ит  смелости
выгребать дерьмо  собственными  руками.  Это  ведь  так  типично  для  вашей
ублюдочной полустраны и для вашей  ублюдочной  разведки  -  дерьмо  за  вами
выгребает добрый дядюшка. Да и какая  вы  страна,  какое  у  вас,  к  черту,
правительство - третьесортная диктатура политических неврастеников. Ублюдок,
садист! - указывая пальцем на Фидлера, заорал Лимас. - Я тебя знаю,  это  на
тебя похоже! Ты ведь всю войну проторчал в Канаде? Неплохое местечко,  чтобы
спокойно отсидеться. Держу пари, что ты прятал голову к  мамочке  под  юбку,
как только над вами пролетал самолет. Ну, и  кем  ты  стал  теперь?  Вонючая
шестерка на подхвате у Мундта! Да еще двадцать две русские дивизии, чтобы вы
не дергались. Ладно, мне жаль тебя, Фидлер, проснешься  однажды  утром  -  а
русские ушли. Тут уж с тобой разделаются - не спасет  тебя  ни  мамочка,  ни
добрый русский дядюшка. И поделом тебе!
   Фидлер пожал плечами.
   - Знаете, Лимас, вам лучше рассматривать это как визит к  зубному  врачу.
Чем быстрей все будет сделано, тем скорее вы отправитесь  домой.  Поешьте  и
ложитесь спать.
   -  Вы  прекрасно  знаете,  что  мне  нельзя  домой.  Вы  сами   об   этом
позаботились. Растрезвонили обо  мне  по  всей  Англии  -  вы,  вы  оба.  Вы
прекрасно знаете, что если бы это зависело от меня, я  никогда  бы  сюда  не
приехал.
   Фидлер опустил глаза. У него были тонкие, длинные пальцы.
   - Едва ли стоит сейчас  заниматься  философствованием,  -  сказал  он.  -
По-моему, вам пока не на что жаловаться. Наша работа  -  и  ваша,  и  моя  -
строится  на   принципах   теории,   гласящей,   что   общее   куда   важнее
индивидуального. Вот почему для коммунистов секретная служба - это орудие  в
борьбе, и вот по-цему разведка в вашей стране так  старательно  прикрывается
pudeur anglaise*. Эксплуатацию отдельного человека  можно  оправдать  только
интересами  коллектива,  не  так  ли?  Ваше  негодование  кажется  несколько
смешным. Мы здесь  не  для  того,  чтобы  препираться  о  моральном  кодексе
добропорядочного англичанина. Кстати говоря, - добавил он вкрадчиво, -  ваше
собственное поведение, если взглянуть на него с  пуританской  точки  зрения,
тоже не отличалось особой безупречностью.
   Лимас глядел на него с нескрываемым отвращением.
   - Знаю я ваш расклад. Ты ведь у Мундта на побегушках, верно? Говорят,  ты
метишь на его место. Думаю, теперь ты его получишь. Всесилие Мундта подходит
к концу. Начинается твое.
   - Не понимаю, - возразил Фидлер.
   - Ведь я - твое достижение, разве не так? - хмыкнул Лимас.
   Фидлер на мгновение задумался, а потом пожал плечами и сказал:
   - Операция проведена успешно. Теперь вопрос в том, многого ли вы  стоите.
Но операция была удачной. Она отвечает главному требованию нашей  профессии:
она сработала.
   - Полагаю, что честь ее проведения вы припишете  себе,  -  сказал  Лимас,
бросив взгляд на Петерса.
   - Дело не в том, кто себе ее припишет, - возразил Фидлер, -  вовсе  не  в
этом. - Он уселся на подлокотник дивана и задумчиво поглядел на Лимаса. - Но
один повод для негодования у вас все же есть. Кто сообщил вашей  разведке  о
нашем соглашении? Мы этого не делали. Можете мне не верить, но  это  правда.
