тавил  все  так, будто  она исходила  от  Михаила.
Поздравил Михаила с хорошей идеей.  Повернулся  ко мне. У  Михаила  отличная
идея. Он поплывет на "Свободном Таллине". Хобэн коварный. Это  нормально. Но
в тот вечер он был коварнее, чем всегда.
     - Ты сказала Евгению или Тинатин?
     - Хобэн - отец Павла.
     Они вернулись в гостиную,  где выяснилось, что Агги среди прочего умеет
и ухаживать за  слабыми и  больными,  потому что она  уже сварила  бульон из
кубиков, добавила к нему два яйца, села рядом с Зоей, накормила ее, померила
пульс, помассировала запястья, протерла лицо  туалетной водой, которую взяла
в ванной. Оливер, конечно  же, вспомнил Хитер, которая проделывала все то же
самое,  когда у  него  вдруг  зашкаливала  температура.  Но  там,  где Хитер
нравилось  демонстрировать свою  власть над  ним,  Агги  просто  чувствовала
ответственность перед человечеством, что очень порадовало Оливера, поскольку
до сих  пор ему  казалось, что это качество свойственно  лишь ему одному. Он
принес сумку  Тайгера и не  обнаружил  в ней ничего, кроме одежды,  которой,
возможно,  сейчас  очень недоставало отцу.  Агги  вытащила  из "Калашникова"
затвор  и  рожок, зажгла  новые свечи. Как  и  Оливер, она  чувствовала, что
необходимо  сохранить  атмосферу и не вносить диссонанс резким электрическим
светом, который мог напугать Зою.
     - Кто ты? - спросила ее Зоя.
     - Я? Новая пассия Оливера, - со смешком ответила она.
     - Что это значит, пожалуйста?
     - Я в нее влюблен, - объяснил Оливер, пока Агги  укрывала  Зою одеялом,
взбивала  подушки,  которые принесла  сверху, вновь протирала  лоб туалетной
водой. - Где мой отец?
     Последовало долгое молчание. Зоя, похоже, рылась  в памяти. Внезапно, к
изумлению Оливера, она рассмеялась.
     - Какой-то абсурд, - ответила она, удивленно качая головой.
     - Почему?
     - Они привезли нам Михаила. Из Одессы. Сначала они увезли его в Одессу.
Потом Евгений дал им денег, и они послали тело в Стамбул. В стальном  гробу.
Он напоминал бомбу. Мы купили лед. Евгений сделал крест. Он просто обезумел.
Мы положили Михаила на стол в гробу со льдом.
     - Мой отец к этому времени уже приехал?
     - Еще нет.
     - Но он приходил сюда. Она вновь рассмеялась.
     - Это  был  театр.  Я и  представить  себе  не  могла, что  такое может
случиться  в жизни. Звонок  в  дверь.  Служанок нет. Хобэн открыл  дверь, он
думал, привезли  лед. Но это не лед, это мистер Тайгер Сингл в пальто. Хобэн
прямо  светился  от удовольствия. Он привел  его в комнату и сказал Евгению:
"Видишь.  Сосед всетаки зашел. Мистер Тайгер Сингл хочет засвидетельствовать
свое почтение человеку, которого  он убил".  Голова у Евгения такая тяжелая,
что у него нет сил ее поднять. Хобэну пришлось  поставить твоего  отца перед
ним, чтобы он поверил.
     - Как... как поставить?
     Она завернула  руку  себе за спину,  как смогла высоко.  Потом вскинула
подбородок и скорчила гримасу боли.
     - Вот так.
     - А потом?
     - Потом Хобэн спросил: "Могу я отвести его в сад и пристрелить?"
     - А где был Павел? - спросил Оливер, встревожившись из-за того, что все
это происходило на глазах ребенка.
     - Слава богу, у Мирски. Когда привезли тело Михаила,  я отправила его к
Мирски.
