кровие и
твердость характера.
   Четыре  года  назад,  когда  несколько  диких  обколотых  отморозков,
наваляв в городе трупов, приехали к Гоге и  стали  раскачивать  права  и
"стучать  пальцами",  он  просто-напросто  зарубил  двоих  хозяйственным
топориком, как говядину! А оставшихся спеленал  по  рукам-ногам  и  сдал
подоспевшей Батиной бригаде, аки младенцев-сосунков! Так  их  и  приняло
море: места там, как в земле, на всех.
   - Батя?
   - Да здесь я.
   - Вы понимаете, что для Гоги...
   - Понимаю. Не требухти.
   Седой объявился в  этих  краях  с  год  назад,  прошлой  весной.  Его
подобрала, беспамятного, какая-то шхуна, прямо в море; рыбачки, не шибко
печалуясь, сбросили найденыша на бережку, да и были таковы. Летом  Седой
прижился бомжем при пансионатах; жуткий свежий шрам на лице и обожженные
руки только сначала вызывали любопытство, потом их  перестали  замечать,
как не замечают люди, привыкая, ни красоты, ни  уродства.  Впрочем,  ему
самому раны  должны  были  доставлять  нешуточную  боль,  но  то  ли  он
переносил ее с безразличием стоика, то ли просто не чувствовал вовсе:  с
юродивыми так бывает.
   Был  он  абсолютно  безвредным,  тихим  и   работящим;   пахал,   как
экскаватор, ходил в обносках, ел, что дадут, и - молчал.  Понимал  Седой
только простые,  незамысловатые  фразы,  и  любимым  занятием  его  было
смотреть на море. Он мог часами сидеть на высоком  берегу  и  любоваться
переливами волн: летом, осенью, зимой. У Гоги  он  прижился  как  раз  с
конца лета; молчаливый и двужильный работник был никому не в тягость,  а
убогость его ума стала такой же привычной,  как  и  уродство  лица.  При
недавнем своем заезде к Гоге Батя, будучи в хмельном расположении,  даже
пригласил юродивого за свой стол, попытался напоить, шутил...
   Седой пил и ел аккуратно, слушал внимательно, но доходили  ли  редкие
шутки Батенкова или  витиеватые  монологи  Стасика  до  его  сознания  -
неведомо.
   Единственное, что отметил для себя Сергей  Петрович,  что  за  столом
приблудный  бомж  держался  с  естественным  природным  достоинством.  А
глаза... глаза его Сергей  Петрович  так  и  не  рассмотрел.  Мутные,  с
переменчивой потаенной голубизной... Как уставшее от летнего зноя небо.
   - М-да...  Понакрутил  что-то  Гога,  -  раздумчиво  произнес  Сергей
Петрович. - Он не пил накануне?
   - Да Гога никогда...
   - Ладно. Знаю.
   - Батя, а я все же думаю...
   - Думать, Карай, не твоя работа. И не твоя привилегия. Я с этим  пока
справляюсь. Нет?
   - Да я просто хотел...
   - Хотеть можно телку.
   - Извините, Сергей Петрович.
   - Значит, так. Пусть все идет, как  идет.  Мы  отдыхать  едем,  а  не
Седого  закапывать.  На   месте   присмотримся,   оглядимся   -   и   по
обстоятельствам. Понял?
   - Ага;
   - И не мельтеши попусту.
   - Батя, да я...
   - Никшни! И слушай! Тревога,  как  и  шизота,  штука  заразная.  Гога
разнервничался чегой-то, тебе свой страх передал.
   - Да я...
   - Молчи, я сказал! Знаю, пацан ты правильный и отважный, но и Гога не
трус, так?
   - Так.
   - И испугал его не человек, не Седой, а его  болезнь,  необъяснимость
его  поведения  и  показавшиеся   сверхчеловеческими   возможности.   Но
суперменов в подлунном мире нет. Пуля, выпущенная из хорошего  ствола  с
хорошей скоростью, любого супера превращает в  кусок  дохлого  мяса.  Ты
понял, Карай?
