о вашей преамбуле к нашему "риббентроповскому пакту".
   - Да?
   Маэстро взглянул на парня по-новому. Ему  сейчас  больно  и  страшно.
Очень страшно. Но он не потерял способности шутить! И  это  не  киношное
зубоскальство: это вполне продуманная попытка  вступить  в  неформальный
эмоциональный контакт с  допрашивающим,  с  ним,  Маэстро.  Это  попытка
поверить в  жизнь  и  в  конце  концов  выжить.  Не  так  плохо;  видно,
поторопился он с эпитафией поколению двадцати-с-лишним-летних.
   - Шутишь? Это мило. Вот только когда речь идет о моей  жизни  и  моей
смерти, я не вполне расположен к шуткам. Так в чем состояло это "но"?
   - Сначала нужно было убедиться, что вы - это вы.
   - Чтобы стрелять наверняка?
   - Да.
   - И вы решили спровоцировать меня на действие?
   - Решил не я. Решил Ричард.
   - Кто есть Ричард?
   - Мой работодатель.
   - Чем я ему не угодил?
   Мужчина пожал плечами:
   - Не мое дело.
   - Ничего личного?
   - Да.
   - Как в кино.
   - Жизнь такая.
   - Так кто - я?
   - Вас называют Маэстро.
   - И что ты еще знаешь, кроме... имени?
   - Больше ничего.
   Тоже  немало,  хотел  сказать  Маэстро,  но  не  сказал.  Когда  твой
оперативный псевдоним начинает гулять в радио-эфирах и постановках задач
группам, это означает только, что тебя не просто списали.  Тебя  списали
полностью и бесповоротно и приложат к уничтожению любые  усилия.  Раньше
было так. Теперь...
   Возможно, теперь у Лира и тех,  кто  за  ним  стоит,  другие  силы  и
средства, но назвать  их  меньшими...  А  еще  это  означает,  что  твой
фотопортрет, возможно стилизованный  и  замаскированный  под  фоторобот,
гуляет по всем силовым ведомствам.
   И что мы имеем? А имеем мы старенькую сказку о рыбаке и рыбке. Рыбак,
стало быть, досточтимый Лир. Король,  пэр  и  эсквайр.  И  никаких  трех
желаний ему исполнять не нужно, он сам чье угодно  желание  исполнить  в
силах. Ну а рыбок, стало быть, две: одна -  Маэстро,  хищник;  другая  -
Аля, малек. Вернее даже, живец, на который должны броситься крупные рыбы
и... Стоп! А может, они  уже  и  бросились?  И  парнишка,  которого  он,
Маэстро, сейчас "выдернул на правило", работает по подставе  и  сценарию
Лира и его присных?
   Что еще? Сеть мелка. Задерживает не только  крупных  хищников,  но  и
мальков.
   Для него же, Маэстро, задача остается прежней: попасть в сеть  и  так
ее рвануть, чтобы свалить рыбачка в пучины вод. В  омут.  Да  притопить,
чтобы не выбрался.
   Никогда. Предварительно убедившись только, что это тот самый рыбачок,
а не  траулер  "Надежный",  не  эсминец  "Стремительный"  и  не  большой
противолодочный. крейсер "Стерегущий". Иначе - греха не оберешься. Такие
дела.
 
Глава 43 
 
   - Как вы меня разыскали? - спросил Маэстро.
   - Не знаю.
   - А если подумать?
   - Я или знаю, или нет. О чем думать? Мне дали приказ, я - выполнял.
   - А высказать предположение? И - забудь про "преамбулу". Шею  сверну,
если будешь врать. Если же станешь "активно помогать следствию" -  вовсе
даже наоборот.
   - Что - наоборот? Срок скостите?
   - Сроки на этой грешной земле не люди определяют.
   - То-то вы похожи...
   - На кого?
   - На демона.
   - Врубелевского?
   - Нет. Лермонтовского.
   - Льстишь?
