умру. Ты  хочешь,
чтобы я оставил дверь открытой и ты мог трахнуть мою жену?
     -Нет.
     -  Это оскорбительно, знаешь ли. - Вновь нажатие кнопок на телефоне.  -
Для нас это очень личное, для нас обоих. Андрей? Привет. Это Аликс. Рядом со
мной парень, который не хочет трахнуть мою жену. Почему не хочет?
     Еще одна остановка. На  этот раз Хобэн молчит. Михаил и  Евгений вместе
выходят из  "ЗИЛа", бок  о бок пересекают дорогу. Оливер, подчиняясь велению
души,  следует за  ними.  Никто ему  не  препятствует. На  обочине  мужчины,
которые   ведут   за   собой  ослов,  груженных   апельсинами  и   капустой,
останавливаются. Дети в оборванной одежде перестают играть. Все смотрят, как
братья,  а следом за ними Оливер поднимаются  по черной  лестнице,  заросшей
сорняками. Ступени лестницы из мрамора. Так же как и перила, бегущие по одну
ее сторону. Братья входят в вымощенный черным мрамором грот. В вырубленной в
стене нише стоит  скульптура  офицера Красной армии с забинтованными ранами,
героически ведущего своих солдат в атаку. Рядом со скульптурой, в стеклянном
ларце, старая,  выцветшая  фотография молодого  русского  офицера в пилотке.
Михаил  и  Евгений  стоят  плечом  к плечу, склонив  головы, сложив  руки  в
молитве.  Потом  вместе,  словно  получив приказ  свыше, отступают  на  шаг,
несколько раз крестятся.
     - Наш отец, - дрогнувшим голосом объясняет Евгений.
     Они  возвращаются  к  "ЗИЛу".  Очередной  крутой поворот выводит  их  к
армейскому  блокпосту. Опустив стекло, но не останавливаясь, Михаил  хлопает
правой  рукой  по левому плечу, показывая, что везет большого начальника, но
солдаты  и не думают освобождать дорогу. Выругавшись,  Михаил жмет на педаль
тормоза.  Тем  временем  из  следующего за  ними "ЗИЛа"  выскакивает  Тимур,
организатор,  бросается к офицеру, командующему блокпостом, они обнимаются и
целуются. Кавалькада может  следовать дальше. Они  достигают  вершины. Перед
ними открывается благодатная земля.
     -  Он говорит,  что  через час будем на месте, - переводит Хобэн. -  На
лошадях, он говорит,  дорога заняла бы два дня. Там ему самое место.  В веке
греба-ных лошадей.
     Взлетно-посадочная   площадка,   часовые,   вертолет   с   вращающимися
лопастями, стеной  уходящая вверх  гора. Евгений,  Хобэн, Тинатин, Михаил  и
Оливер  летят первым бортом  вместе с ящиком  водки и  картиной,  на которой
изображена грустная старая  дама в кружевных воротниках.  Вместе с  ними она
прибыла из  Москвы, лишившись нескольких  кусочков  гипсовой  рамы. Вертолет
поднимается над водопадом, следует козьей тропой,  огибает гору и ныряет меж
двух  покрытых  снегом  пиков, чтобы  опуститься  в  зеленой  долине, формой
напоминающей крест.  К каждому  торцу  прилепилась деревушка, в центре стоит
старинный   каменный   монастырь,   окруженный   виноградниками,   амбарами,
пастбищами, лесами. Неподалеку от монастыря  синеет  небольшое  озерцо.  Все
выгружаются из вертолета, Оливер -  последним.  К ним спешат горцы и дети, и
Оливер  отмечает,  что у детей  действительно  каштановые  волосы.  Вертолет
взмывает в воздух,  шум его двигателей стихает, как  только он скрывается за
гребнем. Оливер вдыхает запахи  сосновой хвои и меда,  слышит шепот  травы и
журчание   ручья.  Освежеванный   барашек  свисает  с  дерева.  Над  костром
поднимается  дым.  Толстые, сотканные вручную алые  и розовые ковры лежат на
траве. Рога  для  питья и  бурдюки с вином  - на  столе.  Крестьяне толпятся
вокруг. Евгений и Тинатин обнимаются с ними. Хобэн  сидит на валуне, говорит
по телефону, никого  не обнимает. Вертолет возвращается с Зоей,  Павлом, еще
двумя  дочерьми Евгения и  их  мужьями, снова улетает.  Михаил  и  бородатый
гигант,  вооружившись  охотничьими  ружьями,  уходят  в  лес.  Оливер идет к
одноэтажному   деревянному  крестьянскому  дому,   стоящему   посреди   чуть
наклонного двора. Вначале внутри царит чернильная тьма. Но проходит время, и
он  различает  кирпичный камин,  железную  плиту.  Пахнет  лавровым  листом,
лавандой  и чесноком.  В спальнях - голые  полы и  яркие иконы  в ободранных
рамах: младенец Иисус, сосущий  прикрытую грудь  Девы Марии, Иисус, распятый
на кресте, но такой  радостный, словно Он  уже возносится  на небеса, Иисус,
вернувшийся домой, восседающий по правую руку Его Отца.
