ой  волной,  судорога  прошла  по  рукам  до
кончиков пальцев, а он хрипло вздохнул полной  грудью,  посмотрел  прямо
перед собой, увидел побелевшее  лицо  Савина...  В  следующее  мгновение
словно удар камня мотнул его голову  назад,  глаза  помутились,  на  лбу
образовалась  черная,  с  едва  алыми  краями,  дырочка;  очки  слетели,
беспомощно  ослепшие  глаза  подернулись  мутной  поволокой,  и  мужчина
завалился лицом в стол.

Глава 83

   Олег с трудом сдернул с себя мучительную удавку: его безмолвный палач
упал рядом С креслом, намертво зажав в руке конец веревки.  Затылок  его
был разворочен пулей.
   Олег обернулся. Позади него стоял... Леша Лешаков и деловито  шерудил
левой рукой в стенном шкафу. В правой у него был зажат  короткоствольный
пистолет.
   Леший выудил из утробы шкафа  коробку  компьютера,  выключил  машину,
выдернул из задней стенки винчестер, бросил на  пол  и  одним  выстрелом
раскрошил на мелкие куски. Сверился  с  каким-то  прибором,  кивнул  сам
себе:
   - Теперь - порядок.  Мания  величия  у  дедушки  была  какая-то:  все
разговоры записывал - для истории или  еще  для  чего...  Поди  лампочка
"жуками" утыкана, как та барбоска - блохами!
   - Леший?!
   - Ну. Что, Медведь? Живой? Помотай башкой,  кровь  разойдется,  легче
станет...
   Леший  подошел  к  упавшему  охраннику,  взглянул,  потом   так   же,
оценивающе, посмотрел  на  уткнувшегося  в  стол  Савина,  констатировал
спокойно:
   - Чистая работа. Кто это вообще такие, Гринев?
   - Да так. Ты-то как здесь оказался, Леший?
   - Считай - твоими молитвами.
   - А по серьезу?
   -  А  по  серьезу  -  ангела-хранителя  своего   благодари.   Вернее,
хранительницу.
   Женечку Александровну Ланскую.
   - Женю?
   - Да. Ты ее сразил своим полуночным  визитом,  и  она  -  отзвонилась
Александру Гедиминовичу.
   - Зачем?
   Вопрос повис в воздухе.  Похоже,  Леший  его  не  услышал  вовсе:  за
разговором он обошел стол, встряхнул труп Савина, сказал:  "Ага",  вынул
из кармана пиджака связку ключей, выделил один, с замысловатой бородкой,
пошарил взглядом по стене, подошел к секретеру, открыл, одним  движением
вымахнул все барахло наземь,  простучал  заднюю  стенку,  удовлетворенно
хмыкнул, отодвинул ее: за ней обнаружилась дверца сейфа.  Вставил  ключ,
отворил тяжелую дверь, выудил два плотных долларовых пласта, прикинул по
весу:
   - Штук сто пятьдесят. А то и все двести. Покойному уже  не  нужно,  а
нам - в самый раз! - Хохотнул:
   - В своем хозяйстве и гвоздик сгодится!
   - Ты работаешь, как завзятый медвежатник...
   - Медведь и  медвежатник  -  сладкая  парочка...  Как  делить  добычу
будем?
   Поровну или по справедливости?
   - Не гони, Леший. Зачем Ланская звонила  Брагису  и  каким  боком  ты
оказался здесь?
   - Я не боком, я самым что ни на есть наездом! Работаю я у Алекса свет
Гедиминыча  начальником   "радиоузла".   Сиречь   -   руковожу   службой
технической разведки и контрразведки.
   - Я не понимаю..
