- старательно тянул  он,
но из перекошенного рта не доносилось ничего,  кроме  хрипа  и  тяжкого,
надрывно-звериного воя.
   Поднял взгляд, увидел самого себя в зеркале - и не  узнал!  В  стекле
отражался бледный сухощавый субъект, и он походил бы на  Глостера,  если
бы не глаза... Зрачки расширены так, что сами  глаза  выглядели  пустыми
черными провалами, ямами, на самом дне которых вяло  и  серо  плескалось
безумие.
 
Часть девятая 
 
ТЕНИ В АДУ 
 
Глава 52 
 
   Але снилось море. Оно было мутным, блеклым и пузырилось, будто теплая
стоялая жижа; девушка представила, как солоновато-приторна эта  жижа  на
вкус, почувствовала запах гниющих водорослей, царапающие коготки соли на
горле - и проснулась. Море продолжало плескаться,  напоминая  полудохлую
медузу; вдали цвет его из грязно-блеклого становился ядовито-купоросным,
и девушке вдруг стало ясно, что это вовсе не Крым и не Кавказ, а море  у
ее ног - не Черное, другое: безжизненное, пустое скопище  солено-горьких
вод на унылой, скорбной и бесцветной, как скомканная бумага, поверхности
неведомой планеты, может, и бывшей некогда Землей, а скорее - не  бывшей
никогда ничем. Потом рядом с  ней  появился  юноша,  словно  только  что
сошедший с рекламы дезодоранта  или  джинсов  "настоящая  Америка"  -  с
развитыми мышцами под упругой эластичной кожей, загорелый, с выгоревшими
добела волосами и  со  смешливыми  ямочками  на  щеках,  стоял  рядом  и
приветливо улыбался всеми сорока пятью зубами. Или - пятьюдесятью?
   По правде сказать, Аля  никогда  не  знала,  сколько  здоровых  зубов
должно быть у человека, и полагала, что чем больше, тем лучше.
   - Жарко, - искренне согласилась Аля,  продолжая  так  же  внимательно
рассматривать собеседника. Вздохнула. По идее... По идее нужно  было  бы
сразу отослать этого чистопородного спортсмена  "в  баню"  и  дожидаться
Маэстро, но...
   Непонятно, мутно-болезненный сон  сделал  ее  такой  восприимчивой  к
"изысканной мужской красоте" или это просто немыслимо для любой девчонки
- послать  куда  подальше  такого  породистого  самца?..  Вернее...  Аля
поежилась. Она растерялась, и  мысли  полетели  смешливые,  как  девичье
перешептывание в летнем лагере после отбоя...  Или  мир  вообще  устроен
так, что искреннее волнение и  смущение  приходится  прятать  не  только
перед другими, но и перед собой за показным цинизмом  или  безразличием,
навсегда теряя то сущее, что еще ценно в этом мире?..
   Бог знает. Ведь он действительно  красив,  этот  юноша,  а  настоящая
красота, мужская или женская, куда более  редка,  чем  обаяние,  и  куда
более ценна, чем ум... И еще  Але  вспомнилось,  что  слово  "красавица"
звучит по-итальянски как "белладонна", у нас это  -  дурманная  ведьмина
трава,  вызывающая  опьянение,  неистовство,  эйфорию,  полную  неземных
полетов  и  воспоминаний  обо  всем  прекрасном,  с  тобою  так   и   не
случившемся.
   А вот интересно, как тогда по-итальянски будет  "красавец"?  "Опиум"?
Или - "наваждение"? Может быть, это куда лучше, чем сон о мутном море?..
Почему-то считается, что раз мужчины "любят глазами", то  их  избранница
должна быть хороша  собой,  стройна,  с  веселым,  томным  или  покорным
взглядом... Девушка же может удовольствоваться толстым и лысым уродом  с
объемистым бумажником... А порой...
   Нет. Природа глуповата  в  своем  совершенстве.  Умом  барышня  может
понимать, что с жирным сутулоплечим и крючконосым миллионером куда легче
перетоптаться в этой жизни, но при виде  молодого  человека  с  упругими
мышцами  под  гладкой  шелковистой  кожей,   веселого   или,   наоборот,
мечтательного,   редкая   девчонка   не   ощущала   томного,   щемящего,
головокружительного  беспокойства;  стоит  такому  только   повернуться,
поманить  пальцем,  взглянуть  ласково,  и  вот  уже  забыты  все  былые
привязанности и любови, в душе - дикий телячий восторг:
   "Он выбрал меня!" И девчонка готова  лететь  за  таким  куда  угодно,
поглупевшая и покорная, ласковая и чувственная, не ощущая ничего,  кроме
жажды близости... Пока ледяная рассудочная волна  не  окатит  прозрачной
пеной, не высветит в зеркале с  беспощадной  насмешкою  припухлости  под
глазами  от  несостоявшихся,  скрываемых  ото  всех  слез,  не  заставит
заметить собственный потухший взгляд и морщинки, протянувшиеся к уголкам
рта, - потому что много лет она непроизвольно  сжимала  губы,  не  желая
смириться с обыденным и не в силах ничего  изменить...  Пока  эта  самая
волна не сделает зрение достаточно ясным, чтобы увидеть, что  перед  нею
просто альфонс, корыстный и алчный, жалкий в своем  стремлении  казаться
мужественным.
