ю кожу мотоциклиста с  красными стрелами на черных  шлемах.
Вдруг начинало трещать  радио, и женский голос называл  пароль.  Иногда Агги
отвечала другим паролем. Случалось, пыталась подбодрить Оливера.
     - Слушай,  ты никогда не был  в  Абердине, Оливер?  - спрашивала она. -
Действительно классное местечко.
     - Я слышал.
     - Я хочу  сказать,  что  можно найти худший  вариант, чем поехать туда,
когда все закончится, если ты понимаешь, о чем я.
     - Дельная мысль. Может, и поеду. Она предприняла вторую попытку:
     - Ты помнишь Уолтера, не так ли?
     - Да, конечно, разумеется, Уолтер. Один из костоломов Тэнби. Что с ним?
     - Уолтер, видишь ли, он подался в одну из этих охранных фирм на севере.
Тридцать пять  тысяч в год плюс обитый мехом "Ровер",  меня от этого тошнит.
Где верность? Где чувство долга?
     - Действительно, где? - согласился  Оливер, улыбнулся, представив  себе
меховую обивку "Ровера".
     - Я хочу сказать, для тебя это было ужасно, не так ли? Узнать, что твой
отец - преступник  и  все  такое. А ведь ты  только что закончил юридическую
школу,  верил, что закон  защищает  людей и не позволяет обществу свернуть с
пути  истинного.  Я хочу спросить, как  следует поступить в  такой ситуации,
Оливер?  А  ведь  ты  говоришь  с человеком,  который за  свои  грехи изучал
философию. - Оливер в этот момент ни с кем не хотел говорить, какие бы науки
ни изучали его собеседники, поэтому Агги продолжила: -  Я хочу  сказать, мог
ли ты разобраться,  понять  для  себя, ненавидишь  ли ты  этого негодяя  или
любишь справедливость? Каково спрашивать себя день и ночь: "Уж не лицемер ли
я, все время  притворяясь, будто я - сама добродетель, едущая на белом коне,
когда  на самом  деле  я  предаю отца?"  Так у  тебя  было или  все это  мои
фантазии?
     - Да. Так.
     - Я  хочу сказать, ты у нас  настоящая  знаменитость,  ты  это  знаешь?
Некоторым парням просто  не терпится получить твой автограф. - Долгая пауза,
по ходу которой даже у сердобольной Агги не нашлось слов.
     -  Только  не было белого  коня, - пробормотал  Оливер. -  Скорее некое
подобие карусели.
     Идущий впереди  пикап  включил  левый  поворотник.  Следом  за ним  они
свернули на узкую дорогу, обсаженную  деревьями.  Тот  же маневр проделали и
мотоциклисты. Ветви  деревьев,  опушившиеся  молодой листвой,  смыкались над
ними, отсекая небо.  Солнечные  лучи танцевали между стволами, радиоприемник
потрескивал  статическими помехами.  Пикап  съехал на  придорожную площадку,
мотоциклы  затормозили. Они спустились  с  крутого холма, пересекли по мосту
узкую  речку,  взобрались  на  следующий холм.  Желтый аэростат  с  надписью
"Харрис" висел  над бензозаправочной  станцией.  "Она  уже  бывала здесь,  -
подумал  Оливер, наблюдая  за  Агги  краем глаза.  -  Они  все  бывали". Она
повернула налево, они обогнули деревню, увидели впереди церковь, рядом с ней
амбар для хранения десятины, крытые черепицей бунгало, строительство которых
Тайгер изо  всех  сил пытался  предотвратить. Въехали на  Осеннюю  аллею, на
которой  круглый  год  лежали опавшие  листья.  Миновали  тупик,  называемый
Соловьиным уголком, и увидели припаркованный минивэн электриков с лестницей,
приставленной к  столбу. Стоящий на ней мужчина возился с проводами. Женщина
в кабине разговаривала по телефону. Агги проехала еще сотню ярдов и свернула
на обочину рядом с автобусной остановкой.
