стюк. - А вот сохранить его насовсем -  это
уже искусство.
   - Где-то я это уже слышала, - огрызнулась Оля.
   - И немудрено. Потому что это истина, - примирительно пожала  плечами
Аля.
   - Как ты там сказала?
   - "Младой хазарский князь Ратмир..."
   - Красиво. Это из сказки?
   - Ага. Пушкин.
   - Жаль, что жизнь - не сказка.
   - И даже очень жаль. Зато наше представление - похоже.
   Музыка  зазвучала  едва  слышно  и   вскоре   заполнила   собою   все
пространство; сущее будто пропало: зал погрузился во тьму, люди замерли,
притихнув,  словно  исчезли  вовсе,  и  освещенный  подиум  стал  местом
волшебства, чародейства, тайного знания о тьме и свете, о зле и добре, о
смерти и бессмертии.
 
Глава 11 
 
   Их одеяния были  прозрачны,  как  туман,  и  грустны,  как  опадающие
листья.
   Девушки двигались по подиуму, окутанные светом юпитеров, окрашивающих
сверхлегкую ткань то золотым, то густо-малиновым, то пурпурным... Музыка
словно  вплеталась  в  распущенные  волосы,  в  легкие,  полупрозрачные,
призрачные одежды, и девушки будто парили над залом в немыслимой высоте,
недоступные ни для черных помыслов, ни для злых дел... А где-то  высоко,
в холодных, фиолетово-сиреневых бликах перистых облаков  догорал  закат,
напоминая о скорой зиме и о том, что так уже было когда-то... А  девушки
продолжали  кружиться  в  колдовском  танце  над  всполохами  малинового
пламени, как бы охраняя его, как надежду на то,  что  тепло  вернется...
Девушки двигались по подиуму величественно и отстраненно, словно в  мире
не осталось ничего, кроме всполохов музыки и света; только  они  были  в
этом гаснущем мире сущим  и  важным,  все  остальное  казалось  тьмой  и
пустотой, изукрашенным маскарадом на лике небытия...
   Девушки работали, как заводные куклы; все было привычным,  разве  что
темп: тем, у  кого  не  было  "окон",  приходилось  переодеваться  очень
быстро, и ничего не забыть, ничего не  перепутать,  и  выглядеть  притом
так, словно только что сошла с. глянцевой картинки элитного журнала.
   После сорока пяти минут показа  наступил  небольшой  перерыв.  В  это
время публику  развлекал  грустный  клоун-мим  в  обтягивающем  трико  и
шляпе-котелке; под давнюю, полузабытую и оттого особенно щемящую мелодию
Ива Монтана клоун играл с шаром; влажно-синий светящийся шар  был  похож
на землю; он переливался то золотыми, то серебряными, то алыми блестками
и невесомо парил под руками клоуна-мага... А лицо его было полно печали,
словно он, держа между ладоней землю, провидел ее будущую судьбу...
   Какое-то время девушки наблюдали за ним  с  завороженным  недоверием,
пока Оля Сорока не всплеснула руками в детском восторге:
   - Ну как он это делает! Мы же рядом стоим, и - ничего... Ни нитки, ни
лески... Ни-че-го!
   - Колдун, - хмыкнула Лена Толокина. - И в руках он планетку  нашу  не
зря крутит. Сейчас озлится и ка-а-ак хлобыстнет об землю!
   - Землю об землю! Соображай, что говоришь...
   - Ой, девчонки, я такой рассказ читал,  фантастический,  -  влетел  в
разговор  Вадик  Бовин.  -  Там  один  мужчина  тоже   кубик   в   руках
вертел-вертел, потом сложил неловко, смотрит, а там - дырочка!
   - Отверстие, - со смешком,  явно  издеваясь,  поправила  Толокина.  -
Дырочка - это в заборе. Ну, может еще где...
   Девушки прыснули.
