ишенец?
   Растерянность Юрия Евгеньевича вдруг превратилась почти в панику, а в
голову  лезло  допотопное  ругательство:  это  ж  хунвейбины   какие-то!
Сюрреализм происходящего подчеркивался тем, что за  слегка  тонированным
стеклом авто все оставалось мирно и буднично: и двор  элитного  дома,  и
блестящие  под  утренним  солнцем  стекла  в  окнах  верхних   этажей...
Казалось, сейчас кто-то выйдет из подъезда, и вся эта странная,  похожая
на затянувшийся дурной сон ситуация разом прекратится...
   Но ситуация если и изменилась, то только в самую неприятную  сторону:
на водительское сиденье влез мелкий, обозрел убранство салона, выдохнул:
   - Клевая тачка, а, Колян? Покатаемся?
   Колян пожал плечами, чувствительно ткнул Юрия  Евгеньевича  в  бок  и
снова икнул:
   - Ты чего уши макаронами  свернул,  конь  педальный?  Водяра  у  тебя
имеется в этой колымаге?
   -  Послушайте,  ребята...  -  быстро  заговорил  Клюев.  -  Я  -  мэр
Покровска...
   - Да иди ты! - искренне удивился Колян, проблеял тоненько:
   - Мэ-э-эр...
   Слышь, Эдя, ты с мэрами когда-нибудь квасил? - спросил он напарника.
   - Я понимаю, у вас головы трещат после вчерашнего...  -  Клюев  ловко
слазил во внутренний карман, вынул бумажник, оттуда  -  сотенную,  подал
Коляну:
   - На опохмелку этого должно хватить.
   - Ну, мля... - протянул озадаченный Колян. Взял бумажку, посмотрел на
свет.
   - Настоящая... - Поднял на  "отца  города"  не  замутненный  излишним
интеллектом взгляд, спросил:
   - Так ты, значится, и есть Клюв?
   Мэра передернуло. Он знал, что в  городе  его  часто  так  и  кличут,
Клювом, добавляя немудреное присловье: "Курочка  по  зернышку  клюет,  а
весь двор засирает".
   Вспышка ярости накатила сама собой; за  свои  сорок  три  года  Клюев
прошел все же немаленький путь "от сперматозоида до маршала", ну,  пусть
не до маршала, но чин у него - генеральский! И если уж говорить  здраво,
в последнее время положение его было  таково,  что,  стоило  ему  только
мигнуть, любой человечек, создававший ему проблемы, исчезал навсегда  не
только из его жизни, но и  из  жизни  вообще.  Позволить  сейчас,  чтобы
какая-то задрюченная шпана...
   Глаза сузились в жестком прищуре, уголки губ опустились.
   - Вот что, ре-бя-та. Выметайтесь отсюда мигом. У вас есть минута. Или
у вас появятся такие трудности... Работяга Колян отстранился озадаченно:
   - Во как запел, слуга народный? Грозисся? Да место твое у параши,  ты
уразумел, Плюев? - Колян осклабился, изо рта его стекла густая  слюна  -
прямо на отутюженную брючину городского "головы".
   Юрий Евгеньевич отпрянул, схватился за  ручку  дверцы,  рванул,  и  -
голова от  короткого,  резкого  удара  поплыла  куда-то  в  непроглядную
темень...
   Малорослый напарник Коляна спокойно спросил:
   - Ну что?
   - Угомонился, - констатировал тот.
   - Поехали?
   - Ага.
   -  А  что  с  этим  делать?  -  Малорослый  кивнул  на  продолжающего
"отдыхать"
   Витька.
