риходилось уходить из школ. Другие отцы
поступили бы именно так. Он  не возражал против того, что ты  сочинял стихи,
или  чем  ты  там  занимался, хотя это не приносило денег.  Он нанимал  тебе
учителей и  оставил  за тобой  место Джеффри в своем  бизнесе. Это не так-то
легко для человека, который считает, что каждый должен получать по заслугам,
и сам буквально продрался на  вершину. В  отличие  от меня  ты  Ливерпуля не
видел. Если бы узнал, что такое  Ливерпуль, у тебя бы была душа Джеффри. Нет
двух похожих семейных пар, просто не может быть. Он всегда  любил "Соловьи".
Он всегда давал мне то, что я хотела иметь. Ты поступил нехорошо, Оливер. Не
знаю, что  ты  ему сделал, но он этого  не  заслуживал. Теперь  у тебя  своя
семья.  Иди  и заботься  о ней. И перестань притворяться,  что ты  прибыл из
Сингапура, если я точно знаю, что ты жил в Девоне!
     Он похолодел, ее палач.
     - Ты сказала ему, не  так ли? - ровным голосом спросил он. -  Тайгер из
тебя все выудил. Он приехал, рассказал тебе об Уинзере, а  ты ему - обо мне.
Где я. Какая у меня фамилия. Как ты писала мне через Тугуда из банка. Должно
быть, он долго тебя благодарил. - Ему приходилось  держать  ее, потому что у
нее  подгибались  колени,  она  кусала указательный палец и  жалобно стонала
из-под стрижки а-ля  принцесса Диана. - Мне  очень  нужно знать, пожалуйста,
Надя,  что тебе сказал Тайгер? - напористо продолжил он. -  Потому что, если
сейчас ты промолчишь, его  скорее  всего ждет такой  же конец, как  и  Альфи
Уинзера.
     Ей требовалось сменить обстановку, и коридором он повел  ее в столовую,
с резным камином белого мрамора из  Мале, по обе стороны которого  в нишах с
колоннами  стояли скульптуры обнаженных женщин,  возможно,  работы Кановы. В
период  полового  созревания  именно  они  являлись  любимыми  сиренами  его
фантазий.   Одного  взгляда,  брошенного  через  полуоткрытую  дверь  на  их
блаженные  улыбки  и безупречные бедра, хватало,  чтобы  возбудить его.  Над
камином  висел  семейный  портрет  кисти  уже  забытого художника с золотыми
облаками,  плывущими  над  поместьем,  Тайгером,  садящимся на  пони,  чтобы
выехать на  поле  для  поло, Оливером в итонском  пиджаке (60),  тянущимся к
уздечке, прекрасной молодой женой Надей, с  осиной талией, в изящном платье,
останавливающей   руку  мальчика.   А  за   Тайгером,  напоминая  белокурого
итальянского  принца,  витал  дух  Джеффри,  нарисованный  с  фотографии,  с
развевающимися золотыми волосами, ослепительной улыбкой, берущий препятствие
на Кардинале, его сером пони, под аплодисменты и радостные крики слуг.
     -  Я такая плохая, - жаловалась  Надя, словно воспринимала картину, как
немой укор. - Не следовало Тайгеру жениться на мне. Я вас не заслужила.
     - Не волнуйся, мама! - с напускной  веселостью воскликнул  Оливер. - Мы
бы все равно кому-нибудь достались.
     Он не раз задавался вопросом, родила ли она Джеффри от Тайгера.  Как-то
раз,  в  сильном подпитии, она упомянула о ливерпульском барристере, коллеге
Тайгера, красавце с пшеничными волосами. Даты совпадали.
     Они находились в бильярдной. Он все нажимал  на нее: "Я  должен  знать,
мама. Я должен услышать о том, что  произошло между вами". Он икала и трясла
головой, отрицала все, одновременно признаваясь, но слезы прекратились.
     - Я  слишком  молода,  слишком  слаба, слишком чувствительна,  дорогой.
Тайгер вытаскивал из меня все, что хотел, а теперь ты делаешь то же самое. А
все  потому, что  я  не  училась  в  университете, мой отец полагал, что  не
женское это  дело,  слава  богу, что  у  меня  нет дочери. - Она  перепутала
местоимения  и уже говорила  о себе  в третьем  лице:  - Она только  сказала
Тайгеру самую малость, дорогой. Не все, далеко не  все, этого быть не могло.
Если бы Олли сам не признался бедной Наде,  она бы ничего не  смогла сказать
Тайгеру, не так ли?