   - Не-е-ет, девчонки, вы дослушайте! Глянул он в это отверстие: а  там
шарик! Голубой, красивый, влажный, висит сам собою, переливается и вроде
даже крутится...
   - Ну ты и расписал! Мне прямо сейчас захотелось! - не сдержалась  Оля
Сорока.
   Вадик скроил гримаску, посмотрел на девушку,  как  умудренный  опытом
старшеклассник на детсадовскую крошку, хотел что-то ответить, да  махнул
рукой: дескать, что с вами говорить, недоразвитыми...  Сосредоточился  и
продолжил:
   - Дура: это земля!
   - А-а-а...
   - Да, а мужчина тот был или дурак, или экспериментатор...
   - Не усугубляй, Вадик, это одно и то же!
   - Ну вот: глядел он, глядел, а тут ему из того шарика прямо в глаз  -
как даст!
   - Пьяным космонавтом, не иначе!
   - Почти. Ракетой. Баллистической ракетой.
   - Вадик, кончай трепаться, несешь какую-то околесицу,  скоро  перерыв
закончится, надо хоть перекурить успеть.
   - Курить вредно.
   - Зануда.
   - Девчонки, ну дайте порассказать! - В голосе Вадика  слышались  чуть
ли не слезы, он просительно глядел на Лену Толокину.
   - Пусть дорасскажет... - махнула  рукой  Лена.  -  Только  побыстрее,
Вадюша, мы же не на диспуте.
   - Ну вот, - продолжил взбодренный Вадик, - мужчина этот  почувствовал
жуткую боль, подбежал к зеркалу, смотрит - а глаз ему выжгло! Насовсем!
   Разъярился он, озверел просто, кочергу в  камине  докрасна  раскалил,
подбежал к тому кубику и в дыру каленую кочергу и сунул!
   - Хорошо хоть, что не в задни...
   - Ну Оля-я! - чуть не расплакался Вадик.
   - Да не перебивайте вы! - прикрикнула на девчонок Толокина.
   - Все. Не будем.
   - Ну так вот... Выжег мужик кочергой что-то там, да и  забросил  этот
самый непонятно как получившийся кубик в дальний  чулан.  Смотреть,  что
вышло, не стал: второй глаз,  видно,  пожалел.  -  Бовин  заговорщически
приглушил голос. -  А  через  неделю  все  увидели  высоко  над  землей?
громадный человеческий глаз. Живой!  Он  смотрел  с  неба  и  неделю,  и
другую... Население,  понятно,  в  панике,  сектанты  разные  по  улицам
шатаются, народ мутят, бардак начался по всей земле страшенный: никто не
работает, все конца света ждут.
   - Многие его пожизненно ждут, причем  с  удовольствием,  лишь  бы  не
делать ничего, - прокомментировала Аля. - И если к назначенному часу  не
пробьет, загоревать могут так, что помрут от огорчения.
   Вадик только пожал плечами, продолжил:
   - Собрались тогда командующие  всякие,  начальники  штабов  и  прочие
офицеры - решать, что делать. Ну а поскольку  все  вояки  думают  только
одним местом...
   - Каким? - поддела Оля Сорока.
   - Не тем, каким ты, поняла?
   - Хм... А может, у меня оно как раз для этого и предназначено...
   - Для чего?
   - Для продвижения по жизни, понял? А у тебя...
   - Девки! - прикрикнула на всех Толокина.  Бовин  глянул  на  девчонку
раздосадованно, поджал красиво очерченные пухлые губы, произнес  тихо  и
значимо:
   - Дура.
   - Сама дура! - беззлобно огрызнулась Сорока. - Ладно, досказывай. Что
там с тем глазом вышло?
   - Посоветовались те вояки, - продолжил Бовин с новым  воодушевлением,
- и решили общими усилиями создать жуткую ядерную ракету, каких  еще  не
было, и - врезать ею по этому глазу. Чтобы порядок восстановить  и  свою
власть тоже.