     - Тебя подвезли, - объявила она.
     Он вылез  из кабины. Небо за деревьями оставалось таким же  ярким,  как
днем, но  в  тени  уже  собирались  сумерки.  На травяном  островке  высился
кирпичный  военный  мемориал  с  перечислением  фамилий  героически  павших.
"Четверо  Гарви,  -  помнил  он.  -  Все  из одной семьи,  все  умерли, едва
достигнув двадцати, а их мать дожила до девяноста". Он зашагал вдоль дороги,
услышал,  как  отъехала Агги. Его встречали  огромные  столбы  ворот.  У  их
основания каменные тигры держали в передних лапах щиты с гербом  рода Сингл.
Тигры прибыли из скульптурного парка в Патни (57) и стоили  целое состояние.
Гербы  придумал  педантичный  специалист  по  геральдике по  фамилии  Поттс,
который провел уик-энд, с пристрастием допрашивая Тайгера  о его предках, не
подозревая,  что  они менялись в  зависимости  от обстоятельств. Результатом
стали  ганзейский корабль,  символизирующий давние торговые связи с Любеком,
ранее   неизвестные  Оливеру,   вздыбленный   тигр   и  два  диких   голубя,
символизирующих  принадлежность  к  саксонским  родам.  Что  связывало диких
голубей и саксонцев, знал только мистер Поттс.
     Дорога черной рекой текла по темнеющим  лугам. "Вот могила, в которой я
родился, - думал  он. - Здесь я жил до  того, как стал ребенком". Он миновал
аккуратный  домик, в котором ночевал Гассон,  шофер, если Тайгер оставался в
поместье до утра. На этот раз  свет в окнах не горел. Денник стоял во дворе,
сцепка  для его транспортировки  лежала на  кирпичах. Оливеру  семь  лет. Он
пришел на первый урок конной езды. Его ждет пони. На Оливере жесткий котелок
и твидовая куртка, как повелел пребывающий на далекой вершине власти Тайгер.
Ни у кого из учеников нет котелка, поэтому Оливер пытается  спрятать его так
же, как хлыст с серебряной рукояткой, который Тайгер прислал ко дню рождения
Оливера  с  курьером, ибо  появления  Тайгера  в поместье  - редкие  события
государственной важности.
     "Расправь грудь,  Оливер! Не сутулься!  Ты так и  заваливаешься вперед,
Оливер! Пытайся больше походить на Джеффри! Он не заваливался вперед, не так
ли? Сидел в седле с прямой спиной, как солдат!"
     "Джеффри, родившийся пятью годами раньше.  Джеффри, который  все  делал
правильно, тогда как я - нет.  Джеффри, идеал  во всем, умерший от лейкемии,
не успев  победным  шагом  войти  во  взрослый мир". Оливер миновал  ледник,
сложенный из песчаника.  Его привезли в трех зеленых фургонах, построили  за
неделю, и с той  поры  он  стал  для  Оливера сущим  наказанием.  За  каждый
невыученный  неправильный  латинский  глагол  -  пробежка  до  ледника,  сто
семьдесят шагов с касанием стенки и  обратно. Новые пробежки  за то,  что не
мог сравняться с Джеффри как  в латинском,  так и в  беге.  Мистер Ревильос,
учитель Оливера, нумеролог,  большой знаток науки о магических числах. Как и
Тайгер. В  долгих междугородных телефонных разговорах  они  обсуждают  очки,
отметки,  расстояния, часы, потраченные на учебу, и положенные наказания, их
соотношение,  которое позволит Оливеру  поступить  в Драконовскую  школу,  в
которой Джеффри стал  чемпионом по крикету и получил  право учиться дальше в
еще  более ужасном  месте,  зовущемся  Итон.  Оливер ненавидит  драконов, но
восхищается мистером Реви-льосом за его бархатные пиджаки и черные сигареты.