   - Эдичка, да как обычно, - пожал плечами  Колян.  Напарник  понятливо
кивнул, наклонился к лежачему. Движение его маленьких рук было скорым  и
непринужденным: голова Витька вывернулась куда-то вбок и назад, в шейных
позвонках что-то явственно хрустнуло, и водила  затих  навсегда.  Эдичка
заботливо  отодвинул  его  от  авто,  прикрыл  труп  своей  замусоленной
штормовкой, сел  за  руль,  хлопнул  дверцей,  запустил  стартер.  Ловко
развернул машину, вышел, открыл багажник. Вдвоем с Коляном они забросили
туда труп незадачливого Витька, вернулись в салон.
   - Ну что, с ветерком? - осведомился Эдик.
   - Валяй. Эту тачку вертухаи не стопорят.
   - Поехали! - Колян вынул из внутреннего кармана потертого  пиджачишка
дорогой мобильник, набрал несколько цифр, произнес:
   - Товар упакован.
   ...Юрий  Евгеньевич  очнулся   минут   через   тридцать.   Недоуменно
огляделся,  повернулся  неловко,  охнул,  почувствовав  острую  боль   в
селезенке. Рядом с ним сидел  тот  самый  Колян,  невозмутимо  покуривая
дорогую сигарету с золотым ободком.
   Машина неслась по шоссе, вокруг стеной стоял бор, все посты ГАИ давно
миновали... В таком случае...
   На душе у Юрия Евгеньевича стало слезливо и мерзко.  Но  терять  лицо
было нельзя - эти ребята вовсе не шпана, а это означало, что...
   Клюев закаменел лицом, проговорил тихо:
   - Похоже, у меня неприятности...
   - Ты даже не представляешь себе, какие, - спокойно подтвердил Колян.
   И тут Юрию Евгеньевичу  стало  по-настоящему  страшно.  В  голове  не
осталось ни единой мысли, только одно слово зудело в мозгу  назойливо  и
монотонно, будто навозная муха в душной комнате: "Влетел".

Глава 4

   Вахтанг  Шарикошвили  облысел  к  двадцати  пяти.  К  пятидесяти   он
обзавелся массивным  животом,  густыми  усами  и  добродушными  манерами
преуспевающего    бизнесмена    из    грузинских    князей,    радушного
меценатствующего хлебосола и балагура.  Таким  его  и  знала  покровская
интеллигенция и творческая богема:
   Вахтанг Шалвович любил устроить в загородном особнячке  увеселения  с
участием всяческих  местных  знаменитостей,  которых  за  глаза  называл
обидным русским словом "хлебалово", но притом собирал с регулярностью на
сходки, на которых сии высокообразованные  и  жутко  высокомерные  особи
предавались дармовой выпивке, обжорству  и  всяким  непотребствам  вроде
группового  и  неразборчивополого   совокупления.   Вахтангу   Шалвовичу
доставляло несказанное удовлетворение видеть  всякий  раз  подтверждение
собственным умозаключениям:  людишки  -  существа  жадные,  недалекие  и
сластолюбивые, а людишки с образованием - еще  и  непомерно  склочные  и
сволочные; приятно было раз за разом видеть, как бархатистый лоск  умных
слов и незнакомых ему понятий слетает с этой своры луковой шелухой,  как
превращаются они в одночасье в тех,  кем  являются  в  действительности:
похотливых и грязных животных. У "хозяина" эти интеллектуалы  заняли  бы
как раз то место, какое им положено по его понятиям: у параши.
   Сам же Вахтанг Шалвович был человеком авторитетным: занимал должность
"смотрящего" по Покровску и в среде других крутых и уважаемых людей  был
известен под погонялом Шарик. То, что было  в  кликухе  что-то  собачье,
никогда не  приходило  на  ум  ни  самому  Вахтангу  Шалвовичу,  ни  его
коллегам: погоняла прилипали ко  всем  в  возрасте  молодом,  по  первым
ходкам, и нередко были, как у первоклассников, производными от  фамилий:
Фадей,  Жук,   Роман-маленький.   Простота   или   даже   уменьшительная
ласкательность кликух никого не обманывала, да  и,  по  правде  сказать,
произносились они теперь реденько, в запале базара. Именовать друг друга
господа привыкли по имени-отчеству.
