мензурки,
вернулся.
   - Не сомневайтесь, барышня, коньяк наиотборнейший.  -  Доктор  разлил
жидкость по мензуркам двумя скупыми  точными  движениями.  -  Я  хоть  и
простой лекарь, но служу в непростом месте: здесь иной подносить  врачам
не принято. Ну, за здоровье?  Чтобы  лапка  не  болела!  И  давайте  без
церемоний: моя сестричка  Евгения  свет  Степановна  большая  противница
алкоголя в любой форме, так что... -  Доктор  со  знанием  дела  закатил
глаза,  "хлопнул  мерзавчика"  эдак  по-врачебному,  почмокал,   смакуя,
воровато оглянулся, долил себе еще мензурку.
   - Вы москвичка? .
   - Да, - соврала Аля.
   - Вот и славно. Вызовем автомобиль, и он доставит вас к папе и маме в
целости и сохранности. - Доктор приподнял свою мензурку, задорно блеснув
толстыми линзами очков в темной черепаховой оправе:
   - За здоровье! Пейте-пейте, барышня, вам нужно, сочтите за лекарство.
Не каждый ведь день на вас машины наезжают...
   - Машины - не каждый.
   - А поклонники одолевают?
   - Когда как.
   - А это как раз неплохо, девочка. Будет что вспомнить  из  того,  что
необязательно рассказывать внукам.  -  Доктор  теперь  уже  медленно,  с
удовольствием прикончил свою порцию, Аля последовала его примеру.
   - Ну? Чувствуете букет? То-то! Из закромов самого Ильи Ивановича!
   - А кто это - Илья Иванович? Президент корпорации?  Доктор  захохотал
над ее словами, как над милой шуткой ребенка:
   - Президент корпорации у нас - ширмочка. Болван.  Сиделец.  -  Только
теперь Аля заметила, что доктор уже хорошо принял за сегодняшний день.
   - А Илья Иванович... Кто же он? Доктор рассмеялся  заливисто,  сделал
комически-страшное лицо, выпучил глаза, произнес:
   - Мамамуши! О-о-о!
   - Кто? - не поняла Аля.
   - Это из Мольера, деточка. А вам -  что  вам  скажет  должность  Ильи
Ивановича? Ничего. Ровным счетом. Ну и забудьте.
   То ли потому, что коньяк мгновенно вступил в голову,  то  ли  оттого,
что доктор оказался таким обаятельным симпатягой, но Аля вдруг спросила,
неожиданно для самой себя:
   - Он - Лир?
   Доктор как раз пытался прикурить длинную папиросу с золотым  ободком,
поперхнулся, закашлялся... Снял очки, какой-то облезлой тряпицей  протер
и без того безукоризненно чистые линзы, глянул на Алю близоруко и оттого
совершенно беспомощно, мучительно покраснел и только тогда переспросил:
   - Извините, я не расслышал. Что, простите?
   - Илья Иванович - это и есть Лир?
   - О Господи... Лир... А мне послышалось...  Да  не  важно.  -  Доктор
махнул рукой. - Не важно. Это так. Давнее. И личное.  Жизнь  течет,  как
песок сквозь пальцы...
   Евгения  Степановна  вылетела  из  соседней   комнаты   собранная   и
взволнованная:
   - Викентий Ефимович, в  восьмой  блок,  срочно.  Похоже,  у  нас  там
обширный инфаркт.
   - Бригада?
   - Уже поднимается.
   - Иду. - Доктор кивнул,  глянул  на  Алю.  -  Вы  посидите,  деточка?
Евгения  Степановна,  а  где  Вера?  Женщина,  похоже,  смутилась,  даже
порозовела:
   - Я... я ее отпустила пораньше.
   - Вот как? У женщин свои секреты?
   - Так уже через полчаса другая бригада  заступает,  и  подумала...  -
неубедительно залепетала старшая.