   - Бодрюсь. Когда тебя прихватили так крепко, хочется хоть перед самим
собой выглядеть если не героем, то бодрячком.
   - Так куда веселее. Так кто на меня навел?
   - Летчик, - пожал плечами пленный. - Пилот вертолета.
   - Все очень просто и очень грустно. Нас ищут?
   - Еще как! После того шороху, что подруга ваша  вчера  наделала...  А
после сегодняшнего - и подавно. Засуетились все.
   - Чего вдруг?
   - Шутите?
   - Да уж какие шутки.
   - Ничего себе - "вдруг". Сначала Рому Ландерса и Батю валите, потом -
девка ваша Креста опускает на ствол и колеса,  потом  -  все  пацаны  из
команды Черепа к "верхним людям" уходят, как чукчи, и вы еще спрашиваете
- чего хотят?
   - Спрашиваю.
   - Денег хотят. Все хотят денег. - Ты тоже?
   - Я уже отхотел.  Две  нижние  клешни  прострелены,  больно,  никакая
хотелка не заработает.
   - Резонно.
   - За вас большие деньги обещаны. По здешним меркам -  очень  большие,
это же не Москва. - Пленный вздохнул.
   - "Не вздыхай так тяжко и напрасно..." - пропел  Маэстро  строчки  на
какой-то полузабытый мотив.
   - Не повезло мне.
   - Это как посмотреть. - Маэстро кивнул на труп в  салоне.  -  Ему  не
повезло больше.
   - Так везет не всем.
   - Прекращай ныть!
   - Я не ною. Просто хотелось пожить.
   - И денег хотелось?
   - Конечно. Я же сказал, пожить. Без денег - что за жизнь?
   - Денег всегда меньше, чем людей, которые их хотят. Вот и прореживают
друг дружку. Беда.
   - Беда... Да наплевать на всех. Мне на них, им -  на  меня.  Всем  на
всех.
   Жизнь - дерьмо. Маета пустопорожняя, и нету в ней ничего.  Ни  ласки,
ни откровения, ни смысла.
   Маэстро усмехнулся:
   - А ты философ. Когда было лучше?
   - Не знаю. Моя мамашка говорит - раньше. А я не верю.
   Маэстро почувствовал, что пленник затосковал. И сейчас ему нужно дать
возможность пусть на минуту, но расслабиться.  Иначе  он  может  создать
проблемы.
   Например, попытается освободиться. И тогда - погибнет раньше, чем он,
Маэстро, успеет поговорить с ним обо всем, что его интересует.
   - Правильно не веришь.
   - Жизнь дерьмо.
   - Очень похоже.
   - Люди только и делают, что мечутся между болью и  страхом.  Оголтело
мечутся. Это метание и прозывается жизнью.
   - Кто бы спорил.
   - И до денег добредают не все.
   - Новая мысль. Оригинальная.
   - Издеваетесь?
   - Вот еще... Когда я  издеваюсь,  то  иголки  раскаленные  под  ногти
вгоняю. Не веришь?
   - Верю.
   - Во-о-от. Пленник вздохнул:
   - А жить все равно охота.
   - Инстинкт, - пожал плечами Маэстро.
   - Ну. Надежда умирает последней.
   - Нет. Надежда не умирает никогда.
   - Вот в этом вся подлость. Вы меня убьете. Маэстро?
   - Нет.
   - Почему? Вы же сильнее.
   - Разве?
   - Сейчас - да.
   - Хм... Сильные побеждают слабых, умные подчиняют сильных. А над теми
и другими господствуют подлые. Те, что умеют предавать раньше других.
   - Это сентенция?
   - Это наблюдение. Опыт.
   - Зачем мне ваш опыт?
   - Кто знает?
   - Вы не ответили... Вы ведь меня все равно убьете?
   - Если бы тебе было все равно, ты бы не спрашивал.
   - Чего цепляться к словам? В этом дерьмовом мире собственная шкура  -
единственное, что серьезно волнует кого бы то ни было. Я не исключение.