   - Да просто все как белый день! Наш горячий литовский  парень,  глядя
на общее быкование на бирже, не удержался и - вложил в  твою  "пирамиду"
полтора лимона зелени. Для тебя, может, и трава, а для  папы  Брагиса  -
деньги: прижимист прибалт, как заядлый хуторянин!  Гены!  Женя  звякнула
папе, папа Брагис мне перезвонил и поручил пробить этот хитрый домик. Не
из человеколюбия, понятно, а только, если ты сегодня в яму накрылся бы -
пирамида бы гэкнулась и с ней - его денюжки!
   А что его пробивать: давно пробито все: участок - на тетю, домик - на
дядю, хозяйство как бы ничье. Я своими двумя извилинами подумал-подумал,
а как твое имя с отчеством услыхал...  Зная  твою  неуемно  мечтательную
натуру и склонность к спонтанным действиям, запряг  я  своего  водилу  и
рванул сюда серым селезнем. Или - сизым!  Ну  а  дальше  -  думать  было
некогда: водила мой, Вадик, охранника сердитого угомонил,  я  по  этажам
ломанулся - чисто все и тихо, как в морге! Только  в  этой  комнатухе  и
обитаемо. Мне навстречу атлет кинулся, я  его  стрельнул,  уж  не  знаю,
насмерть или как, и - сюда. Выходит - поспел вовремя! А все-таки  -  что
за дед? Авторитетный или как?
   - Или как. Его уже с два десятка людей покойником числят.
   - Ну вот. Выходит, я даже не перестарался.
   - Слушай, Леший... А ты что,  у  князя  Гедиминовича  в  киллерах  по
совместительству?
   - Обидеть хочешь?
   - Ловко ты с пистолетиком...
   - Сука ты неблагодарная, Гринев! Повремени я  с  минуту  -  и  что  с
пистолетиком, что без оного, тебе был бы один хрен! Ну что? По ноль  два
звонить будем или повременим?
   - Повременим.
   - То-то же. А то - моралист выискался! Деньги пополам?
   Олег непроизвольно скорчил гримаску.
   - Ну-ну. Всегда ты был чистоплюем. Что в Афгане, что потом. Деньги  -
не пахнут, понял? Или тебе не надо? Короче, чтоб совесть тебя не  маяла,
- вот тебе тридцать кусков, и все. Хочешь -  в  печке  пожги,  хочешь  -
разменяй на мелочь и нищим раздай. И не комплексуй! Тебе,  как  терпиле,
положено. Слушай, а как ты здесь очутился, Олег?
   - Как и ты - наездом.
   - Что-то скверно ты свой наезд организовал.
   - Скверно, - согласно кивнул Гринев.
   - Чего так, Медведь? Ты же умный?
   - Но - простоватый и сильно эмоциональный.
   - Ого! И у великих бывает самокритика.
   - Я еще не великий. Я только учусь.
   - Но - выдающийся?
   - Это - да.
   - Хоть что-то хорошо. Валим отсюда?
   - Погоди, не гони. Бумаги бы посмотреть...
   - Валяй. Сейф я вскрыл - дивись. Только...
   - Что - только?
   - Кто сейчас что в бумагах хранит? Ненадежно.
   - Ну да - а компьютер ты раздолбал.
   - Ив компьютере не хранят. В голове.
   - Так ты и голову Савину раздолбал.
   - Это точно. - Лешаков крутнулся снова к столу, выдернул ящик,  вынул
матово блестевший пистолет. - И что мы имеем?  Имеем  пистолет  Стечкина
модернизированный, под натовский патрон, маломерку, но готовый к ведению
огня.
   Мне стоило проверить, способен ли был этот жучило выстрелить?
   - Каждый человек способен на многое...
   - Но не каждый знает, на что он  способен.  Слушай,  Медведь,  может,
перестанем классику цитировать и рванем когти? Пятерочку я своему водиле
кину, чтобы рот на замке. А Брагису  скажу,  что  не  доехал  до  места.
Сломался. Он гордый,  но  спросить  -  спросит.  Ну  что,  двинули?  Или
"пальчики" стирать возьмешься?
   - Я наследить не успел.