   Доктор провел взглядом по кабинету, остановился на Але:
   -  Послушайте,  деточка...  Вы  не  побудете  здесь  буквально   пять
минуточек, я кого-нибудь из бригады сразу  пришлю...  Если  вдруг  будет
вызов, вон та лампочка  загорится,  вы  уж  вот  эту  кнопочку  нажмите,
переключите селектор мне на  трубочку,  хорошо?  Наши  жмоты...  Как  на
вывеску тратиться или в кабаке зеленью размахивать, на это - пожалуйста,
а то, что у меня сплошная допотопь со связью, это никого  не  волнует...
Посидите? Пять минуточек?
   -  Ну  конечно.  -  Аля  энергично  кивнула.  Доктор   заговорщически
подмигнул:
   - Только, барышня, курточку снимите и накиньте халат.  Не  ровен  час
какое начальство заглянет... А так - для них все  мы  на  одно  лицо.  -
Доктор вздохнул, и в его вздохе явственно  ощущалась  давняя,  затаенная
горечь:
   - При-слу-га.
   - Викентий Ефимович, потом налюбезничаетесь! Лифт подошел! - раздался
из коридора голос вновь построжавшей Евгении Степановны.
   - Бегу! - Доктор выскочил  из  дверей  медпункта,  мелькнув  в  двери
полами белоснежного халата, как крыльями.
   Аля  шваркнула  "молнией"  на  куртке  и  почувствовала,  как  краска
медленно заливает лицо:  пистолет!  Подмышечная  кобура  была  подогнана
идеально, плоский полимерный "смит-и-вессон" сидел в ней  как  влитой  и
под двумя куртками - дутой синтепоновой и джинсовкой  -  был  совершенно
незаметен. Аля сбросила верхнюю, взяла с вешалки белый халат, надела, он
пришелся ей впору. Оглядела себя в  зеркале:  нет,  ничего  не  заметно,
ничегошеньки. Присела за стол с селектором.
   Агрегат и вправду был старенький: богатые потому и богаты, что тратят
деньги только на себя.
   И  тут  навязчивая  мысль  занудила  тоскливой  мухой:  а  что   она,
собственно, здесь делает? И  что  собирается  делать?  Але  вдруг  стало
очевидно: она не героиня и бросаться  под  танк,  называемый  "Лир",  ей
совершенно не хочется! И к чему она только полезла к милейшему доктору с
вопросами? Дура! Как любят повторять англичане, любопытство губит  кота!
А кошку-и подавно. Особенно гуляющую сама по себе, вот как она сейчас. И
еще Аля вдруг поняла: да, там, на юге, все было жутко, но  много  проще:
рядом был сильный, отважный, незаурядный  мужчина,  который  и  принимал
решения. И нес за них ответственность. А значит, и за нее, Алю. Если бы,
если бы Маэстро остался жив... Если бы рядом был Олег...
   Что ей сейчас делать? Ведь, судя по всему, корпорация  сама  по  себе
занята вполне легальным и уважаемым бизнесом, а то,  что  в  недрах  ее,
точно заноза, торчит мирным таким Иван Иванычем  или  Петром  Петровичем
некий Лир - лорд, пэр и эсквайр,  как  и  Маэстро,  большой  любитель  и
знаток Шекспира, - знают только  посвященные.  И  приставать  с  глупыми
расспросами к встречным-поперечным - это нарваться как  раз  на  такого.
Что будет дальше - даже представлять не хочется.
   Если Глостер был у Лира любимый ученик, то каков сам учитель?
   Аля зябко  передернула  плечиками.  Нет,  сегодня  она  ни  к  какому
действию просто не готова. А вот что будет самым умным - это подружиться
поближе с доктором Викентием Ефимычем.  Человек  он  порядочный,  к  ней
сразу задышал неровно, так почему бы и не захаживать к эскулапу на чашку
чаю и мензурку коньячку? Да и знает он что-то о Лире - вон как  смешался
разом,   папироской   поперхнулся...   К    тому    же    у    радушного
доктора-жизнелюба, судя по всему, что ни день, то посиделки.