     "Ты  чертовски права, -  подумал  он.  - Мне не  следовало  ничего тебе
говорить.  Надо было просто оставить  наедине с  бутылкой, чтобы ты спокойно
упивалась до смерти".
     - Он был такой  печальный, - продолжала она сквозь рыдания. - Печалился
об Уинзере. Более всего печалился о тебе. И эта Кэт, думаю, чем-то  огорчила
его. Я предпочитаю общаться  с Джако. Мне лишь хотелось,  чтобы он посмотрел
на меня, назвал дорогой, обнял, сказал, что я по-прежнему хорошенькая.
     - Где  он, мама? Какая у него сейчас фамилия? - Он  схватил  ее, и  она
повисла у  него на руках. -  Он  же сказал тебе,  куда поехал.  Он все  тебе
говорит. Он бы не оставил Надю в неведении.
     -  Я  тебе  не  доверяю. Никому  из  вас.  Ни  Мирски,  ни  Хобэну,  ни
Массингхэму, никому. И Оливер положил начало всему этому. Отпусти меня.
     Кожаные  кресла,  книги о лошадях, директорский стол. Они  добрались до
его  кабинета.  Породистый  жеребец  над  камином, возможно, кисти  Стаббса.
Оливер широким шагом подошел к окну, провел рукой  по верху ламбрекена (61),
нащупал пыльный бронзовый ключ. Снял с крюка сомнительного Стаббса, поставил
на пол. За картиной, на высоте роста Тайгера, -  стенной сейф. Оливер открыл
его, заглянул, совсем как  в детстве, когда думал,  что сейф - это волшебная
шкатулка, в которой хранятся удивительные секреты.
     -  Там  ничего нет,  Олли, дорогой, и никогда  не  было. Только  старые
бумаги да иностранные деньги из его карманов.
     Ничего тогда,  ничего  теперь.  Он закрыл сейф, вернул  ключ на  место,
занялся ящиками  стола.  Перчатка для  игры  в  поло.  Коробка с двенадцатью
ружейными патронами.  Счета из  магазинов.  Пустые  бланки с шапкой "Хауз оф
Сингл".  Черная записная  книжка,  на  обложке ни единого  слова. "Мне нужны
записные книжки, -  инструктировал его Брок. -  Мне нужны записки,  блокноты
для заметок, дневники, адреса на  листочках,  фамилии на спичечных коробках,
смятые бумажки,  все, что  он  собирался  выбросить, но не выбросил". Оливер
раскрыл записную  книжку. "Послеобеденная беседа.  Шутки,  афоризмы,  мудрые
изречения, цитаты". Бросил обратно в ящик.
     - Ему ничего не  присылали, мама? Бандероли, большие конверты, заказную
корреспонденцию  с  курьером?  Ты ничего  не хранила  для  него?  Ничего  не
поступало после его  отъезда? - "Залог  тому будет  доставлен  Вам  отдельно
почтовым  отправлением  на  адрес   Вашей   личной  резиденции".  Подписано:
Е.И.Орлов.
     -  Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не  пишет. Разве что
присылают счета.
     Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай.
     - По крайней  мере,  про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, -  это
она говорила в утешение. - Он плакал. Со смерти Джеффри  я ни разу не видела
его  плачущим.  Он  взял  мой  "Полароид".  Ты  не знал,  что  я  увлекалась
фотографией, дорогой?
     - Зачем ему понадобился "Полароид? - Он думал о паспортах, заявлениях о
выдаче виз.
     - Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все.  Сад.
То, что радовало его, пока ты все не погубил.
     Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее.
     - Евгений приезжал сюда в последнее время?
     - Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов.
     - Но Тайгер еще не убил медведя? - Шутка.
     - Нет,  дорогой. Я  не  думаю,  что медведи по его  части.  Они слишком
похожи на людей.
     - Кто еще приезжал?
     - Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у
него  такая возможность. А вот Евгений не  считал  Джако за дичь.  И Мирски,
конечно.
     - Что делал Мирски?
     - Играл с  Рэнди в шахматы в оранжерее. Рэнди и Мирски не отходили друг
от друга. Я даже подумала, может, они по этому делу.
     - По какому делу?
     -  Рэнди женщинами не интересуется, не так ли? А вот у дорогого доктора
Мирски  встает  на  все.  Я  застала  его  на  кухне, флиртовавшим  с миссис
Хендерсон, можешь ты  себе такое представить? Предлагал ей поехать  с ним  в
Гданьск и спечь ему охотничий пирог.
     Он  протянул  ей  чашку. Кусочек  лимона,  без  молока.  Придал  голосу
резкость:
     - Как Тайгер добрался сюда... в этот раз... когда  приехал повидаться с
тобой? Его привез Гассон?