   По-русски Вахтанг Шалвович говорил абсолютно чисто,  на  исторической
родине, где-то под Тбилисо, побывал впервые уже в позднем  отрочестве  и
грузинский акцент "включал", только когда  произносил  тосты  или  желал
понравиться дамам: Бог знает  почему,  но  настоящий  грузинский  акцент
весьма  волнует  хорошеньких  женщин,  особенно   блондинок;   а   когда
комплимент, приправленный этим самым  акцентом,  звучит  из  уст  хорошо
одетого благообразного джентльмена с благородной серебристой сединой  на
висках,   а   не    от    газетно-хрестоматийного    "лица    кавказской
национальности", устоять перед ним решительно невозможно.
   Вахтанг  Шалвович  умел  и  любил  ухаживать  за  женщинами,  но,   к
сожалению, женщин, за которыми стоило ухаживать, становилось все меньше.
   В  это  утро  Вахтанг  Шалвович  проснулся  в   самом   распрекрасном
расположении духа. Он был не стар, богат, у него была  добрая  преданная
жена, его дочь училась в Англии, а что до дел... Дела  были  поставлены,
отлажены хорошо и здраво,  и  никаких  неожиданностей,  кроме  приятных,
Шарикошвили в ближайшем и дальнем будущем не ждал.
   Вахтанг Шалвович вынул из коробки толстую сигару,  аккуратно  обрезал
кончик, прикурил, чиркнув длинной спичкой,  выпустил  невесомую  струйку
ароматного голубоватого дыма. Оглядел комнату и остался  доволен,  очень
доволен. Он любил роскошь. И мог себе ее позволить.
   Вчера он выпил несколько больше, чем нужно. Не беда. Вахтанг Шалвович
знал, что нужно,  чтобы  избавиться  от  всех  последствий  похмелья.  И
конечно, это не баня. Он поднял трубку телефона и тихо сказал  несколько
слов по-грузински. Потом прикрыл глаза и выпустил струйку дыма. Ожидание
было слегка волнующим и приятным.
   Дверь открылась неслышно. Вахтанг Шалвович лежал, не открывая глаз.
   Послышалось перешептывание, смех... Потом  с  него  легонько  стянули
одеяло, он почувствовал  запах  шампуня,  легких  духов,  мокрые  волосы
защекотали низ живота...
   И вот  два  язычка  и  две  пары  губ  прилежно  начали  ласкать  его
восставшую плоть...
   Мужчина открыл глаза. Две девочки,  лет  тринадцати  -  четырнадцати,
увлеченно занимались делом, он видел их шеи и затылки в мокрых  завитках
волос. Одна, почувствовав его взгляд, подняла глаза,  спросила,  облизав
губы:
   - Мы правильно все делаем?
   Вахтанг кивнул. Девочки стали стараться  с  новой  энергией.  Мужчина
почувствовал легкую испарину, с трудом удержал семя,  похлопал  одну  из
малолеток по щеке; она встала,  аккуратно,  двумя  пальчиками,  намазала
мужскую гордость Вахтанга  Шалвовича  специальным  гелем,  забралась  на
постель и опустилась  на  его  "прибор".  Он  прикрыл  глаза,  подождал,
привыкая к ритму и  чувствуя  язычок  другой  у  самого  корня...  Одним
движением сбросил девчонку, притиснул грудью к кровати  и  вошел  в  нее
сзади. Пацанка вскрикнула, зацеплялась  ноготками  за  простыни,  но  он
только оскалился, двигаясь часто  и  жестко...  Девочка  вскрикивала  от
боли, и это еще больше возбуждало мужчину... Он крепко сдавил ее тело  и
почувствовал, как всего его потрясла судорога  наслаждения...  Отшвырнув
девчонку, он упал на спину и прикрыл глаза, ощущая, как нежные  пальчики
и язычок второй подружки продлевают удовольствие...