     - Значит, они отвели отца в сад.
     -  Нет.  Евгений  сказал: "Нет,  не убивайте  его. Раз с нами  мертвец,
значит, на нас смотрит господь". Поэтому его связали.
     - Кто?
     - Люди Хобэна. Русские из России. Русские из Турции. Плохие  люди. Я не
знаю их имен. Иногда Евгений гнал их, потом забывал и жалел об этом.
     - А после того как его связали? Что они с ним сделали?
     - Заставили смотреть на лежащего на столе Михаила. Показали ему пулевые
ранения. Он не  хотел смотреть. Но его заставили. Потом дали ему охранника и
посадили под замок.
     - На чердаке кровать, - вставила Агги. - Грязная.
     - В крови?
     Она покачала головой и сморщила носик.
     - Долго они его там держали? - спросил Оливер Зою.
     - Может, ночь, может, дольше. Может, шесть дней, я не знаю. Хобэн - тот
же Макбет. Убивает спящих.
     - Где он сейчас? - спрашивал Оливер про отца.
     -  Хобэн все время  твердил:  "Я его  убью,  позволь мне убить  его, он
предатель". Но Евгений не позволил. Он не находил себе места от горя. "Лучше
мы  возьмем его с собой. Я хочу с  ним  поговорить".  Они привели  его вниз.
Кто-то его  избил, наверное, Хобэн. Я его  перевязала.  Он  такой маленький.
Евгений с ним поговорил. "Мы возьмем тебя с собой, мы  зафрахтовали самолет,
мы должны похоронить  Михаила, его тело нельзя больше  держать в доме, ты не
должен сопротивляться, ты - наш пленник,  ты должен  вести себя как мужчина,
иначе  Хобэн пристрелит тебя  и выбросит из  самолета".  Я  ничего  этого не
слышала. Мне рассказывал Хобэн. Может, соврал.
     - Куда улетел самолет?
     - В Сенаки, в Грузию. Это секрет. Они решили похоронить его в Вифлееме.
Тимур из Тбилиси все устроил. Это были двойные похороны. Убив Михаила, Хобэн
убил и Евгения. Это нормально.
     - Я думал, Евгения в Грузии не жаловали.
     - Там опасно. Если он сидит тихо, если не конкурирует с местной мафией,
его терпят. Если  он посылает много денег, его терпят.  В последнее время он
не посылал много денег. Там опасно. - Она тяжело вздохнула, закрыла глаза, с
трудом их  открыла. - Скоро Евгений умрет, и Хобэн унаследует все. Он живет,
только когда обманывает. Пока на земле есть хоть один невинный человек,  ему
не будет  покоя, - она ослепительно улыбнулась.  -  Так что будь осторожнее,
Оливер. Ты - последний невинный.
     Откликаясь   на  потепление  атмосферы,   Оливер  поднялся,  улыбнулся,
потянулся, почесал затылок, развел руки,  прогнул спину,  в  общем, проделал
все то,  что проделывал, когда слишком  долго сидел в  одной позе  или сразу
думал о  многом,  отчего моторчики  в  его голове перегревались и  требовали
передышки. Он задал несколько вопросов, как бы между прочим, насчет  фамилии
Тимура, дня отлета. Походил  по дому, обдумывая ее ответы, не мог не подойти
к мотоциклу, стоявшему в соседней комнате, поднял тент, улыбнулся сверкающим
обводам  "БМВ".   Заглянув   в   приоткрытую  дверь,  убедился,   что   Агги
воспользовалась его отсутствием, чтобы еще раз покормить пациентку супом. На
цыпочках двинулся к  французскому окну, осторожно, очень  осторожно повернул
медное колесико,  отпирая  замок. Потом распахнул на  дюйм, чтобы убедиться,
что открываются  его  половинки  наружу,  как в комнате Зои.  И  вот тут его
охватило  острое чувство вины, едва не заставившее вернуться  в гостиную, то
ли  с  тем, чтобы признаться  в  своем  намерении,  то ли  для  того,  чтобы
предложить  Агги поехать с  ним. Но он не мог позволить  себе ни первого, ни
второго,  потому  что, если бы  позволил,  уже не  сумел  бы  защитить Агги,
учитывая опасность задуманного им предприятия. А потому еще раз подкрался  в
двери, убедился, что Агги  и Зоя увлечены разговором,  распахнул французское
окно,  стер  пыль  с  сиденья мотоцикла, скатил его  с  подставки,  оседлал,
включил  зажигание,  нажал на  кнопку  стартера  и  с  ревом,  от  которого,
казалось, содрогнулся  весь  дом, вылетел  в  звездную ночь,  взяв  курс  на
Вифлеем.

