тревога и чувство вины. Она  - Шармейн
Уэст,  и она просто  места  себе не находит, объясняла Агги молодому клерку,
стоявшему за стойкой "Турецких авиалиний". Она показала ему паспорт, одарила
ослепительной улыбкой. Она и Марк поженились шесть  дней тому назад, а вчера
вечером у них  случилась ужасная  ссора  из-за сущего пустяка,  первая после
свадьбы, и утром, проснувшись, она  нашла эту записку, в которой говорилось,
что он уходит из ее жизни...  Нежно пробежавшись  пальчиками  по  клавиатуре
компьютера,  клерк подтвердил ее  самые худшие предчувствия: в  это  утро ни
один человек с фамилией Уэст не вылетал из Стамбула. И  не бронировал билеты
на рейсы этого дня.
     - Хорошо, - по  голосу  Агги чувствовалось, что ничего хорошего в  этом
нет. - А если он автобусом уехал в Анкару и улетел оттуда?
     На  что клерк с  сожалением  ответил, что  о вылетах  из Анкары у  него
никакой информации нет. Из аэропорта Агги  ретировалась в маленькое кафе, из
которого в  присутствии  Аполлона  и  позвонила  Броку.  После этого  ей  не
осталось ничего другого, как ждать, ждать звонка от "твоей матери или меня",
чем она, собственно, и занималась.
     "А  что сказала  бы моя настоящая  мать... та, которая была  счастлива,
лишь  когда все было, как ей хотелось? "Делай  с ним что хочешь, Мэри Агнес,
если только ты не причинишь ему вреда..."
     И мой отец, образцовый шотландский  учитель? "У  тебя сильный характер,
Мэри Агнес. Тебе не пристало скулить из-за..."
     Зазвонил телефон. Желание поговорить  с  ней возникло не у матери, не у
отца, а у телефонистки информационной службы.
     - Сообщение для Архангела. "Это я".
     - Вам забронирован билет на рейс до Игрушечного города.
     Это Тбилиси.
     - По прибытии вас встретят. Фоллбэк, ваш тамошний дядя.
     Аллилуйя! Это подарок!
     Вскочив на ноги,  Агги  бросила  на  столик  деньги,  в  последний  раз
потрепала Аполлона  по голове и, трепеща от радости,  помчалась  к терминалу
регистрации пассажиров, вылетающих из Стамбула. По пути вспомнила про затвор
и рожок от "Калашникова", и ей  хватило ума выбросить их в урну до того, как
отдать  сумку  на   рентгеновский  контроль.  "Полиция  раскроет   еще  один
террористический  акт", -  подумала она, представив себе,  какой  поднимется
шум, когда будет обнаружен этот "мусор".
     * * *
     Брок поднялся на борт военно-транспортного самолета в аэропорту Нортолт
с  твердым  убеждением,  что  всю  мелочовку  он  делал хорошо,  а  вот  все
действительно важные дела провалил. Он арестовал  Массингхэма, но Массингхэм
никогда не был для него главной целью. Он распознал в Порлоке самое червивое
яблоко, но  ему  недоставало улик, которые, представленные  в  суде, надолго
упекли бы  продажного  полицейского за решетку.  Для  этого  ему  требовался
Сингл,  но шансы заполучить его живым Брок  расценивал как нулевые. Утром он
договорился  с  русскими: ему отдадут Сингла, если  им  достанутся  Хобэн  и
Евгений. Однако  Брок  практически не сомневался, что  Тайгера пристрелят до
того, как он, Брок, попадет в Грузию, и на душе у него скребли кошки, потому
что в  решимости  добраться  до  отца он послал на смерть сына.  "Напрасно я
отпускал его гак далеко, - говорил себе Брок. - Мне  следовало ехать  с ним,
все время быть рядом".
     Понятное дело, вина лежала исключительно на нем. Как и Агги, он убеждал
себя,  что  мог  предусмотреть  подобное  развитие  событий (Оливер  открыто
декларировал  свои  намерения), но  проявил недопустимую медлительность и не
принял необходимых мер предосторожности. "Я толкал,  а Тайгер  притягивал, и
притяжение Тайгера оказалось  сильнее  моих  толчков".  Только  неизбежность
грядущего сражения успокаивала его, перспектива сойтись  с противником лицом
к лицу, благо место и  время уже определились. Да,  он шел на риск, для него
лично  операция могла закончиться  трагически, но этот момент  они с  Лайлой
подробно обговорили  в присущей им иносказательной манере и пришли к выводу,
что выбора у него просто нет.