   - Тогда исключение я, - горько усмехнулся Маэстро.
   - Неужели? У вас недавно была прекрасная возможность уйти  из  жизни,
минуя формальности и бюрократические проволочки.
   - Я - противник насильственной смерти.
   - Бывает другая?
   - Хороший вопрос.
   - Так вы убьете меня?
   - Еще более хороший вопрос. Нет, не убью.
   - Почему? Вы же старый волк.
   - Не такой уж и старый.
   - Это даже не по правилам.
   - В смерти нет правил.
   - Разве?
   - Устал я убивать.
   - Устал?
   - Да. И потому правила с некоторых пор я устанавливаю себе сам.
   - Так бывает?
   - Поживем - увидим.
   Тоска, нежданная и острая, кольнула сердце. Маэстро вдруг понял,  что
жизнь, его жизнь, прошла, и прошла напрасно. Он ничего не создал, ничего
не воплотил и никого не смог защитить...  Все  прошло.  Осталась  только
месть. Его месть Лиру. За что? За погибших ребят? Или за себя самого? За
свою жизнь, сгоревшую, как скверная свечка?.. Лир... Этот  властолюбивый
старик выигрывал раньше раз за разом. Что  нужно  противопоставить  ему,
чтобы выиграть теперь? Да и что такое "победа"?
   Стоп! Все это чушь и глупость! Победа - это слово еще более  сладкое,
чем свобода! Ибо в победе - воля! Самоотверженная,  реализованная  воля!
Самое скверное, что он, Маэстро, позволил себе начать себя жалеть!  Пока
не кончен бой, пока не сыгран раунд, пока...  Да  даже  если  жить  тебе
осталось час, а в пистолете один патрон -  это  не  повод  застрелиться!
Достань врага, выполни задачу, а потом - плачь, рыдай, лей,  когда  тебя
никто не видит,  жалей  себя...  Но  недолго.  Что  же  произошло?  Что?
Старость? Или - следствие контузии?
   Маэстро  поморщился.  Скверно.   Эта   сволочная   штука   и   раньше
прихватывала не ко времени, а после амнезии... Совсем скверно. И  еще  -
тоска. Острая как игла...
   Маэстро порой казалось, что он узнавал ее: такой была  тоска  близкой
смерти. Чаще всего - чужой:  свою  смерть,  как  и  свою  пулю,  суждено
услышать не каждому...
   Когда-то на войне она проходила совсем рядом, касаясь руки или слегка
колыша волосы; теперь...
   Нахлынувшая тьма была серой  и  непрозрачной,  но  длилось  это  лишь
мгновение... Маэстро кое-как справился  с  приступом,  сглотнул  жесткий
шершавый комок. Почувствовал, как ослабли руки, но пленник не проявил ни
малейшей попытки вырваться. Для него игра была  сыграна.  К  чему  снова
рисковать? Интересно, что, после твердого обещания сохранить  ему  жизнь
парень вовсе не расцвел: сник разом, обмяк, будто из его  гуттаперчивого
тела вынули проволочный каркас. Теперь глубоко запрятанное  беспокойство
затаилось вялым ленивым зверем; зверь этот может броситься, но скорее  -
сожрет самого "хозяина" - . Маэстро это было знакомо:  человека  не  так
ломает несчастье, как призрак несостоявшейся надежды.
   Нужно было спешить с вопросами. Пленный  бледнел  наг  глазах:  боль,
страх, кровопотеря - все это вместе превратило крепкого парня в мятого и
больного, атлетически сложенного ханурика.
   - Куда пошел вертолет?
   - Что? - Пленный мутно всматривался в лицо Маэстро, явно не расслышав
вопрос: и пытаясь прочесть его по губам.
   - Вертолет? Где он приземлится?
   - На базе.
   - Где именно?
   - Километрах в восьмидесяти отсюда. Под Южногорском.
   - Что-то военное?
   - Да нет. Просто небольшой пансионат. Типа турбазы.
