И он - оказался
прав. Сознание этого было совершенно спокойным и,  как  ни  странно,  не
принесло с собою ничего: ни радости, ни удовлетворения. Словно произошло
то,  что  он  давно  знал,  в  чем  не  сомневался...  Нет,  сомнения  и
бездействие томили его, томили не один месяц и даже не один год... И что
теперь?
   А ничего. Будет день, будет и песня. К открытию биржи станет  ясно  -
тренд стабилизировался окончательно или эта стабилизация временна. Но во
"временность" стабилизации Олег поверить не мог. Те, кто  привел  кривую
подъема в состояние штилевой волны, слишком много на это затратили  -  и
финансовых средств, и связей. Теперь не его авантюрные  попытки  -  мощь
сплоченных  многомиллиардных  капиталов  была  гарантией   стабильности.
Экономической, политической, социальной.
   Олег зевнул. Ему сделалось скучно. Так  и  бывает:  после  достижения
чего-то давно и страстно желаемого, того, на что уходили все  силы,  все
эмоции, наступает вовсе не ликование - пустота. Словно из  перекачанного
мяча разом выпустили весь воздух.
   Очень скучно. Олег подошел к шкафу, вытащил бутылку боржоми, вылил  в
высокий стакан, достал из холодильника  кубик  льда,  бросил...  Ледяную
воду, как и ледяное пиво, он терпеть не мог,  а  вот  слегка  подтаявший
кубик давал ощущение прохлады по самой кромке воды сверху, но не обжигал
горло и не грозил простудой... Олег  выпил  бокал  единым  духом,  вытер
разом проступившую испарину.
   Вот так, по-бюргерски, он и  отметил  свою  победу.  Мультимиллионеру
нужно беречь здоровье. Чтобы растянуть комфортную  скуку  жизни  лет  на
восемьдесят, не меньше.
   Никак не меньше.
   Олег закурил. Он достиг цели. Он стал богат. И  -  что?  Голова  была
пустой, а  где-то  внутри,  глубоко  под  сердцем,  затаилась  досада...
Причины ее Гринев понять  не  мог.  Просто  чувствовал.  Как  тот  белый
генерал,  распивавший  с  клошарами  под  парижским  мостом  баснословно
дорогое шампанское: "Господа нищие!
   Мне подали сегодня гигантскую милостыню... Что ж мне так грусто?!"

Глава 86

   Олег стоял под душем. Сделал воду горячей,  очень  горячей,  ледяной,
снова горячей, ледяной,  горячей...  Вялость  и  безразличие  не  прошли
вовсе,  они  просто  превратились  в  спокойную,  будто  бы  заслуженную
усталость. Гринев вытерся, натянул джинсы и джемпер, вернулся в кабинет.
Теперь нужно позавтракать.
   Спокойно, неторопливо - намазать хлеб маслом и положенной ему  теперь
по чину икрой - из запасов  старательного,  но  бесполетного  Чернова...
Сварить слабый  кофе...  И  покойственно,  как  и  положено  миллионеру,
курить, устроившись на диванчике и пуская дым кольцами...  Кажется,  это
некогда называлось негой и умиротворением. , Вот только - кто убил отца?
Кто спланировал его убийство?
   Олегу  вдруг  показалось,  что  ответ  он  знает  откуда-то,  что   в
горячечном сне он видел этого человека - в кругу  пляшущих,  беснующихся
теней... Откуда эти тени?
   Из прошлого? Или - из настоящего?
   - Олег Федорович, вам принести горячий завтрак? -  услышал  он  голос
Ани по интеркому, невольно глянул на часы: четверть четвертого.
   - Вы здесь, Аня?
   - Как вы догадливы, босс...