     - Там  будет один молодой человек, - часом раньше  рассказывал он Лайле
по  телефону. -  По моей вине  он  попал  в передрягу, и  я  не уверен,  что
поступил правильно, подвергнув опасности его жизнь.
     - Да? А что с ним случилось, Нэт?
     - Видишь ли, он отправился  на прогулку и не без моего содействия попал
в дурную компанию.
     -  Тогда ты должен  пойти  и  вызволить  его, не  так  ли,  Нэт? Нельзя
оставлять этого молодого человека одного.
     - Да, я знал, что ты дашь мне такой совет, Лайла,  и я тебе благодарен.
Потому что это не пустяковое дело.
     - Разумеется,  нет. За пустяковые дела нет  смысла и браться. Ты всегда
все  делал  правильно,  Нэт, с той поры,  как  я тебя знаю. Вот и  сейчас не
останавливайся,  если  тебе это  не  по душе.  Иди и  делай то, что считаешь
нужным.
     Но ей хотелось обсудить  с ним более важные проблемы, за что он и любил
ее  всем  сердцем. Ветреная дочь начальницы почтового  отделения  сошлась  с
владельцем строительной фирмы Палмером, который  бросил жену и детей.  Лайла
намеревалась при следующей  встрече  высказать молодому Палмеру  пару теплых
слов. Решила, что  ради этого она готова съездить на строительную  площадку.
Что  же  касается почтмейстерши,  так  та  подложила  свою дочь  под  самого
богатого мужчину  в городке, а теперь сидит за  пуленепробиваемым  стеклом и
делает вид, что ее это не касается...
     - Только будь осторожна,  Лайла, - предупредил ее Брок. - Нынче молодые
люди не столь уважительны к старшим, как в наше время.
     Группа  захвата  состояла  из восьми человек. Иначе, как  заявил  Айден
Белл, это не группа, а неуправляемая толпа,  что создаст проблемы, когда они
попадут  в  район  боевых  действий.  Они  сидели  в  салоне, трое  напротив
четверых,  вооруженные, в  боевой раскраске,  в  черной  униформе  командос,
черных ботинках и вязаных  шлемах. "Последний  человек присоединится к нам в
Тбилиси, когда будем менять борт",  - сообщил им Белл, не упомянув, что этот
человек  -  женщина.  Брок  и  Белл  устроились  отдельно,  как  и  положено
командованию.  На Броке были  черные  джинсы  и  летная  куртка  с  нашивкой
"Таможня Ее величества" на груди.
     От   оружия  он  отказался.  Лучше  смерть,  чем  неизбежное  служебное
расследование, если  бы  он подстрелил кого-то из своих. Маркеры, нанесенные
флуоресцентной  краской на  куртку Белла,  показывали, что командир - он, но
для того, чтобы их увидеть, требовались специальные очки. Ревя  двигателями,
самолет начал разбег, легко оторвался от земли, взмыл в облака.
     - Грязную работу  делаем мы, -  напомнил  Белл Броку. -  А вот светские
беседы - по твоей части.

     Глава 20
     Первым,  что бросилось в  глаза Оливеру,  оказавшемуся в  компании двух
молодых парней, которые  встретили  его у  вертолета, были тракторы.  Желтые
сельскохозяйственные  тракторы.  "Если  мне  понадобится  трактор-другой,  -
игриво подумал он, - я всегда смогу позаимствовать их в Вифлееме, никто и не
заметит".  Мыслями  он  старался  сосредоточиться  на внешнем мире,  отрезав
внутренний.  Поклялся, что не  заглянет  в  последний.  Пока они летели,  он
восхищался    горными   красотами.    Когда   приземлялись   -    деревнями,
долиной-крестом,   золотым   отсветом   на  снежных  вершинах.  На  земле  -
тракторами. "Смотри  на все, что тебе  нравится, -  говорил  он  себе, - как
можно дольше. Смотри наружу - не внутрь".
     Брошенные  тракторы.  Тракторы  для строительства новых дорог,  которые
вдруг перестали быть  дорогами  и вновь  превратились в  поля.  Тракторы для
выравнивания  земли под  строительство домов,  для  рытья дренажных  канав и
создания ирригационных систем, тракторы  для вывозки спиленного леса. Только
новые дома не построили, трубы завезли,  но не уложили в канавы, лес бросили
там, где  спилили. Тракторы, прилипшие к земле, словно мухи к ленте-липучке.
Тракторы,  задумчиво  взирающие  на поблескивающие  снегом  горные  вершины.
Стоящие без  дела. Ни один не двигался,  ни у одного даже не работал  мотор.
Брошенные  у  полей,  на  которых так  и  не  посадили виноградную  лозу,  у
недостроенных  ирригационных  систем.  Наткнувшиеся на  невидимые  преграды.