     Глава 19
     Оливеру нравились мотоциклы  с тех самых пор, как Тайгер определил их в
низший класс по сравнению с  автомобилями. Они часто снились ему, наделенные
крыльями  и  другими  волшебными  свойствами.  В  деревне, расположенной  по
соседству с "Соловьями", он ездил на мотоциклах,  сидя за  спиной фермерских
сыновей, упиваясь эликсиром скорости. В юности грезил босоногими  девушками,
которые мчались  с ним на мотоцикле, крепко ухватившись за его талию. И хотя
поездка в Анкару во многом оправдала его ожидания: роскошная луна, напоенная
экзотическими  ароматами  ночь,  пустынная  извилистая  дорога,  уходящая  в
никуда,  он  не  забывал  об  опасностях,   ждущих  его   впереди,  которые,
собственно, и  не позволяли ему отвлечься от реальности  и  укрыться в  мире
грез.
     У "Форда" он задержался лишь на несколько мгновений, чтобы взять деньги
из  чемодана и  черкануть короткую  записку, которую  сунул  под  "дворник":
"Извини,  не  могу втягивать тебя в  эту историю, Оливер". Содержание ему не
понравилось, и ему очень  хотелось найти способ более  полно  изложить  Агги
свои резоны, то ли по телефону,  то ли  вернувшись. Одежду, сотовый телефон,
паспорта  Синглов он не тронул. А дорогу на Анкару выбрал,  потому что видел
указатель и  понимал,  что  Брок,  узнав новости, прежде  всего  возьмет под
контроль рейсы из Стамбула.  Но это не означало,  что  в Анкаре  он будет  в
полной безопасности  или сможет без  проблем добраться из Анкары в  Тбилиси.
Опять  же,  в паспорте  мистера Уэста  не стояло  грузинской визы, а  Оливер
резонно предполагал, что без  нее не обойтись. Но все эти соображения ровным
счетом ничего  не  значили, по сравнению  с  видениями, мелькающими в голове
Оливера:  Тайгер, с  заломленной за спину рукой,  Тайгер, избиваемый Аликсом
Хобэном,  Тайгер   окровавленный,  Тайгер  в  синяках,  Тайгер,  вынужденный
смотреть на изрешеченное пулями тело Михаила, Тайгер, обмочившийся от  ужаса
в ожидании, пока его привезут в Вифлеем и расстреляют. "Он такой маленький",
- сказала Зоя.