   Сказано - сделано. Через пару недель запустили, прямо в самый зрачок!
И - глаз исчез.
   - И дальше что? - уже заинтересованно слушали девчонки.
   - А ничего. Все.
   - Как это - все?
   - Сидит тот самый мужик, которому глаз выжгло, у камина и вспоминает,
как совал в кубик, в тот самый, где голубая планета сама  собою  висела,
раскаленную докрасна кочергу...
   Девчонки замолчали. Тишина длилась с полминуты.
   - И это весь рассказ? - спросила, наконец, Оля Сорока.
   - Да. Все.
   - Понятно. Это для умных штучка.
   - Ну не для дураков же...
   - Мудер же ты, Бовин.
   - Чего?
   - И мораль: не во всякую скважину зри, не  во  всякую  дырку  каленую
кочергу суй. Масштабно.
   - Ты дура, Сорока, поняла, дура! - взвился Вадик.  -  Это  рассказ  о
том, что...
   - Ну? О чем?
   -  Просто  каждый  человек  неловким  движением  может  сгубить  нашу
планету.
   Случайно, по глупости. А она - прекрасна, мала и беззащитна.
   - Ага... "Голубая, голубая, не  бывает  голубей..."  -  издевательски
пропела Оля.
   - А тебе завидно, да? - готовый сорваться в истерику, почти  прорыдал
Вадик. - Я же видел, как ты на моего Сашу  смотрела,  когда  он  меня  у
агентства встречал, видел!
   - Ша, девки! Прекратили базар! - грубо рявкнула Лена Толокина. -  Еще
не хватало: три минуты до выхода, а они мужиков делить решили!
   - А чего она... - запричитал было снова Бовин. - Коза!
   - Ша, я сказала! Детский сад - трусы на лямках! Почему еще не  готовы
к показу?
   - Да там же певец распрягается!
   Как раз в это время безголосый певун, демонстрировавший на сцене все,
что  угодно,  от  хилого  пупочка  до  волосатых  ляжек,  -  все,  кроме
мастерства и таланта, закончил кривляний и тихонько свинтил  под  жидкие
дежурные хлопки зала.
   - Девочки, девочки, две минуты до выхода... Быстренько... - выпрыгнул
откуда-то  и  заскакал  вокруг,   как   мячик,   кругленький   и   лысый
администратор Сюркин.
   - Аркадьич, все будет путем, - успокоила его Толокина. - Не боись.
   Девочки-мальчики, у кого первый выход, приготовились...
   ...Зал окрасился сиреневым. Зазвучали характерные ритмы,  на  подиуме
появился юноша в черном смокинге, с зализанными назад волосами,  бледный
и серьезный, как юный Мефистофель, еще  не  успевший  сгубить  ни  одной
шаткой души.
   Музыка нарастала, вплетаясь в шелест дождя; прозвучало первое "amen",
сцена словно ожила, переливаясь в лучах юпитеров от светло-сиреневого до
густо-фиолетового, малинового, пурпурного...
   - Коллекция называется "Таро", - начал представлять показ мрачноватый
ведущий -  в  черной  фрачной  паре  и  лаковых  туфлях;  иссиня-черные,
длинные, напомаженные волосы сосульками свисали до плеч. - Таро - это не
просто возможность узнать былое и  грядущее...  -  бормотал  он  шипящим
дискантом. - Таро - это модель нашего мира, который так и  не  изменился
за тысячелетия, не ..стал  добрее,  благороднее,  совестливее...  С  тех
незапамятных времен, когда великое переселение  народов  смешало  все  в
странной круговерти и обрекло иные племена вечной бродяжьей судьбе,  они
понесли с собою Таро,  словно  осколок  зеркала,  словно  предупреждение
грядущему,  словно  обломок   неведомой   культуры...   Какая   канувшая
цивилизация оставила нам это древнее  знание,  называемое  Таро,  знание
тайное, загадку которого постигли лишь посвященные?.. А мы...  мы  можем
лишь  убого  и  равнодушно  плестись  вослед  вялой   колеснице   бытия,
подчиненные року, и лишь иногда Таро  приоткрывает  людям  свою  завесу,
следуя чьей-то прихоти и произволу... Возможно, кто-то из  смертных  уже
готов постичь эту тайну, возможно, ее не постигнет никто и никогда...