     -  Такси,  дорогой, от станции.  Он приехал на  поезде  так же, как ты.
Только не в воскресенье. Не хотел привлекать к себе внимание.
     - И что он сделал?  Спрятался в сарае для дров? Она стояла, опираясь на
спинку стула.
     - Мы ходили по поместью,  как всегда, находили то, что ему нравилось, и
фотографировали,  -  с   вызовом   ответила  она.  -  Он  был  в  коричневом
пальто-реглане, которое я подарила ему на  сорокалетие. Любовное пальто, как
мы его называем.  Я  сказала,  не  уезжай, оставайся здесь.  Я  сказала, что
пригляжу за ним. Он и слушать не хотел. Ответил, что должен спасать корабль.
Что еще есть время. Евгений должен узнать  правду, и тогда  все снова  будет
хорошо. "Я отбился от них на Рождество, отобьюсь и сейчас". Я им гордилась.
     - Что случилось на Рождество?
     -  Швейцария, дорогой. Я даже думала, что  он собирается взять  меня  с
собой, как в прежние времена. Но он думал только о работе и ни о чем больше.
Мотался взад-вперед, как маятник. Даже не съел рождественский пудинг, хотя и
любит его. Миссис Хендерсон чуть не заплакала. Но  он  победил.  Отбился  от
них. От всех. "Я  им всем врезал, - сказал он. -  В конце Евгений принял мою
сторону. С новой попыткой они спешить не будут".
     - Кто не будет?
     -  Они, уж не  знаю,  кто именно.  Хобэн. Мирски. Откуда мне знать? Все
люди, которые пытались свалить  его. Предатели. Ты - один из них. Даже  если
он никогда не увидит  тебя и не услышит от тебя ни слова, он считает себя  в
долгу перед  тобой, потому что  он - твой отец, хотя по  отношению к нему ты
поступил безобразно. Он тебе  что-то обещал. И ради этого живет. Как и я. Мы
всегда учили тебя выполнять обещания.
     - Поэтому ты и сказала ему о Кармен.
     - Он решил, что я знаю, где тебя искать. Он умный. Всегда был таким. Он
заметил,  что  я не волнуюсь о  тебе, как  раньше, и  спросил, почему?  Он -
адвокат, с ним не поспоришь. Я уходила от ответа, и он  меня тряхнул. Не так
сильно, как  в далеком прошлом, но достаточно. Я попыталась лгать и  дальше,
но потом подумала, а  зачем? Ты  - его единственный сын. Ты принадлежишь нам
поровну. Я сказала ему, что он - дедушка, и он заплакал. Дети всегда думают,
что родители - глыбы  льда, пока  они  не  начинают плакать,  а  тогда детям
кажется, что они ведут себя нелепо. Он сказал, что ты нужен ему.
     - Нужен ему? Зачем?
     - Он -  твой отец, Олли! Он - твой  партнер! Они идут на него войной. К
кому же ему  обращаться за  помощью, как не к своему сыну? Ты тоже у  него в
долгу. Пора тебе постоять за него.
     - Он так сказал?
     - Да! Его слова. Скажи ему, что он у меня в долгу!
     - Скажи ему?
     -Да!
     - У него был чемодан?
     - Коричневая дорожная сумка в тон его любовного пальто. С ремнем, чтобы
носить ее на плече.
     - Куда он собрался лететь?
     - Я не говорила, что он собрался лететь.
     - Ты же сказала, что он приехал с одной сумкой.
     - Не говорила, не говорила!
     -  Надя,  мама,  послушай  меня.  Полиция проверила  списки  пассажиров
каждого рейса. Никакого намека на Тайгера.  Как он  мог улететь,  не оставив
следов?
     Она вырвалась из его рук.
     - Он говорил, что ты с ними. Он прав! Ты спелся с полицией!
     - Я должен ему помочь, мама.  Я ему нужен. Он сам так сказал. Если я не
смогу найти его, а ты знаешь, где он, его смерть будет на нашей совести.
     - Я  не знаю, где он! Он не такой, как ты, не говорит мне то, чего я не
смогу сохранить в тайне! Перестань сжимать меня своими лапищами!
     Испугавшись за себя, Оливер отступил на шаг. Она всхлипывала.
     - Какой в этом прок? Скажи, что ты хочешь знать, и оставь меня в покое.
- Она поперхнулась собственными словами.
     Он  вновь подошел  к ней, обнял.  Прижался щекой  к  ее щеке, липкой от
слез. Она сдавалась ему, как  сдалась отцу, и он ликовал, но одновременно  и
ненавидел ее за слабость.
