красно известно,  что  нынче
путешествие - очень удобный предлог для того, чтобы  не отвечать на не очень
приятные вопросы. Но если деньги перевел не Крауч, то кто? Почему у него или
у нее вообще возникла такая мысль? Кто захотел  дать вашей  маленькой дочери
пять миллионов и  тридцать фунтов, не будучи доверительным собственником, не
предупредив  заранее  других  доверительных  собственников, не открыв своего
имени?  Мы думали, что  вы  сможете  просветить нас, Оливер.  Никто  другой,
похоже, не может. Вы - наш единственный шанс.
     Поуд  замолчал,  предоставляя  Оливеру  возможность  ответить,  но  тот
молчал.  Сидел, сгорбившись, уткнув подбородок в воротник  пальто,  отбросив
назад длинные  черные волосы, уставившись широко раскрытыми карими глазами в
далекое далеко, приложив большой палец правой руки к нижней губе. А в голове
отрывками  прокручивался  фильм  его  жизни:  вилла  на  Босфоре  с  плоским
фронтоном, белые стены комнаты для допросов в аэропорту Хитроу.
     - Можете  не  спешить, Олли, -  тон Поуда  настраивал  на  покаяние.  -
Подумайте.  Может, кто-то  из  Австралии.  Кто-то  из вашего прошлого или из
прошлого  вашей семьи.  Филантроп.  Богатый эксцентрик.  Еще один Крауч.  Вы
когда-нибудь покупали акции месторождений  золота  или чего-то такого? Был у
вас  деловой  партнер, которому вдруг невероятно повезло?  - Нет ответа. Нет
даже уверенности, что Олли слышал.  -  Потому  что нам нужно объяснение,  вы
понимаете.  Убедительное объяснение. Пять миллионов  фунтов, переведенные от
анонима  из  швейцарского банка.  В  этой стране  не  обойтись без  внятного
объяснения, как и почему такие деньги приходят на счет.
     - И еще тридцать фунтов, - напомнил  Оливер.  Задумался. Ушел мыслями в
еще  более  далекое   прошлое,  пока  по  его  лицу  растеклось  спокойствие
заключенного, мотающего очень большой срок. - Какой банк? - спросил он.
     - Один из крупнейших. Значения не имеет.
     - Какой именно?
     - Кантональный и федеральный банк Цюриха. "Ка и Эф".
     Оливер кивнул, словно показывая, что другого ответа он и не ждал.
     -  Кто-то  умер,  -  предположил  он  замогильным  голосом.  -  Оставил
наследство.
     - Мы спрашивали  об  этом,  Олли. Признаюсь,  очень  надеялись услышать
положительный   ответ.  Тогда  у  нас   появился   бы  шанс  ознакомиться  с
документами. Но  в "Ка  и  Эф" нас заверили, что  их клиент  жив, здоров и в
момент  перевода денег  не  страдал  психическим расстройством.  Где-то даже
намекнули,  что они обращались к нему и получили  подтверждение правильности
перевода.  Прямым  текстом  этого  не сказали, со швейцарцами такого быть не
могло, но точно намекнули.
     - Значит, не завещание, - разговаривал Олли сам с собой, не с ними.
     Ланксон попытался развить успех.
     - Хорошо, допустим, кто-то умер.  Кто мог умереть? Или  не мог?  Кто из
ныне  живущих или уже умерших мог оставить Кармен пять  миллионов и тридцать
фунтов?
     Пока они  ждали, настроение Оливера изменилось.  Говорят, если человека
приговаривают  к  казни  через  повешение, на  какое-то  время  он  обретает
олимпийское  спокойствие и ведет  себя  так, словно ничего  и не  случилось.
Нечто похожее произошло и  с Оливером. Он поднялся, улыбнулся,  попросил его
извинить. Вышел в коридор и направился  к мужскому  туалету, дверь в который
находилась между входом  в  банк  и кабинетом  Тугуда. Войдя, запер дверь  и
какое-то  время изучал  свое отражение  в зеркале, пытаясь оценить ситуацию.