   Потом его прикрыли одеялом, дверь так же неслышно  закрылась,  и  все
стихло.
   Он лежал  опустошенный  и  удовлетворенный,  чувствуя,  как  приятная
полудрема, полная грез, окутывает сознание...
   Никаким грешником себя Вахтанг Шалвович  не  считал.  Вернее,  в  чем
угодно, но только не в этом... Малолеток  ему  доставляли  не  с  курсов
кройки и шитья, математических олимпиад или конкурсов юных  скрипачек  -
юные путанки в  немереном  количестве  тусовались  рядом  со  знаменитой
городской дискотекой под простонародным  названием  "Подсолнух":  помимо
зала для "скачек", там еще был выстроен круглый зал, похожий на  шапито;
новый русский владелец по фамилии Файнберг для красы покрыл  зал  модной
ныне черепицей, но почему-то  буро-желтого  цвета;  с  его  легкой  руки
развлекательный комплекс, включавший  кинотеатр  с  тремя  залами,  ныне
используемыми как магазины мебели, несколько баров, ресторан и тот самый
дискоклуб, и получил нежное имя  "Подсолнух".  А  тусовавшихся  при  нем
девиц стали именовать сначала "подсолнушки", а потом - короче и  точнее:
"лушки". Ну а то, что комплекс на самом деле курирует калединская братва
из стольного града Москвы в его, Шарика, лице, знать никому  было  и  не
нужно. А те, кто знали, благоразумно помалкивали, имея свой профит и  не
желая лишних приключений на мягкое место.
   Признаться,  Вахтанг  Шалвович   откровенными   шалавами   брезговал;
подсолнуховые  шмаровозы  отбирали  ему  кисок  самых  что  ни  на  есть
начинающих,  с  пылу  с  жару,  прямо  от  интернатских  парт;  девчушек
проверяли на возможные заболевания и наставляли на "путь истины":  ни  к
"Подсолнуху", ни к иным злачным местам Покровска на пушечный выстрел  не
приближаться и вести себя паиньками, дожидаясь звонка.  Заработанные  же
деньги тем или иным путем подкидывались их родителям, а если те  навовсе
озверели от пьянки, то опекунам  из  тетушек,  бабушек,  золовок  -  как
правило, даже в самой забубенной семье находилась такая старая дева, для
которой возиться с девчонкой было необременительно...  Как  результат  -
девушки подкармливались, одевались  и,  самое  главное,  избавлялись  от
опасности стать "подсаженными шлюшками"; посещение же особняка  Вахтанга
Шалвовича воспринимали кто - как не очень обременительную работу, кто  -
как не  лишенное  интереса  развлечение;  Шарикошвили  же  было  приятно
считать, что он не использует паданок, а заботится о них. Самое смешное,
в этом была своя правда: по крайней мере, за здоровьем  лолиток  следили
очень даже тщательно.
   Впрочем, Вахтанг Шалвович за громадьем  планов  и  важностью  дел  не
особенно  задавался  вопросом,  куда   деваются   наскучившие   или   не
заинтересовавшие его малолетки. А они, как водится, часто  переходили  с
рук на руки к браткам  рангом  пожиже,  потом  -  еще  пожиже,  пока  не
становились  самыми  обычными  потаскухами  при  "котах":  одутловатыми,
обтруханными и обколотыми... И если бы Вахтангу Шалвовичу  сказали,  что
так оно и бывало, он скорее всего  философично  отнес  бы  это  на  счет
незадавшейся генной  программы  от  родителей-выпивох:  в  навозе  можно
вырастить розу, но сделать ее из навоза никак нельзя. Да и... Да и рынок
наркотиков по Покровску контролировал он же, Шарик.