   - Пансионат? С площадкой для посадки вертолетов?
   - Там рядом - гаишный домик. С бетонной полянкой.
   - Удобно. Как называется турбаза?
   - Пансионат "Мирный".
   - Красивое название. Главное - свежее.
   - Нормальное.
   - Много там людей?
   - Когда как.
   - Сейчас - сколько?
   - Человек пятнадцать. Но ожидают прибытия...
   - Кого?
   - Мне не докладывали.
   - А что сам думаешь?
   - Крутые какие-то. Из столиц. На усиление.
   - На усиление чего?
   - Они найдут. Может, вас ловить, а скорее, новых "крестных"  ставить.
Места у нас богатые.
   - На наркоту?
   - На тропы. Стоит  только  чуть-чуть  Таджикистан  или  Чечню  войной
перекрыть, тропы эти золотыми станут.
   - Мертвым золото ни к чему.
   Парень вздохнул, скукожился как-то разом, еще больше сник.
   - А ты - информированный парниша, - решил взбодрить его Маэстро.
   - Не-а. У нас тут как в коммуналке. Если при делах  -  все  про  всех
знаешь.
   - Кроме того, что знать не положено.
   - Это да. От лишних знаний и дырки лишние случаются. В голове.
   - Публика любопытствующая вокруг турбазы шляется?
   - А кому оно надо?
   - Мало ли...
   - Да нет. Слух давний: турбаза, в  смысле  -  пансионат,  принадлежит
Управлению  делами  то  ли  президента,  то  ли  правительства,  то   ли
Газнефтепрома. Да его еще постоянно передают с баланса на  баланс.  Черт
ногу сломит. Никто и не суется.
   - И какой слух вернее?
   - Не знаю. Да и какая разница. Сейчас вся страна  как  матрешка.  Под
одной вывеской - другая, за ней третья... И какая рожа стоит за всем  на
самом деле - поди разберись.
   - Не, ты точно философ.
   - Да ну... Все это знают, а толку? Сели на шею, и  ездят.  -  Пленный
вздохнул - и  снова  затосковал  глазами.  -  Вот  только...  У  каждого
поколения - своя война. И найти среди этих войн самую справедливую...  -
Помолчал, добавил:
   - А вообще-то, вы правы. Маэстро. Хорошо бы пожить без войны.
   Маэстро хотел что-то ответить, но не успел. На этот раз тьма наползла
стремительно, как смерч. Она закрутила, подняла, потащила, уволакивая  в
полосу грязно-желтого тумана, удушливого, горелого, перекрывающего горло
полынной жаждой и запахом горького миндаля.
   Пожить без войны?! Ах, эти забавные животные!.. Ах, эти  безжалостные
двуногие звери... Пожить без войны... Как тогда узнать, кто чего из  вас
стоит?
   Не-е-ет, круг бытия должен быть  разумен  и  органичен:  одним  время
жить, другим - умирать... Пожить без войны... Желать этого возможно, вот
только кто же станет выполнять такую неумную и  неестественную  прихоть?
Никто. Потому что  прожить  без  войны  нельзя.  Нельзя  -  и  точка.  А
мечтать?.. Да пусть мечтает. Пусть его. Пусть.
   Маэстро мотнул головой - и очнулся. Он сидел на земле, закусив  губы;
издевательский визгливый голос все еще звучал в ушах мерным и монотонным
скрипом, а перед глазами словно стелился тот самый грязно-желтый  туман,
ядовитый и кислотно-едкий. Постепенно,  как  сквозь  пелену,  проступило
окружающее: блеклое небо, выжженная степь  и  там,  метрах  в  трехстах,
внизу - замершее, уставшее от зноя море.  И  еще  он  почувствовал,  как
крепко, до . судороги, сжаты кисти рук...
   Пленник, которого он,  Маэстро,  машинально,  наработанным  движением
прихватил за ворот куртки перед тем, как упасть  в  беспамятство,  лежал
неловко на земле, бледный, с синими  губами...  Маэстро  попробовал  его
приподнять, тряхнуть: парень был безжизненно тяжел.