     - С того дня его никто не видел, мама. Никто, кроме тебя. Как он уехал?
     - Со вскинутой головой. Расправив плечи. Как  полагалось бойцу. Сказал,
сделает то, что должен сделать. Ты должен гордиться таким отцом.
     - Я про транспорт.
     -  За ним приехало  такси.  Он бы пошел пешком, если бы не  сумка. "Все
начинается снова, Надя, - сказал он мне. - Мы в Ливерпуле и прижаты к стене.
Я  говорил,  что  никогда  не подведу  тебя,  и готов  это  подтвердить". Он
действительно стал таким, как прежде.  Не помахал мне рукой.  Просто  уехал.
Почему ты так поступил, Олли? Почему сказал глупой Наде то, что не следовало
знать Тайгеру?
     "Потому что  я был безумно  счастливым отцом, а  Кармен  родилась  лишь
тремя  днями  раньше, - подумал  он.  -  Потому  что  я  любил свою  дочь  и
предположил, что ты тоже будешь ее любить".
     Она сидела на стуле, сжимая в руках чашку с остывшим чаем.
     - Мама!
     - Нет, дорогой. Хватит.
     - Если за аэропортами следили, а у него была только дорожная сумка и он
решил  улететь из страны, чтобы  противостоять врагам, как  он собирался это
сделать? К примеру, чьим паспортом он заменил свой?
     - Ничьим, дорогой. Ты опять все драматизируешь.
     -  Почему  ты  говоришь -  ничьим?  Раз он решил не пользоваться  своим
паспортом, значит, позаимствовал его у кого-то другого?
     - Заткнись, Олли. Думаешь,  что ты такой же великий барристер, как твой
отец? Уверяю тебя, что нет.
     - Чей у него паспорт, мама? Я не смогу помочь ему, если не узнаю, какую
он использует фамилию, понимаешь?
     Она тяжело вздохнула. Покачала головой, отчего из глаз вновь покатились
слезы, взяла себя в руки.
     -  Спроси Массингхэма. Тайгер слишком  уж доверяет своим подчиненным. А
потом получает от них удары в спину, как от тебя.
     - Это английский паспорт?
     -  Паспорт  настоящий,  это все,  что  он мне  сказал.  Не  поддельный.
Принадлежит живому человеку, который в нем не нуждается. Он не сказал, какой
страны, а я не спрашивала.
     - Он показывал тебе паспорт?
     - Нет. Только хвалился, что паспорт у него есть.
     - Когда? Не в этот раз, не так ли? Нынче ему не до хвастовства.
     -  В  марте прошлого года...  -  Даты она ненавидела. - Он  по каким-то
делам собирался в Россию  или куда-то еще  и не хотел, чтобы люди знали, кто
он.  Поэтому  и  раздобыл себе  этот паспорт. Рэнди все устроил.  Вместе  со
свидетельством о  рождении. Согласно которому Тайгер помолодел на пять  лет.
Он  еще шутил, что  получил  пятилетнее  освобождение от  великого небесного
налоговика. - Голос ее стал ледяным, как и у Оливера. - Это все, что я знаю,
Олли.  Все, что я  буду  знать. До последнего  слова. Ты  нас  погубил.  Как
всегда.
     Оливер медленно  шагал  по дороге. Серое пальто-шинель нес на  руке. На
ходу  накинул его на  себя,  сунул в рукав одну руку, потом другую, прибавил
шагу.  Ворота он уже  пробежал. Минивэн электриков стоял  на том  же  месте,
только складная лестница лежала внутри, а мужчина и женщина сидели в кабине.
Он продолжал бежать, пока не достиг развилки. Фары "Форда"  дружески мигнули
ему   навстречу,  из-за  руля  Агги  помахала   рукой.  Дверца   со  стороны
пассажирского сиденья распахнулась.
     - Сможешь ты отсюда связаться с Броком? - прокричал он.
     Она уже протягивала ему телефон.
     * * *
     -  Значит, он никогда не  был в  Австралии. -  Хитер горько  улыбнулась
пустому углу комнаты. - Австралия - тоже ложь.
     -  Скажем так,  легенда,  использованная для  прикрытия,  - поправил ее
Брок.
     Для подобных  случаев он приберегал тон священника. И  всем своим видом
демонстрировал глубокую  озабоченность. "Когда ты вербуешь агента, ты берешь
на  себя  все  его  проблемы",  -  проповедовал  он  новообращенным.  Ты  не
Макиавелли,  ты  не  Джеймс  Бонд, ты  -  переутомленный  сотрудник  системы
социального обеспечения, который  должен помогать каждому во всех его бедах,
иначе у кого-то может поехать крыша.
