелкнула бычок за оконце,
повернулась ко мне:
   - Интересно, почему нас не преследуют? Ладно, рацию ты расколошматил,
палку забрал,  но  стопорнуть  любую  машину  менту  -  как  два  пальца
обмочить. Хотя бы ту же фуру дальнобойщиков.
   Ага. Ольга начала соображать в  хорошем  темпе  и  вполне  приемлемом
направлении. Пора придавать этому направлению азимут.
   - Милая барышня, ты зачем меня подобрала на дороге?
   - Как это - зачем? Что, нужно было бросить?
   - Во-о-от. Значит, из человеколюбия. Впрочем, какого именно  человека
ты любишь: "простого советского", волею злой  судьбы-индейки  брошенного
под колеса твоей иномарки, или сидевшего за рулем в тот злополучный  миг
- от этого суть дела не меняется. Быть доброй самаритянкой -  это  крест
длительного ношения.
   Взялся  -  пыхти.  Помнишь,  как  в  Писании?  Самаритянин   подобрал
человека, омыл раны, доставил  в  гостиницу  и  заплатил  вперед,  чтобы
заботились,  кормили,  поили,  ни  в  чем  не  отказывали   до   полного
выздоровления...
   - Что ты плетешь?!
   - И это было эгоистично с его стороны. И не учитывало реалий. А  что,
если как только добрый самаритянский купчик с предельно чистой  совестью
отъедет, этот ханыга, хозяин отеля, просто-напросто выбросит несчастного
раненого умирать в поле? Мораль: добро должно быть не только  конкретно,
но и доведено до логического финала.
   - До какого?
   - До счастливого. Трагедии мне нравятся  куда  меньше  комедий.  Хотя
трагедии  почему-то  считаются  великими  произведениями,  а  комедии  -
обыкновенной развлекухой. Не так?
   - Олег, чем ты занят?
   - Заговариваю тебе зубы. Ты успокоилась?
   -  Ха!  Он  зубы  мне  заговаривает!  И  о   безмятежности   душевной
беспокоится. Ха!
   - Ольга взяла бутылку и приложилась на этот раз вполне  основательно.
Босоногое детство сказывалось. - Знаешь, чего я боюсь?
   - Злого сифилиса?
   -  Собственного   легкомыслия.   Наверное,   я   крайние   года   два
действительно слишком хорошо жила. А потому... Вот, подобрала  на  улице
мужика, привезла в дом...  А  он  за  неполные  сутки  знакомства  успел
навалять гору трупов...
   - Это была самооборона...
   - Набить морды ментам при исполнении, а я... Я не знаю не только  кто
ты такой  и  откуда,  я  даже  твоей  фамилии  не  знаю!  Нет,  я  точно
ненормальная. Знаешь почему?  Серега  с  батяней,  матерью  и  бабкой  в
Покровске жил, а я, считай, до семи лет у материной мамы, бабушки  Дуси,
в деревне. И потом только и страдала, как туда, на  волю  и  свободу,  в
поля, вырваться. И когда уже Серега деловым заделался, мне все  было  по
фигу! Да и... Неудачное замужество... даже два. Такие  дела.  Ладно.  Ты
меня убивать ведь не станешь?
   - Не-а.
   - И утюгом каленым по нежным персям водить не будешь?
   - Зачем мне?
   - Все так говорят. Все-таки, по-моему, ты не бандит. Бандит  не  стал
бы ментов щадить. - Она задумалась, закурила сигарету. - Но  и  ты  меня
потом под статью не подставляй, ладно? Как  задание  свое  выполнишь.  -
Ольга замолчала, глядя в одну точку.
   - Я что, похож на мента?
   - Вот на мента как раз не похож. Слишком раздолбаистый. Но  и  деньги
на тебя особого впечатления не производят.  Значит,  ты  "сосед".  Таких
полудурков даже в ФСБ остались считанные единицы. Но, наверное, есть.
   - Я что, действительно...
   - Прекрати, Олег! Ладно, там, в квартире, мне не до того было, а  вот
когда ты ментов валял... Это -  жесткая  рукопашка,  никакой  не  стиль,
каким в спортзалах учат. Это первое. Второе: ты не здешний.
   - Но это еще...
   - Погоди. Третье и главное. У тебя в лице какая-то отрешенка.
   - Да?
   - Словно ты получил важное задание и с  тем  -  отпущен  в  свободный
вылет.
   Задачу свою ты готов выполнить, невзирая на лица  и  ранги  тех,  кто
будет тебе противостоять.
   - Тебе бы романы писать.
   - Вот-вот. Олег, мне тридцать один год скоро, но вот что я думаю... Я
умная и проницательная баба, ты не подумай, что хвалюсь, так и есть.  Но
порой поступаю так, что...  Вот  с  теми  же  Серегиными  "сослуживцами"
лопухнулась, как девка сопливая... Зачем вообще в квартиру пускала?