Склонился над раковиной, включил холодную воду, набрал в ладони, плесканул в
лицо, словно надеялся, что вода смоет ту маску, которая отслужила свой срок.
Полотенца в  туалете  не нашлось, поэтому  он  вытер  лицо  и  руки  носовым
платком,  затем бросил его в корзинку для мусора. Вернулся в кабинет Тугуда,
остановился в  дверном проеме,  едва ли  не полностью  заполнив  его  собой.
Вежливо обратился к Тугуду, полностью игнорируя Поуда и Ланксона:
     -  Я  бы хотел поговорить с вами  наедине,  Артур, пожалуйста.  Если не
возражаете,  во   дворе.  -   И  отступил  в  сторону,  предоставляя  Тугуду
возможность выйти  в  коридор и повести его  к входной двери. Какое-то время
они постояли  во дворе, окруженные высокой стеной с колючей проволокой. Луна
уже освободилась  от проволочных пут и высоко поднялась  над многочисленными
трубами на крыше банка, кутаясь в молочное марево.
     - Я не могу принять пять миллионов, - начал Оливер. - Не должно быть на
счету у ребенка таких денег. Отошлите их туда, откуда они поступили.
     - Ничего не выйдет, - с неожиданной жесткостью возразил Тугуд.  - Как у
доверительного собственника, у меня нет такого права, да и  у вас тоже. И  у
Крауча нет.  Не  нам решать, чистые эти деньги  или нет.  Если  чистые, фонд
должен  их оставить. Если мы откажемся их взять, через двадцать с  небольшим
лет Кармен сможет подать  в суд на банк, вас,  меня, Крауча и оставить  всех
без последних штанов.
     -  Обратитесь  в  суд,  -  не  сдавался  Оливер.  -  Пусть  он  вынесет
соответствующее решение. Тогда к нам не смогут предъявить претензий.
     В удивлении Тугуд начал говорить что-то одно, передумал, сказал другое.
     - Хорошо, мы обратимся в суд. И на каком основании они вынесут решение?
Руководствуясь  нашей  интуицией?  Вы  слышали,  что  сказал  Поуд.  Счет  с
безупречной репутацией, клиент не страдает психическими расстройствами. Суды
не  могут  принять  такого  решения,  не  имея  доказательств  криминального
происхождения денег. - Он быстро отступил на шаг. - Почему у вас такое лицо?
Да что с вами? Неужели вы так надеялись на суд?
     Оливер не шевельнул ни ногами, ни телом, руки засунул  в карманы пальто
и не вынимал их.  Поэтому только выражение его  мокрого от пота  лица  могло
заставить Тугуда так резко  отпрянуть: разом потемневшие глаза, закаменевшие
от злости губы и челюсть.
     - Скажите им,  что я больше  не  хочу говорить с ними.  - Оливер открыл
дверцу  минивэна, сел за руль. - И, пожалуйста, Артур, откройте ворота, а не
то мне придется их вышибить.
     Тугуд открыл ворота.

     Глава 5
     Дом стоял на частной дороге, которая звалась Авалон-уэй, и располагался
чуть  ниже  вершины холма, скрытый от города, что вполне устраивало Оливера:
никто нас не видит, никто о  нас  не  думает, мы никому не нужны, кроме  нас
самих.  Назывался дом  Блубелл-коттедж.  Хитер  хотела переименовать его, но
Оливер, не называя причины, настоял на  том, чтобы оставить все как есть. Он
предпочитал ничего не  менять в этом новом для него мире, дабы его появление
поскорее забылось.  Ему нравилось лето, когда  листва деревьев непроницаемой
стеной  отделяла  дом  от  дороги. Ему  нравилась  зима,  когда  Лукаут-Хилл
покрывался льдом, и долгие дни, а  то и  недели, вокруг ничего не  менялось.