   - Признаться,  меня  тоже  от  этой  коллекции  даже  жуть  берет,  -
прошептала на ухо Але Егоровой Света Костюк.
   - А кто дизайнер?
   - Какой-то Глинский.
   - Что-то я о таком не слышала.
   - Говорят, молодой. Из Москвы. Девки судачили: и  идею,  и  тему  ему
предложил какой-то крутой. И фамилия у него странная... Мы  ее  в  школе
проходили, в какой-то книжке... Он  и  проплатил  все:  эскизы,  наряды,
показ.
   - Решил стать русским Карденом?
   - Вряд ли. Но ты же знаешь, у богатых свои причуды.
   - Обычно они ограничиваются девчонками.
   - Это те, что в детстве в кукол не наигрались.
   - Все же они лучше тех, что не наигрались в солдатиков.
   - Кто бы спорил.
   - Егорова, а ты какая карта?
   - Двадцать первая. Называется "Мир" или "Время".
   - Красиво.
   - Угу. И из одежды - одна ленточка по чреслам.
   -  Эротично.  И  переодеваться  недолго.  А  я  -  "Госпожа".  Символ
куртуазности и хороших манер. Зато в короне.
   - Вот видишь!
   Прибежал всполошенный администратор:
   - Девочки, не спите! Первая группа - выход!
   ...Последняя коллекция  была  вполне  в  духе  времени  и  называлась
"Комби".
   Парни вышли в стилизованных под боевые комбинезоны лохмотьях, девушки
- одни в закамуфлированных касках,  широких  армейских  штанах,  высоких
шнурованных ботинках, полуобнаженные до пояса, прикрывая грудь руками  в
кожаных крагах; другие -  затянутые  в  совершенно  прозрачное  трико  и
укутанные в пятнистые маскировочные сети. Зазвучала шлягерная композиция
"Status Que" - "You Are In The Army".
   Музыка нарастала, и под слова "Go  on  fire!"  -  "Иди  в  огонь!"  -
оборвалась на парафразе... Заработала светоустановка, то погружая зал во
мрак,  то  озаряя  мертвенно-белыми  вспышками;   динамики   загрохотали
барабанной дробью, так похожей на пулеметную, юпитеры  заиграли  бликами
алого и пурпурного, девушки заметались по подиуму,  словно  спасаясь  от
шквального огня, и - замерли...
   Музыка стала мучительной и навязчивой, словно пронизывающий до костей
ноябрьский смог, студеный, неотвязный,  сырой,  не  оставляющий  никакой
надежды на то, что скоро станет теплее... Фигуры  на  подиуме  заволокло
фиолетовым туманом, свет померк,  и  тут...  две  яркие  вспышки,  будто
разряды тока, полыхнули в  полутьме,  так  же,  дважды,  раздался  сухой
грохот - будто по подмосткам с маху ударили широкой деревянной доской.
   Аля успела увидеть Романа Ландерса: он сполз в кресле, уронив  голову
на грудь, и теперь дико и жутко таращился прямо на нее  черной,  налитой
сукровицей раной: две пули вошли почти одна в одну, раскроив  полчерепа.
Еще Аля успела заметить ошалевшие,  белые  от  ярости  глаза  вскочивших
охранников,  пистолеты  в  их   руках   и   лицо   какого-то   толстяка,
размягченного алкоголем и похотью, - в эйфорийной прострации он, видимо,
полагал происходящее частью представления, его  изюминкой...  И  -  свет
погас.