     Они сидели в маленьком полицейском участке в Нортхемптоншире, Брок - по
одну сторону  стола,  Хитер - по другую,  голова покоилась  на ее же руке, а
взгляд широко раскрытых глаз изучал тени в темном углу комнаты для допросов.
Был  вечер, комната  тускло  освещалась  одной лампочкой.  Со стены  за ними
наблюдали  фотографии разыскиваемых  преступников  и пропавших детей.  Через
тонкую  перегородку  доносились   крики  пьяного,  сидящего  в  обезьяннике,
монотонное гудение радио, настроенного на полицейскую волну, удары дротиков,
впивающихся в доску: свободные от вызовов полицейские коротали время,  играя
в дартс. Брок задался  вопросом, а что бы сказала о  ней Лайла. Имея дело  с
женщинами,  он всегда пытался  взглянуть на них  ее глазами. "Милая девушка,
Нэт, - сказала  бы  она.  - В  ней нет недостатков,  которые  хороший муж не
исправил бы за неделю". Лайла полагала, что всем нужен  хороший муж.  Так уж
она ему льстила.
     -  Он даже рассказывал мне о моллюсках,  которых едят в Сиднее. - Хитер
покачала головой.  -  Говорил, что  ничего вкуснее  он в жизни не  пробовал.
Говорил, что  когда-нибудь мы  поедем туда. Посетим все рестораны, в которых
он работал официантом.
     - Я не думаю, что он когда-либо работал официантом, - заметил Брок.
     - Однако он был официантом для вас, не так ли? Им и остается.
     Брок пропустил шпильку мимо ушей.
     - Ему не нравится то, что он делает, Хитер. Он видит в этом  свой долг.
Он  должен знать, что мы на  его стороне. Все мы. Особенно  Кармен. Она  для
него все. Он хочет, чтобы  она знала, что он - хороший человек. Он надеется,
что вас не затруднит время от времени замолвить за  него доброе  слово, пока
она будет расти. Он не хочет, чтобы она думала, будто он просто встал и ушел
без всякой на то причины.
     -  "Твой  отец ложью  прокрался в мою  жизнь, но вообще-то он - человек
хороший"... Что-нибудь в этом роде?
     - Хотелось бы услышать что-нибудь получше.
     - Так расскажите мне эту жалостливую историю.
     - Я не думаю, что это жалостливая история, Хитер. Я думаю, что вам надо
улыбаться, рассказывая о нем. Чтобы она  видела в нем отца, каким он  мечтал
стать.

     Глава 12
     В  тот же вечер, готовясь  к  посещению Конуры Плутона,  конспиративной
квартиры,  известной лишь пяти-шести членам команды "Гидра", Брок предпринял
исключительные даже по его высоким стандартам меры предосторожности. Сначала
подземкой добрался до  южного  берега Темзы,  потом  на автобусе  поехал  на
восток. Достаточно  долго простоял  в сандвич-баре,  из  которого открывался
прекрасный  вид  на улицу.  Сев  во  второй  автобус,  вышел из  него  двумя
остановками  раньше,  устроил  себе  неспешную пешеходную  прогулку, любуясь
портовым  ландшафтом: ржавыми  кранами, полузатонувшей  баржей, горой старых
покрышек.   Наконец   поравнялся   с  чередой  кирпичных   арок,   отдаленно
напоминавших виадук. Ворота  в каждой вели в ремонтный цех, гараж или склад.
Брок остановил свой выбор на воротах  с цифрой 8 и прикрепленном к ним куске
фанеры с обнадеживающей надписью: "УЕХАЛ В ИСПАНИЮ. ПОШЛИ ВСЕ НА ХЕР". Нажал
на кнопку  звонка, на вопрос,  кто пожаловал, ответил, что он брат  Альфа  и
пришел справиться насчет  "Астон-Мартина". В  воротах открылась дверца, Брок
попал  на  склад,  заваленный  автомобильными  агрегатами,  старыми  печами,
номерными  знаками.  По скрипучей деревянной лестнице поднялся  к  новенькой
стальной  двери,  которую, дабы  она  не  выделялась  на  фоне  обшарпанного
интерьера,  предусмотрительно   разукрасили   граффити.   Там   он  постоял,
дожидаясь, пока затемнится "глазок".  После того как  это  произошло,  дверь
открыл  худющий  мужчина  в  синих  джинсах,  ботинках  на толстой ребристой
подошве, рубашке в клетку и с наплечной кожаной кобурой,  из которой торчала
обернутая   липким   пластырем,   словно    где-то   порезалась,    рукоятка