   Дикая, звериная тоска накатила на Маэстро. Он поднял голову  к  небу,
готовый завыть от собственного бессилия, унижения, рабства. Смерть снова
сыграла с ним по своим правилам и оказалась в выигрыше.
   Но Маэстро  не  завыл.  Одним  движением  опустился  на  четвереньки,
пощупал горло: нет, хрящи и позвонки целы,  он  просто  придушил  парня,
пережав сонные артерии. Привычным, выверенным движением  Маэстро  развел
руки пленному, свел, развел снова, наклонился.  Вот  так:  искусственное
дыхание, потом - массаж сердца.
   И снова  руки,  снова-искусственное  дыхание,  снова  -  массаж.  Пот
крупными: каплями покатился по лицу, но Маэстро лишь  ускорил  движения.
Сейчас он был как одна реанимационная машина.
   Есть! Щеки раненого порозовели, он закашлялся надрывно,  перевернулся
на бок... Маэстро сидел рядом и довольно глупо и бессмысленно  улыбался.
Пленный  ощупал  горло,  довольно  дико  посмотрел  на  Маэстро...  И  -
заплакал.
   - Попробуй пожить без  войны...  -  наклонившись,  прошептал  Маэстро
пленному на ухо. - За нас двоих.
   Потом встал, собрал оружие, сложил все в бывшую здесь же,  в  машине,
сумку, забросил ее на плечо и пошел к обрыву. Через несколько  минут  он
был на краю, готовый сбежать вниз по едва приметной тропке.
   Прямо  в  степи,  рядом  с  обездвиженной  машиной,   сидел   солдат.
Безымянный солдат безымянной войны. Он остался жив. Он сидел  и  плакал,
размазывая слезы.
   Потому что ему повезло.
 
Часть восьмая 
 
РЫЦАРИ ПРЕИСПОДНЕЙ 
 
Глава 44 
 
   Небольшой маневренный самолет пробежал по полосе-и замер. Две  дюжины
молодцов, обремененные  объемными  спортивными  баулами,  загрузились  в
автобус "мерседес" с тонированными стеклами  и  крупной  надписью  вдоль
каждого борта белым по синему: "ДИНАМО".  Автобус  вывернул  на  трассу,
проехал  с  десяток  километров  и  свернул  под  свеженькую   табличку:
"Пансионат "Мирный" Управления делами Атоммашпрома".
   Глостер, следующий за автобусом на темно-синей "вольво", повернулся к
попутчику,  лысому  толстяку  с  бульдожьей  челюстью,  ясными   глазами
пионерского вожака и огромными ручищами-культями борца-тяжеловеса.
   - Что это за зверь, Ричард? - спросил Глостер, кивнув на вывеску.
   - Атоммашпром?
   - Да.
   - А что? Очень широко известное в узких кругах учреждение. Но это  не
значит, что на базе нет комфорта, наоборот: чем ближе мы к природе,  тем
лучше. К столу у нас - изысканные вина, на закрытом пляже  -  изысканные
девочки.
   - Я помню. Киллеры-малолетки вроде Киви.
   -  Ну  что  вы,  Глостер.  Какие  киллеры!  Наши  малышки   нежны   и
неискушенны, и это приводит гостей порой в полное неистовство...  Те  из
них...
   - Что-то мне не нравится  ваш  игривый  тон,  Ричард,  -  раздраженно
перебил его Глостер.
   Как и в первый раз,  произнесение  оперативного  псевдонима  здешнего
сотрудника далось Глостеру с трудом. Виною всему - стереотип.  Ричард  -
это нечто высокое и  царственное.  По  фактуре  такой  человек  в  наших
представлениях - сухопарый, скуластый, с проступающей сединой в  длинных
волосах, с тонким благородным профилем, с  твердо  очерченным  ртом,  но
притом - рисунок губ чуть порочен... Словом - мессир рыцарь, управляющий
своим феодом с покровительственной ленцой и привычной жестокостью.