   - Не переживай. С каждым может случиться.
   -  Глупого  бабьего  у  меня  еще  выше  крыши,  вот  что.  И   самое
противное...
   Расставаться с этим вовсе не хочется. Ладно, не обращай  внимания  на
болтовню пьяной женщины. Садись за руль.
   Мы поменялись местами.
   - Только не думай, что я тебя  из  чистой  бабьей  дури  буду  теперь
прятать.
   Все ж мужик, какая-никакая, а защита. И  пистолетом  ты  пользуешься,
как стоматолог - отечественной  бормашиной:  такие  дырки  крутишь,  что
никакой пломбой не закроешь. -  Она  вздохнула.  -  А  на  своих  теперь
надежды мало. - Помолчала, задумавшись о своем, женском, добавила:
   - Да и не особая я стерва, а? Просто жизнь такая.
   Я пожал плечами. Спросил:
   - Далеко едем?
   Ольга отхлебнула из бутылки:
   - В пампасы. Налаживать тихую жизнь на  лоне  природы.  Пока  все  не
уляжется.
   Синоптики обещали солнечное бабье лето. И сухую осень.
   - Я в ваших пригородах не вполне. И  где  у  вас  пампасы,  а  где  -
прерии, не сильно соображаю.
   - Вперед, ковбой. Когда поворачивать, я скажу. А пока - вперед.

Глава 41

   Лучшего  места  для  подполья  не  пожелал  бы   и   вождь   мирового
пролетариата.
   Река Лужа неспешно струила покойные воды, начинающие  желтеть  листки
на березках чуть подрагивали под порывами ветерка, редкие из них  падали
на уже холодную прибрежную рябь воды и то замирали, то кружились,  будто
исполняя  вековечный  танец  ежегодного  увядания.  И  этот  танец   был
прекрасен, как солнечный закат.
   Возможно,   природа   задумала   все   именно   так:   торжественный,
мистический, величественный и неразгаданный апофеоз заката как переход к
новому дню... Почему  же  тогда  старость  и  кончина  человеческая  так
уродлива, унизительна, почему так мало в них от достоинства вечности?..
   Обустроились мы не в  шалаше.  Окрестности  тихого  райцентрика  были
облюбованы новыми русскими средней руки из столицы и застроены дачами  в
старокупеческом стиле и без игривых претензий сильных мира сего, взявших
моду  городить  под  самой  Москвой  диковатые  строения,  состоящие  из
бесчисленных башен и полуметровых стен красного  кирпича,  по  мрачности
напоминающих замки-казематы  средневековых  воителей,  а  по  надежности
постройки  -  кронштадтские  капониры  времен  царя-батюшки   Александра
Третьего. Этакие кремли  в  миниатюре.  Если  это  не  мания  величия  в
сочетании с манией преследования, то что?
   Добротные и богатые дома москвичей мирно соседствовали с  обиталищами
покровского истеблишмента и местных богатеев. А  значит,  никакие  новые
морды в этом вовсю дачном райцентрике не покажутся неуместными, ибо  все
здесь - приезжие-отдыхающие, а значит, свои. Бандиты на передыхе от  дел
не  праведных,   банковские   клерки   и   чиновники   среднего   звена,
хорьки-стряпчие средней руки, окружной и отставной генералитет и прочее,
прочее, прочее. Короче, равенство, братство, счастье. Как и мечталось.
   Двухэтажный кирпичный домик, во двор  которого  мы  зарулили  (ворота
барышня Ольга отперла своим ключом), был построен на старинном  каменном
же  фундаменте  апартамента  какого-то  зажиточного  купчины;  вокруг  -
запущенный сад, окруженный добротным забором; поговорку "Мой дом  -  моя
крепость" дача оправдывала вполне.
   Впрочем, витые каленые решетки на  окнах  отнюдь  не  были  атрибутом
крепости: времечко такое; главное, все здесь было свое: свое  отопление,
своя скважина, свой водонагрев, ну и, разумеется,  налицо  все  прелести
"ненавязчивого сельского быта": камин, душ, джакузи, бильярдная,  сауна,
два туалета, мини-кинотеатр.
   Красиво жить не запретишь, a роскошно - не прикажешь.
   Приметную "бээмвуху" загнали в глухой гаражик во дворе; потом барышня
Ольга отзвонила хозяйке дачки и получила полное добро для  проживания  в
оной на неограниченное время с сердешным другом. Со мной то есть.
   - Ух. -  Ольга  откинулась  в  мягком  удобном  кресле,  зажмурилась,
выдохнула:
   - Хорошо. Будем считать, мы в отпуске.