Когда мистер  Ревильос  убегает с испанской служанкой, Оливер ему аплодирует
среди всеобщего осуждения.
     Отдав предпочтение длинному маршруту  вокруг  огороженного стеной сада,
он обогнул  холм  со  срытой  вершиной,  не  кладбище  и  не метка  (58), но
вертолетная площадка для тех гостей Тайгера, которые  выше поездок по земле.
Таких гостей, как Евгений и Михаил Орловы, с пластиковыми пакетами, набитыми
лакированными шкатулками, бутылками  лимонной водки и копченой  мингрельской
колбасой, завернутой в вощеную бумагу. Гостей с телохранителями.  Гостей  со
складными бильярдными  киями,  уложенными в черные  кейсы,  потому  что  кии
Тайгера не вызывают  у них доверия. Но только Оливер знает,  что вертолетная
площадка   -  секретный  алтарь.  Вдохновленный  историей  об  индонезийском
племени, которое ставило на заброшенном военном аэродроме  деревянные макеты
самолетов,  чтобы привлекать  богатых  туристов, пролетавших  над  ними,  он
приносил на  площадку любимые блюда Джеффри в надежде  выманить его с Небес.
Но на Небесах, похоже, кормили лучше,  потому что Джеффри так и не вернулся.
И Джеффри  - не единственный, кого нет.  В сгущающихся сумерках ярко  белеют
перекладины  препятствий  для  прыжков  на  лошадях, поле  для игры  в  поло
размечается  и выкашивается  круглый  год, в конюшне каждое  седло, уздечка,
стремя  содержатся  в  идеальном  порядке,  на  случай,   который  никак  не
представится,  что Тайгер  вернется  из  двадцатилетней  деловой  поездки  и
возобновит заработанную тяжелым трудом жизнь английского феодала.
     Дорога вывела  Оливера к букам, которые, как часовые, стояли по  обе ее
стороны. За ними  виднелись два  кирпичных коттеджа для  слуг.  Проходя мимо
них, Оливер  сбавил шаг в надежде увидеть Крафта,  дворецкого,  и его  жену,
сидящих за  чашечкой  чая. Крафтов он любил и использовал их как окно в мир,
лежащий за  стенами "Соловьев". Но  миссис Крафт  умерла пятнадцать лет тому
назад, а мистер  Крафт вернулся домой, в Халл, где были его корни, прихватив
с  собой  шкатулку  Фаберже  и  комплект  миниатюр   восемнадцатого  века  с
изображением  вечно  меняющихся предков Тайгера, на  этот раз голландцев  из
Филадельфии. Оливер спустился с  холма,  и перед ним возник особняк, сначала
трубы,  потом  серые каменные  стены.  Дорожка,  усыпанная гравием,  который
хрустел  под ногами, словно тонкий лед,  привела его к парадному крыльцу. Он
увидел перед  собой рукоятку  звонка - бронзовую  руку со сведенными  вместе
кончиками всех пяти  пальцев. Схватившись за нее,  с гулко бьющимся  сердцем
потянул вниз. Уже хотел дернуть второй раз, когда услышал шаркающие  шаги по
другую  сторону двери, запаниковал,  не зная,  как ее  называть, потому  что
слово "мама" она ненавидела, а "мамик" терпеть не могла.  Тут до него дошло,
что он забыл ее имя. И свое  тоже. Ему было семь лет, он сидел в полицейском
участке в шести милях от дома  и даже не мог вспомнить название поместья, из
которого убежал. Дверь открылась, и на него надвинулась темнота. Он улыбался
и  бормотал  что-то  несвязное. Уши у него  заложило. Он  почувствовал,  как
мохеровый кардиган обнял его лицо, а ее руки -  шею.  Он  прижал ее  к себе,
чтобы защитить. Закрыл глаза и попытался остаться ребенком, но не вышло. Она
поцеловала Оливера в левую щеку, и ее дыхание  донесло до его ноздрей запахи
мяты  и гнили. Она поцеловала его  в другую щеку, и  он  вспомнил, какая она
высокая,  выше любой женщины, которую ему доводилось целовать. Он  вспомнил,
как ее била дрожь и  как от  нее пахло  лавандовым мылом.  Задался вопросом,
всегда ли  ее била дрожь или лишь в тот момент. Она  отстранилась. Ее глаза,
как и его, наполняли слезы.