   А значит, из отделов люди подтягиваются, о том о сем калякают, к  ней
привыкнут, стесняться перестанут, глядишь, все и  само  собой  узнается.
Это - мысль. Первая здравая за весь длинный сегодняшний день.  До  этого
были лишь ахи и охи. Не считая стрельбы.
   Ободренная принятым решением, Аля подошла к столику, плеснула себе  в
склянку янтарного напитка, выпила для куражу - а ну, доктор, даром что в
годах, все истолкует просто и  однозначно  и,  попользовав  инфарктника,
почувствует кураж с подъемом и полезет прямо сейчас  обниматься?  Хороша
она будет: ма-а-асковская ба-а-арышня со стволом под мышкой! Нет,  чтобы
с доктором все получилось, как надо, нужно быть чуть хмельной и  немного
дурочкой. Самую малость. Вот как сейчас.
   Не успела Аля вернуться за селекторный столик,  как  дверь  медпункта
распахнулась и вошли двое. "Из охраны", - это была первая мысль при виде
двух крепких серьезных молодых людей. И еще - они были одинаковые.  Нет,
конечно,  разные,  но  выражение  лиц  и  молчаливо-размеренная   манера
держаться делали их похожими.
   - Врач? - коротко  спросил  один,  пегий  по  масти,  а  в  остальном
бесцветный, как выцветшая штора.
   - Нет, Викентий Ефимович на вызове, инфаркт, и вся бригада там, но  я
сейчас позвоню, или  позвоните  сами...  -  затараторила  было  Аля,  но
"близнецы" переглянулись, пегий, он был явно старшим, оборвал девушку:
   - Ты кто?
   -  С-сестра,  -  чуть  запнувшись,  произнесла  Аля  и  добавила  для
убедительности:
   - Процедурная.
   -  Собирайся.  Пойдешь  с  нами,  процедурная.  -  Старший  помолчал,
помутнел глазами,  словно  на  месте  Али  было  что-то  не  совсем  ему
приятное, закончил:
   - Быстро.
   - Нет, я не могу... - Аля заметалась взглядом, не зная,  что  делать:
из процедур она умела делать  лишь  две:  ставить  градусник  и  кормить
малиновым вареньем. - Викентий Ефимович сейчас...
   - Твоя  сумка?  -  поднимая  с  кушетки  кофр  с  красным  Креслом  и
проигнорировав ее лепет, спросил другой. Был он белесый, невыразительный
и какой-то потертый, словно пиджак из секонд-хэнд.  Присмотревшись,  Аля
заметила, что он по возрасту старше напарника; в интонации его  слышался
едва ощутимый акцент, и Аля для себя тут же окрестила его прибалтом.
   - Моя, - автоматически кивнула Аля.
   - Возьми. Пошли.
   - Но Викентий Ефимович...
   - Достала ты уже со своим Викентием! Мы из блока "С", уразумела?
   Аля только кивнула: судя по  их  тону,  блок  "С"  был  здесь  чем-то
особенным.
   - Тогда - пошевеливайся!
   По коридору они  двинулись  цугом:  впереди  пегий,  Аля  посередине,
прибалт - замыкающим. И пошли они почему-то не в холл, а в  самый  конец
коридора;  там  пегий  просунул  в  прикрытую  щитком  скважинку  желтый
бронзовый ключ с мудреной сейфовой бородкой, повернул, провел через щель
приемника магнитной карточкой, похожей на кредитку,  и  сезам  открылся.
Пол лифта был устелен ковром, стены - сплошь зеркальные.  Поднимались  в
полном безмолвии, даже трос не скрипел; о том, что лифт пошел вверх, Аля
догадалась лишь по тому, как упало, словно в омут, сердце.
   И еще - она чувствовала напряжение спутников,  будто  они  конвоируют
опасного  вооруженного  рецидивиста...  Или  действительно  с   каким-то
биг-боссом случилось что-то непредвиденное?