   Но все это потом, потом,  потом...  А  сначала  -  любой  женщине  не
хочется   никакой   рассудочности,   ничего,    кроме    любви,    неги,
головокружения... Мир устроен именно так. Ибо чего хочет  женщина,  того
хочет Бог.
   Аля вздохнула. Кажется, ей кто-то уже говорил это все, но вот кто?  И
не вспомнить. Да и нужно ли?
   - У тебя песок на щеке, - улыбнулся юноша, показал пальцем  на  себе,
где именно. Аля невольно повторила его движение, стряхивая  песчинки.  А
мелькнувшее желание никуда не ушло, сделалось властным...
   - Теперь все? - спросила она, чувствуя, как невольно розовеют щеки  и
глуповато-заискивающая улыбка играет на губах... Злость  на  себя  опала
несостоявшейся волной, а в голове крутилась та самая бестолковая  песня,
глупая, но симпатичная, бывшая шлягером так недавно - или так давно? Про
беззаботный курортный роман девочки и мальчика, так  и  не  попавшего  в
Тамбов...  Неужели  еще  вчера  эта  песня  неслась   ото   всех   точек
звукозаписи, а сейчас... Будто в другой жизни было. Время и царствует, и
правит, не оставляя  по  себе  ничего,  кроме  ветхости  и  сожалений  о
несбывшемся.
   Аля чувствовала себя странно: это  состояние  болезненной  усталости,
навеянное жутковатым в своем однообразии и  серости  сном,  никчемное  и
ненужное  мудрствование,  когда   каждая   мысль   кажется   неповторимо
сверхценной... А еще - в голове назойливо, будто муха в пустой квартире,
болталась жутко пошлая то ли частушка, то  ли  считалочка:  "Не  любите,
девки, море, а любите моряков..." Аля почувствовала, как огнем  запылали
щеки, но глупая частушка все крутилась и крутилась в голове...  А  юноша
тем  временем  действительно  сел  на  песок,  рассматривая  на   ладони
перламутровые панцири раковин. Он был совершенно естествен  и  потому  -
особенно   обаятелен...   Порой   он   бросал   на    девушку    быстрый
заинтересованный    взгляд,    совершенно    нескромный,    но     столь
непосредственный, что  эта  нескромность  не  оскорбляла,  а,  наоборот,
льстила.
   - Искупаемся? - спросил юноша; глаза  его  были  синие,  цвета  моря,
выразительные и очень яркие на загорелом лице;
   Аля почувствовала, как покраснела гуще, и порадовалась тому, что лицо
ее уже тронул загар, и краска смущения от того тайного, чего жаждало  ее
тело, не так заметна на румяных щеках.
   Аля смотрела на юношу, ощущая свое полное и бесповоротное  поглупение
с каким-то даже тайным удовольствием, и ждала только одного: когда же он
спросит, как ее зовут?.. Или - не станет спрашивать, а наклонится к ней,
и она... А что она?
   - Искупаемся? - спросил он  снова  и,  не  дождавшись  ответа,  пожал
плечами, встал... В носу у Али защипало  от  близких  слез,  а  дурацкая
логика помимо воли возводила хлипкие и уродливые строения, громоздя друг
на друга безжизненные  блоки  допущений,  и  вот  уже  созданная  мозгом
конструкция казалась истинной...
   Действительно, всякое сознание стремится угадать: что станет с бедной
Золушкой после того, как принц на ней женится? Ну да, принцу более всего
на свете приятно быть заинтригованным; вместо  того  чтобы  наслаждаться
тихим счастьем с Золушкой,  он  так  и  будет  мотаться  взад-вперед  по
королевству и примерять на возможных избранниц  фортуны  иные  туфельки,
пусть и не такие хрустальные, а еще - ленточки,  шляпки,  чулки,  плащи,
перстни, ожерелья - чего только не  забывают  и  не  теряют  во  дворцах
ветреные  красавицы,  чтобы  иметь  предлог  вернуться  за   "невзначай"
оставленной вещью. Ну а Золушка?..  А  что  ей?  К  ней,  помнится,  был
неравнодушен король-отец...