   Аня вошла, наклонилась над столом, поставила поднос, а дальше...  Все
случилось как бы само собою: Олег  подошел  сзади,  обнял...  Накатившая
волна была горяча, стремительна, она перехватывала дыхание и все бывшее,
будущее, сущее померкло в этой волне, растворилось, исчезло... Она  была
ненасытна,  он  был  неистов...  Словно   раскаленный   песчаный   шквал
подхватывал их снова и снова, уносил в жаркое,  выцветшее  добела  небо,
опалял лица, пока ее слезы не орошали их...  Какое-то  время  они  будто
покачивались на теплых волнах,  но  жар  нарастал  снова,  и  снова  они
тянулись друг к другу запекшимися губами, и. снова неслись ввысь,  чтобы
утолить жажду таящейся за кромкою неба прохладой космоса...
   - С тобой все так странно и так... Сначала я тревожилась  за  тебя...
Потом - когда тебя притащили парни, я тебя едва узнала - словно это и не
ты был... Ты помнишь, что выходил ночью?
   - Выходил?
   - Да. Я сидела на диванчике и читала... А ты подошел и сказал: "Пепел
Клааса стучит в мое сердце..." Это из Шарля Де Костера?
   - Я не помню.
   - Похоже, ты даже не просыпался...
   - Может быть.
   - Я дала тебе порошок...
   - Какой порошок?
   - Очень сильное снотворное. С седативным действием. У тебя  ведь  был
нервный срыв. Тоже не помнишь?
   - Нет. У некоторых людей вся жизнь - один большой нервный срыв.
   - Что тебе до "некоторых людей"? Ты же себя не любишь.
   - Разве?
   - Ты любишь тот идеал, какой хотел бы из себя сделать. А такой, какой
ты есть, ты себе не очень важен и не очень интересен.  Или,  по  крайней
мере, ты думаешь, что это так. Но ты не поэтому несчастлив.
   - Я несчастлив?
   - Да. И я знаю почему. Тебе некуда возвратиться. Ты куда-то уходишь в
ночь, а возвратиться некуда. И не к кому. Тебя никто нигде  не  ждет.  -
Аня вздохнула. - Это очень плохо, когда человек не дорожит собой потому,
что ему кажется, что, кроме него, им больше никто не дорожит. И еще - ты
боишься.
   - Чего?
   - Погибнуть после того, как сделаешь все, что решил  сделать.  Потому
что больше ничто не будет привязывать тебя к жизни. У меня так  было.  В
детстве.
   - Правда?
   - Да. У меня  погибли  родители.  В  автокатастрофе.  Пятнадцать  лет
назад. Мне тогда едва исполнилось восемь. И  меня  отправили  в  детский
дом. Сначала, лет, наверное, до двенадцати, я не  верила,  что  родители
погибли совсем. А потом... нет, не согласилась с их смертью, а просто...
Мне стало ясно, что впереди - много-много света и жизни  тоже,  и  нужно
идти к этому свету, потому что иначе... мои папа  и  мама  этого  бы  не
одобрили... ну, если бы я стала наркоманкой или там еще кем...
   - Зачем ты мне это рассказываешь? Ты ведь не делишься, ты...
   - Да. Я хочу чтоб ты понял: жизнь  лучше,  чем  тот  мир,  в  котором
живешь ты.
   - Я об этом догадываюсь. Почему ты осталась, Аня?
   - Мне было тебя жалко.
   - И только?
   - Разве я не понятно объяснила?
   - Не вполне.
   - Ну хорошо. Себя мне тоже жалко. Мне не о ком беспокоиться. И некого
ждать. Теперь - яснее?
   - Теперь да.
   - Просто жизнь спешит куда-то... И где бы кто из нас ни  находился  в
данный момент времени, все равно миллиарды миров проскользнут мимо...  И
жизнь любого человека кажется ему рутинной...
   - Мне моя - нет.
   - Это только теперь. Потому что тебе нужно двинуть что-то...
   - Рынок.
   - Глупость какая... Тебе себя нужно двинуть, Гринев. Совершить подвиг
- и стать тем, кто ты есть. Это - как извлечь из  камня  Давида.  Словно
Микеланжело.