   ...Вахтанг Шалвович придремывал в  сладкой  истоме.  Всего-то  ничего
нужно - подремать после хорошенького секса; и сон, порою уже неверный  и
муторный в его  возрасте,  бывало,  не  приносил  отдыха,  а  такая  вот
истомная дремота, пусть и очень краткая, приносила такой покой, отдых  и
облегчение, словно он проспал здоровым юношеским сном часов двадцать.
   Чувство опасности было неожиданным и острым, как  игла.  Надпочечники
выбросили в одно мгновение в кровь столько адреналина, словно лежащий на
кровати кавказец рванул стометровку. Только что он видел  чистую  горную
речку и женщину, набирающую кувшин, и вдруг словно грозовая  туча  разом
закрыла полнеба, и испепеляющая молния блеснула ярко и остро,  как  жало
стилета...
   Вахтанг даже не заметил, как в руке его оказался пистолет и  как  сам
он застыл за портьерой у  двери,  стараясь  слиться  со  стеной.  Сердце
билось, как  мышка  в  руке  конкистадора.  Мужчина  вполвздоха  перевел
дыхание. Там, за затворенной дверью,  ничего  не  происходило.  Тогда  -
почему? Или это сердце? И интимные развлечения после хорошего "принятия"
накануне уже не по возрасту?
   Мелькнула мысль - где-то  Вахтанг  Шалвович  читал,  -  что  завзятые
сердечники  вот  так  вот  боятся  неизвестно  чего:  несбалансированные
гормоны будоражат кровь, а та отравляет напрасным страхом мозг...
   Он почувствовал, как капельки пота ручейками бегут по спине, по  лбу,
заливая  глаза,  как  тяжелая  рукоять  миниатюрного   крупнокалиберного
пистолета скользко мокнет во вспотевшей ладони... Черт, это может быть и
болезнь, но...
   Вахтанг облизал губы и ринулся к телефону на столе, сдернул трубку...
Гудка не было.
   На двери едва  заметно  двинулась  вниз  ручка.  Одним  движением  он
передернул затвор, сдвинул "флажок" предохранителя и, ни о  чем  уже  не
думая и ничего не просчитывая, поднял ствол и выстрелил в дверь.
   Ствол дернулся раз, другой, тяжелые  пули  буравили  дерево,  вышибая
щепу.
   Вахтанг замер, прислушался. Ничего. Ни стука, ни падения тела, словно
за дверью и не было никого. Но  страх  был  реальнее  всего  видимого  и
слышимого; что-то учуяв, Вахтанг успел обернуться к растворенному окну и
стал заваливаться набок.
   Не успел. Пуля, выпущенная из бесшумного снайперского ствола, ударила
над левой грудью, опрокинув комнату и окрасив мир желто-черным.
   Первое,  что  увидел  Вахтанг  Шалвович,  открыв   глаза,   был   его
собственный, очень дорогой персидский ковер. Прямо перед  лицом  застыли
два черных ботинка.
   Шарикошвили поднял лицо,  встретил  взгляд  стальных  глаз:  суженные
зрачки были похожи на затаившихся в амбразурах стрелков.
   - Ну что, Шарик, вот и свиделись? - разлепил толстые губы Кротов.
   Вахтангу Шалвовичу было совсем неинтересно думать о  том,  как  могли
люди этого выбившегося в авторитеты отморозка снять его охрану, как  они
вообще могли проникнуть в  особняк  или  даже  приблизиться  к  нему  на
расстояние полета пули...
   Боковым зрением он  разглядел  мирно  сидящего  в  кресле  мужчину  с
высокими залысинами, усатого, похожего на борца  былых  времен,  этакого
Ивана  Поддубного  на  пенсионе...  Боль  мешала  быстро  стемешить  все
расклады, но один плюс один он складывать не разучился. И  пусть  он  не
знал, на чьей кухне заварилась похлебка, но будущая судьба этого урода с
"гайкой" на пальце ему  представилась  достаточно  ясной...  Как  и  его
собственная.
   И все же... Надежда умирает последней... Вахтанг разлепил губы.