     Дорога  освобождала  его  от необходимости принимать  решения. Ехал  он
быстро, постоянно помня о  выбоинах, каждая  из которых могла положить конец
его  путешествию.  По  обе  стороны  шоссе чернели  холмы,  изредка  темноту
разрывали огни маленьких городков. Он  нырнул  в тоннель, выскочил  из него,
чтобы увидеть перед  собой ярко освещенный синий шлагбаум  и какие-то цифры,
горящие на  табло.  Сообразил, что  дорога платная. Каким-то  образом  успел
затормозить вовремя. Сунул изумленному кассиру  купюру в пятьдесят миллионов
лир и помчался дальше. Дважды, может, чаще, его останавливали на полицейских
блокпостах  люди  в  желтых накидках  с  белыми,  сверкающими  в  свете  фар
полосами.  Вооруженные  ручными фонарями, они  изучали его  лицо и паспорт и
пропускали, убедившись, что  он совершенно  не  похож на  курда.  Однажды он
угодил  в большую рытвину, и мотоцикл едва не выскочил  из-под  него. Другой
раз его  потащило вбок,  и он сумел затормозить на самом краю обрыва. У него
закончилось  горючее,   ему   пришлось  останавливать  грузовик,  чтобы  его
подвезли, а потом выяснилось, что бензоколонка в каких-то пятистах ярдах, за
углом.  Но все это  происходило скорее  во сне, чем наяву, а проснулся он  у
информационной  стойки аэропорта  Анкары,  где ему  сказали, что  улететь  в
Тбилиси можно только из  Стамбула, единственным  рейсом  в восемь вечера, то
есть через четырнадцать часов. Но  именно в Стамбуле он оставил  Агги,  а за
четырнадцать часов Хобэн вполне мог оборвать страдания Тайгера.
     Вот  тут  Оливер  вспомнил,  что  он богат,  более того,  часть  своего
богатства захватил  с  собой, а  деньги, как  любил говорить  Тайгер, лучшее
средство для решения самых разных  проблем. Он отправился в административное
крыло аэропорта и в итоге оказался за столом полного джентльмена, на который
выложил  пять  стодолларовых  купюр,  после  чего  на  медленном  английском
объяснил,  что ему нужно.  Толстяк долго  хмурил брови, потом открыл дверь и
что-то  крикнул кому-то из  своих подчиненных, тот  привел  худого мужчину в
замасленном зеленом комбинезоне с  крылышками на нагрудном  кармане. Мужчину
звали  Фарук, и  Фарук  был  владельцем и  пилотом маленького  транспортного
самолета.  Самолет на  тот момент ремонтировался в  ангаре, но Фарук обещал,
что  они  вылетят через час,  может,  через три.  И за каких-то десять тысяч
долларов Фарук согласился выполнить просьбу Оливера, при условии, что тот не
заблюет самолет и никому не скажет, что Фарук доставил его в Тбилиси. Оливер
заикнулся  о  Сенаки,  но  Фарука  эта  идея не вдохновила,  хотя  Оливер  и
предложил еще пять тысяч долларов.
     - Сенаки  -  слишком  опасно. Очень много  русских. Большая заваруха  в
Абхазии.
     Они  ударили по рукам,  и толстяк  как-то сразу  опечалился. Врожденный
бюрократический инстинкт  подсказывал ему, что все прошло очень уж гладко  и
быстро,  а  его  услуги  остались невостребованными.  "Вы  должны  подписать
бумагу", - он сунул Оливеру под нос какой-то старый бланк на турецком языке.
Оливер отказался, толстяк пытался найти новый повод, чтобы задержать его, но
в конце концов отпустил.