   Каждый человек должен в конце концов это сделать для себя... И  явить
миру ту мощь, силу и красоту, какую он собой представляет.
   - Ты думаешь, это может каждый?
   - Да. Но не у каждого хватает отваги.
   - Или времени.
   - Или так.
   - А некоторые - совсем не камни.
   - Некоторые просто льдинки.
   - Да к тому же... Каждый человек живет не так, как хочет, а так,  как
может.
   - И на мир мы смотрим совсем по-разному.
   - Кто - мы?
   - Мужчины и женщины.
   - Ты знаешь эту разницу, Аня?
   - Нет. Но я ее чувствую. А ты?
   -  Женщины  живут  иллюзиями  привязанностей,  мужчины  -   иллюзиями
свершений.
   - Вот видишь... Значит, мы мудрее. Свершения могут и не состояться, а
привязанности...
   - Перейти в свою противоположность. Любовь - в ненависть...
   - Нет. Любовь может перейти в сомнение и потом - в ностальгию по  ней
же, исчезнувшей. Если что-то перешло в ненависть - это была  не  любовь.
Это была гордыня. Она может очаровывать окружающих, но никогда не станет
любовью.
   - Гордыня - тоже иллюзия. И очень стойкая. Но вся штука  в  том,  что
только иллюзиями люди и живут. Когда пропадает последняя, мы умираем.
   - Последняя иллюзия? Может  быть.  Но  есть  еще  надежда...  Она  не
умирает никогда.
   - Хочется верить.
   - Мне можно верить, - улыбнулась Аня. - Ты мне веришь?
   Олег закрыл глаза. И вспомнил древнюю мудрость: "Никто не может знать
полет орла, пополз змеи и помыслы женщины".
   - Ночью, когда увидела тебя  с  этим  щенком...  И  ты  посмотрел  на
меня... И сам ты  был  как  потерянный  щенок...  Или  -  медвежонок,  у
которого злые охотники убили маму... Беспомощный и добрый... И я была  с
тобой совершенно искренней. С тобой это почему-то  очень  легко  -  быть
искренней. Ты смотришь с  таким...  с  таким  восхищением,  что  каждая,
наверное, готова на что угодно... Это возвышает.
   И сколько бы тебя ни обманывали и ни предавали,  твой  взгляд  всегда
будет таким.
   Потому что - ты такой. Раньше я таких не встречала.

Глава 87

   Сон был  сумбурный.  Снились  какие-то  лестничные  пролеты,  всходы,
подвалы...
   А потом он бежал куда-то и -  зацепился  локтем  за  какой-то  ржавый
гвоздь, попытался вывернуться, но вместо этого - упал с грохотом на пол,
чувствуя, как плечо и всю руку сводит тянущая боль.
   И понял, что уже не спит. С вывернутой в плечевом  суставе  рукой  он
лежал  на  полу  около  диванчика.  Его  держал  Сева.   Борзов   стоял,
ощерившись, рядом.
   - С добрым утречком, медвежонок.
   Олег только поморщился:
   - Такое утро можно считать добрым?
   - Смотря для кого, - продолжая нехорошо улыбаться, бросил Борзов.
   - Может, ослабишь хватку? Не убегу, - кривясь от боли, сказал Олег.
   - Не убежишь, это точно. Бежать придется мне, - ответил за  охранника
Борзов.
   - С чего? Моя схема сработала.
   - Но... Биржа еще не открылась, но мне  сообщили...  Сначала  мировые
нефтяные трейдеры, а потом и ОПЕК сделают сегодня заявления  о  коренном
изменении и новой скоординированной  политке  в  области  нефтедобычи...
Часика в четыре по московскому времени... Понимаешь, что  это  означает?
Посыплются все российские "голубые фишки"... Вся  нефтянка...  -  Борзов
закашлялся, помотал головой, продолжил:
   - Никто из предполагаемых воротил российского  и  мирового  фондового
рынка, как и никто из олигархов, больше не вольет в купленные нами акции
ни цента. Никто из политиков не станет давить: нефтянка и  энергетика  -
это становой хребет и основные валютные поступления, станут спасать  их.