Ему нравились зануды-соседи, предсказуемые разговоры с которыми ничем ему не
грозили  и не  затрагивали запретных  тем.  Андерсоны, жившие  в  Уиндемере,
держали кондитерский магазин в Чапел-Кросс. Через неделю после Рождества они
подарили Хитер  коробку шоколадных конфет  с  ликером и веточку  остролиста.
Миллеры из Своллоуз-Нест были пенсионерами. Мартин, бывший пожарник, рисовал
акварели, особенно ему удавались цветущие деревья.  Ивонн гадала  для друзей
на картах Таро и собирала  пожертвования на воскресной  службе  в церкви. Их
ординарность умиротворяюще действовала на Оливера и примиряла его с Хитер  и
ее  стремлением  постоянно  угождать   всем  и  вся.  "Нам  обоим  недостает
цельности, - говорил он  себе,  - мы словно состоим из отдельных фрагментов.
Если мы соберем все  фрагменты  в  одном сосуде  и  родим  ребенка,  который
объединит нас, все будет хорошо".
     "Неужели у тебя нет семейных фотографий или чего-то  в таком духе?  - с
грустью спрашивала  она его.  -  Как-то однобоко  все получается, только мои
паршивые родственники, а с твоей стороны ничего,  даже если у тебя никого не
осталось".
     "Все  потеряно,  -  объяснял  он  ей.  -  Осталось  в  моем  рюкзаке  в
Австралии". Но больше он ей ничего не говорил. Ему требовалась жизнь Хитер -
не  его.  Родственники  Хитер,  ее   детство,  друзья.  Ее  банальность,  ее
неизменность, ее слабости, даже измены, которые он воспринимал как отпущение
грехов. Он хотел всего, чего  не имел,  сразу, в готовом виде,  на блюдечке.
Хотел забыть  прошлую  жизнь, полностью и окончательно заменив  ее  скучными
друзьями с глупыми мнениями, дурным вкусом и самыми примитивными нуждами.
     Длина Авалон-уэй не превышала ста ярдов.  Заканчивалась  дорога  кругом
для разворота и пожарным гидрантом.  Выключив  двигатель,  Оливер по инерции
проехал по  темной  дороге, припарковал минивэн.  С  круга  медленным  шагом
вернулся  назад, шагая по кромке травы, оглядывая пустые автомобили и темные
дома,  потому   что  проклятие  невидимки  лежало  на  нем  и  не  отпускали
воспоминания  иных  времен.  Он  перенесся  в Суиндон,  где  Брок  учил  его
ненужному умению оставаться невидимым. "Нам недостает концентрации, сынок, -
говорил ему  добрый инструктор.  - Проблема  не в том, лежит  у тебя к этому
сердце или нет. Я ожидаю,  что  ты  один  из  тех, у  кого  ночью все должно
получаться  лучше,  чем  днем".  Иногда,  когда  он проходил  мимо  бунгало,
вспыхивал фонарь, подключенный к системе сигнализации, датчики которой ночью
реагировали  на  движущуюся тень,  но  обитатели  Авалон-уэй  храбростью  не
отличались,  и  фонарь  вскоре   гас.  "Вентура"  Хитер,  припаркованная  на
подъездной дорожке,  в  лунном  свете прибавила в  размерах.  Сквозь  плотно
задернутые шторы  спальни пробивалась полоска света. "Она читает,  - подумал
Оливер. - Женский  роман из тех, что присылает ей книжный клуб. Какие  мысли
приходят ей  в  голову, когда Хитер  читает эту дребедень? Или  какую-нибудь
книгу-рекомендацию. Как себя вести,  если партнер говорит, что не любит тебя
и никогда не любил".
     В комнате Кармен висели тюлевые занавески, потому что она хотела видеть
звезды. В восемнадцать месяцев она уже научилась  доносить до родителей свои
желания. Маленькое наклонное окошко наверху  оставляли открытым: она  любила
свежий воздух,  но не  сквозняк.  На  столе  горел ночничок  в  форме утенка
Дональда.  Засыпала она  под  магнитофонную  запись сказки  "Питер  и волк".