     Они  взлетели. Над  горными  вершинами их немилосердно  болтало,  но, к
счастью  для  Оливера, вторую  часть пути он проспал. Должно быть, заснул  и
Фарук, потому что приземлились они  очень уж жестко, словно пилот пробудился
перед самым касанием земли.  В аэропорту Тбилиси требовалась  виза,  и слуги
закона  никому не давали поблажки. Ни фельдмаршал иммиграционной службы,  ни
адмирал  министерства  государственной безопасности,  ни  их  многочисленные
адъютанты  и помощники и слышать не хотели о том, чтобы пропустить Оливера в
страну  меньше чем за  пятьсот  долларов, причем мелкими  купюрами. К вечеру
все-таки  взяли  и сотенные. На  такси Оливер приехал  к  дому Тимура, чтобы
найти  запертый подъезд и десять  кнопок  домофона без единой фамилии. Нажал
одну, другую,  потом  все десять.  Кое-где в окнах  горел свет, но никто  не
спустился к нему, никто не спросил, что ему нужно. А  когда он громко позвал
Тимура,  некоторые из  окон погасли. Он  позвонил  по телефону из  кафе,  но
трубку не  сняли. Оливер зашагал  по  улице.  Ледяной  арктический  ветер  с
Кавказских гор продувал город  насквозь. Деревянные дома скрипели и трещали,
как старые корабли. На боковых улицах мужчины и женщины  в пальто и  вязаных
шлемах грелись  у горящих автомобильных  шин. Он  вернулся к  дому  Тимура и
вновь нажал на кнопки. С тем же результатом. Опять зашагал, держась середины
улицы,  потому что кромешная тьма города внезапно нагнала на него страху. Он
спустился с холма и внезапно увидел перед собой знакомую, в золотой мозаике,
ярко  освещенную  дверь  в  древние  бани,   которые  построили  на  горячем
минеральном источнике. Старуха  взяла  у  него  деньги  и  отвела  в пустую,
выложенную  белым кафелем комнату.  Худой  мужчина в  шортах  окунул  его  в
пахнущую  тухлыми  яйцами  воду,  потом  голым уложил на  мясной  прилавок и
лупцевал  люфой,  пока кожа  не начала гореть  от  шеи до пальцев на  ногах.
Словно родившись  заново, он  пошел на  дискотеку,  вновь не  дозвонился  до
Тимура.  Его направили в гостиницу без названия,  расположенную  лишь в двух
кварталах, но в темноте он едва не заблудился. Проходя мимо  череды замерших
троллейбусов,  вспомнил,  что  в  Тбилиси троллейбусы  останавливались,  как
только прекращалась подача электричества, а  подавалось  оно  лишь несколько
часов  в  сутки.  Он постучал  в дверь,  подождал, прислушиваясь  к скрежету
открываемых замков. Старик в халате и сеточке на волосах обратился к нему на
грузинском, но уроки Нины остались в далеком прошлом. Старик переключился на
русский, китайскую  грамоту для Оливера, поэтому он просто сложил две руки и
склонил  на них  голову, показывая,  что  хочет  спать. Старик  отвел  его в
комнатушку  под самой крышей, обстановку которой составляли армейская койка,
лампа с танцующими нимфами на абажуре и раковина с умывальником. На раковине
лежал  кусок  хозяйственного мыла. Рядом с умывальником висел то  ли большой
носовой платок, то ли очень маленькое полотенце.
     Всю  ночь  выли и  затихали  сирены. Пожар?  Переворот?  Убийство?  Или
маленькая девочка  по имени Кармен погибла под колесами автомобиля? Каким-то
образом он заснул, в  рубашке, брюках  и  носках, накрывшись  для тепла всем
остальным. Кожа  горела  и чесалась, завывал ветер,  ему  хотелось сжимать в
объятьях Агги, он  ужасно  боялся за Тайгера  и  видел во  сне, как его отца
водили из одного конца Вифлеема в другой, а Хобэн и Евгений спорили, выбирая
место,  где ему следовало вышибить мозги.  Он  проснулся и понял,  что жутко
замерз. Проснулся во второй раз, мокрый от пота. Проснулся в третий и набрал
номер Тимура. Трубку сняли тотчас же. Такси и вертолет? Нет проблем, Оливер.
Три тысячи наличными, подходи к десяти.
     - Они ждут тебя? - осведомился Тимур.
     -Нет.
     - В таком случае я им лучше скажу. Тогда они не будут нервничать.