   - Нам нужно  поговорить...  -  прохрипел  он,  слыша,  как  воздух  с
сипением выходит из пробитого легкого.
   - Уже не нужно, - осклабился Крот. -  Клюв  в  руках  моих  мальчиков
кололся, как сухое полено!
   Вахтанг  Шалвович  облизал  пересохшие  губы,  выдохнул  с   натугой,
стараясь зацепиться за жизнь последним, что оставалось, - страхом.
   -  Резо  не  простит...  Кострома,   Роман-маленький,   Жид,   Колун,
Афиногенчик...
   - начал перечислять он имена авторитетов.
   - Лишь бы Бог простил, - перебил его из кресла" "Поддубный". Добавил,
мельком взглянув на часы:
   - Кончал бы ты его, Кротов, болезного. Делишек  у  твоих  ребяток  на
сегодня - немерено...
   Кротов болезненно усмехнулся, одним движением перевернул раненого  на
спину, словно жука:
   - Что, Шарик, не забыл Краслаг? Вот и я не забыл...
   Удар тяжелого, обитого железом ботинка в пах  был  страшен:  Вахтангу
показалось, что его просто разорвали пополам...
   - Это тебе не девчушкам вставлять... - ухмыльнулся Крот. Посмотрел  в
мутные, полубезумные от боли глаза противника и решил не тянуть  больше,
опасаясь, что тот провалится  в  спасительное  беспамятство.  -  Я  тебе
говорил, что по полу размажу? Вот и не обижайся - Крот слово держит.
   Последнее, что увидел в своей  жизни  Вахтанг  Шалвович  Шарикошвили,
была ребристая, подкованная медными гвоздиками подошва... Она с  хрустом
впечаталась в лицо, дробя кости...
   -  Будет,  Кротов,  будет...  -  Стоявший  лицом  к  окну   Панкратов
повернулся.
   Голова лежащего превратилась в кровавое месиво, мозги забрызгали весь
ковер, а Крот продолжал бить с методичной,  непреходящей  ненавистью.  -
Силушку побереги.
   - Если б ты знал, Ильич, сколько он мне крови выпил... Каких  корешей
извел...
   - Чему быть, того уж не воротишь, - философично бросил Степан  Ильич.
- А силу, ее поберечь стоит. Братва готова?
   - А то...
   - Вот и славно. Пора проехаться  по  городку  Покровску.  По-хорошему
так, с музычкой.
   - С похоронной, - ухмыльнулся Крот, сплюнул на труп и целеустремленно
заспешил к выходу.
   Степан Ильич проводил взглядом его массивную фигуру.  Верно  говорят:
сила есть - ума не надо. Хотя без ума люди тоже живут. Но в их профессии
- недолго.
   Очень недолго. Оно и к лучшему.
   Панкратов еще раз  окинул  взглядом  помещение,  сморщился,  вспомнив
другое расхожее изречение: "Все к лучшему в этом лучшем из миров". Хм...
Если этот мир - лучший, что же происходит тогда в худшем?  Спокойнее  не
знать совсем. Меньше знаешь - легче спишь.

Глава 5

   Разглядев Крота в подъехавшем серебристом "бентли",  Гвоздь  радостно
отмахнул братве: начали!
   Пацаны попрыгали в  джипы,  Крот  двинулся  на  "бентли".  Кавалькада
получилась - загляденье.
   - Круто! - выдохнул водила, коренастый крепыш Сека.
   - А  то...  -  отозвался  Гвоздь,  не  выдержал,  от  избытка  чувств
выкрикнул:
   - Й-а-а-а!
   - Ты че? - удивился сидящий рядом Кадет. Он когда-то начинал  карьеру
в Рязанском воздушно-десантном, пока не влетел за драку с  поножовщиной,
но сохранил кое-какие армейские заморочки, потому и  звался  Кадетом.  -
Детство в за