     - Олли, дорогой. - "На этот раз ты ничего не перепутала", - подумал он,
потому что иногда она называла  его Джерри. - Почему ты меня не предупредил?
Мое бедное сердце. Что ты натворил теперь?
     Надя, вспомнил он. "Не зови меня мама, Олли, дорогой. Зови меня Надя, а
не то я чувствую себя такой старой".
     * * *
     Кухня просторная,  с  низким потолком.  Медные  сковороды, купленные на
аукционе дизайнером по интерьерам, свисали с древних балок,  появившихся  во
время одной из бесчисленных перестроек. За столом хватало места для двадцати
слуг.  У  дальней  стены  -  голландская  печь,  так и  не  подсоединенная к
дымоходу.
     - Ты, должно быть, ужасно голоден, - заметила она.
     - Честно говоря, нет.
     Они  заглянули  в  холодильник,  чтобы найти  что-нибудь из  съестного.
Бутылку молока? Ржаной хлеб? Банку анчоусов? Ее  трясущаяся рука  лежала  на
его плече. "Через минуту я тоже начну трястись", - подумал он.
     -  О,  дорогой,  у  миссис  Хендерсон  сегодня выходной,  я  пощусь  по
уик-эндам. Всегда постилась.  Ты забыл. - Их взгляды встретились в полумраке
кухни, и он понял, что она его боится. Задумался, пьяна ли она или только на
подходе к этому состоянию. Иногда язык начинал у нее заплетаться  чуть ли не
после  первого  стакана.  А  бывало,  она держалась  уверенно и  после  двух
бутылок. - Ты  не очень хорошо выглядишь,  Олли,  дорогой.  Перерабатываешь?
Если ты что-то делаешь, то всегда с полной отдачей.
     - У меня все нормально. И ты прекрасно выглядишь. Просто невероятно.
     Конечно,  невероятным  тут и не  пахло. Каждый год перед Рождеством она
уезжала, по ее словам, в короткий отпуск и возвращалась без единой морщинки.
     - Ты шел пешком от станции, дорогой? Я не слышала шума автомобиля, да и
Джако тоже. - Так звали  ее сиамского кота. -  Если бы ты позвонил,  я бы за
тобой приехала.
     "Ты  ведь уже многие годы не  садишься за руль, -  подумал он. -  С тех
пор, как врезалась на "Лендровере" в сарай и  Тайгер  сжег твое водительское
удостоверение".
     - Мне нравится ходить  пешком, честное слово. Ты  знаешь, что нравится.
Даже под дождем.
     "Через минуту нам обоим будет не о чем говорить".
     -  Поезда обычно по воскресеньям не  ходят. Миссис Хендерсон  вынуждена
делать пересадку в Суиндоне, если она хочет повидаться с братом.
     - Мой пришел вовремя.
     Оливер сел  за стол  на  свое  привычное место. Она осталась  на ногах,
глядя  на него,  дрожа и  волнуясь,  шевеля губами,  словно  младенец  перед
кормлением.
     - Есть кто-нибудь в доме?
     - Только я и кошки. А кто должен быть?
     - Спросил из любопытства.
     - Собаку я больше не держу. После смерти Саманты.
     - Я знаю.
     -  Перед  смертью  она  просто  лежала в холле, в ожидании "Роллса". Не
шевелилась, не ела, не слышала меня.
     - Ты мне рассказывала.