Мы не сообщали. Нам вовсе не хотелось, чтобы они об этом знали. У  нас  были
свои планы насчет дальнейшего сотрудничества с вами - планы, которые  теперь
выглядят просто смешными. Итак, кто же сообщил им? Вы -  отрезанный  ломоть,
вы катились по наклонной плоскости, у вас не было ни жилья,  ни  друзей,  ни
связей. Как же, черт побери, они  пронюхали  о  вашем  исчезновении?  Кто-то
сообщил им - едва ли Эш или Кифер, поскольку они арестованы.
   - Арестованы?
   - Так нам кажется. Не обязательно за участие в вашем деле,  были  ведь  и
другие...
   - Понятно, понятно.
   - Я говорю вам сейчас все как есть.  Нам  хватило  бы  подробного  отчета
Петерса из Голландии. Вы получили бы свои деньги и могли бы уехать. Но вы не
рассказали всего, что знаете,  а  мне  нужно  знать  все.  Да  кстати,  ваше
присутствие здесь - это для нас лишние хлопоты.
   - Да уж, вы совершили промах. Мне, черт побери, известно  все  на  свете,
так что милости просим.
   Воцарилось молчание. Тем временем Петерс, сухо  и  отнюдь  не  дружелюбно
кивнув Фидлеру, тихо вышел из комнаты. Фидлер взял бутылку виски и плеснул в
оба стакана.
   - Увы, наверное, нет содовой, - сказал он. -  Хотите  с  водой?  Я  велел
принести содовую, а они притащили какой-то вонючий лимонад.
   - Да идите вы к черту, -  сказал  Лимас.  Он  вдруг  почувствовал  жуткую
усталость. Фидлер покачал головой.
   - Вы гордец, Лимас, -  сказал  он.  -  Но  ничего  страшного.  Поешьте  и
ложитесь спать.
   В комнату вошел охранник с подносом,  уставленным  тарелками  -  сосиски,
зеленый салат, черный хлеб.
   - Грубовато, но сытно, - сказал Фидлер. - К сожалению,  без  картошки.  У
нас временные перебои с картофелем.
   Они молча принялись за еду. Фидлер  ел  с  предельной  сосредоточенностью
человека, подсчитывающего поглощаемое им количество калорий.
   Охранники препроводили Лимаса  в  спальню.  Чемодан  нес  он  сам  -  тот
чемодан, которым снабдил его Кифер перед отлетом из Англии. Он  шагал  между
ними по широкому коридору, который вел от центрального входа в  глубь  дома.
Они подошли к большой двустворчатой двери, один из  охранников  отпер  ее  и
приказал Лимасу войти первым. Тот распахнул дверь  и  очутился  в  маленькой
барачного типа комнате с двумя койками, креслом и чем-то  вроде  письменного
стола. Все это походило на тюремную камеру. Стены были увешаны  фотографиями
девиц, но ставни на окнах закрыты. Поставив чемодан на пол, он пошел открыть
вторую дверь. Помещение за нею было точной копией  первого,  но  тут  стояла
только одна койка и на стенах не было фотографий.
   - Тащите сюда вещи, - сказал Лимас. - Я устал.
   Не раздеваясь, он улегся на постель и через несколько  минут  уже  крепко
спал.
   Его разбудил охранник, принесший завтрак: черный хлеб и эрзац-кофе. Лимас
поднялся и подошел к окну.
   Дом стоял на холме, сразу под окном склон круто  уходил  вниз,  но  кроны
высоких елей возвышались над вершиной холма. За ними удивительно симметрично
тянулась в даль бесконечная череда холмов, поросших густым лесом. То тут, то
там лесные овраги и пожары образовали узкие просветы,  похожие  на  Ааронову
тропу среди чудесным образом расступившегося моря деревьев. Нигде не было ни
единого  намека  на  человеческое  жилье:  ни  дома,  ни  церкви,  ни   даже
каких-нибудь  развалин,  только  грязная  желтая   дорога,   тонкой   линией
прочертившая долину. Ниоткуда не доносилось ни звука. Казалось  невероятным,
что такое огромное  пространство  может  быть  столь  безмолвным.  День  был
холодный, но ясный. Ночью, должно быть, шел дождь,  почва  была  влажной,  и
весь ландшафт так  четко  вырисовывался  на  фоне  белого  неба,  что  Лимас
различал даже отдельные деревья на самых дальних холмах.