   - Я - тем более.
   - Да и...
   - Что?
   - До "суда и следствия" еще дожить надо.
   - Речь не мальчика, но мужа. Уходим.
   - О чем задумался, Леший?
   - О бренном. Может, подпалить эту хавиру к ежовой бабушке?
   - Шуму больше будет. Кругом особняки.
   - Эт-точно. Домик мы - замкнем, и все. Тут такая тишь и гладь, что, я
чаю, до зеленых инопланетян никто не объявится. Исчезли?
   - Исчезли.
   Усталость вперемешку  с  тоскою  навалилась  как-то  сразу,  вдруг...
Гринев послушно рулил за "мерседесом" Лешакова, а головой, едва не падал
на руль.
   Разъехались  на  подъезде  к  Кутузовскому.  Леший   велел   водителю
притормозить, мигнул фарами. Олег припарковался рядом. Вышли из машин.
   - Что-то ты неважно выглядишь, Медведь. И на  шее  синяк.  Может,  ко
мне? - предложил Леший.
   - Нет. Я в контору.
   - Водолазку надень какую-нибудь. А то клиенты или  сотрудники  решат,
что ты неудачно в петлю слазил сегодня ночью.
   - Так и было.
   - Да ты меланхолик, Гринев. Считаешь, остался в живых - это неудача?
   - Я не достиг цели.
   - Пока жив - все можно поправить.
   - Ага.
   - Ты зачем ездил-то?
   - Узнать, кто убил отца.
   - Погоди... Разве он погиб не в автокатастрофе?
   - Все было подстроено.
   - Во как! Ты точно знаешь?
   - Точно.
   - И кто подстроил? Тот старичок?
   - Он утверждал, что нет. Думаю, не врал. Не было у  него  резона  мне
врать.
   Списал он меня начисто. Считал трупом.
   - Люди часто врут не по причине или поводу...  Натуры  такие.  Или  -
издержки профессии.
   - Бывает. Спасибо тебе, Леший. Я твой должник.
   - Брось. Должник - если деньги. А все остальное - просто жизнь.
   - Что собираешься делать?
   - Напиться. Или ты думаешь, Медведь, я заматерел настолько, что кладу
еженощно по паре жмуров, а  утром  -  почитываю  журналы  о  технических
новинках шпионажа?
   - Ничего я сейчас не думаю. Пусто мне.
   - Может, со мной?  Примем  по  килограмму  беленькой  и  -  спать.  -
Помолчал, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом, добавил:
   - А то и по два.
   - Мне нужно в контору. Завершить дело.
   - Что-то мрачен...
   - Я - как тот судак... Из подсачника ты меня вынул, а крючки в  губах
- остались... И когда и кто меня выдернет - неведомо...
   - Что за крючки? Может, перетрем на пару? За водочкой?  А  не  хочешь
водки - коньячком нальемся... - Леший нервно хохотнул. -  Деньги  теперь
есть. И хотя они чуток подлые, а все их - не пропить.
   - Но - не сейчас. Если меня не будет в конторе...
   - Ладно. Понял. Не настаиваю. Разъехались?
   - Разъехались.
   - Ты мрачен, Медведь. Это потому, что не  получил  того,  что  хотел.
Плюнь. И разотри.
   - Я получил. - Гринев скроил улыбку, потер ладонью  саднящую  шею.  -
Меньше, чем хотел, но больше, чем рассчитывал.

Глава 84

   В конторе Олег сидел за столом неподвижно, тупо  глядя  в  компьютер.