   "Искупаемся?" Вопрос все еще звучал  в  ушах  девушки,  а  время  уже
тянулось тягуче, словно загустевшая патока из бидона, и  юноша  удалялся
вдоль  берега,  ступая  упруго,  пружинисто,  как  молодой  барс...   "И
настроение - хоть плачь! Так  хорошо  и  одиноко..."  -  вспомнилась  ей
стихотворная строчка... И оттого стало еще грустнее, будто молодость уже
прошла, жизнь кончилась и все вокруг  существует  только  в  воспаленном
горячечном воображении полубезумной старухи на  смертном  одре...  В  ее
воображении... А колючий комок уже подступал к горлу, и слезы  скопились
уже, готовые пролиться по щекам горячей солоноватой горечью, и  не  было
причины не плакать. "Что-то не хочется уже купаться, - подумала девушка.
- Похолодало, что ли? И море какое-то... странное".
   - Что-то не хочется купаться, - произнесла Аля вслух, хотя  никто  не
мог ее  здесь  услышать.  -  Похолодало,  что  ли?  И  море  какое-то...
странное.
   Действительно, странен был опустевший берег: Аля заметила вдруг,  что
метров на триста в любую сторону - ни одного загорающего; только  далеко
слева, метрах в четырехстах, на мелководье, какие-то люди играли в  мяч,
но она не могла бы поручиться, что это не мираж. И  море...  Море  стало
таким, каким Аля его видела во сне:  ни  единой  волны,  только  ровная,
пузырчатая  гладь,  но   не   прозрачная,   а   мутно-белесая.   Ленивая
зеркальность простиралась насколько  видимо  глазу  до  самого  дальнего
горизонта.  Из  воды,  показав   влажную   черную   спину,   выскользнул
обеспокоенный дельфин; проскользил у самой  поверхности,  снова  блеснул
дугой  мокрой  спины  и  помчался  прочь,  рассекая  плавником   плоскую
поверхность.
   Случилось и  еще  более  тягостное...  Але  пусть  на  мгновение,  но
показалось, что она и не просыпалась вовсе,  и  сейчас  если  встанет  и
пойдет вдоль берега, то не увидит никаких людей  вообще;  что  длится  и
длится этот нескончаемый сон наяву, унылый и изматывающий... И  тут  все
вокруг переменилось: море застыло  в  бездвижии,  ветер  дохнул  близкой
осенью - и свет померк. Тьма пока не настала, но она угадывалась, и  это
было вовсе не похоже на закат солнца или на пасмурный вечер, когда  день
затухает постепенно и устало; все изменило цвета вдруг, словно невидимая
всесильная рука разом убрала свет.
   Девушка свернулась клубочком и замерла; слезинки беззвучно покатились
из глаз, она заплакала, не жалуясь ни  на  что  даже  самой  себе,  лишь
всхлипывая тихонько, словно брошенный котенок, никому не нужный и  никем
не любимый в этом угасающем мире.
   Сделалось холодно. Мир  окрасился  фиолетовым,  будто  из  сущего  он
превратился  вдруг  в  мрачноватую  компьютерную  имитацию,   и   только
береговые ласточки продолжали встревоженно метаться над высоким берегом,
расчерчивая своим беспокойством мерное пустое пространство и  делая  его
живым.
 
Глава 53 
 
   Теперь  Але  снилось,  что  она  в  пустыне.  Она  лежала  на   песке
обнаженной; теплые лучи ласкали кожу, лучи  не  палящие,  нежные;  да  и
пустыня была освещена будто и не солнцем  вовсе,  а  загадочной  звездой
Гемма из созвездия Северной Короны, той самой звездой, что в  соединении
с Солнцем предвещает счастливую  любовь  и  покровительствует  успеху  в
искусствах. Аля даже заулыбалась от ощущения чего-то радостного. Правда,
в горле першило чуть-чуть, словно от мельчайших крупинок соли,  попавших
на небо... Наверное, перекупалась.
   Где-то  невдалеке  послышался  хруст  песка.  Девушка  повернулась  и
увидела варана. Спокойный, мощный, он неторопливо  карабкался  вверх  по
песчаному  кургану,  но  девушка  знала,  что  этот  громадный  ящер  ей
совершенно не опасен; по крайней мере, он не опасен ей так,  как  опасен
для своих собратьев, выживших каким-то чудом,  попавших  в  наш  мир  из
страшного  и  мистического  мира  рептилий,   продолжающих   бесконечную
смертельную схватку... Схватку за что? Ведь  этим  жутким  хищникам  уже
никогда не стать господами в мире под новым солнцем, но  они  продолжают
сражаться с истовостью и упорством потому, что  это  даже  не  смысл,  а
способ их существования.