Оставшиеся без трактористов.
     Они пересекли железную дорогу. Сорняки обвили  колесные пары товарняка.
Козы бродили между спальными вагонами.  "Там опасно, -  говорила Зоя. - Если
он посылает  много  денег, его терпят. В последнее время он не посылал много
денег". Следовательно, там опасно. Из дверных проемов каменных домов местные
жители со  злобой смотрели на него.  Его  сопровождающие также  не проявляли
дружелюбия. Парень слева - возрастом  постарше, со шрамом на  лице. Справа -
прихрамывал.  У  обоих -  винтовки.  Оба  держались  с  таким  видом,  будто
принадлежали  к тайному обществу. Они вели его к дому Евгения, но незнакомым
путем.  Канавы, залитые водой,  котлованы,  обрушившиеся  мостки блокировали
прежнюю  тропу.  Коровы и овцы паслись между затихшими  бетономешалками.  Но
крестьянский дом остался  таким же, как он его и запомнил: вытертые ступени,
дубовая веранда, широко открытые двери и знакомая темнота внутри. Хромоногий
махнул рукой в сторону ступеней. Оливер поднялся на крыльцо, прислушиваясь к
эху  своих шагов,  разносящемуся в  вечернем  воздухе.  Постучал  в открытую
дверь, но  ему никто не ответил. Вошел в  темноту  и  замер. Ни голосов,  ни
запахов  готовящейся  Тинатин   еды.  Только  отдающая   плесенью  сладость,
свидетельствующая о недавнем присутствии мертвых. Он различил кресло-качалку
Тинатин, рога, из которых пьют вино, железную плиту. Каменный камин, над ним
-  портрет грустной старухи  в гипсовой, с отколовшимися кусочками, раме. Он
обернулся.  Кошка  спрыгнула  с  кресла-качалки  и  теперь  выгибала  спину,
напоминая ему Джако. Сиамского кота Нади. Он позвал:
     - Тинатин? - Подождав: - Евгений?
     Медленно открылась дверь  в дальней стене, и  на пол легла полоса света
заходящего солнца. По центру полосы он различил сгорбленную тень гоблина. За
ней появился и сам Евгений,  прозрачный, бестелесный, такого  Оливер не  мог
себе  и представить, в  домашних  шлепанцах,  в  вязаной  мешковатой  кофте,
опирающийся  на  палку.  Каштановые  волосы  уступили  место  седой  щетине,
серебристой пылью спускающейся  на щеки и подбородок. Глаза,  которые четыре
года назад весело поблескивали из-под пушистых ресниц, превратились в черные
дыры. А  за спиной  Евгения, то ли  слуга,  то ли  дьявол, возник ничуть  не
изменившийся Аликс  Хобэн в  белом  пиджаке,  темно-синих брюках,  с сотовым
телефоном,  болтающимся  на  руке,  словно  барсетка.  И  возможно,  как   и
утверждала  Зоя, он действительно был дьяволом,  потому что,  как дьявол, не
отбрасывал тени,  если, конечно,  его  тень не  поглощалась  полностью тенью
гоблина-Евгения.
     Евгений заговорил первым, и вот голос его остался таким  же  твердым  и
сильным, как прежде.
     -  Что ты  здесь  делаешь, Почтальон?  Зря  ты пришел  сюда. Ты  ошибся
адресом. Отправляйся домой.  -  И уже  начал  поворачиваться к Хобэну, чтобы
отдать приказ, но не успел, потому что Оливер заговорил:
     - Я пришел,  чтобы  найти моего отца, Евгений. Моего  другого отца.  Он
здесь?
     - Здесь.
     - Жив?
     - Жив. Его не застрелили. Еще не застрелили.
     - Тогда  ты позволишь поздороваться с тобой?  И Оливер смело  шагнул  к
нему, простирая руки, чтобы  обняться с хозяином. И Евгений уже собрался все
простить, прошептал: "Добро  пожаловать", - начал поднимать руки,  но поймал
взгляд Хобэна и опустил  их. Шаркая ногами, подался назад, предлагая Оливеру
войти. Оливер не стал просить себя дважды, безмерно радуясь тому, что Тайгер
жив, переступил порог  и, улыбаясь, оглядывал знакомую  обстановку, пока его
взгляд не упал на Тинатин, постаревшую на тридцать лет. Она сидела на  стуле
с высокой спинкой,  руки ее  сжимали на коленях крест,  другой крест висел у
нее на  шее, вместе с иконкой, на которой младенец Христос  сосал  прикрытую
грудь  Его матери. Оливер  опустился рядом с ней  на  колено, взял  ее руку.