Была мысль прилечь, но он точно знал, что не уснет, даже если теперь ему
предоставить  покои  Людовика  и  выставить   охрану   из   семи   колец
вымуштрованных  гвардейцев  короля...  Усталость  и  нервное  напряжение
досуха выжигали сон, но и теперешнее его бодрствование  скорее  походило
на функционирование подключенного к  ненадежному  источнику  компьютера:
порою сознание его туманилось, делалось серым и  непрозрачным,  порою  -
сверхъяркие картинки дальнего прошлого вдруг оживали в мозгу  -  то  ему
виделось, как он брел по пересохшему ручью - за щавелем и за земляникой:
говорили, что за ручьем ее видимо-невидимо, и  он  хотел  набрать  целую
трехлитровую  банку  и  -  удивить  маму,  порадовать  ее...   Идти   по
камням-окатышам было страшно: ручей был узок, с  обеих  сторон  нависали
длинные стрелки осоки, остро пахло дурманом и бузиной, а  он  напряженно
всматривался под ноги и  замирал,  когда  меж  камней  струились  тонкие
змейки... Ему и вперед идти было жутко, и возвращаться он не хотел.
   Полпути... Самое непонятное время  и  в  дороге,  и  в  жизни.  Когда
понимаешь, что прошлое ушло безвозвратно, ты сам стремился уйти от него,
а теперь - жалеешь об оставленном и хотя ум и  разумеет,  что  вернуться
нельзя, а жалко...
   Что  впереди  -  неведомо,  а  перед  тобой  -  лишь  смутная  дорога
неизвестно  куда,  полная  истинных  и  созданных   твоим   воображением
опасностей... И по ней - нужно идти.  Потому  что  возвращаться  некуда.
Потому что остаться здесь - нельзя.
   Потому что впереди - что-то манящее и желанное.
   ...Тогда  он  прошел  весь  ручей  и  добрался  до  сосновой  опушки.
Земляники здесь было куда меньше, чем рассказывали, но наелся он вдоволь
и засыпал донышко банки.  Потом  наполнил  большой  целлофановый'  пакет
листьями щавеля и двинулся  в  обратный  путь,  но  -  через  лес.  И  -
заплутал. К дачному поселку он  так  и  не  вышел,  а  вышел  к  дороге;
автомобили неслись по шоссе, пока не притормозил старый "москвичок" и не
подобрал  его,  усталого,   исцарапанного,   голодного,   но   абсолютно
счастливого, и не отвез обратно, на дачу. Время было другое,  и  ребенку
сесть в незнакомую машину было почти безопасно...
   ...У  отца  под  глазами  лежали  черные  круги,   лицо   мамы   было
заплаканным, но они  и  виду  не  подали...  Пытались  накормить  Олега,
напоить  чаем,  а  он  -  захлебываясь,  рассказывал  о   найденных   им
земляничных полянах и сам верил в то, что они алы от  спелых  ягод...  А
потом  -  уснул  и,  проснувшись  утром  голодным  и  отдохнувшим,   был
совершенно счастлив. Потому что был дома.
   Олег оглядел стены кабинета. Девять часов. Пора работать.
   Весь день Гринев провел словно  в  бреду.  Невзирая  на  бесчисленное
колличество выпитого кофе и чая, в  котором  заварки  было  больше,  чем
кипятка, Олег  функционировал,  как  марионетка.  Правильно  отвечал  по
телефону, правильно давал указания, правильно общался с  представителями
прессы, правильно - с Никитой Николаевичем  Борзовым,  давал  правильные
уточнения своим брокерам и правильно влиял на брокеров чужих.  И  только
тайная, глубоко запрятанная тревога накатывала порою подспудной  волной,
и весь непокой,  накопленный  в  душе,  начинал  клубиться  фиолетовыми,
алыми,  черными  пластами,   словно   должно   было   случиться   что-то
непредвиденное и несчастное...
   Олег пытался  убедить  себя,  что  это  -  просто  усталость,  просто
мерцание  утомленного,  которые  сутки  лишенного  сна  мозга,  и   даже
некоторое время начинал верить этому, но... Предчувствие было  скверным.
Совсем скверным.