   На сердце у Али сделалось тоскливо и пусто, а в голове крутилась лишь
одна фраза: "Все, девочка. Влетела".
 
Глава 81 
 
   Коридор  блока  "С"  был  абсолютно  пуст.  Настолько,  что   казался
совершенно необитаем. Аля догадалась, что они находятся на самом верхнем
этаже  здания.  Шли  вдоль  одинаковых  дверей,  замкнутых  электронными
замками, людей в этом коридоре не было вовсе. Здесь не было даже  теней:
одинаковое серое освещение лишь едва-едва выкрадывало из мрака затянутый
ковровым покрытием пол,  и  только  тот  участок,  где  проходили  люди,
освещался матовым светом из  скрытых  длинных  плафонов  по  бокам.  Это
создавало мучительную иллюзию, что и впереди и позади ничего нет и серый
сумрак заканчивается просто пустотой. А еще Але показалось на мгновение,
что и мира-то никакого нет, вообще нет, а есть  -  вот  эта  высвеченная
дорожка из ниоткуда в никуда, и она идет по ней уже тысячу лет. Никак не
меньше.
   И мотаюсь, цел покуда, не чета снобам, занудам, прилечу из  ниоткуда,
улетаю - никуда, сочиняю дальни страны  -  там  моря,  там  океаны,  там
богатство чистоганом и безделья нет следа...
   Эти песенные строчки пронеслись в  голове  девушки  и  показались  ей
полным бредом: море? Что такое "море"? Это  же  из  другого,  нездешнего
мира!
   Неудивительно, что люди,  проводящие  в  этих  стенах  большую  часть
жизни, так легко относятся к чужой смерти. Для них она выражается пустой
цифирью обезличенных потерь, реальная боль и реальная кровь остается вне
таких коридоров, да и что эти люди  называют  потерями?  Ведь  вместе  с
жизнью человек теряет солнце, море, снег... Вместе с  жизнью  он  теряет
способность любить... Кто в здешних полутемных неживых лабиринтах  может
оценить это?
   - Пришли, - безэмоционально, просто констатируя факт,  произнес  тот,
кого Аля обозвала  про  себя  пегим.  И  еще...  В  его  голосе  девушка
почувствовала  большое  внутреннее  напряжение.  И  до  того   ей   было
неспокойно, а теперь...
   - Назвался груздем... - нервно хохотнул за спиной девушки прибалт.
   Слово "груздем" он произнес с придыханием - "хрустем". Аля вспомнила,
что такая манера произношения в  фонетике  называется  "аспирация",  вот
только откуда взялось это знание и зачем оно ей теперь?..  Напряжение  в
тусклом, словно наполненном невидимыми электрическими разрядами  воздухе
разрасталось,  но  и  его  Аля  ощущала  несколько  отвлеченно  и   даже
равнодушно: будь что будет.  Всему  приходит  конец,  любому  кошмару...
Пожалуй, серьезно ее беспокоило лишь одно: внешне все  было  буднично  и
скучно до зевоты! Она и зевнула - раз, еще...
   "Близнецы", пегий и белесый, переглянулись, уж кто и кому  моргнул  -
было не заметить. Пегий поднял руку и нажал  кнопочку  зуммера  -  дверь
открылась, их ждали.
   За дверью находился обширный секретарский  "предбанник",  уставленный
дежурной офисной мебелью. Мерцали экраны компьютеров.  Навстречу  шагнул
молодой еще человек, ну истинный херувимчик: белокурый, голубоглазый,  с
розовым природным румянцем на щеках, будто  только  что  спустившийся  с
рекламы кукурузных хлопьев. Тренированное тело, будто сплетенное из мышц
и сухожилий, без единой жиринки, делало его статным и  представительным.
Аля догадалась:  пухлые  губки  и  ангельский  румянец  на  щеках  очень
молодили этого парня, на самом деле  ему  было  куда  как  за  тридцать!