   - Я понял.
   - А с психами и не  такое  бывает.  Так  что  не  нагнетай.  Приедем,
разберемся.
   - Да.
   - Так  пацанам  и  передай.  Этот  Седой  не  вурдалак  окаянный,  не
оборотень, мужик из костей и мяса. И если что, вы  мне  его  нарубите  в
мелкую окрошку, понял?
   - Я понял. Батя.
   Голос Карая стал куда увереннее и веселее. Батенков хмыкнул про  себя
удовлетворенно: так-то! Страх, рожденный прежде боя, сжигает не  то  что
бригады бойцов, целые армии! Огню нужно только довершить работу  страха.
Именно в этой истине и  источник  победы,  и  кладезь  силы,  и  причина
поражений. Сергей Петрович поражений не любил: вот уже десять лет он жил
в том мире, где поражение нриравнивалось  к  смерти  и  становилось  ею!
Нужно только побеждать! Всегда!
 
Глава 3 
 
   - Четвертый вызывает Первого, прием.
   - Первый слушает Четвертого.
   - Объект-1 миновал  перевал,  движется  к  объекту  К.  Бронированный
"линкольн", две машины охраны. Как поняли, прием?
   - Вас понял. Конец связи.
   - Конец связи.
   - Пятый вызывает Первого, прием.
   - Первый слушает Пятого.
   - Получен  радиоперехват  переговоров  объекта-!  с  начальником  его
охраны.
   - Да. Самую суть.
   - Начальника охраны обеспокоил несчастный случай: один из  работников
объекта К, слабоумный, убил его  человека.  Начальник  охраны  предлагал
объекту-1 принять меры предосторожности; возможно,  что  имел  намерение
вообще отговорить объект-1 от рискованной поездки. Безрезультатно. Они в
пути. До объекта К им добираться минут пять-семь.
   - Понял, Пятый. Продолжайте наблюдение за эфиром.
   - Есть.
   - Конец связи.
   - Конец связи.
   - Первый вызывает Второго.
   - Второй на связи.
   - Прошу полную информацию по объекту-1.
   - Объект-1 движется в  бронированном  лимузине.  Внутри  -  водитель,
охранник, две девки и шут.
   - Кто?
   -  Шут,  потешник,  скоморох.   Для   нас;   никакой   опасности   не
представляет.
   - Девицы?
   - Малолетки.
   - Дальше.
   - Группа сопровождения  из  двух  джипов.  Всего  -  десять  человек.
Вооружены    пистолетами     и     автоматами     "АКСУ".     Подготовка
удовлетворительная. Итог: группа  вооружена  и  экипирована,  тринадцать
человек  вместе  с  объектом;   как   минимум   -   пятнадцать   стволов
автоматического оружия и два гранатомета.
   - Объект-1 всегда выезжает с такой свитой?
   - За город - всегда. В Приморске его обычно сопровождает один джип  с
четырьмя охранниками.
   - Ваше мнение,  Второй:  боевики  объекта  готовы  к  кратковременной
огневой схватке?
   - С братками, подобными им, - вполне. Со спецгруппой - вряд  ли.  Все
решит  внезапность   нападения,   точность   и   массированность   огня.
Неожиданный огневой контакт приведет к выведению  из  строя  живой  силы
противника и к полной деморализации оставшихся в живых.
   - Нам не нужно живых.
   - Вас понял, Первый.
   - Ждите сигнал. Конец связи.
   - Конец связи.
   - Первый вызывает Третьего.
   - Третий слушает Первого.
   - Доложите полную информацию по объекту К.