Перед  тем как  наклониться, чтобы поцеловать ее, заметил, как  высохло лицо
Тинатин.   Новые  морщины,  вертикальные  и  диагональные,  пересекали  лоб,
спускались по щекам.
     - Где ты был, Оливер?
     - Прятался.
     - От кого?
     - От себя.
     Он услышал щелчок и обернулся. Стоя  у приоткрытой  двери черного хода,
Хобэн мотнул головой, не отрывая взгляда от Оливера, приглашая его следовать
за собой.
     - Ты пойдешь с ним, - приказал Евгений.
     Не отставая  от Хобэна,  Оливер  пересек  двор. Они подошли  к каменной
конюшне. Вход охраняли два вооруженных парня, такие  же неулыбчивые, как те,
что привели  его  в дом. Дверь  удерживали  на месте  поперечные  деревянные
брусья, заложенные в металлические гнезда по бокам двери.
     - Жаль,  что ты не успел к похоронам, - заметил Хобэн.  - Как  ты нашел
это место? Тебя послала Зоя?
     - Никто меня не посылал.
     - Эта женщина  не  может  и  пяти  минут  удержать язык  за  зубами. Ты
пригласил сюда кого-нибудь еще?
     -Нет.
     - Если пригласил, мы убьем твоего отца, а потом и тебя. Я лично приму в
этом участие.
     - Я уверен, что примешь.
     - Ты ее трахнул?
     -Нет.
     - В этот раз, значит, нет? - Хобэн постучал в дверь. - Кто-нибудь дома?
Мистер Тайгер, сэр, мы привели к вам гостя.
     К этому времени Оливер протиснулся мимо Хобэна и  с  помощью охранников
вытащил  из гнезд  брусья-запоры.  Толкнул  дверь,  с  силой  пнул  ее,  она
подалась. Крикнул: "Отец!" -  и вошел, вдыхая сладкий запах сена  и лошадей.
Услышал тихий вскрик, словно кто-то  проснулся,  потом  шуршание соломы. Она
лежала во всех трех стойлах. На гвозде у последнего висело коричневое пальто
реглан Тайгера, а он сам лежал на боку, совсем как Оливер,  когда грустил, в
черных носках, белых трусах и грязной синей рубашке от "Терн-булла и Ассера"
с когда-то белым воротником, прижав колени к груди, обхватив их руками. Лицо
Тайгера  почернело от синяков, в  опухших глазах стоял страх перед  миром, в
который его недавно забросила жизнь. Одна цепь сковывала  ему  ноги и  руки,
затем  тянулась  к железному кольцу, вбитому в  столб. Он попытался  встать,
увидев приближающегося Оливера, ему это не удалось,  но, падая на солому, он
уже изготавливался  ко второй  попытке.  Поэтому Оливер,  вместо того  чтобы
сохранять  дистанцию и  не подавлять отца своими габаритами, сунул руки  ему
под мышки и поставил на ноги, отметив, как и Зоя, что он действительно очень
маленький,  а  теперь еще и худой:  под  рубашкой  от "Тернбулла  и  Ассера"
остались только кожа да кости.  Он смотрел на  синюшное лицо отца,  и чем-то
оно напомнило ему лицо Джека, утонувшего мужа  миссис Уотмор,  хотя он видел
его только на фотографиях. "Десять дней в воде, - как-то призналась она, - а
потом  меня вызвали в  Плимут на  опознание".  Он подумал  об  искусственном
дыхании рот  в рот, которое приходилось  делать людям, с которыми совсем  не
хотелось целоваться. Подумал об умершем брате  Джеффри. Задался  вопросом, а
каково  человеку, которому принадлежали "Соловьи", пентхауз и  "Роллс-Ройс",
сидеть  в стойле со скованными руками и ногами, без красивого вида из окна и
секретаря.
     - Я видел Надю, - он чувствовал, что должен сообщить отцу хоть какие-то
новости. - Она просит передать, что по-прежнему любит тебя.
     Он понятия не  имел, почему решил начать именно с этого, но Тайгер, вот
чего он не  ожидал, прижался к нему, и вроде бы они даже поцеловались, после
чего сразу отстранился и торопливо проговорил, конечно же, для Хобэна:
     - Они тебя быстро нашли, не так ли? В Гонконге или где?
     - Да. Нашли. В Гонконге.
     - Я не знал, где ты будешь.  Тебе не сидится на  месте. Я даже не знаю,
когда  ты учишься,  а когда занимаешься бизнесом. Полагаю,  такая  жизненная
активность - это прерогатива молодых.