Прислушавшись, он услышал  шум прибоя, но не  запись.  Из темноты он оглядел
сад, и  все, что  он видел,  обвиняло его.  Новый домик Уэнди  (13), вернее,
новым он был  прошлым летом, когда Оливер и Хитер Хоторн покупали  все,  что
попадало под  руку,  поскольку  покупки оставались единственным,  что их еще
связывало.  Новая  лесенка,  уже  лишившаяся  нескольких  перекладин.  Новая
пластиковая  детская   горка,  уже   погнувшаяся.  Новый  надувной  бассейн,
заваленный опавшей листвой,  наполовину спущенный, брошенный умирать.  Новый
сарай для новых горных велосипедов, на которых они  клятвенно обещали ездить
каждое  утро, из  новой  жизни с  Кармен на детском сиденье.  Барбекю, чтобы
приглашать Тоби  и Мод:  Тоби, сотрудник большой риэлторской фирмы, с "БМВ",
маниакальным смехом  и ухмылкой для всех мужей, которых он оброгатил.  Мод -
его жена...  Оливер вернулся к минивэну, снял трубку с  установленного в нем
телефона, набрал номер. Сначала зазвучал Брамс, потом рок-музыка.
     "Поздравляю.  Вам удалось дозвониться до родового гнезда Хитер и Кармен
Хоторн.  Привет.  К  сожалению,  веселье  у нас  в  разгаре и  мы  не  можем
поговорить с вами. Однако, если вы оставите сообщение дворецкому..."
     - Я  в  машине  на  круге для  разворота,  - сказал Оливер.  -  У  тебя
кто-нибудь есть?
     - Нет, никого, - фыркнула она.
     - Тогда открой дверь. Мне надо с тобой поговорить.
     Они  стояли  лицом к лицу в холле, под люстрой, которую покупали вместе
при ремонте  дома. Враждебность  опаляла щеки,  как жар костра.  Однажды она
полюбила его  за  неуклюжесть и  теплоту, когда  на  Рождество он  устраивал
представление  в  детской палате. Мой  нежный  гигант, называла она его, мой
господин  и учитель. Теперь ее тошнило  от необъятности  его  тела, уродства
лица, она старалась держаться от  него подальше, разглядывая  то, что она  в
нем ненавидела.  Когда-то он  любил ее недостатки,  полагая их плюсом: она -
реальность, он  -  идеал,  мечта. В свете люстры ее  лицо блестело, то ли от
пота, то ли от ночного крема.
     - Мне надо увидеть ее.
     - Увидишь ее в субботу.
     - Я  ее не разбужу.  Только взгляну, и все. Она качала головой, корчила
гримасу, чтобы показать, как он ей противен.
     -Нет.
     - Я обещаю, - добавил он, не зная точно, что именно он обещал.
     Ради Кармен  говорили они шепотом. Хитер зажимала халатик у шеи,  чтобы
он, не  дай бог, не увидел ее грудей. Он унюхал сигаретный дым.  Значит, она
снова взялась за старое.  Темная  шатенка,  она перекрасилась  в  платиновую
блондинку. Расчесала  волосы, перед тем  как  впустить его. "Я собираюсь  их
обрезать, мне они надоели", - обычно говорила она, чтобы завести его. "Ни на
дюйм, -  отвечал он, гладя  ее волосы, прижимая их  к вискам, чувствуя,  как
закипает страсть. - Ни на полдюйма. Я люблю их такими. Я люблю тебя. Я люблю
твои волосы. Пошли в постель".
     -  Мне  угрожают, - солгал  он, как лгал всегда, тоном,  не допускающим
встречных  вопросов. - Люди, с которыми мне пришлось иметь дело в Австралии.