   Итоги дня превзошли все ожидания. Только утром самые нетерпеливые  из
брокеров слили часть купленных накануне акций, но это даже не  озадачило
биржу: тренд продолжал восходить неминуемо, как солнце.  Олег  прозвонил
по конторам и понял, что подключились серьезные клиенты. Завтра  с  утра
он вольет еще сорок миллионов, и тогда... тогда останется  ждать,  чтобы
подключились финансовые воротилы. Они не падки на прессу, игру  быков  и
медведей, они никогда не играют... Ими движет  не  надежда,  но  знание.
Олег рассчитывал, что именно этим вечером соберется, как бы это  назвать
- "большое жюри" и - вынесет свой вердикт. Если он не  ошибся  в  оценке
политической и экономической ситуации в стране и мире  -  вердикт  будет
положительным. И другим быть не может.
   Вечер он провел в маленьком модном театре, кое-как передремав  первое
отделение и показав себя,  усталого,  но  довольного,  всем,  кто  хотел
видеть его  усталость,  уверенность  и  довольство.  А  он  рассматривал
публику и не чувствовал ничего. Почему? Может, потому, что  вокруг  него
было все, что угодно, - сытость,  глупость,  кураж,  амбиции,  униженное
лизоблюдство, спесь, чванство, раболепие...
   Все, кроме счастья.
   Или -  все  люди  просто  глупцы?  Только  в  теплых  странах  это  -
счастливые глупцы, а в холодных - несчастные? Потому что  им  просто  не
хватает солнышка?
   Не видел он вокруг себя этим  вечером  ни  одного  счастливого  лица.
Только маски. И чувствовал, что сам стал такою же маской и  более  всего
хотел... Ну  да,  он  хотел  пробежаться  по  мелкой  песчаной  речушке,
разбрасывая тысячи бриллиантовых брызг... И чтобы папа и мама ждали  его
на берегу,  и  напитанный  сосновым  настоем  воздух  наполнял  все  его
существо, и чтобы и день, и жизнь впереди были бесконечны, а все живущие
на земле - добры и бессмертны. Только и всего.

Глава 85

   Русская поговорка "Пьян, как сапожник" соответствует  английской  "As
drunker as a lord". В эту ночь Гринев и напился, как лорд. Ибо все,  что
он вытворял, никакой сапожник позволить себе не мог.
   Передряги ночей  предыдущих,  напряжение  минувших  дней  -  все  это
настолько измотало Олега, что ему казалось, стоит выпить совсем немного,
и его развезет, растащит, как питона по нагретому пальмовому листу... Но
все получилось наоборот. Охранники, от  которых  он  избавлялся  дважды,
теперь не отходили от него ни на шаг, а он и не думал никуда скрываться.
   Он завис в каком-то кабаке, просто чтобы посидеть и послушать музыку.
   Ехать ему, кроме конторы, было некуда, да и приключений искать  более
он не мог - устал так, что его то бросало в жар, то знобило... А тут еще
и  горькое  чувство  -  он  так  и  не  приблизился  к  непосредственным
заказчикам убийства отца... А еще и куда более горькое  чувство  -  отца
убили из-за него, чтобы его, Гринева, вывести из равновесия и  заставить
делать... Что? Как раз то, к чему он более всего и стремился... Как  раз
то, что он теперь и делает.
   Олег заказал рюмку, выпил, зажевал фисташками... А потом -  буквально
рявкнул  на  официантку:  она  тенью  скользила  меж  столиками,  убирая
опустевшие рюмки и заменяя пепельницы... Сидеть перед пустым столом было
скучно и неуютно, и Олег потребовал бутылку, мясной десерт и - чтобы  не
маячила! И взялся водку не пить - кушать! И наливал теперь не в рюмку, а
в стакан и  выпивал  очередную  порцию  сразу  после  наспех  выкуренной
сигареты... Но опьянение не приходило. Он был трезв, как сапожное шило.