   А варан оказался вдруг рядом, повернул массивную башку, и девушке  на
миг стало страшно: ящер смотрел на нее совершенно по-человечески; в  его
взгляде были и мольба о понимании, и скорбь... "Так,  значит,  они  были
мыслящие? А мы  самодовольно  считаем  их  мир  примитивным  просто  для
собственного оправдания?
   Оправдания духовной нищеты и жестокости?"
   Ящер снова мотнул лобастой головой и ткнулся  девушке  в  плечо.  Аля
открыла глаза. Рядом стоял Маэстро. Тяжелая сумка покоилась у  его  ног.
Присев на одно колено, он наклонился к девушке и спросил:
   - Сладко спалось?
   - Это ты?..
   - Плохо себя чувствуешь? - Маэстро пристально посмотрел на Алю.
   - Угу. Как побитая. Надувным ленинским бревном.
   - Чем?
   - Бревном.  Ленинским.  Надувным.  Тем,  что  вождь  пролетариата  на
субботнике таскал.
   - Хм... Сейчас твои ровесники и не знают, кто такой Ленин.
   - Я - из продвинутой молодежи.
   - Замерзла, продвинутая?
   - Чуть-чуть. - Аля взглянула на море: солнце уже готовилось  купаться
в его волнах, значит, уже вечер, и не ранний, а  она  проспала  в  общей
сложности несколько часов. Сейчас ее бил озноб. - А во  сне  было  много
солнца... Наверное, перегрелась, - вздохнула девушка. - И сны эти...
   - О снах ты расскажешь по пути, ладно?
   - А по пути - куда?..
   - Помнишь анекдот? "Ша, уже никто никуда не идет".
   - Не поняла. Поясни.
   - Мы будем просто гулять. Вдоль берега.
   - А-а-а...
   - Я суеверен.. А дорогу "закудыкивать" - дело неважное. Уразумела?
   - Поняла, не дура. Гулять -  так  гулять.  Прямо  как  в  песне.  Вот
только...
   Влад, нам что, снова нужно убегать?
   - Да.
   - Значит, "разведка боем" не удалась?
   - Как раз  наоборот.  Ведь  я  жив.  Они  собрались  быстро.  Маэстро
привычно проверил оружие,  забросил  за  плечо  обе  сумки  и  быстро  и
пружинисто пошел вперед вдоль берега, в сторону от пляжа. Аля  заспешила
за ним.
   Идти было трудно. Голые окатыши то и дело выскальзывали  из-под  ног,
постоянно попадались участки с мокрым и зыбким песком, и вскоре обувь  у
девушки и ее спутника промокла, пропиталась  песчаной  взвесью  и  стала
ощутимо натирать ноги... А тут еще  и  трава...  В  некоторых  местах  с
обрыва сползли мощные  многотонные  пласты,  перекрыв  побережье  жутким
нагромождением бурых и серых камней; завалы  стояли  плотно,  а  вода  и
ветер  сделали  их  подобием  сказочных  лабиринтов.  Такие  приходилось
обходить, забирая далеко к берегу, ползти по каким-то "овечьим" тропкам,
продираться через довольно высокие и плотные  заросли  неведомой  травы,
растущие где попало... У Али тогда просто  замирало  сердце:  она  жутко
боялась змей, и опасение  наступить  на  злобную  пресмыкающуюся  гадину
превращало ее путешествие, так опрометчиво названное Маэстро  прогулкой,
в сущую муку.
   - И долго нам так брести? - спросила Аля совсем поникшим голосом,  не
выдержав молчаливого похода. - Хоть это-то можно узнать?
   - Это - пожалуйста. Пока не выберемся к пансионату "Водник".
   - И зачем?
   - Займем автомобиль.
   - Но почему мы туда премся? Как говаривала бабушка Вера, "я  чаю,  не
ближний свет". А автомобиль ты можешь "занять" где  угодно.  С  твоей-то
общительностью. Слушай, Маэстро, когда ты  ходил  в  эту  свою  разведку
боем... Мы что, не могли уйти тем же путем?
   - Нет. Я оплошал малость. Или не малость. Было слишком много шума.  И
теперь с нами совсем перестанут церемониться. То есть будут стрелять  из
всех стволов. - Маэстро улыбнулся:
   - Так что тем же путем - слишком рискованно.
   - А до этого как было? Пытались шампанским угостить,  да  догнать  не
смогли?