Портили его глаза:  бледно-голубые,  они,  казалось,  совсем  выцвели  в
сумраке этих коридоров и стали похожими  на  влажную  тряпку.  Аля  даже
плечиками передернула: как она могла решить, что он красив?!
   Румяный блондин долго смотрел на Алю, потом сказал:
   - Откуда вы ее притащили?
   - Из медпункта. Блондин только кивнул.
   - Готовы?
   - Да.
   - Пошли.
   Блондин крепко-накрепко прихватил Алино запястье.
   - Вы что? Больно!  -  едва  слышно  сказала  она,  поддавшись  общему
настроению.
   -  Молчи,  -  свистящим  шепотом  просипел  блондин,  толкнул  дверь,
рванулся вперед, увлекая девушку за собой.
   - Он там. - Блондин подбородком указал подручным на дверь  в  глубине
комнаты. - Спит. Ну, что стали? Он - безумен. А потому - опасен.  Пошли!
Живо!
   "Близнецы"  переглянулись.  Прибалт  достал  из  внутреннего  кармана
маленькую коробочку, оттуда - наполненный шприц. Снял защитный колпачок,
надавил поршень, капелька слезинкой сорвалась с жала  и  растворилась  в
ворсистом ковре.
   Бесшумно ступая, оба двинулись к двери.
   - Сделайте аккуратно. Чтобы ни единого синяка, - бросил  им  в  спину
блондин. Пегий только кивнул, сосредоточившись на задаче.
   Аля замерла, уже начиная догадываться о  своей  роли  здесь...  Мысли
скакали лихорадочно, как подогретые допингом ахалтекинцы: ее взяли,  как
куклу, сейчас умертвят кого-то там, за дверью,  потом  -  расправятся  с
ней, как с "врачом-вредителем", "убийцей в белом халате"... Возможно,  и
"заказчик" уже прописан и указан в сценарии: иначе  -  зачем  бы  огород
городить,  гораздо  проще  -  уколоть  принципала  самим   безо   всяких
фокусов... Сердце билось часто-часто: как только эти  двое  скроются  за
дверью,   нужно   ударить   блондина   по    голени,    вырвать    руку,
выдернуть-пистолет... Ребятки принимают ее за настоящую медсестру,  и  в
этом ее преимущество.
   Два выстрела треснули сухо, как сухие заборные жерди;  следом  -  еще
два, контрольные. Оба, пегий и прибалт, неловко, будто заваленные ветром
снопы, упали замертво, ткнувшись в густой ворс ковра.  Оцепеневший  было
от  неожиданности  блондин  выпустил  Алину  руку,  крутнулся...   Снова
треснуло, и его сшибло на ковер: он завалился рядом с массивным  дубовым
столом; пиджак на плече быстро набухал кровью.
   Аля обернулась. У стены, в  скрытом  до  этого  в  книжных  стеллажах
алькове, стоял невысокий, сухой старичок с гладко зализанными  остатками
волос и жиденькими водянистыми глазками под жесткими кустиками бровей. В
руке  его  чернел  маленький  пистолетик.  Блондин,  прижимая  ладонь  к
раненому плечу, прошептал только:
   - Лир...
   Аля замерла: тот, кто причинил ей столько бед, - вот он,  рядом...  И
что ей теперь  делать?  Но  старик,  казалось,  не  обратил  на  нее  ни
малейшего внимания. Он скривился в ироничной усмешке;  зрачок  пистолета
смотрел прямо в грудь скрючившемуся на ковре блондину.
   - Милый  Лаэрт,  тебе  уже  стоило  бы  знать...  "Сумасшедший..."  -
сымитировал старик интонацию блондина. -  Такую  роскошь,  как  безумие,
может позволить себе только здравомыслящий человек. А все-таки  забавно.
Лаэрт, кто бы мог подумать?