   Он неторопливо одевался, попивая противный  кислый  кофе.  Когда  он  уже
почти оделся и хотел было приняться за хлеб, в комнату вошел Фидлер.
   - Доброе утро, - приветливо сказал он. - Пожалуйста, завтракайте.
   Он присел на кровать. Лимас не мог  не  признать,  что  выдержки  у  него
хватает. И дело не  в  смелости,  с  которой  он  вошел,  ведь  полицейские,
конечно, находятся в соседней комнате. Но в повадке Фидлера были упорство  и
уверенность, которые Лимас заметил и поневоле оценил.
   - Вы задали нам весьма интересную задачку, - сказал Фидлер.
   - Я рассказал все, что знал.
   - Куда там, - улыбнулся Фидлер. - Куда там, далеко не все. Вы  рассказали
нам то, что помните сознательно.
   - Чертовски тонко подмечено, - пробормотал  Лимас,  отставляя  в  сторону
тарелку и закуривая сигарету - последнюю.
   - Позвольте задать  вам  один  вопрос,  -  с  преувеличенной  вежливостью
человека, предлагающего партию в шахматы, сказал Фидлер. - Что  бы  вы,  как
опытный сотрудник разведки, стали делать с той информацией, которую  вы  нам
предоставили?
   - С какой именно?
   - Мой  дорогой  Лимас,  вы  сообщили  нам  только  часть  информации.  Вы
рассказали нам о  Римеке.  Вы  рассказали  об  устройстве  нашей  берлинской
организации, о служащих и  агентах.  Но  это,  если  можно  так  выразиться,
прошлогодний снег. Информация, конечно, точная.  Хорошо  прописанный  задний
план, занимательное чтение, то там, то тут второстепенные факты, то там,  то
тут мелкая рыбешка, которую мы можем выловить. Но,  говоря  откровенно,  все
это далеко не то, за что платят пятнадцать тысяч фунтов, во всяком случае, в
разведке. И не по нынешним расценкам, - снова улыбнулся он.
   - Послушайте, - сказал Лимас. - Эту сделку предложили вы,  а  не  я.  Вы,
Кифер и Петерс. Я не ползал на коленях  перед  вашими  друзьями,  подсовывая
лежалый товар. Машину раскрутили вы сами,  Фидлер.  Вы  назначили  цену,  вы
пошли на риск. Кроме того, я пока еще не получил ни гроша. Так что не вините
меня, если ваша операция окончилась пшиком.
   "Пусть они сами сделают первый шаг навстречу", - подумал Лимас.
   - Вовсе не пшиком, - возразил Фидлер. - Операция еще не закончилась. Да и
не могла закончиться.  Ведь  вы  не  рассказали  нам  все,  что  знаете.  Вы
предоставили нам пока только один фрагмент актуальной информации. Я  имею  в
виду "Роллинг Стоун". Позвольте снова задать вам тот же вопрос:  как  бы  вы
поступили, если бы я, или Петерс, или кто-нибудь еще преподнес вам  подобную
историю?
   Лимас подумал.
   - Мне было бы не по себе, - ответил он. - Такое случалось.  Вы  получаете
намек или ряд намеков на то, что в определенном отделе или  на  определенном
уровне у вас завелся вражеский агент. Ну и  что  дальше?  Вы  же  не  можете
арестовать всех служащих. Вы не в состоянии расставить капканы на  всех.  Вы
просто мотаете на ус. В случае с "Роллинг Стоун" вы даже не знаете, в  какой
стране он работает.