   -  Будем,  -  вяло  согласился  я.  Признаться,  чувствовал  я   себя
прескверно: раненую ногу жгло, а меня колотил нешуточный  озноб.  Видно,
температурка. Которую я переношу  без  малейшей  приязни.  Есть  уникумы
способные при тридцати  девяти  бодро  шагать  на  работу,  лишь  бы  не
таскаться в поликлинику; меня же при тридцати восьми начинает натурально
болтать, а при тридцати девяти с копейками  -  швырять  на  стенки,  как
обожравшегося клофелина доходягу.
   Ольга мое состояние заметила:
   - А тебе, Олег, давно пора в коечку. Баиньки. И выпей что-нибудь. Бар
здесь богатый.
   До бара я доковылял уже кое-как. Выбрал джин.
   - Тебе что?
   - Коньяк. В большой бокал. Признайся, я и сама  устала,  как  мерзлая
ворона.
   И от сегодняшнего, и вообще. Сейчас напьюсь в  зюзю.  Да  и  тебе  не
помешает.
   Вполне может быть. Озноб бывает и нервный.  А  последнюю  пару  суток
безоблачной не назовешь. Подобные стрессы без последствий  не  переносит
никто.
   Организму  нужно  время,  чтобы  восстанавливаться.  Иначе  -   тоска
задавит. От бездомности, от  безнадежности  ситуации,  от  полной  своей
беспомощности...
   Стоп. Хватит  гундеть.  От  кажущейся  беспомощности,  ты  понял?  От
кажущейся!
   Тем  более,  если  верить  всяким  теориям,  например   вероятностей,
количество мелких неприятностей отнюдь не  должно  превращаться  в  одну
большую пакость, наоборот: стоит  ждать  удачи.  Крупной.  Или  -  очень
крупной. По крайней мере, в это  верить  мне  гораздо  приятнее,  чем  в
обратное. Другое дело, люди способны проглядеть  любой  подарок  судьбы.
Даже такой, как алмаз со страусиное яйцо.  И  не  мудрено:  неограненные
алмазы похожи на грязноватое битое стекло. А мы все хотим блеска.
   Много и сразу.
   - Что-то ты угрюм. Сидим вдвоем, и каждый пьет в одиночестве.  Прямой
путь к алкоголизму. Этак сопьемся, а?
   - Не успеем.
   - Иди-ка все же баиньки. Спальни на втором этаже. Выбирай любую.
   Я только кивнул. Поднялся  на  второй,  прихватив  с  собой  бутылку,
постоял под горячим  душем,  заглотнул  пригоршню  прописанных  Катковым
таблеток, запил джином.
   Посидел, закутавшись в полотенце. Услышал шум воды в душевой:  Ольга.
Чуть смущаясь, чувствуя себя жуликом, спустился вниз,  вытащил  из  бара
бутылку водки, налил стакан доверху и - выпил единым духом. Перебил вкус
водки мускатным орешком и вернулся в спальню.
   Опьянения по-прежнему не было. Зато была усталость. Она пришла вдруг,
сразу, навалилась на веки тяжелым ватным комом, я забрался  под  одеяло,
блаженно растянулся, заворачиваясь в него, как куколка  в  кокон,  сунул
руку под подушку и - уснул. Уже  какие-то  предсонные  грезы  неслись  в
воображении, а я вспомнил, что не почистил и не перезарядил оружие, да и
вообще пистолет остался лежать на столике, лучше бы под  подушкой...  Но
мысли эти плыли уже вяло, их словно заливала  вода:  теплый,  струящийся
водопад,  под  которым  стояла,  зажмурившись,  обнаженная   девчонка...
Откуда-то лилась музыка, девчонка двигалась ей в такт, выгибалась плавно
и бесстыдно, зная, что я наблюдаю за ней... Потом  мы  оказались  рядом,
она опустилась на колени, и я почувствовал ее губы... Я словно  летел  в
невесомых воздушных струях, наполненных  мерцающими  теплыми  каплями...
Мир взорвался, дыхание перехватило, я застонал и - открыл глаза.
   Первое, что увидел, был украшенный нарочито  грубоватыми  деревянными
перекрытиями потолок спальни. И еще - я ощущал полное облегчение, словно
приснившееся свидание произошло наяву. Скользнул  взглядом  вниз.  Ольга
откровенно издевательски улыбалась:
   - Ну да. Мужчинку изнасиловали во сне. Да еще в извращенной форме.  -
Она сделала круглые глаза. - Или ты недоволен?
   - Да как-то это...
   - Ну да. Сон - не явь. Много лучше. Так что ж  тебе  снилось?  Мне-то
всю ночь - кошмары: то потоп, то пожар, то наводнение. Чуть свет  лежала
уже без сна и пялилась в потолок. Потом собралась с духом, сварила чашку
кофе на скорую руку, забралась в душ. А из твоей спальни услышала стоны;
ну, думаю, мается молодой человек жутью. Заглянула. Из чистого девичьего
л