     - Мне следовало чаще давать о себе знать, - ответил  Оливер. И добавил,
повернувшись к Хобэну: - Сними цепь. Мой отец идет с нами  в  дом. - Заметив
самодовольную ухмылку Хобэна,  взял за плечо и под  настороженными взглядами
охранников отвел в сторону, чтобы никто не мог слышать его слов. - Ты по уши
в  дерьме, Аликс.  - Убедительность его тона  базировалась  исключительно на
блефе и ни на чем не основанных предположениях. - Конрад собирается во  всем
признаться  швейцарской   полиции,   Мирски   заключает  сделку  с  турками,
Массингхэм ушел  в  глубокое  подполье,  а  вот  ты  фигурируешь  в  списках
разыскиваемых  преступников как  человек, застреливший Альфреда  Уинзера. Не
думаю, что тебе есть смысл проливать еще чью-то кровь. Возможно, мой  отец и
я - единственные фишки, на которые ты можешь сыграть.
     - А какова твоя роль в этой комедии, Почтальон?
     - Я - паршивый осведомитель. Я выдал вас британским властям четыре года
тому  назад. Я предал моего отца, Евгения и всю компанию. Просто мои хозяева
очень уж долго  затачивали  нож. Но до тебя  они доберутся очень даже скоро,
это я могу обещать.
     Возникла  пауза: Хобэн консультировался с Евгением, потом он дал приказ
охраннику  отомкнуть цепь и наблюдал, как Оливер  помогает отцу сполоснуться
водой  из  ведра.  Оливер  пытался  при  этом вспомнить,  помогал ли  Тайгер
умываться  ему, когда  он был маленьким, и решил, что такого просто не могло
быть. Оливер  принес костюм  Тайгера, небрежно брошенный на сено,  попытался
хоть как-то привести его в  порядок, прежде чем надеть на  отца. За костюмом
последовали туфли.
     В доме  люди  то ли  пробуждались, то  ли  готовились отойти ко сну, во
всяком  случае,  затеплилась  хоть  какая-то,  но  жизнь.  Под  скептическим
взглядом Хобэна  Оливер усадил отца в кресло у камина, Евгений сидел в таком
же, камин их разделял, налил обоим по стакану вифлеемского вина  из стоящего
на  столе  кувшина.  И  хотя  Евгений  не  желал  признавать,  что  знает  о
присутствии Тайгера,  предпочитая смотреть на языки пламени,  по молчаливому
согласию  они  синхронно  поднесли  стаканы  к  губам и сделали  по  глотку.
Подчеркнуто игнорируя друг друга, они лишь явственнее показывали, что оба  в
курсе событий. Оливер же, наблюдая за ними, всеми силами старался поддержать
это  стремление  к  общению,  каким  бы  искусственным оно  ни было. И  роль
возвратившегося  блудного  сына  он  играл  легко  и  непринужденно. Помогал
Тинатин резать  овощи, по ее  указанию ставил  и  снимал с огня  кастрюли  и
сковородки, приносил  свечи,  находил спички, расставлял  на столе  тарелки,
раскладывал ножи, ложки, вилки.  Спросил Евгения: "Евгений, я ставлю тарелку
во главе стола? Так?"  -  и  удостоился  похвалы за  свои хлопоты: "Спасибо,
Почтальон".  "Отец,  осталось недолго,  отведай колбасы, чтобы не умереть от
голода".  И Тайгер, пусть он  и стыдился  грязных  ногтей, проснулся от  его
взгляда,  взял  кусочек,  пожевал, заявил,  что никогда в  жизни не ел более
вкусной  колбасы.  Попытался  улыбнуться  и,  радуясь  хоть  частичному,  но
освобождению, начал приходить в себя, следя  подбитым глазом  за курсирующим
по комнате Оливером.
     - Это место, как  я понимаю, "Соловьи" Евгения, - обратился он к  сыну.
Из-за отсутствия переднего зуба он немного шепелявил.
     - Да, конечно, - согласился Оливер, раскладывая ножи.
     - Ты мог бы мне рассказать.  Я понятия об этом не  имел. Тебе следовало
меня предупредить.
     - Я думал, что предупреждал.
     -  Я не люблю, когда  меня держат  в  неведении.  Тут самое место  паре
пансионатов. Из отдельных бунгало. Пожалуй, даже четырем. В каждой долине.
     - Пожалуй. Четыре - хорошая идея.
     -  И  большой  отель  посередине с  дискотекой  и  ночным клубом.  И  с
олимпийским бассейном.
     - Для него там самое место.
     - Как я понимаю, вино ты пробовал, - сурово, несмотря на нехватку зуба.
     - Да, и не раз.
     - Х