Они узнали, где я живу.
     - Ты не живешь здесь, Оливер. Ты приходишь, когда я ухожу, а не когда я
дома, - возразила она.
     - Я хочу обеспечить ее безопасность.
     - Она в безопасности, спасибо тебе. Насколько это возможно.  И начинает
свыкаться с тем, что  есть. Ты живешь в одном месте, я живу в другом  месте,
Джилли помогает мне приглядывать за ней. Это трудно, но она справляется.
     Джилли - няня.
     - Я про тех людей.
     -  Оливер, с тех  пор как я познакомилась с тобой, всегда  где-то рядом
были  маленькие зеленые человечки, которые собирались  добраться до нас  под
покровом  ночи.  Для  такого поведения  есть  медицинский термин.  Паранойя.
Возможно, тебе пора обратиться к специалисту.
     - Ты  не  заметила ничего необычного? Не приходили какие-то  незнакомые
люди, чтобы что-то спросить, предложить что-то купить?
     - Мы не персонажи  фильма, Оливер. Мы - обычные люди,  живущие  обычной
жизнью. Все мы, кроме тебя.
     - Кто-нибудь заходил? - переспросил он. - Звонил? Спрашивал меня? -  До
ответа он уловил в ее взгляде тень тревоги.
     - Звонил какой-то мужчина. Три раза. С ним говорила Джилли.
     - Спрашивал меня?
     - Ну, уж точно не меня, не так ли, иначе я бы не стала тебе говорить.
     - Что он сказал? Кто он?
     - "Попросите Оливера позвонить  Джейкобу. Номер он знает".  Я не знала,
что среди  твоих знакомых есть Джейкоб. Надеюсь, твой звонок сильно порадует
его.
     - Когда он звонил?
     - Вчера и позавчера.  Я  собиралась сказать  тебе при  нашем  следующем
разговоре.  Ладно, извини.  Проходи. Взгляни на нее. -  Но он  не двинулся с
места,  только схватил  ее повыше локтей.  -  Оливер, - запротестовала  она,
сердито вырываясь.
     - Какой-то  мужчина  прислал тебе  розы.  На  прошлой  неделе.  Ты  мне
позвонила.
     - Совершенно верно. Позвонила и сказала.
     - Скажи еще раз. Театральный вздох.
     -  Лимузин привез мне розы и очень милую  открытку.  Я не знаю, от кого
они. Так?
     - Но ты знала, что их привезут. С фирмы позвонили заранее.
     - С фирмы позвонили. Правильно. "Мы должны привезти цветы в  резиденцию
Хоторнов. Когда кто-нибудь будет дома?"
     - Не с местной фирмы.
     -  Нет,  фирма  лондонская. Не  "Интерфлора"  и не  зеленые  человечки.
Уникальные    цветы,   которые    будут    посланы   из   Лондона    фирмой,
специализирующейся  на  уникальных цветах, и  когда я смогу  их принять? "Вы
шутите, - ответила я. - Вам нужны другие Хоторны". Но, как выяснилось, цветы
предназначались нам. "Миссис  Хоторн и  мисс  Кармен, -  уточнили  на другом
конце  провода. -  Шесть вечера завтрашнего дня  вас устроит?" Даже  положив
трубку,  я  думала,   что  это  чья-то  шутка,  ошибка  или  трюк  какого-то
коммивояжера. Но на следующий день ровно в шесть к дому подкатил лимузин.
     - Какой?
     -  Сверкающий длинный "Мерседес"... Я же тебе говорила, не  так  ли?  С
шофером в серой униформе, словно сошедшим с одного из рекламных  объявлений.
"Вы должны носить краги",  - сказала я ему.  Он не  знал, что такое краги. Я
тебе и об этом рассказывала.
     - Какого цвета?
     - Шофер?
     - "Мерседес".