   - Объект К.  Шестеро  мужчин,  три  женщины.  Один  мужчина  ранен  и
опасности не представляет. Один - слабоумный. Никто из присутствующих на
объекте К, по имеющимся  сведениям,  специальной  боевой  подготовки  не
имеет. Оружие: два или три  пистолета,  карабин,  ножи.  Автоматического
оружия наблюдением не выявлено.
   - Особенности объекта К?
   - Обособленность. С одной стороны, в  двадцати-пятидесяти  метрах  от
объекта  К  обрыв  и  море;  с  остальных   трех   сторон   -   открытое
простреливаемое пространство, освещаемое при необходимости прожекторами.
Как правило, при прибытии на  объект  К  объекта-1  выставлялось  боевое
охранение из трех человек. Имеется два подвала.
   Никаких скрытых подземных коммуникаций, ведущих на  побережье,  самым
тщательным наблюдением не выявлено.
   - Вас понял. Третий. Конец связи.
   - Конец связи.
   - Первый вызывает группу "Экс".
   - "Экс" - первый слушает.
   - Приказываю: начать скрытное выдвижение  к  объекту  К  по  варианту
"Альфа-Экс". Доложить о трехминутной готовности. Начало атаки - по  моей
команде.
   Как поняли, прием?
   - Вас понял, Первый. Выдвижение по варианту "Альфа-Экс". Трехминутная
готовность. Ожидание приказа.
   - Выполняйте.
   - Есть.
   - Первый вызывает Глостера.
   - Глостер слушает Первого.
   - Десятиминутная готовность по Акции.
   - Вас понял. Выполняйте штатный вариант, - Есть...
   - Вам что-то неясно, Первый?
   - Да. Прошу уточнений. Вы  упоминали,  что  рядом  с  объектом-1  наш
агент. Вы дадите информацию к опознанию?
   - Нет.
   - В таком случае агент будет уничтожен вместе с остальными.
   - Вы стали гуманистом, Первый?
   - Гуманистом?..
   - Его убрать не так-то просто.
   - Он осведомлен об Акции?
   - Вы задаете много вопросов. Первый.
   - Виноват. Тогда...
   - Что вы мямлите?
   - Он будет убит. Без вариантов.
   - Вы думаете, у него никаких шансов?
   - Никаких. Единственный, призрачный, и то если связаться с ним  сразу
после начала Акции.
   - Нет. Он сам с вами свяжется.
   - Если останется жив.
   - Разумеется. Его оперативный позывной - Киви.
   - Киви?
   - Ну  да.  Маленькая  такая  птаха,  чирикает  себе  не  пойми  чего,
окружающего не разумеет и, соответственно, ни о чем  не  страдает.  Дитя
природы. У вас все, Первый?
   - Так точно, Глостер.
   -  Десятиминутную  готовность  принял.  Приказываю  начать  Акцию  по
штатному варианту.
   - Есть.
   - Время пошло.
   - Есть.
 
Глава 4 
 
   Всякая жизнь когда-нибудь кончается. И то, что остается от  человека,
и есть мерило его жизненной  ценности.  Сергей  Петрович  Батенков  даже
поморщился: глупость и банальность  болтающихся  в  голове  мыслей  была
столь очевидна, что, выскажи он их вслух, - даже собственный шут  скроил
бы  такую  мину,  будто  застал  хозяина  за  малопочтенным  или   вовсе
неприличным в обществе занятием. И все же, все же... Что можно вспомнить
важного в этой жизни, кроме любви? Которая уходит, исчезает,  гаснет,  и
не остается ничего, кроме ярости?
   Сергей Петрович одним  глотком  выпил  коньяк,  откинулся  на  спинку
стула.
   Сидел, покачиваясь на двух ножках, прикрыв веки, желая  расслабления,
но его-то как раз и не наступало. Или хмель сегодня такой смурной? Самое
противное, что не было и желания веселиться...
   - Грусть вовсе не болезнь, - уловил настроение хозяина Стасик. -  Она
нужна  нам  для  понимания  истинной  ценности  жизни  и   ощущения   ее
скоротечности. Ибо без этого последнего ощущения познать ценность  жизни
невозможно,  -  меланхолично  произнес  он,  ни  к  кому  конкретно   не
обращаясь, но, невзирая на ту же банальность сказанного, Сергей Петрович
был благодарен ему. Порой Бате даже казалось, что этот безвольный шут  -
единственный в его окружении человек, искренне ему сочувствующий.
   Льющаяся  из  динамиков   стереосистемы   песня,   исполняемая   чуть
хрипловатым баритоном, была немудреной; Сергей Петрович застыл,  прикрыв
глаза, ни о чем не думая и ничего не желая. На миг ему даже  показалось,
что жизнь его уже закончилась, иссякла, как кровь в перерезанных  жилах,
и звучащая мелодия осталась единственной нитью, интонацией,  связывающей
его с миром. +
   Разлили души по бокалам,
   Как будто слезы по любимым,
   Чтобы мягчило снегом талым
   Тоску быть гордым и гонимым.
   Чтобы истаивали свечи
   На кипарисовой террасе,
   Чтобы струился лаской вечер
   И был изысканно прекрасен,
   Как взгляд твой, ясный и счастливый,
   Как голое ручейково-нежный,
   Как шепот моря торопливый,
   Как запах ветрено-подснежный...
   Когда расцвечивает ало
   Земную зависть по вершинам -
   Мы возвращаемся устало
   К пурпурным мантиям и винам.
   На кипарисовой террасе
   Плащи теней свивают свечи.
   В цветах сирени тает праздник,
   Как смех - бессонен и беспечен!
   И фиолетовым кристаллом
   Мерцают грезы снегом мнимым...
   Разлиты слезы по бокалам,
   Как будто души - по любимым.
 
   Чем он занимался всю жизнь? Зарабатывал деньги? Отстаивал свое  место
под солнцем? Наверное, и это тоже., Но на самом деле он, Сергей Петрович
Батенков, очень многим известный как Батя, словно Диоген с лампой, искал
человека. Того, кому можно довериться, на кого можно положиться... Но не
нашел. Может быть, в этом и есть  смысл  любой  жизни?  Найти  человека,
двух, трех, но таких, какие станут частью тебя самого, без которых жизнь
немыслима и пуста... "Если радость на всех одна, на всех и беда одна..."
Не сложилось. А потому он сам никому не нужен.  Нужны  его  деньги,  его
бойцы, его хватка, его жестокость, его ум. Но не он сам. А потому -  нет
теперь никого рядом, "у самой кромки  бортов",  и  прикрыть  его,  Батю,
некому. Как сказал классик, каждый умирает в одиночку.  А  живет?  Живет
еще горше. Впрочем., люди похожи на айсберги, с малой ледяной горкой над
поверхностью, с  мерцающим  непознанным  сокрытым...  Или  на  сложенные
кострища, тлеющие едва-едва... Так и живут... Так и уходят,  не  оставив
по себе никакой памяти. Ибо, чтобы  остаться,  нужно  истаять,  сгореть,
перейти в новое качество.
   Людям слишком жалко своего  постылого  настоящего,  чтобы  они  могли
перейти в вечность.
   Сергей Петрович не заметил, что последнюю фразу произнес вслух.
   - Жизнь -  это  болезнь,  которая  карается  смертью.  -  невозмутимо
отреагировал щут.
   - Что-то ты сегодня слишком мрачен, Стасик.  Лысый  человечек  только
пожал плечами:
   - Я всегда мрачен. И немудрено: спиртное в любых количествах  полезно
только в малых дозах.Я же дозы  давно  перестал  ощущать.  Алкоголизм  -
болезнь для меня неизлечимая, потому что не желаю видеть я этот говенный
мир трезвым!
   Так - хоть остается надежда на опохмелку. А что остается трезвеннику?
Только повеситься.
   - Послушай, Стасик, ты же умный мужик, тогда...
   - Батя, к чему вопросы? Я безволен. Увы. Рядом с тобой мне  достаются
роскошные объедки. И не злись: ты предпочел бы сухую корку подачке, я  -
не из числа стоиков. Жизнь коротка  и  конечна,  и  я  хочу  прожить  ее
незначимо, но сладко. Тебе, Сережа, приятно топить свой страх смерти  во
власти, мне - в вине.
   Каждому свое.
   - Страх?
   - Ну да. Лукавый построил сей мир на страхе, и не мне тебе  говорить,
что только это  сильное  чувство  заставляет  людишек  шевелиться.  И  -
подчиняться.
   Великий  страх  смерти  и  множество  мелких  -   бедности,   нищеты,
нездоровья, похмелья, никчемности, несостоятельности... Все эти хваленые
американские психоаналитики тем и знамениты, что  разбили  один  большой
страх - небытия - на категории страхов мелких, кажущихся преодолимыми, к
примеру стать  карьерным  неудачником  или  импотентом,  и  манипулируют
людьми успешно и надежно. Не так?
   - Ты мне надоел, Стасик, со своим страхом! Какой  может  быть  страх,
пока есть зачем жить? Даже если все полетит в тартарары,  есть  красивые
девушки, цветы, солнце, море,  песни,  сочный  шашлык  и  грохочущее  из
стволов пламя! Из моих стволов, понял, Стасик, из моих!
   Внезапно Батенкову вспомнились слова хозяина заведения, сказанные  им
о Седом: "У него глаза стылые. Как у мертвого".
   Может быть, в этом причина неясной тоски, которая томит его сегодня и
не дает забыть обо всех разборках, денежных делах, купленных  политиках,
выборах, налогах, кознях противников, забыть обо всем, о  чем  он  желал
забыть, в компании незлого шута  и  двух  очаровательных  девчонок?!  Он
исподволь взглянул на  Седого,  безучастно  сидевшего  за  столиком  для
обслуги и потягивающего чай из  толстостенной  кружки.  Батя  сам  велел
пригласить его в зал: пусть будет на виду.
   К  дьяволу  беспокойство!  Он  приехал  сюда  отдыхать,  и  он  будет
отдыхать!
   Грохочущее из его  стволов  пламя  действительно  превратит  в  ничто
любого! Батенков долил  себе  водки  в  бокал,  с  удовольствием  выпил,
захрустел терпким моченым  яблоком.  Боевики-охранники,  что  сидели  за
шестиместным столом чуть поодаль, тоже повеселели: смурной вид  шефа  их
тяготил, как тяготит здорового человека вид рахитичного недоноска.  Чего
Бате убожиться?.Все, что душа пожелает: водка - рекой, девки - табунами,
пальцы - веером! Живи, пока живой, несись душа в рай!
   Веселость накатила на Батенкова так же внезапно, как намедни - тоска.
Он отмахнул рукой  троим  музыкантам  -  и  саксофонист  дунул  тонко  и
проникновенно какой-то курортный  блюз  из  нездешней  жизни,  вертлявый
человечек за фортепиано мелким бесом рассыпался по черно-белым клавишам,
вторя мелодии, ударник зашуршал металлической  кисточкой  по  барабанам.
Батя подхватил было Олю, но она вырвалась,  легко  запрыгнула  на  стол,
одним  движением,  запустив  руки  под  платье,  сдернула   трусики   до
щиколоток, вышагнула из них и начала перебирать ножками,  играя  подолом
платья, подразнивая мужчин и кокетничая со всеми: и с охранниками,  и  с
обслугой, и с собой. Но Батя знал: она  танцует  для  него,  только  для
него, и ее бесстыдное кокетство доводило его до умопомрачения!
   Батя облизал разом спекшиеся губы: эта девчонка  способна  творить  с
ним черт-те что! Он мельком глянул на замершую рядом Катю: та  неотрывно
смотрела на подругу, а он, запустив ей  руку  под  платье,  почувствовал
влагу... Девушка не шелохнулась,  залившись  краской  стыда...  Батенков
совершенно расслабился, наслаждаясь созерцанием одной красотки и  лаская
другую...  Сегодня  его  ждет  особенное,  ни   с   чем   не   сравнимое
наслаждение...
   Не торопясь, он снова налил себе водки,  выпил.  Почувствовал  взгляд
Стасика:  в  такие  минуты   шут   смотрел   на   него   как   безродный
кобель-дворняжка, у которого королевский сенбернар  уводил  из-под  носа
двух породистых сучек... Вот и вся философия: роскошные объедки со стола
достаются слугам только по прихоти хозяина! Такие изысканные  и  озорные
девчонки не для Стасика: пусть довольствуется отбросами общепита!
   Взгляд Батенкова стал жестким и властным.
   - Пошли! - коротко бросил  он  Оле,  встал  и  подтолкнул  вперед,  к
деревянной лестнице, Катю. Девочки послушно поднимались по  ступеням,  а
Батенков следовал за  ними,  чувствуя  за  своей  спиной  несколько  пар
завистливых глаз... Как эти кобели хотели его девчонок!  Пусть  смотрят!
Пусть глотают слюну, на то они и шавки. А каждая шавка должна знать свое
место. Это были его девочки. Только его.
   Но Батенков  ошибался.  Не  все  взгляды  провожали  его  завистливым
вожделением. Стасик  смотрел  так,  как  смотрит  незадачливый  прыщавый
подросток на своего ненавистного кумира, как шакал, готовый броситься на
льва сзади при первой его неудаче и  -  терзать,  грызть,  разрывать  на
части, захлебываясь мстительной трусливой яростью и чужой кровью... Если
и была в его взгляде зависть, то лишь извечная  зависть  раба,  готового
запродать душу, чтобы самому жестоко насладиться властью хотя  бы  день,
час, мгновение. Готового запродать душу... но не жизнь.
   Ну а Седой... Его глаза с расширенными зрачками были холодны, пусты и
беспристрастны, как жерла пистолетных стволов.
   - "Экс" - первый вызывает Первого - Первый слушает.
   - Трехминутная готовность.  Боевого  охранения  не  выявлено.  Мы  на
расстоянии броска.
   - Вас понял. Дополнительная вводная: человеку,  который  появится  на
вашей волне с позывным Киви...
   - Как?
   - Киви. Птичка такая. Неразумная.
   - Я понял. Киви. Я просто не расслышал сначала.
   - Так вот: человеку этому сохраните жизнь.
   - А если...
   - Не заморочивайтесь. Я же уже сказал. На нет - и суда нет.
   - Вас понял. Первый.
   - У меня все. Выполняйте штатный вариант.
   - Есть.
 
Глава 5 
 
   -  "Все,  что  есть  только  лучшего  "а  свете,  все  достается  или
камер-юнкерам, или генералам", - меланхолично процитировал  Гоголя  шут,
выпил почти доверху налитый водкой фужер и остался за  хозяйским  столом
коротать вечер в компании  бутылок  с  цветными  этикетками.  Сидел  он,
дряблый и обрюзгший, никому не нужный и никем не жалеемый на  всей  этой
круглой земле. Казалось, еще минута, и он оплывет по стулу мутным вязким
киселем.. И только очень внимательный  взгляд  различил  бы  напряженные
мышцы спины... Что тревожило, что беспокоило его? Униженность  положения
или все та же зависть?
   Братки такими вопросами не задавались. Как  только  дверь  за  боссом
закрылась, охранники расслабились. Защелкали откупориваемые банки  пива,
кто-то  велел  музыкантам  сыграть  погромче  да  повеселее...   Ребятки
при