   Странная озлобленность, телесная вялость  и  умственное  беспокойство
составляли  причудливую  смесь  его   теперешнего   самоощущения...   Он
прикончил бутылку, потребовал другую, потом - третью...  Ни  облегчения,
ни эйфории...
   Просто когда в неизвестной по счету бутылке  оставалось  на  донышке,
неимоверное количество  выпитого  преобразилось  в  какое-то  чудовищное
качество: Гринев вдруг взъярился, перевернул столик, запустил  стулом  в
эстраду, что-то выкрикивая бессвязно и агрессивно... Ближайшему  халдею,
попытавшемуся его урезонить, он въехал в ряшку с такой силой и энергией,
что тот не то что перелетел -  перепорхнул  через  перильца,  отделявшие
столик от  эстрады...  Охранники  ринулись  и  повисли  на  Гриневе;  он
разбросал их, как медведь разбрасывает мелких шавок...
   Атлеты - охрана кабака - тоже кинулись,  и  он  дрался  с  ними,  как
безумный... Его силы удесятеряла ярость - и вскоре  пятеро  или  шестеро
охранников лежало на полу в отключке, в  то  время  как  половина  людей
Борзова занимались тем, что перекрывали вход, стремясь  не  допустить  в
зал журналистов... А Гринев тем временем подошел  к  стойке,  распечатал
пачку стодолларовых купюр, пустил их веером в зал, потребовал у бледного
бармена коньяк,  отпил  из  горлышка  полбутылки,  опустился  на  пол  и
мгновенно уснул.
   Когда его уже  везли  в  автомобиле,  он  вдруг  очнулся,  совершенно
трезвым голосом приказал - "в контору" - и отключился снова. А потом был
сон, навязчивый и бесконечный,  когда  он  гнался  за  ускользающими  во
всполохах молний тенями, а тени - за ним...  Он  продирал  глаза,  видел
перед собой раздуваемую порывами ветра занавеску,  и  там  -  за  окном,
причудливые строения, совсем непохожие на московские, и рокот  грома,  и
новая вспышка освещала странное и чужое пространство... А он снова бежал
за кем-то и от кого-то убегал, а потом - искал жилище, и оно было пустым
и - чужим...
   Когда он проснулся - было темно. Еще темно или уже темно -  этого  он
не понял. Вскинул руку, посмотрел на часы: двадцать  минут  третьего.  А
день?
   Пятница. Выходит, он проспал часов двадцать Если не больше.  Впрочем,
он помнил, что - днем или ночью?  -  он  наощупь  поднимался,  почти  не
размыкая век ходил в туалет, потом шел  к  крану  и  так  же,  почти  не
открывая глаз, жадно хлебал воду...
   Сейчас Олег  лежал  на  кушетке  в  комнате  отдыха;  была  постелена
белоснежная простыня, и накрыт он был такой же. Как ни странно - он  все
помнил, абсолютно все,  пусть  смутно  и  словно  сквозь  полупрозрачную
кисейную занавесь, но - помнил... И это воспоминание не вызвало  у  него
ни раскаяния, ничего. Словно вчера -  или  уже  позавчера?  -  в  кабаке
купечествовал и дебоширил вовсе не он,  а  кто-то  другой,  на  него  не
просто непохожий, а... Все, мысль ушла.
   И теперешнее состояние его было странным. Ни похмелья, ни слабости...
   Словно он просто лег и отдохнул, выспался... И теперь  зверски  хотел
есть. Но еще больше он желал знать: что с рынком?!
   Включил компьютер... Конец дня,  четверг...  Тренд  вышел  к  верхней
точке уже к одиннадцати, к обеду чуть-чуть  снизился,  потом  в  течение
двух часов плавно поднялся снова и поплыл стабильной  волной  до  самого
закрытия...
   Олег откинулся в кресле. Он - победил. Подключились те теневые  силы,
что должны были неминуемо  выровнять  рынок,  -  это  их  будущее!  Олег
вычислил их совершенно гипотетически, но - доказательно.