   - Вы, Лимас, практик, а  не  теоретик,  -  улыбаясь,  заметил  Фидлер.  -
Позвольте задать вам несколько элементарных вопросов.
   Лимас ничего не ответил.
   - Досье - текущее досье дела "Роллинг Стоун" - какого цвета оно было?
   - Серое с красным крестом - это означает ограниченный доступ.
   - А что-нибудь еще на обложке было?
   - Предупреждение. Список с пометкой, что любой человек, не  поименованный
в нем, если ему случайно попадет в руки досье, должен  сразу,  не  открывая,
вернуть его в расчетный отдел.
   - А кто был в этом списке?
   - Допущенных к "Роллинг Стоун"?
   - Да.
   - Заместитель Контролера, Контролер,  его  секретарша,  расчетный  отдел,
мисс Брем из специальной регистрации и Сателлиты-Четыре.  Кажется,  все.  И,
наверное, отдел особой рассылки, но насчет этого я не уверен.
   - Сателлиты-Четыре? А чем они занимаются?
   - Странами за "железным занавесом", кроме СССР и Китая. Зоной.
   - То есть Германской Демократической Республикой?
   - То есть Зоной.
   - А разве не странно, что в этом списке оказался целый отдел?
   - Да, пожалуй, странно. Впрочем, не знаю, ведь прежде я никогда  не  имел
дела с материалами ограниченного доступа. Кроме как в Берлине.  Но  там  все
было по-другому.
   - А кто в это время работал в Сателлитах-Четыре?
   - О Господи! Гийом, Хэверлейк, Де Йонг. Да, кажется, и он.  Де  Йонг  как
раз вернулся из Берлина.
   - Им всем разрешалось читать это досье?
   - Не знаю, Фидлер, - чуть раздраженно ответил Лимас. - И будь я на  вашем
месте...
   - Разве не странно, что целый отдел попадает в список, хотя  в  остальных
случаях в него включены лишь отдельные сотрудники?
   - Говорю вам, не знаю. Да и откуда мне знать? В этом  деле  я  был  всего
лишь клерком.
   - А кто носил досье от одного человека к другому?
   - Кажется, секретарши. А впрочем, не помню. С тех  пор  прошло  несколько
месяцев...
   -  Тогда  почему  этих  секретарш  не  было  в  списке?  Ведь  секретарша
Контролера в него попала?
   На мгновенье наступило молчание.
   - Да, вы правы, - сказал Лимас. - Я сейчас вдруг вспомнил, - и  в  голосе
его послышалось удивление, - что мы передавали его из рук в руки.
   - Кто еще из расчетного отдела имел де. с досье?
   - Никто. Этим сразу начал заниматься я, как тот ко пришел туда.  До  меня
им занимался кто-то женщин, но как только появился я, досье передаю  мне,  а
ее вычеркнули из списка.
   - Значит, вы лично относили досье следующему сотруднику?
   - Да, кажется, так.
   - А кому вы его передавали?
   - Я?.. Не помню.
   - Подумайте, - сказал Фидлер, не повышая голоса,  но  его  настойчивость,
похоже, застала Лимаса врасплох.
   - Заместителю  Контролера  вроде  бы,  чтобы  доложить,  какую  акцию  мы
предпринимаем или рекомендуем.
   - Кто приносил досье?
   - Что вы имеете в виду? - Лимас, казалось, совершенно был сбит с толку.
   - Кто приносил досье вам? Кто-то из поименованных в списке, так?
   Лимас нервно потер щеку.
   - Да, кто-то из них. Понимаете, Фидлер,  мне  довольно  трудно  вспомнить
это, я в те дни уже  здорово  пил.  -  В  его  голосе  неожиданно  зазвучали
примирительные нотки. - Вы даже не представляете, как трудно...