     * * *
     Из всех приказов, которые Брок мог отдать Агги в тот момент, он выбрал,
по ее разумению, самый наихудший: ничего не предпринимать и ждать дальнейших
распоряжений.  Если бы  он приказал ей прыгнуть в Босфор, если  бы  произнес
хоть  одно слово  упрека,  если  бы велел  явиться, сбрив волосы с головы, к
задней двери  консульства для последующей немедленной отправки в Англию, она
бы обрела в унижении хоть  толику покоя.  Но услышала лишь  ровное, лишенное
эмоций: "Где ты, Шармейн? Ты  можешь говорить  с нами?  В  котором часу  это
произошло,  ты помнишь? Хорошо,  оставайся на месте,  Шармейн, пожалуйста, и
ничего  не  предпринимай,  слышишь,  пока  твоя  мать  или я не  свяжемся  с
тобой..." Вот  почему уже два  часа она, как в  клетке, сидела  в  кафе  под
жестяной крышей с пустыми скамьями, курицами с общипанными шеями и дворнягой
Аполлоном,  который клал  морду  ей на колено и  строил глазки, пока она  не
купила ему гамбургер.
     "Вина только моя, и никого больше", - говорила она себе. Потому что она
могла  предусмотреть  такое  развитие  событий.  Она  же заметила  мотоцикл,
почувствовала, что  Оливер ушел  в себя. Да,  он  ухаживал  за  Зоей, но она
видела, что мысли его заняты другим. А когда он метнулся от нее, как большой
серый  заяц,  через  лужайку, на  дорожку и за дом,  поначалу  она подумала:
"Какой же  ты  нетерпеливый. Подождал бы секунду, и  я умчалась бы вместе  с
тобой".
     Но это был кризис, а потому Агги  отреагировала,  как  должно.  Сделала
все, что полагалось в такой ситуации, методично и целенаправленно. Прибежала
к автомобилю, прочитала записку Оливера, которая разъярила ее до безумия, но
тут же вспомнила  его слова, обращенные к Зое: "Я  в нее влюблен", - и разом
успокоилась.  Набрала  прямой номер Брока, услышала  голос  Тэнби, предельно
сухо, бесстрастным тоном доложила обстановку: "Первый украл мотоцикл и, судя
по всему, направился в  Грузию. Дальнейшая информация через  два часа. Конец
связи".  Бегом  она вернулась  к Зое, настроение которой с  отъездом Оливера
заметно  улучшилось,  поскольку она  удовлетворенно  улыбалась, что в другой
ситуации  разозлило бы  Агги. Но  Агги  было чем  заняться, чтобы  выполнить
обещания,  пусть  и давала  она  их  себе. Она отвела  Зою  наверх,  где  та
помылась. Потом они нашли Зое  ночную рубашку и одежду на утро. Помогая Зое,
Агги пришлось  выслушивать сомнительные советы, касающиеся  ее  отношений  с
Оливером. В этом Зоя полагала себя непревзойденным экспертом. Пообещав,  что
всенепременно воспользуется ее рекомендациями,  Агги задумалась над тем, чем
еще  можно  помочь Зое.  Ответ  дал  листок  с  домашним  телефоном  Мирски,
пришпиленный к стене. Она  набрала номер и услышала голос Мирски, записанный
на  автоответчик. После звукового  сигнала сказала, что она  -  подруга Зои,
приехавшая из Новой Зеландии и заглянувшая к ней,  и, хотя ей не хотелось бы
вмешиваться,  не  смогут ли  Мирски приглядеть  за  Зоей... отвести к врачу,
забрать  на  несколько дней  из  дома?  Положив  в  наплечную  сумку  затвор
"Калашникова" и рожок, она поднялась наверх, чтобы убедиться,  что Зоя легла
в постель, увидела, что та уже сладко спит, и бегом вернулась к "Форду".
     По  пути в  стамбульский  аэропорт  ее  поразила новая  ужасная  мысль.
Неужели  Оливер направился на восток через  горы? Зная Оливера, она не могла
исключить  такой вариант. Сдав взятый напрокат "Форд",  она  устроила  целое
представление в терминале  регистрации отбывающих пассажиров. Спектакль этот
ей удался, потому что ее переполняли