Даже  ценой  президентской  короны.  -  Борзов  усмехнулся  невесело.  -
Возможно, эта цена была назначена изначально, а? В таких играх "наши  не
пляшут". Что остается? - Борзов засмеялся скрипуче. - Лучше пить  жидкий
чаек, чем никакого.
   - Лучше. Но... Мы не использовали все возможности.
   - Всех возможностей нет ни у кого. Только у Господа Бога.  Но  он  не
играет на фондовом рынке. Ты понял, что это означает для нас? Хотя - для
тебя уже ничего.
   Борзов   обхватил   ладонями   лоб,   скрутился   сжатой    пружиной,
расхохотался:
   - Подумать только! Меня - меня! - завлекли играть "зайчиком"!  Ты-то,
Медведь, игрок, но...  Ты  же  умный!  А  когда  большие  мужчины  ведут
финансовые разборки с очень большими мужчинами, - мы здесь не танцуем ни
под какую музыку, мы просто болтаемся на веревочках! Ты же умный, как ты
попался?
   - Я все рассчитал стратегически правильно. Но... не правильно  выбрал
время.
   - Все идиоты упорны  в  своих  заблуждениях.  Пожалуй,  ты  умрешь  с
улыбкой.
   - Ты хочешь успеть вынуть деньги, Борзов?
   - Ну конечно! И  с  прибылью!  Сколько  сейчас  влито  в  наш  рынок?
Миллионов пятьсот? С открытия до четырех я вытащу соточку и  десятку,  а
то и полторы сверху...  Сотку  верну  кредиторам  -  чтобы  не  нарушать
отчетности, и - сольюсь...
   - Ты не успеешь вынуть столько до четырех...
   - Медведь, на меня будут работать пять брокерских контор,  не  считая
твоей.
   Неужели ты думаешь, я не подстраховался?
   - Знаешь ты - знают и воротилы, и  если  они  тоже  примутся  изымать
капиталы...
   - Не начнут. Ты же прекрасно понимаешь,  им  не  до  этого.  Да  и...
"полная тайна вкладов". Когда люди  работают  десятками  миллиардов,  на
сотни миллионов им пока наплевать.
   - Наш рынок все равно поднимется.
   - И что с того? Через полгода, не раньше. После выборов. Может быть и
до, но... "В твоем доме заиграет музыка, но  ты  ее  не  услышишь..."  -
Борзов замолчал, убежденно кивнул своим мыслям:
   -  Большие  мужчины  возьмутся  поднимать  "голубые  фишки"  -  чтобы
сохранить баланс экономики...
   - Я могу тебе помочь.
   - Нет нужды. Ты покончишь с собой - извини, Медведь,  поскольку  тебя
все равно пристрелят по-лю-бому...  Раз  уж  будешь  для  всех  работать
козликом отпущения - будь  им  и  для  меня,  грешного,  за  компанию...
Договорились?
   - Тебе нужно мое согласие, Борзов?
   - Нет, конечно. Но на душе было бы легче. Извини,  Медведь,  на  этот
раз представления с секундомером  не  будет.  Все  по  правде.  Говорят,
история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, другой  -  в  виде
фарса. Это ложь.
   Если первый раз бывает трагедия, второй - драма уединенного  безумия.
- Борзов повернулся к помощнику:
   - Кончай его, Сева.
   Охранник большим пальцем взвел курок.
   - Можно спросить?
   - Валяй, Гринев. Только быстро и незатейливо.
   - Аня... Она... меня предала?
   - Что у тебя  за  мысли,  Гринев!  Ты  сейчас  будешь  лежать  грудой
неодушевленной материи, а тебя волнует какая-то девка?
   - Ты не ответил.
   - Предают только свои. Она тебе своя?