     - Она решила, что  у нее может быть только  один хозяин.  Тайгер  велел
похоронить ее  рядом  с  вольером для фазанов, что мы и сделали.  Я и миссис
Хендерсон.
     - И Гассон, - напомнил Оливер.
     - Гассон вырыл могилу, миссис Хендерсон сказала, что положено. Грустная
история.
     - Где он, мама?
     - Гассон, дорогой?
     - Тайгер.
     "Она  забыла слова, -  подумал  он, глядя,  как наполняются  слезами ее
глаза. - Она пытается вспомнить, что должна сказать".
     - Олли, дорогой.
     - Что, мама?
     - Я думала, ты приехал, чтобы повидаться со мной.
     -  Так  и есть.  Просто мне интересно, где Тайгер. Он  был  здесь.  Мне
сказал Гупта.
     "Это несправедливо. Ужасно несправедливо. Она поднимает волну жалости к
себе, чтобы укрыться от вопросов".
     - Все меня спрашивают,  - заголосила она. - Массингхэм. Мирски.  Гупта.
Этот  Хобэн из Вены, от которого мурашки бегут по коже. Теперь ты. Я  говорю
им всем: "Не знаю". Казалось бы, с этими факсами, сотовыми телефонами  и еще
бог знает с чем они должны знать, где  находится человек  в любой момент. ан
нет. Информация - это не знание, постоянно говорит твой отец. Он прав.
     - Кто такой Бернард?
     - Бернард, дорогой. Ты  знаешь  Бернарда. Большой  лысый полицейский из
Ливерпуля,  которому помогал Тайгер.  Бернард Порлок. Ты однажды назвал  его
Кудрявым, так он едва не убил тебя.
     - Я  думаю,  это был Джеффри, -  поправил  ее  Оливер.  -  И Мирски, он
адвокат?
     - Разумеется,  дорогой, - кивнула  она. -  Очень  близкий друг  Аликса,
поляк  из  Стамбула. Тайгеру нужно совсем ничего: немножко  побыть одному, -
защищала она мужа. - Это логично для того, кто все время  на виду. Иной  раз
возникает желание затеряться в толпе. Это свойственно нам всем. И тебе тоже.
Ты вот ради этого даже поменял фамилию, дорогой, не так ли?
     - И ты, я понимаю, слышала новости. Да, конечно же, слышала.
     - Какие новости? - резко. - Я не говорила с газетчиками, Олли.  И ты не
говори. Если они звонят, я сразу бросаю трубку.
     - Новости об Альфреде Уинзере. Нашем главном юристе.
     - Этот ужасный маленький человечек? Что он сделал?
     - Боюсь, он умер, мама. Его застрелили. В Турции.
     Один человек или несколько. Кто именно, неизвестно.  Он поехал в Турцию
по делам "Сингла", и его застрелили.
     -  Как это ужасно,  дорогой.  Как отвратительно. Мне очень, очень жаль.
Эта бедная женщина. Ей придется искать работу. Это жестоко. О дорогой.
     "Ты знала, - подумал Оливер. -  Слова были у тебя наготове еще до того,
как я закончил говорить". Они стояли бок о бок в центре ее, как говорила она
обычно, утренней комнаты.  Самой  маленькой  гостиной из  тех,  что занимали
южную часть  дома. Джако, сиамский кот,  лежал  в обшитой пледом корзине под
телевизором.
     -  Скажи мне, дорогой, что изменилось с тех пор, как ты побывал здесь в
последний раз? - спросила она его. - Давай сыграем в игру "Ким" (59), давай!
     Он  сыграл,  оглядываясь  в  поисках перемен. Хрустальный гравированный
стакан для виски  Тайгера,  отпечаток его  спины на любимом кресле,  розовая
газета,  коробка  сделанных  вручную шоколадных конфет из магазина "Ришу"  с
Саут-Одли-стрит, без них он в "Соловьи" не приезжал.
     - У тебя новая акварель.