   - Аля...
   - Что - Аля? Нормальные герои всегда идут в обход,  так?  -  выпалила
девушка, пожав плечами. - Тогда - в обход чего?
   - Иронизируешь? Или злишься?
   - Да ничуть. Я просто боюсь. Жутко боюсь! Зачем ты вообще ходил в эту
свою "разведку боем"?
   - Узнавать.
   - И что ты узнал? Что на нас облава? Вот так новость и эка  невидаль!
"На вас погоня, четыре коня..."
   - Аля...
   - На автомобиле нас быстрее всего и сцапают. Даже я,  дура  дурой,  а
соображаю: те, по чьему приказу  убили  Ландерса,  люди  влиятельные.  И
когда им надоест разыгрывать товарищей и придет пора отстреливать  дичь,
нас то есть, они это сделают без лишних хлопот. Дороги для них перекрыть
- раз плюнуть. И мы  в  угнанном  авто  будем  как  кильки  в  банке.  В
стеклянной. Выцеливай и валяй на выбор.
   - Резон в твоих словах есть, но... Разъезжать беззаботными  туристами
мы как раз и не станем. А сразу по получении колес покатим  в  пансионат
"Мирный".
   - Что "Водник", что "Мирный"...
   - Не скажи. Именно оттуда руководят охотой. На нас.
   - И - что?
   - Останется поинтересоваться только, кто все это затеял и  почему.  И
где скрывается Лир. И кто он такой.
   - Влад, время и события сделали меня совсем не  любопытной,  ты  хоть
это понимаешь? Больше всего  мне  хочется  сейчас  прикинуться  ветошью,
мирной рыбачкой Соней и свалить отсюда куда угодно,  хоть  на  Каймановы
острова, и можно до конца дней и по гроб жизни!  Я  уже  сыта  по  горло
чужими играми, я жить хочу счастливо, я хочу, чтобы что-то происходило в
моей жизни, ты понимаешь, происходило,  а  не  случалось!  Да,  мне  еще
дорога страна, но больше уже дорога как кладбище: здесь  где-то  погибли
мои родители... Но я пренебрегу заботой  о  могилах,  тем  более  что  и
бугорков от них никаких не осталось, и,  может  быть,  для  тебя,  бойца
насквозь невидимого фронта, это в порядке вещей, то мне...
   Аля присела на корточки, закрыла лицо руками.
   - Тебе плохо? - встревоженно наклонился над ней Маэстро.
   - Нет. Извини. Погоди немного. Я сейчас соберусь. Извини.
   Девушка вздохнула несколько раз, подняла потемневшее лицо, но слез на
глазах не было.
   - Ты умница.
   - Нет, Влад. Просто... я такая же, как ты. Мне некуда  идти.  Поэтому
нам по пути. Веди.
   - Тогда - пансионат "Мирный". Там нас не ждут.
   - Нас нигде не ждут, - произнесла Аля потерянно.
   - Не расстраивайся, девочка. Не мы одни такие.
   - Ты думаешь?..
   - "Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал...  Я  пошел  по
дороге со всеми, и сам себя я отпевал..."
   - Что это за песня?
   - Стихи Николаев Гильена, а вот автора музыки не вспомню.
   - Красивая. Но не очень веселая.
   - А я хотел тебя утешить.
   - Песней?
   - Ну да.
   - Хм...
   - Поэты знают истину.
   - Думаешь?
   - Истина в  том,  что  никого  не  ждут  на  этой  земле,  и  каждому
приходится воевать за место и под солнцем, и под звездами, но... Человек
не только не находит то, что хотел, но и теряет то, что  имел.  А  когда
оглянется... Жизнь уже спешит к закату, и ему  нечего  вспомнить,  кроме
войны и огня. И - не о чем жалеть.
   - Это банально, Маэстро.
   - Может быть, если огонь для тебя - лишь метафора, а война -  понятие
истории и философии.
   - Ты загрустил?
   - Вряд ли.
   - Не грусти. Ведь гореть куда лучше, чем гнить.
   - Да?
   Аля только пожала плечами. Потом вздохнула горько:
   - А вообще-то... Все это пустое мудрствование, а по жизни... по жизни
я точно знаю: у тех, у кого есть папа и  мама...  или  были  хотя  бы  в
детстве... им жить куда проще. А уж воевать и подавно.
   - Наверное, ты права.
   - Я не "наверное" права, я права во всем. И ты это знаешь! Ой!
   Аля ступила неловко, нога заскользила  по  камню,  и  девушка  упала.
Маэстро мигом оказался рядом,  на  лице  его  читались  озабоченность  и
страх.
   - Ничего.