   - Так это - она?
   - Нет, Медведь. Аня - просто приблудная девка.
   - Где она?
   - Почем я знаю! Может, пописать  вышла!  У  тебя  все?  На  этот  раз
действительно - все.
   Борзов не фиглярствовал, он был целеустремлен и логичен.
   - Тогда - без обид. Ничего личного. Чистый бизнес.
   Олегу казалось, что он продолжает смотреть сон.
   Длинный, тягучий, затянувшийся сон... И сейчас он  кончится.  Быстро,
легко, беззвучно: человек  не  слышит  выстрела,  который  его  убивает.
"Господи, буди  милостив  мне,  грешному..."  Он  полулежал,  скрученный
Севой, вплотную к виску был приставлен пистолетный ствол,  и  совсем  не
был холодным... Перед глазами Олега серел лишь  прямоугольник  коврового
покрытия, пахнущий пылью и моющим средством с эссенцией апельсина... И в
голове было пусто. Совсем.  Вот  только  этот  ненастоящий  апельсиновый
запах... По нему невозможно было представить оранжевый солнечный плод...
Олег и не представлял  ничего.  И  ни  о  чем  не  думал.  И  ничего  не
вспоминал. В мозгу болталась ритмичная рекламная песенка: "Просто добавь
воды!"
   Олег облизал пересохшие губы. Он хотел пить.
   Хлестнул выстрел.  Гринев  даже  удивиться  не  успел.  Сразу  следом
хлестнул другой. Олег почувствовал, как хватка Севы  ослабла  и  сам  он
неловко, боком, осел на ковер. Оружие выпало из ослабевшей руки.
   Олег поднял голову. Борзов лежал посреди кабинета на спине. В  дверях
комнаты отдыха стояла Аня. И держала обеими руками пистолет.

Глава 88

   Аня стояла в  дверях  комнаты  отдыха.  В  руке  был  зажат  странный
двуствольный пистолет. На девушке не было ничего, кроме чулок, да  и  те
были приспущены Ниже колен, словно гольфы, и оттого она казалась  совсем
юной, словно ученица, выставленная за  какие-то  провинности  нагишом  в
директорском кабинете.
   -  Ты  похожа  на  валькирию...  -  произнес  Олег,  ощущая  странное
головокружение. Мотнул головой, сгоняя наваждение.
   - Нечего пялиться, Гринев! Собирайся!
   Олег кивнул машинально, спросил:
   - Ты их застрелила?
   - Что я, совсем дура? Убивать Севу было бы несправедливо - человек он
подневольный. А Борзова - безрассудно: куда ты потом с  этой  "подводной
лодки" денешься?
   Девушка переломила пистолет, взводя пружины, вложила в  каждый  ствол
по оперенной стрелке, вынутой из  сумочки,  закрыла,  приводя  оружие  в
боевое состояние.
   - Убедился? Духовой. Для бескровной охоты на крупных хищников. Борзов
со своим Севой как раз такие. Я вогнала в них  по  шприцу  с  сонниками.
Снотворные - тоже на крупного зверя. Так что в  себя  они  придут  суток
через трое, не раньше.
   - Кто ты такая, Аня?
   - Потом объясню. Задерживаться здесь рискованно. - На  мгновение  она
задумалась. - Парадный - исключается, черный ход  перекрыт,  подвал?  Ты
уже уходил через подвал...
   - Откуда ты знаешь?
   - Я не знаю, я мотивированно предполагаю.  Пожалуй,  сейчас  так  или
иначе перекрыты все выходы из здания. Но не плотно.  Соображай,  Гринев,
как мы сможем улизнуть?
   Олег успел надеть джинсы,  джемпер  и  первый  попавшийся  пиджак  из
шкафа.
   - Через окно.
   - С седьмого этажа? Или - с тринадцатого? Я,  конечно,  не  суеверна,
но...
   - Со второго. С торца. Там кафе. Сейчас там только обслуга. Подойдет?