     - Оливер, дорогой, какой ты наблюдательный! - она беззвучно захлопала в
ладоши. - Ей почти  сто лет,  но здесь она  новая. Тетя Би  оставила ее мне.
Произведение  дамы, которая рисовала птиц для  королевы Виктории. Когда люди
умирают, я от них ничего не жду.
     - Когда ты видела его в последний раз, мама?
     Вместо того чтобы ответить ему, она  начала рассказывать об операции на
бедре миссис Хендерсон,  о том,  какие хорошие  врачи  в  местной  больнице,
которую вдруг решили закрыть, обычное дело для нашего государства.
     - А наш дорогой доктор  Билл, который лечил нас бог знает  сколько лет,
он... э... да... - она потеряла нить.
     Они  перешли  в  комнату для  детских  игр,  посмотрели  на  деревянные
игрушки, он не помнил, как  играл с ними, на  лошадку-качалку, он не помнил,
как качался на ней, хотя она клялась, что он чуть с нее не упал, но, подумал
Оливер, она могла спутать его с Джеффри.
     - У вас все в порядке, не так ли, дорогой? У всех троих? Я знаю, мне не
следует об  этом спрашивать,  но я все-таки  мать,  не камень  какой-то.  Вы
здоровы, счастливы и свободны, как ты того и  хотел, дорогой? Ничего плохого
не случилось?
     Она продолжала улыбаться ему, ее выщипанные  брови изогнулись, когда он
протянул ей фотографию Кармен и наблюдал, как мать всматривается в нее через
очки,  которые  носила  на цепочке на  шее, держа  фотографию  на расстоянии
вытянутой руки. Руку водило из стороны в сторону, голова смещалась следом.
     -  Она еще больше  выросла, и  мы ее  подстригли,  - пояснил Оливер.  -
Каждый день она говорит новые слова.
     -  Очаровательный   ребенок,   дорогой.   Прелесть...  -   Она  вернула
фотографию.  -  Вы  хорошо потрудились,  вы  оба. Такая счастливая маленькая
девчушка. И Хэлен в порядке, не так ли? Счастлива и все такое? - У Хитер все
хорошо.
     - Я рада.
     - Мне надо знать, мама. Мне надо знать, когда ты в последний раз видела
Тайгера и что произошло потом. Все его  ищут. Очень важно, чтобы я нашел его
первым.
     "Лучше нам не смотреть друг на друга", - вспомнил он, не отрывая взгляд
от лошадки-качалки.
     -  Не дави  на меня, Олли, дорогой.  Ты же знаешь, что  с датами у меня
плохо.  Я ненавижу  часы,  ненавижу ночь, ненавижу,  когда на  меня давят. Я
люблю все мягкое, пушистое и солнечное, остальное - ненавижу.
     - Но ты любишь Тайгера. Ты не желаешь ему зла. И ты любишь меня.
     Она заговорила голосом маленькой девочки:
     - Ты знаешь  своего  отца, дорогой. Он появляется, он  исчезает, у тебя
голова идет кругом, и после его ухода ты спрашиваешь себя, а приходил ли он?
Если ты - бедная Надя, то спрашиваешь.
     Она его утомляла, его от нее тошнило, поэтому в семь лет он и попытался
убежать. Он хотел, чтобы она умерла, как Джеффри.
     - Он приезжал сюда и сказал тебе, что Уинзера застрелили.
     Ее рука прошлась по телу,  схватилась за предплечье. Она была в блузе с
длинными рукавами, манжеты с оборочками скрывали набухшие вены и морщинистую
кожу.
     - От твоего отца  мы видели  только добро,  Оливер.  Прекрати.  Ты меня
слышишь?
     - Где он, мама?
     - Ты должен его  уважать. Уважением  к  родителям  мы  и  отличаемся от
животных. Он не сравнивал тебя с Джеффри. Он не поворачивался к тебе спиной,
когда ты  заваливал экзамены и тебе п