   - Я еще раз спрашиваю вас, Лимас. Подумайте. Кто приносил досье вам?
   Лимас уселся за стол и покачал головой.
   - Не могу вспомнить. Может, потом вспомню. Но сейчас, правда, не могу.  И
не надо меня так теребить.
   - Это  ведь  не  могла  быть  секретарша  Контролера,  верно?  Вы  всегда
передавали досье заместителю Контролера, возвращали досье лично ему. Вы сами
мне сказали. Так что все поименованные в списке должны были  получать  досье
раньше Контролера.
   - Да, думаю, так и было.
   - Тогда остается отдел специальной регистрации. Мисс Брем.
   - Нет,  она  просто  заведовала  кабинетом  секретной  документации.  Там
хранилось досье, пока я с ним не работал.
   - Значит,  -  вкрадчиво  спросил  Фидлер,  -  досье  попадало  к  вам  от
Сателлитов-Четыре, не так ли?
   - Думаю, так, - сказал  Лимас  беспомощно,  словно  был  не  в  состоянии
угнаться за блистательной работой мысли Фидлера.
   - На каком этаже находится отдел Сателлиты-Четыре?
   - На третьем.
   - А расчетный?
   - На пятом. Следующий после отдела специальной регистрации.
   - И вы не помните, кто приносил досье наверх? Может быть, вы спускались к
ним, чтобы забрать его?
   Лимас в отчаянии покачал головой. Но вдруг резко обернулся  к  Фидлеру  и
буквально выкрикнул:
   - Да я это был! Конечно же, я1 А получал я его от Петера! - Лимас  словно
пробудился ото сна, он покраснел, лицо его было взволнованным. - Вот  в  чем
штука: помню, я как-то забирал  досье  у  Петера  в  его  кабинете.  Мы  еще
поболтали с ним о Норвегии. Нам случалось бывать там вместе.
   - У Петера Гийома?
   - Да, у Петера. Я о нем совсем забыл. Он вернулся из Анкары за  несколько
месяцев до этого. Пэтер был в списке! Конечно, он там был! Вот в чем  штука.
Там стояло "Сателлиты-Четыре", а в скобках ПГ -  инициалы  Петера.  До  него
этим занимался кто-то другой, но специальная  регистрация  заклеила  то  имя
белой бумагой и внесла инициалы Петера.
   - А какой территорией ведает Гийом?
   - Зоной. Восточной Германией. Экономика. Маленький отдел,  тихая  заводь.
Вот у него-то я и брал. А однажды, теперь  припоминаю,  он  сам  принес  мне
досье. Агентов у него не было. Я  даже  не  понимаю,  как  он  попал  в  эту
историю. Петер еще с  парочкой  сотрудников  занимался  проблемами  нехватки
продовольствия. Реальным анализом положения.
   -  Однако,  принимая  во  внимание  особые  предосторожности,  окружающие
"Роллинг Стоун",  вполне  возможно,  что  так  называемая  исследовательская
работа Гийома на  самом  деле  была  частью  операции  по  руководству  этим
агентом?
   - Я ведь говорил Петерсу, - почти заорал Лимас, стукнув кулаком по столу,
- что чертовски глупо  думать,  будто  какая-то  операция  против  Восточной
Германии могла проводиться без моего  ведома  и,  значит,  без  ведома  всей
берлинской организации. Я бы  знал  об  этом,  понятно?  Сколько  раз  можно
повторять одно и то же! Я бы знал!
   - Именно так, - мягко заметил Фидлер. - Разумеется, вы бы знали.
   Он встал и подошел к окну.
   - Видели бы вы, как тут осенью, - сказал он, глядя в окно.  -  Как  здесь
красиво, когда начинают желтеть листья.