- В самый раз.
   - В приемной, судя по всему, люди Борзова.
   - Так и есть. Двое.
   - Когда ты успела их посчитать?
   - Пока ты спал. И видел сны. Я успела выскользнуть в комнату отдыха.
   - Почему они ее не проверили?
   - Торопились тебя убить. А я их огорчила.
   Олег подобрал пистолет Севы.
   - Пожалуй, стоит огорчить и охранников, -  недобро  нахмурился  Олег,
бросил взгляд на Аню:
   - Почему ты не одеваешься? Собираешься бежать нагишом?
   - Считай, что мне понравилось. А вообще - есть идея.
   Она спрятала пистолет за спину, как была,  в  одних  чулках,  открыла
дверь в приемную.
   - Ваш Никита такой милый мужчина... - услышал Олег  ее  заплетающуюся
речь.
   - Он велел ждать здесь. Вас не смущает мой  наряд?  Ну,  если  никого
ничто не смущает...
   Олег приоткрыл дверь. Увидел: девушка плавно идет к  столу,  рядом  с
которым на стульях развалились охранники... ее вдруг качает  в  сторону,
она неловко взмахивает рукой... Щелчок, еще... Оба охранника отключаются
мгновенно - с похотливыми ухмылками приоткрытых ртов.
   Аня мгновенно  вернулась  в  комнату,  подошла  к  дивану,  разыскала
трусики, надела, натянула джемпер, джинсы, накинула куртку, сунула  ноги
в кроссовки, обернулась:
   - Возьми все наличные. И - вызывай лифт!
   Через пару минут Аня  уже  стояла  рядом  с  Гриневым  в  кабинке,  в
наплечной оперативной  кобуре  разместился  полимерный  "глок",  духовой
пистолет она сунула за пояс сзади.
   Лифт остановился на втором. Они устремились по  коридору,  юркнули  в
незапертую дверь с надписью "Служебный вход". Еще коридор. Поворот.
   - У них здесь  отдельный  выход  на  улицу,  -  сказал  Олег,  увидев
массивного  мужчину,  поднимающегося  навстречу  с  ящиком  в  руках.  В
мгновение оказался рядом, коротко ударил  мужчину  в  подбородок,  успел
придержать ящик - тот оказался со спиртным. Сдернул с грузчика форменный
синий  халат  и  с  головы  бейсболку  с  надписью  "Кристалл",   надел.
Спустились на этаж, Олег приложил палец  к  губам,  показал  глазами  на
открывающуюся входную дверь, Аня понятливо кивнула. Как только  появился
еще один с ящиком, Аня шагнула навстречу с улыбкой:
   - Давайте я вам помогу...
   Быстро  взяла  ящик,  отступила...  Пока   мужичок   -   помельче   и
посубтильнее первого, соображал, с чего  такая  милость,  Олег  оказался
прямо перед ним и двумя короткими боковыми ударами отправил  экспедитора
в нокаут. Аня примерила халат упавшего, убрала волосы под кепочку.
   Во дворе, почти  вплотную  к  двери,  стоял  фургончик  с  работающим
двигателем.
   Олег подошел, захлопнул заднюю дверцу, Аня уже села за руль.
   - Куда, ребята, по накладной - еще два ящика,  -  вынырнул  откуда-то
прилизанный паренек в кафешном полуфраке и с бабочкой.
   - В Париж, - ответил Олег и так же,  ударом  в  подбородок,  отключил
приемщика, успел подхватить под мышки, затащил в  подъезд  и  оставил  у
стены.
   Вернулся, запрыгнул в машину:
   - Поехали.
   Машина крутилась по улицам  центра.  Время  от  времени  Аня  бросала
взгляд в зеркальце заднего вида.
   - Ушли чисто, - констатировала Аня. - А вообще  -  ты  был  похож  на
автомат.
   - Калашникова?
   - Игровой. Из компьютерного салона.
   - Это комплимент?
   - А что