 
Глава 12 
 
   Свет погас весь, разом. Какое-то мгновение стояла мертвенная  тишина,
и так же все разом взорвалось: раздались вопли и визг  женщин,  во  тьме
глухо ухнули еще два выстрела:  видно,  кто-то  из  гостей  шарахнул  из
газовика, то ли с перепугу, ТО ли расчищая дорогу к вожделенному выходу;
задвигались опрокидываемые стулья, и снова вопли, теперь отчаяния и боли
- кого-то из упавших это холеное стадо уже топтало в темноте, прорываясь
к дверям; пространство над залом, полное табачного  дыма,  расчертили  в
беспорядке лучи карманных фонариков и лазерных прицелов, кое-где мелькал
огонек зажигалки и тут же гас в испуге, словно именно это могло  сделать
персону мишенью невидимого снайпера. Уже через полминуты над залом стоял
вселенский грохот и вой.
   Первое, что сделала Аля, было самым разумным в  такой  ситуации:  она
бросилась ничком на помост. Она  интуитивно  почувствовала:  выстрелы  в
Ландерса пришли отсюда, со стороны подиума; ну да, даже не из-за  сцены,
с самого подиума, когда на нем и было-то восемь  девчонок,  изображающих
убитых на неведомой войне.
   Как только паника в зале усилилась, Аля в  полной  темноте  вместе  с
остальными бросилась за кулисы.
   Рабочий коридор, ведущий к черному ходу, был  забит  битком;  в  этой
давке попеременно вспыхивали огоньки зажигалок, слышался визг и всхлипы;
взглядом  оценив  ситуацию,  девушка  решила  сразу:  ждать  тут,  кроме
обморока, нечего. И ринулась на  второй  этаж.  Выскочила  в  совершенно
пустой и темный коридор, заметила полуоткрытую дверь какого-то кабинета,
забежала; окно было распахнуто настежь... Аля запнулась на мгновение:  а
вдруг это бежал убийца?..  На  сердце  похолодело,  оно  словно  замерло
разом, как бывает, когда прыгаешь в ледяную воду... Но другого  пути  из
этой мышеловки не было; ей еще подумалось вскользь: как это  организатор
действа не догадался подпалить зальчик со всех четырех углов? Даже  огня
не стоило бы дожидаться: "избранные"  передушили  бы  друг  дружку,  как
нерестящиеся  стегоцефалы!  Решилась,  прошла  в  комнату;  точно,  этим
выходом кто-то до нее уже воспользовался:  светлый  прямоугольник  окна,
рама распахнута.
   Не колеблясь, Аля одним прыжком  вскочила  на  подоконник,  благо  по
задумке последней коллекции  ноги  ее  были  обуты  в  грубые  армейские
ботинки; посмотрела вниз: второй этаж, но если прыгнул  кто-то  до  нее,
она тоже сможет! Опа!
   Ноги увязли в картонных ящиках из-под  иноземной  винной  тары,  Аля,
чертыхаясь, пыталась выбраться из-под вязкой, свалившейся на нее  груды,
когда услышала:
   - Стоять!
   У ворот в позе супермена - расставив  ноги  и  сжимая  обеими  руками
вороненый пистолет, - застыл детина  в  представительском  костюме  и  с
бабочкой: из охранников покойного Ландерса.
   - Ты чего, дурак?! - вскинулась на него Аля, со злостью  сбрасывая  с
ноги последний ящик. - Псих, что ли?
   - Стоять, я сказал!
   - А я никуда и не бегу!
   - Почему в окно прыгнула?
   - А ты в дверь вышел, да? Ребра у меня хрупкие, девичьи, чтобы ломать
их в вашем притоне о косяки!
   - Босса убили.
   - Ух ты, наблюдательый какой! А я и не заметила!
   - Вот что, девка...
   - Заткнись, дебил. Вам было поручено беречь шефа,  вы  прошляпили,  и
нечего на мне тут злость срывать, понял?!