   Я, грешный, считал тебя лишь блеклой игрой моего воображения,  а  ты,
ворон этакий? Решил, что вырос и пора клевать хозяина? - Лир  рассмеялся
скрипучим нервным смехом.  -  Беда  с  вами,  слугами.  Впрочем,  раньше
властители были мудрее: по смерти  их  жены,  слуги,  чада  и  домочадцы
находили упокоение в том же кургане, что и владыка. Кому на ум приходило
изменить господину? То-то. А нынешние... Все - себе на уме. Забывая, что
меняются лишь времена, а нравы - остаются. Никому не нужны чужие рабы.
   Лаэрт молчал, глядя на Лира с ненавистью. А тот - расхохотался весело
и беззаботно:
 
   Ты мог бы о короне возмечтать.
   Но духи лжи, готовя нашу гибель,
   Сперва подобьем правды манят нас,
   Чтоб уничтожить тяжестью последствий.
 
   - Ах, милый Лаэрт, слуги никогда не  становятся  господами;  лишь  на
малое время могут они получить иллюзию господства, и только... Ну да  не
.расстраивайся... Смерть - вот надежда убогих: она не оставляет  иллюзий
и уравнивает всех.
   Аля боялась пошевелиться. В нескольких шагах от нее  стоял  массивный
стенной шкаф, но Аля понимала, что вряд  ли  успеет  добежать  до  него,
выхватить из внутренней кобуры пистолет: старик  не  промахнется.  Двоих
киллеров он расщелкал за пару секунд и даже в лице не  изменился.  Нужно
ждать: рано или поздно он ошибется. Странно было лишь то, что Лир ее как
будто не замечал. Или - намеренно игнорировал? Почему?
   - Тебе больно, Лаэрт... и это тебя мучает, - продолжал  тем  временем
Лир. - А ведь боль - всего лишь напоминание  о  том,  что  жив.  Мелочь.
Хм... Как сказал один  алгебраист,  сумма  ничего  не  значащих  мелочей
равняется смыслу жизни-Он слукавил. И сформулировал всего лишь  правило.
Утаив,  что  все  остальное  попадает  в  исключение:  любовь,  страсть,
предощущение счастья, страх пустоты... Все. - Лир вздохнул:
   - Впрочем, все, что не укладывается в формулу  существования,  нас  и
губит.. Например,  жизнь.  Иди  предчувствие  победы.  Люди  так  жаждут
заполучить желаемое, что, сталкиваясь с действительным, оказываются  или
деморализованы, или мертвы. Что нередко одно м то же. Ведь ты  шел  сюда
побеждать, лукавый раб? И что в итоге? Ты забыл о духах лжи.
   Лир, наконец, бросил внимательный взгляд на Алю, и она почувствовала,
как падает сердце: в выцветших глазах Лира она не увидела ничего,  кроме
пустоты, - Я спросил тебя, Лаэрт, к чему снятся барсы... Барсы снятся  к
победам.
   Где ты взял эту девчонку? Ну, что ты лупаешь глазками, как  поповская
дочь на выданье? Это ее вы с  Глостером  ловили  на  славном  побережье.
Ха-ха, и  где  теперь  Глостер?  -  Лицо  Лира  посерьезнело,  сделалось
жестким. - Так откуда ты ее вытащил, мальчик? Из рукава?
   Лаэрт, бледный от боли  и  кровопотери,  повернулся,  глянул  на  Алю
озадаченно.
   - Хм... Ты не играешь,  Лаэрт.  Значит,  она  нашлась  сама.  Упорная
девочка.
   Хм...  Закономерно.  Настает  "время  барса".   С   этим   приходится
считаться. Когда-то этот отважный зверь стал одним из тотемов  на  Руси,
его принесли на своих щитах викинги. Но Русь молчалива и скрытна, как ее
леса... Медведь вытеснил барса.
   Этот сильный медлительный хищник всегда был и царствен, и справедлив,
мишка -  владыка  лесов,  и  его  время  придет,  но  сейчас....  Только
неукротимые сердцем  воины,  берсерки,  барсы  способны  пройти  по  тем
тропам, что неведомы для