   13. Скрепки и сорта бумаги
   Фидлеру нравилось задавать  вопросы.  Юрист  по  образованию,  он  иногда
задавал  их  единственно  из  удовольствия   задать   и   продемонстрировать
несоответствие между фактом и абсолютной истиной. Так или иначе, Фидлер  был
наделен  той  инквизиторской  настойчивостью,  которая   для   адвокатов   и
журналистов есть вещь самоценная.
   В тот день  после  полудня  они  отправились  погулять  и  спустились  по
гравиевой дорожке вниз в долину, а затем свернули  в  лес,  тянущийся  вдоль
широкой неровной дороги, выложенной бревнами.  Фидлер  все  время  испытывал
Лимаса,  нисколько  не  приоткрываясь  сам.   Расспрашивал   о   здании   на
Кембриджской площади, о людях, которые там работают. Какое у них  социальное
положение, в каких районах Лондона они живут, работают ли их мужья и жены  в
том же учреждении.  Он  спрашивал  о  жалованье,  отпусках,  о  морали  и  о
столовой, спрашивал об их личной жизни, какие сплетни они  обсуждают,  какую
философию исповедуют. Больше всего его интересовала их философия. Для Лимаса
это был самый сложный вопрос.
   - Что вы называете философией? - удивлялся он. - Мы ведь не марксисты, мы
люди обыкновенные. Просто люди.
   - Но вы же христиане?
   - Не многие из нас, как мне кажется. Я знаю не так уж много христиан.
   - Тогда почему они этим занимаются? - настаивал Фидлер. -  У  них  должна
быть какая-то философия.
   - Почему же должна? Может быть, они не  знают,  есть  ли  она,  да  и  не
задумываются об этом. Не у каждого есть своя  философия,  -  отвечал  Лимас,
несколько сбитый с толку.
   - Тогда объясните, в чем заключается ваша философия?
   - Ах, ради Бога! - оборвал его Лимас, и некоторое время они шагали молча.
   Однако Фидлер был не из тех, от кого легко отвязаться.
   - Если они сами не знают, чего хотят, то  почему  они  так  уверены,  что
правы?
   - А кто вам сказал, что они в этом уверены? - раздраженно возразил Лимас.
   - Тогда в чем они видят оправдание своих поступков? В чем? Для нас, как я
уже говорил вам вчера вечером, все весьма просто. Отдел и прочие организации
вроде него - это естественное оружие в руках партии. Они в авангарде  борьбы
за мир и прогресс. Они для партии  -  то  же  самое,  что  сама  партия  для
социализма: они - авангард. Сталин  говорил,  -  Фидлер  сухо  улыбнулся.  -
Сейчас не модно цитировать Сталина, но он  сказал  однажды:  ликвидированные
полмиллиона - это всего лишь статистика, а один человек, погибший в дорожной
катастрофе, - национальная трагедия. Он, как  видите,  высмеивал  буржуазную
чувствительность масс. Он был великий циник. Но то, что  он  сказал,  верно:
движение, защищающееся от  контрреволюции,  едва  ли  вправе  отказаться  от
эксплуатации или уничтожения определенных индивидуумов. Все это так,  Лимас,
мы никогда  не  претендовали  на  стопроцентную  справедливость  в  процессе
преобразования общества.  Один  римлянин  сказал  в  Библии:  лучше  умереть
одному, лишь бы процветали миллионы, не так ли?
   - Кажется, так, - устало ответил Лимас.
   - А что об  этом  думаете  вы?  В  чем  заключается  ваша  индивидуальная
философия?
   - Я просто думаю, что все вы - куча ублюдков, - резко бросил Лимас.
   Фидлер кивнул.
   - Такую точку зрения я могу понять. Она примитивна,  построена  на  голом
отрицании и крайне глупа, но она существует и имеет право на  существование.
А что думают другие сотрудники Цирка?
   - Не знаю. Откуда мне знать?
   - Вы никогда не беседовали с ними на философские темы?
   - Нет. Мы ведь не немцы. - Он помедлил и потом неуверенно добавил:  -  Но
думаю, что никому из них не нравитс