   - А ну-ка прекратила рассуждать! Ножками потопала, быстро,  назад,  в
клуб!
   На месте и разберемся, кто Рому валил.
   - Может, ты думаешь, я?
   - Может, и ты. Пошла!
   - Идиот.
   - Ты еще поговори!
   Парень грубо схватил Алю за предплечье, ей стало больно, промелькнула
дурацкая мысль: "Вот, теперь синяк  будет,  придется  что-то  с  длинным
рукавом в такую жару надевать, как монашке", - а  дальше...  Дальше  она
действовала, словно подчиняясь какому-то давнему, врожденному инстинкту.
Чувство возмущения собственной несвободой подавило все, даже страх.  Она
резко  и  быстро  ударила  кованым  каблуком  по  большому  пальцу  ноги
охранника. От неожиданной резкой боли тот ослабил хватку, Аля вырвалась,
хлестнула ребром ладони по  руке  с  оружием,  пистолет  выпал,  девушка
послала его пинком куда-то под  тарные  ящики  и-с  разворотом  воткнула
кулачок в вялое солнечное сплетение.  Удар  прошел  -  парень  не  успел
сгруппироваться, ноги его словно кто-то подрубил в коленях, и он  снопом
свалился на землю.
   "Ну  и  ну!"  -  пронеслось   в   голове   девушки,   сознание   этим
многозначительным  междометием  словно   хотело   защититься   от   всех
последствий содеянного, от логического просчета  дальнейших  действий...
Да и что тут просчитывать? Срываться  отсюда  нужно,  и  подальше!  Пока
осиротевшие отморозки охраннички не стали срывать зло  на  всех  и  вся!
Убить, может, и не убьют, но  вывески  попортят:  когда  нет  виноватых,
достается всем: правым,  левым,  сочувствующим...  А  уж  равнодушным  -
обязательно  и  по  полной  программе:  их  телячья  покорность   всегда
действует на тупых и сильных возбуждающе, и таких бьют долго и  смертно,
пока не устанут.
   Девушка быстрым взглядом окинула двор, улицу  и  стремглав  помчалась
прочь.
   Она бежала так, что ветер в ушах свистел, притом стараясь держаться в
тени деревьев: трико телесного цвета было совершенно прозрачным, и любой
ночной подгулявший прохожий увидел бы экзотическую картинку:  по  ночной
улочке курортного городка несется абсолютно  голая  девчонка  в  высоких
армейских ботинках. Что за  карамболь  возникнет  в  мыслях  такого  вот
мирного или не очень обывателя? Каковы могут быть его действия? Лучше об
этом и не думать. Бежать, и как можно быстрее!
   Впереди замаячили редкие  огни,  потом  -  освещенная  площадка.  Аля
остановилась, несколько раз  глубоко  вдохнула,  выдохнула,  постаралась
восстановить дыхание. И - спокойно пошла через площадь. Редкие  мужички,
вышедшие из казино перекурить это дело, выронили челюсти  от  изумления:
девушка казалась абсолютно нагой и была  изумительно,  нездешне  хороша!
Аля, не обращая ни на кого внимания, ступала уверенной  походкой  модели
на подиуме, высоко подняв подбородок и глядя прямо перед  собой,  словно
была задрапирована в китайские  шелка,  сибирские  меха  и  упакована  в
якутские алмазы. Вошла в холл, остановилась у стойки портье:
   - От семьсот первого, пожалуйста.
   Портье,  худой  долговязый  прыщавый   парень,   старался   сохранить
невозмутимость, но... Кадык на тощей шее дернулся так, что  Аля  всерьез
заопасалась: поперхнется сейчас, упадет, засучит ручонками-ножонками  по
полу...
   Возись с ним потом.
   - От семьсот первого уже  взяли,  -  произнес  портье  утробно,  а  в
желудке у него что-то явственно екнуло.
   - Ирка?! - вырвалось у Али. И  подумалось: