ой  или  иной  стране,  якобы
случайные высказывания Петера Гийома, о которых нам известно  лишь  со  слов
Лимаса, тайная встреча Контролера с Римском, на которой обсуждались вопросы,
оставшиеся  неизвестными  Лимасу,  -  все   это   создает   цепь   фиктивных
доказательств, и товарищ Фидлер,  с  амбициями  которого  не  зря  считались
англичане,  принял  зти  доказательства  за  подлинные  и  тем  самым   стал
участником чудовищного заговора,  имеющего  целью  уничтожить  -  уничтожить
физически, ибо сейчас на карту поставлена жизнь товарища Мундта, - одного из
самых активных защитников интересов народа.
   Но разве, припомнив многочисленные  проявления  британского  коварства  и
бесцеремонности в обращении с  чужой  жизнью,  мы  найдем  подобный  заговор
маловероятным? Да и что им остается делать  сейчас,  когда  Берлин  разделен
стеной и поток западных шпионов находится под  строгим  контролем?  Мы  пали
жертвой этого заговора: можно сказать, что товарищ Фидлер  в  лучшем  случае
лишь  совершил  тягчайшую  ошибку,  а  в  худшем  -   вступил   в   союз   с
империалистическими агентами с  целью  подорвать  обороноспособность  нашего
государства и пролить невинную кровь.
   У нас есть свидетель. - Он дружелюбно кивнул в сторону трибунала. - Да, у
нас тоже есть свидетель. Ибо  неужели  вы  допускаете,  что  все  это  время
товарищ  Мундт  пребывал  в  неведении  относительно  лихорадочных  действий
заговорщика Фидлера? Неужели вы можете допустить такое?  Уже  многие  месяцы
умонастроение Фидлера не составляло тайны для товарища Мундта. Ведь  не  кто
иной, как сам товарищ Мундт санкционировал  предложение,  сделанное  нами  в
Англии Лимасу. Неужели вы думаете, что он пошел бы на такой риск, если бы не
чувствовал себя безупречно лояльным по отношению к народу и к партии?
   А когда первые сообщения о результатах допроса Лимаса в  Гааге  попали  в
Президиум, неужели вы думаете, что товарищ Мундт не удосужился прочитать их?
И потом, когда Лимас был доставлен в нашу страну и Фидлер начал  собственное
расследование, никому не докладывая о результатах, неужели вы полагаете, что
товарищ Мундт не понял, чего тот добивается?  Как  только  первые  сообщения
поступили от Петерса из Гааги, Мундту достаточно было увидеть  даты  визитов
Лимаса  в  Копенгаген  и  Хельсинки,  чтобы  понять,  что  вся  эта  история
подстроена, - и подстроена для того, чтобы дискредитировать самого  товарища
Мундта. Эти даты и впрямь совпадают  с  датами  поездок  Мундта  в  Данию  и
Финляндию, именно для этого они и были названы.  Мундту  стало  известно  об
этих первых намеках на его связь с  врагом  в  то  же  самое  время,  что  и
Фидлеру, заметьте это. Ведь Мундт тоже старался раскрыть предателя  в  рядах
сотрудников отдела...
   И вот, когда Лимаса доставили в ГДР, Мундт стал с  интересом  следить  за
тем, как тот намеками и якобы случайными проговорками  укрепляет  подозрения
Фидлера, ничего не форсируя, нигде не пережимая, но подбрасывая то  тут,  то
там новые фиктивные улики. Почва для этого была уже  подготовлена:  агент  в
Ливане, таинственная информация,  на  которую  ссылается  Фидлер,  все  это,
казалось бы, неопровержимо доказывает наличие  в  рядах  сотрудников  Отдела
высокопоставленного вражеского агента....
   Все было разыграно как по нотам. Это могло - да  и  по-прежнему  может  -
превратить поражение, понесенное британской  разведкой  в  связи  с  потерей
Римека, в их полную победу.
   Пока англичане с помощью Фидлера  готовили  уничтожение  Мундта,  товарищ
Мундт  тоже  предпринял  кое-какие  действия.  Он   организовал   тщательное
расследование лондонской  подоплеки  событий.  Проверил  каждую  деталь  той
двойной жизни, которую Лимас вел в Бэйсуотере. Он искал, как  вы  понимаете,
какую-нибудь чисто человеческую ошибку в  этой  почти  сверхчеловеческой  по
своей хитрости схеме. Где-нибудь, решил он,  в  своем  долгом  странствии  в
потемках Лимас,  возможно,  отступился  от  принесенного  им  обета  нищеты,
пьянства, падения, а главное, одиночества. Ему, вероятно,  понадобился  друг
или, скажем, подруга, потребовалось тепло человеческого общения, чтобы  душа
не задохнулась под маской играемой им роли. И, как вы увидите, товарищ Мундт
оказался прав. Лимас, искусный и опытный агент,  допустил  ошибку  настолько
элементарную, настолько  житейскую,  что...  -  Он  улыбнулся.  -  Я  вызову
свидетеля, но не сейчас. Свидетель здесь, о его доставке позаботился товарищ
Мундт. Это было необходимо. Позже я вызову этого свидетеля. - Вид у него был
лукавый, словно он готовил собравшимся забавную шутку. - А сейчас  с  вашего
позволения я хотел бы задать парочку вопросов главному  свидетелю  обвинения
мистеру Алеку Лимасу.
   - Скажите-ка, - начал он, - вы человек состоятельный?
   - Не валяйте дурака, - отрезал Лимас. - Вам прекрасно известно, на чем  я
купился.
   - Да,  в  самом  деле,  -  заявил  Карден,  -  это  был  мастерский  ход.
Следовательно, мы можем допустить, что у вас вообще нет денег?
   - Можете.
   - А нет ли у  вас  друзей,  готовых  одолжить  вам  деньги  или  попросту
подарить их? Или оплатить ваши долги?
   - Будь у меня такие друзья, меня бы здесь не было.
   - Значит, их нет? И  вы  не  допускаете  того,  что  какой-нибудь  добрый
дядюшка, о котором вы, возможно, и думать забыли, решит позаботиться о  том,
чтобы помочь вам встать на ноги, разберется  с  вашими  кредиторами  и  тому
подобное?
   - Нет, не допускаю.
   - Благодарю вас. Еще один вопрос. Вы знакомы с Джорджем Смайли?
   - Разумеется, знаком. Мы с ним работали в Цирке.
   - Он больше не работает там?
   - Он ушел в отставку после дела Феннана.
   - Ах да, того дела, в котором сыграл определенную роль и Мундт. И вы  его
с тех пор не видели?
   - Пару раз видел.
   - Вы видели его после того, как сами ушли из Цирка?
   Лимас помолчал.
   - Нет, - ответил он наконец.
   - Он не навещал вас в тюрьме?
   - Меня никто там не навещал.
   - А до тюрьмы вы с ним встречались?
   - Нет.
   - А после, в день выхода из  тюрьмы,  когда  с  вами  вступил  в  контакт
человек по имени Эш?
   - А что было в тот день?
   - Вы пообедали с Эшем в Сохо, потом попрощались. А куда вы отправились?
   - Не помню. Наверное, в пивную. Начисто не помню.
   - Позвольте помочь вам вспомнить. Вы пошли на  Флит-стрит,  сели  там  на
автобус, потом пересели на метро и наконец сели в чью-то машину. Не  слишком
профессионально для человека с вашим опытом. Вот так вы и  попали  в  Челси.
Вспоминаете?  Если  хотите,  я  могу  предъявить  вам  письменное  изложение
событий, оно у меня под рукой.
   - Должно быть, вы правы. Ну и что с того?
   - В Челси живет Джордж Смайли. На Байуотер-стрит,  сразу  за  Кингс-роуд.
Вот о чем я и говорю. Машина привезла вас на  Байуотер-стрит,  и  наш  агент
докладывает, что вы вышли у дома номер девять. А это дом Джорджа Смайли.
   - Чушь какая-то. Я, наверное, пошел в "Восемь колоколов", это моя любимая
забегаловка.
   - И поехали туда на чей-то личной машине?
   - Ерунда. Я, скорей всего, ехал на такси. Когда у меня есть деньги, я  не
жмотничаю.
   - А зачем вы так петляли по городу?
   - Глупости. Они, должно быть, потеряли меня и  пошли  за  кем-то  другим.
Такое бывает.
   - Возвращаясь к вопросу, заданному мной  ранее:  допускаете  ли  вы,  что
Джордж Смайли мог проявить интерес к вам после того, как вы покинули Цирк?
   - О Господи! Конечно, нет!
   - И он не мог уладить ваши дела, когда вы попали в тюрьму? Уплатить  ваши
долги? И не захотел повидаться с вами после вашего знакомства с Эшем?
   - Нет. Я не понимаю, куда вы гнете, Карден, но в любом случае мой ответ -
нет. Если бы вы когда-нибудь увидели Смайли,  вы  не  задавали  бы  подобных
вопросов. Мы с ним далеко не пара.
   Карден, казалось, был вполне удовлетворен услышанным. Он улыбался,  кивал
головой, поправлял очки и листал лежащее перед ним досье.
   - Да, кстати, - сказал он, словно только сейчас вспомнив нечто важное,  -
когда вы попросили кредит у бакалейщика, сколько у вас было денег?
   - Ни гроша, - беспечно ответил Лимас. - Я уже неделю  сидел  на  мели.  А
может быть, и дольше.
   - А на что вы жили?
   - Да так, перебивался кое-как. Я перед  этим  болел.  Простуда  какая-то.
Неделю вообще ничего не ел. Возможно, поэтому так и психанул. Сдали нервы.
   - Но ведь вам кое-что причиталось в библиотеке?
   - Откуда вы знаете? - вспыхнул Лимас. - Вы что, были...
   - Почему же вы не  пошли  получить  их?  Тогда  не  пришлось  бы  просить
кредита. Не так ли, Лимас?
   Лимас пожал плечами.
   - Не помню почему. Кажется, библиотека в субботу утром закрыта.
   - Понятно. Вы уверены, что в субботу утром библиотека была закрыта?
   - Нет, не уверен. Просто мне так кажется.
   - Вот именно. Благодарю вас. Это все, что мне хотелось выяснить.
   Когда Лимас сел на место, дверь открылась и в зал вошла  огромного  роста
уродливая женщина в сером мундире с нашивкой на рукаве. Следом  за  ней  шла
Лиз.

   22. Председатель трибунала
   Она медленно вошла в  зал  суда,  глядя  по  сторонам  широко  раскрытыми
глазами,  похожая  на  разбуженного  ребенка,  попавшего  в  залитую  светом
комнату. Лимас успел забыть о том, как она молода. Заметив его  между  двумя
охранниками, она остановилась.
   - Алек!
   Шедший рядом охранник положил руку ей на плечо  и  подтолкнул  туда,  где
только что стоял Лимас. В зале было очень тихо.
   - Как тебя зовут, детка? - быстро спросила председательница.
   Лиз остановилась, опустив руки по швам и распрямив пальцы.
   - Как тебя зовут? - уже громче повторила председательница.
   - Элизабет Голд.
   - Ты член британской коммунистической партии?
   - Да.
   - Сейчас гостишь в Лейпциге?
   - Да.
   - Когда ты вступила в партию?
   - В  тысяча  девятьсот  пятьдесят  пятом.  Нет,  в  пятьдесят  четвертом.
Кажется, так...
   Ее отвлек шум в зале,  грохот  отодвигаемых  стульев  и  голос  Лимаса  -
страшный, угрожающий, истерический:
   - Эй вы, ублюдки! Оставьте ее в покое!
   Лиз в ужасе обернулась и увидела, что он вскочил с места,  что  лицо  его
залито кровью, а одежда в оес-порядке. Она увидела, как охранник ударил  его
кулаком, так что он едва удержался на ногах. Потом они  накинулись  на  него
вдвоем и заломили назад руки. Голова его упала на грудь, затем  дернулась  в
сторону от боли.
   - Если он не успокоится, выведите его, -  распорядилась  председательница
и, сурово кивнув Лимасу, добавила: - Вам дадут слово позже, если  пожелаете.
А сейчас помолчите. - И, обернувшись к Лиз, резке сказала:  -  Ты  наверняка
помнишь, когда вступилс а партию.
   Лиз ничего не ответила. Немного подождав, председательница пожала плечами
и, пристально глядя не нее, спросила:
   - Элизабет, тебе когда-нибудь объясняли, что партийные дела носят  сугубо
секретный характер?
   Лиз кивнула.
   - А тебе говорили, что никогда не следует пытаться узнать,  какое  именно
место занимает тот или иной товарищ в организационной структуре партии?
   - Да, конечно, - снова кивнула Лиз.
   - Сегодня тебе придется пройти серьезную проверку  в  этом  вопросе.  Для
тебя же лучше, гораздо лучше, что ты  ничего  не  будешь  знать.  Ничего,  -
неожиданно подчеркнула она. - Тебе достаточно знать только одно: мы трое  за
этим  столом  являемся  партийными  работниками  очень  высокого  ранга.  Мы
действуем по распоряжению нашего Президиума в  интересах  партии.  Нам  надо
задать тебе  несколько  вопросов,  и  твои  ответы  имеют  для  нас  большое
значение. Отвечая на них честно и бесстрашно, ты поможешь делу социализма.
   - Но кого здесь судят? - прошептала Лиз. - Что сделал Алек?
   Председательница через ее голову взглянула на Мундта и сказала:
   - Может быть, никого не судят.  В  том-то  и  дело.  Может  быть,  только
обвинителей. Для тебя не имеет значения, кого именно обвиняют. Твое незнание
этого - гарантия беспристрастности твоих ответов.
   На мгновение в маленьком зале воцарилась тишина, а потом Лиз спросила так
тихо, что председательница, чтобы услышать, невольно наклонилась вперед.
   - Это Алека судят? Алека Лимаса?
   - Я тебе уже говорила: для тебя же  лучше  не  знать  ничего.  Расскажешь
правду - и тебя отпустят. Так будет разумнее всего.
   Лиз, должно быть, снова прошептала  что-то  или  сделала  какой-то  жест,
потому что председательница вновь наклонилась к ней и настойчиво повторила:
   - Послушай, детка, ты хочешь вернуться домой? Делай, как я  скажу,  и  ты
вернешься. А иначе... - Она запнулась,  а  потом  добавила  чуть  загадочно,
указывая рукой на Кардена:  -  Этот  товарищ  хочет  задать  тебе  несколько
вопросов. Совсем немного. А потом тебя отпустят. Но только говори правду.
   Карден поднялся и улыбнулся доброй, благодушной улыбкой.
   - Элизабет, - начал он, - Алек Лимас был твоим любовником?
   Лиз кивнула.
   - Вы познакомились в Бэйсуотере в библиотеке, где ты работаешь?
   - Да.
   - А до того вы никогда не встречались?
   Лиз покачала головой.
   - Мы познакомились в библиотеке.
   - Элизабет, у тебя было много любовников?
   Ее ответ заглушил яростный крик Лимаса:
   - Карден! Ты свинья!
   Лиз быстро обернулась и сказала:
   - Не надо, Алек. Они тебя выведут.
   - Да, - сухо подтвердила председательница, - выведем.
   - Скажи-ка мне, - переменил тему Карден, - Лимас был коммунистом?
   - Нет.
   - А он знал, что ты коммунистка?
   - Да, знал. Я ему сказала.
   - А что сказал он, узнав об этом?
   Лиз не понимала, врать ли ей  или  говорить  правду,  и  это  было  самым
мучительным. Вопросы сыпались с такой быстротой,  что  она  не  успевала  их
обдумать. А они слушали, следили,  ждали  ее  слова  или  жеста,  способного
навредить Алеку. Она не могла врать, пока не поняла, что  именно  поставлено
на карту, ведь она могла попасть впросак и погубить Алека, а то, что Алек  в
опасности, - в этом она уже не сомневалась.
   - Так что же он сказал? - повторил Карден.
   - Он рассмеялся. Ему было наплевать на такие вещи.
   - И ты поверила, что ему наплевать?
   - Разумеется.
   И тут во второй раз заговорил более молодой  член  трибунала.  Глаза  его
были полузакрыты:
   - И ты считаешь это нормальной реакцией человека? То, что  ему  наплевать
на диалектику и законы развития истории?
   - Не знаю. Просто я ему поверила, вот и все.
   - Это не важно, - сказал Карден. - Скажи, а он вообще-то был весельчаком?
Довольным жизнью и прочее?
   - Нет. Он редко смеялся.
   - Но узнав, что ты член партии, он рассмеялся. Как ты думаешь, почему?
   - Думаю, он презирает коммунистов.
   - Презирает или ненавидит? - уточнил Карден.
   - Не знаю, - жалобно ответила Лиз.
   - А вообще, он способен был сильно чувствовать - любить? Ненавидеть?
   - Нет, пожалуй, нет.
   - Но он ударил бакалейщика. Почему же он так поступил?
   Лиз вдруг перестала доверять Кардену, его ласковому голосу и лицу доброго
волшебника.
   - Не знаю.
   - Но ты задумывалась над этим?
   - Да.
   - Ну, и к каким же выводам ты пришла?
   - Ни к каким, - равнодушно сказала Лиз.
   Карден поглядел на нее задумчиво и чуть разочарованно, так, словно она не
выучила заданного урока.
   - А знала ли ты,  -  задал  он,  вероятно,  один  из  самых  существенных
вопросов, - что он собирается избить бакалейщика?
   - Нет, - ответила Лиз, пожалуй чересчер поспешно, отчего после  некоторой
паузы улыбка на лице Кардена сменилась выражением явной озадаченности.
   - Когда ты в последний раз видела Лимаса? - спросил он наконец. - Я  имею
в виду до сегодняшнего дня.
   - Я не видела его с тех пор, как он попал в тюрьму.
   - Ну, а когда же ты видела его в  последний  раз?  -  Голос  Кардена  был
мягок, но настойчив.
   Лиз было жутко стоять спиной к залу, ей хотелось  обернуться,  посмотреть
на Лимаса, увидеть выражение его лица, найти в нем  какую-нибудь  подсказку.
Ей стало страшно и  за  себя:  все  эти  вопросы  базировались  на  каких-то
подозрениях и обвинениях, о которых она не имела ни малейшего представления.
Они, конечно, поиимают, что ей  хочется  помочь  Алеку,  понимают,  что  она
боится. Но кто поможет ей? Почему никто не хочет помочь ей?
   - Элизабет, когда ты в последний раз встречалась с Алеком Лимасом?
   Опять этот голос! Как она ненавидела этот ласковый, бархатный голос!
   -  Вечером,  перед  тем  как  это  случилось.  Накануне   его   драки   с
бакалейщиком.
   - Драки? Это была не драка, Элизабет. Бакалейщик не дал Лимасу  сдачи,  у
него просто не было такой возможности. На  редкость  неспортивный  прием!  -
засмеялся Карден, и было особенно  страшно  оттого,  что  никто  в  зале  не
подхватил его смеха. - Скажи, где вы встречались в последний раз?
   - У него на квартире. Он тогда болел, не ходил  на  работу.  Он  лежал  в
постели, а я приходила и готовила ему еду.
   - И покупала продукты?
   - Да.
   - Как это мило с твоей  стороны.  Должно  быть,  пришлось  выложить  кучу
денег? - участливо спросил Карден. - Ты в состоянии была содержать его?
   - Я вовсе не содержала его. Он давал мне деньги. Он...
   - Ах, вот как? - резко сказал Карден. - Значит, у него были деньги?
   "О Господи, - подумала Лиз, - Господи, что я наделала".
   - Немного, - быстро  сказала  она,  -  совсем  немного.  Фунт-другой,  не
больше. Нет, больше у него не было. Он даже  не  мог  оплатить  счета  -  за
электричество, за квартиру. Все это оплатили потом, когда он исчез.  Оплатил
его друг, а не он сам. За все заплатил его друг.
   - Ну конечно, - сказал очень мягко Карден, - за все  заплатил  его  друг.
Специально пришел и заплатил по счетам. Старинный друг, из тех, верно, с кем
он дружил до переезда в Бэйсуотер. А вы, Элизабет, когда-нибудь видели этого
друга?
   Лиз покачала головой.
   - Понятно. А какие еще счета оплатил этот друг, не знаешь?
   - Нет... не знаю.
   - А почему ты запнулась?
   - Говорю вам, не знаю, - сердито сказала Лиз.
   - Но ты запнулась,  -  пояснил  Карден.  -  По-моему,  ты  что-то  хотела
сказать, но потом передумала.
   - Нет.
   - Лимас когда-нибудь рассказывал тебе об этом  друге?  У  которого  много
денег и который знает его адрес?
   - Он вообще никогда не упоминал ни о каких друзьях. Я думала, что у  него
нет друзей.
   - Понятно.
   В зале установилась зловещая тишина, особенно  зловещая  для  самой  Лиз,
потому что она, подобно слепому ребенку, была как бы отрезана от окружающего
мира; они могли оценить ее ответы по какой-то лишь им одним известной мерке,
а страшная тишина никак не давала ей понять, что именно они выяснили.
   - Сколько ты зарабатываешь, Элизабет?
   - Шесть фунтов в неделю.
   - У тебя есть сбережения?
   - Немного. Несколько фунтов.
   - А сколько ты платишь за квартиру?
   - Пятьдесят шиллингов в неделю.
   - Довольно солидно, не так ли? А ты аккуратно платишь за квартиру?
   Она беспомощно покачала головой.
   - А почему? - продолжал Карден. - Не хватает денег?
   - Я получила договор об аренде, - прошептала она. - Кто-то оплатил аренду
и прислал мне договор.
   - Кто же?
   - Не знаю. - Слезы катились у нее по лицу. - Не  знаю...  Пожалуйста,  не
спрашивайте меня больше. Я не знаю, кто это был... Шесть  недель  назад  мне
прислали договор из  банка  в  Сити...  какой-то  благотворительный  фонд...
тысячу  фунтов...  Клянусь,  я  не  знаю,  кто  это   сделал...   Взнос   из
благотворительного общества, сказали мне. Вам  же  все  известно...  скажите
мне, кто...
   Закрыв лицо руками, она заплакала, стоя спиной к  залу  и  сотрясаясь  от
рыданий. Никто не шелохнулся.  Наконец  она  опустила  руки,  но  продолжала
глядеть вниз.
   - А почему ты сама с этим не разобралась? - спросил Карден.  -  Или  тебе
часто дарят по тысяче фунтов?
   Лиз ничего не ответила.
   - Ты не стала разбираться потому, что кое-что предположила. Верно?  Снова
закрыв лицо руками, она кивнула. - Ты решила, что деньги  пришли  от  Лимаса
или от его друга. Так?
   - Да, - с