     - Синий  металлик, отполированный,  как свадебный автомобиль.  Шофер  -
белый, униформа  -  серая, розы -  кремово-розовые.  С длинными стеблями,  с
тончайшим ароматом, только что распустившиеся. Плюс высокая белая фарфоровая
ваза, чтоб было куда их поставить.
     - И открытка.
     - Совершенно верно. И открытка.
     - Ты говорила, без подписи.
     - Нет, Оливер, я не говорила, что без подписи.
     Подпись  была,  и я тебе ее  зачитывала: "Двум прекрасным  дамам от  их
верного поклонника". На фирменной открытке фирмы, приславшей цветы. "Маршалл
и Бернстин", Джермин-стрит, W1. Когда я позвонила, чтобы узнать, кто же этот
поклонник, они ответили, что не  вправе назвать имя покупателя, даже если бы
и  знали  его. Анонимные отправления для них - обычное  дело, особенно перед
Днем святого Валентина, но их политика остается неизменной круглый год. Так?
Ты доволен?
     - Они по-прежнему у тебя?
     -  Да, Оливер.  Я  их  не выбросила.  Хотела, знаешь  ли,  подумав, что
прислать  их  мог  ты.  Только ты  из злобы мог  выкинуть  такой фортель.  Я
ошиблась. Розы прислал не ты, о чем  сам мне и сказал, ясно и понятно. Еще у
меня  была  мысль  отослать  их  назад или  отдать  в больницу,  но потом  я
подумала,  какого черта, по крайней мере кто-то нас любит, а  таких роз я не
видела  никогда в жизни, поэтому  сделала все,  чтобы сохранить их подольше.
Обрезала  концы, насыпала в воду сахара, поставила в прохладное место. Шесть
отнесла  в  комнату Кармен,  и они ей  очень понравились. Поэтому, если я не
тревожусь о загадочных сексуальных маньяках, то по уши влюблена  в того, кто
прислал эти розы.
     - Открытку ты выбросила?
     -  Открытка -  не ключ  к  разгадке, Оливер. Она написана  на фирме под
диктовку  заказчика. Я  проверяла. Так что вглядываться  в  почерк смысла не
было.
     - Так где она?
     - Это мое дело.
     - Сколько прислали роз?
     - Больше, чем кто-либо мне дарил.
     - Ты их не сосчитала?
     -  Девушки считают присланные  им  розы,  Оливер.  Будь уверен.  Не  из
жадности. Хотят знать, как сильно их любят.
     - Сколько?
     - Тридцать.
     Тридцать роз. Пять миллионов и тридцать фунтов.
     - И больше  ничего? -  спросил он после паузы. - Ни телефонного звонка,
ни письма?
     - Нет, Оливер,  больше ничего. Я перерыла  всю мою любовную жизнь, надо
отметить,  не  такую уж бурную,  гадая, кто  же из моих мужчин  мог нежданно
разбогатеть. Получилось, только Джеральд, который вечно собирался выиграть в
ирландский тотализатор (14), но в промежутках  между скачками жил на пособие
по безработице. Однако я все надеюсь. Дни проходят, а я то и дело выглядываю
в окно, жду, когда же  вновь подкатит  синий "мерс", чтобы  увезти  нас,  но
обычно вижу только дождь.
     Он  стоял  у  кроватки  Кармен,  смотрел  на  дочь.  Низко  наклонился,
почувствовал  идущее от нее тепло,  услышал ее  дыхание.  Она шумно  втянула
воздух, вроде  бы  начала  просыпаться, но тут Хитер схватила  его за руку и
решительно увела  сначала в  коридор,  а  потом вниз,  к входной  двери,  на
дорожку.
     - Тебе надо уйти, - сказал он. Она его не поняла.
     - Нет, уходить придется тебе.
     Он всматривался в нее, но, похоже, никак не мог разглядеть. Его трясло.
Дрожь через запястье передавалась и ей, пока она не отпустила его.
     - Уехать отсюда, - объяснил он. - Вам обеим. Не к матери и сестрам, это
слишком