   И вместо этого - увидеть кареглазого  толстого  весельчака?..  Вернее
даже... толстым он казался только с первого взгляда. Присмотришься  -  и
поймешь, что Ричард просто играет добродушного толстяка; на  самом  деле
ненужного или опасного для себя человечка  он  придушит  легко...  И  не
как-нибудь, а в дружеских объятиях.
   И жизнерадостная  улыбка  стареющего  купидона  и  дамского  угодника
притом останется играть на полных чувственных губах, и красивый,  как  у
завзятого восточного тамады, баритон будет разливать  бархатистую  речь,
полную приятных похвал и сладкой неги.
   Сейчас Ричард  ищет  стиль  общения,  проверяет  его,  Глостера,  "на
вшивость"...  Да  и  времена   поменялись:   то,   что   было   когда-то
номенклатурным  или  особистским   шиком,   -   андроповский   аскетизм,
сусловское высокомерие, брежневское  "построение"  -  теперь  смотрелось
просто глупо.  И  Ричарду  наиболее  комфортен  в  этих  причерноморских
широтах стиль хозяина - хлебосола и балагура... Вино, банька, девочки?..
   Нет! Глостер решил: все будет  по-деловому,  жестко  и  холодно,  как
ноябрьское небо над Петербургом. Глостеру просто нужно  сразу  поставить
этого местного князька на отведенную ему ступеньку; времена  изменились,
но отношения сюзеренов и вассалов, как бы они  ни  назывались,  остаются
неизменными: за кем сила, за тем и власть.
   - У вас  неприятности,  Ричард?  -  выдержав  приличествующую  случаю
паузу, резко спросил Глостер. Спросил  просто  так,  ничего  особого  не
предполагая, но по реакции понял, что попал. - Так я готов выслушать,  -
спокойно дожал он хозяина и закончил совсем уже мирно, чуть  иронизируя,
но ледяным тоном отметая всякий намек на возможное панибратство:
   - Может, что и выдумаем умное. На пару, а?
   - Ну... Скорее это... Я бы не  назвал  это  неприятностями...  В  том
смысле, что...
   -  Да?  А  что?  Недомогание?  Насморк?  Ящур?   Золотуха?   Пандемия
скоротечного рахита?
   - У меня погибли люди.
   - Даже так?
   - Несчастливое стечение обстоятельств.
   -   Погодите,   погодите...   Кажется,   я   даже   знаю   имя   этим
"обстоятельствам"...
   - Глостер выбрал издевательский тон, причем намеренно  опереточный  и
тем особенно обидный  для  этого  хазарского  князька.  -  Маэстро?  Это
связано с ним?
   - Да. Связано. - Глаза Ричарда помутнели от гнева, но он сдержался.
   - Вот как? - Глостер растянул губы в неприятной улыбке. - Кажется, во
время нашего телефонного рандеву вы даже иронизировали на счет  Маэстро?
И скольких ваших людей он отослал к праотцам? Пять? Семь? Десять?
   - Двоих.
   - Двоих? Да он стал просто  человеколюбцем!  Ильич  какой-то,  добрый
дедушка Ленин, а не киллер!
   - Ситуация сложилась довольно странно...
   - Прекратите, Ричард. Странность лишь в том, что  все  ваши  люди  не
полегли там  смертью  дебилов.  И  знаете  почему?  Все  можно  выразить
старинной поговоркой: жадность фраера погубит. И  не  только  к  деньгам
ваша жадность, Ричард: жадность к действию. А если быть совсем точным  -
жадность к власти.
   - Если бы не  эта  милая  черта,  и  вы  и  я  подгнивали  бы  сейчас
архивариусами в жилконторах, нет?
   - Я не закончил. Вы, именно вы, Ричард,  провалили  операцию,  потому
что не разработали ее здраво,  не