     -  Что  Москва  запрещает,  Мингрелия  любит, -  переводит Хобэн  слова
Евгения, зевает. - Само собой, - добавляет он.
     Появляется  кошка и получает свою долю  приветствий.  Старой  печальной
даме в крошащейся гипсовой  раме определяют место над камином. Дети толпятся
на пороге, хотят  посмотреть,  какие чудеса  Тинатин привезла  из города. Из
деревни доносится музыка. На кухне кто-то поет - Зоя.
     - Ты согласен с тем, что она поет, как блеет? - любопытствует Хобэн.
     - Нет.
     - Значит, ты в нее  влюблен,  - удовлетворенно констатирует он, набирая
номер.
     Пир  длится два дня, но еще в конце первого Оливер  вдруг обнаруживает,
что присутствует на деловом  совещании  самого  высокого  уровня  с участием
старейшин.  Но до этого  он успевает узнать многое другое.  Что при охоте на
медведя лучше  стрелять  в глаз, потому  что  в  остальных  местах  их  тело
защищено пуленепробиваемой броней из засохшей глины. Что  мингрельские  вина
изготавливаются из разных  сортов винограда и называются "Колоши", "Панеши",
"Чоди" и "Камури". Что произносить  тост, налив в стакан пиво, все равно что
проклинать человека, за которого поднимается тост. Что предки мингрелов - те
самые  аргонавты,  которые  под  предводительством  Ясона  приплыли  сюда за
Золотым Руном и построили  крепость в двадцати  километрах отсюда, где его и
хранили.  А сверкающий дикими глазами священник, который, похоже, никогда не
слышал  о  Русской  революции,   объясняет   Оливеру,  что  перед  тем,  как
креститься, надо сложить два  пальца  и большой палец (или только  большой и
четвертый  пальцы,  его пальцы фокусника  никак не  могут этого  запомнить),
поднять их вверх,  чтобы дать  знать о  своем  желании  Святой Троице, затем
коснуться  лба и  правой и  левой сторон живота,  чтобы,  посмотрев вниз, не
увидеть дьявольского креста.
     -  В  противном  случае  они  могут  набить  тебе задницу  клевером,  -
добавляет Хобэн и повторяет шутку на русском своему телефонному собеседнику.
     Деловое совещание, на котором присутствует Оливер, посвящено реализации
Великой Мечты Евгения. Мечта эта - объединить четыре деревни,  расположенные
в долине-кресте, в единый  винодельческий кооператив. Чтобы этот кооператив,
используя всю  землю,  рабочие руки,  ресурсы  четырех деревень  и передовые
технологии  таких стран, как  Испания, смог  производить вино,  которому  не
будет равных не только в Мин-грелии, не только в Грузии, но и во всем мире.
     - Этот будет стоить многие миллионы, - лаконично  комментирует Хобэн. -
Возможно, миллиарды. Никто не имеет об этом ни малейшего понятия. "Мы должны
строить   дороги.   Мы   должны   строить   дамбы.   И    должны    закупать
сельскохозяйственную технику и создавать винохранилища".  А  кто заплатит за
все это дерьмо?
     Ответ однозначный:  Михаил  и  Евгений  Ивановичи  Орловы. Евгений  уже
привозил  виноградарей из Бордо, Риохи и долины Напа (45). В  один голос они
заявили,   что  вина  превосходны.  Приглашенные  им   специалисты  замеряли
температуру и количество выпадающих осадков, углы наклона склонов и  уровень
загрязнения, брали образцы почв. Ирригаторы, дорожные строители, перевозчики
и импортеры просчитывали затраты,  необходимые для воплощения  его планов  в
жизнь,  и  пришли  к  выводу,  что планы  эти вполне реальны. Евгений твердо
обещает селянам, что найдет деньги, беспокоиться им не о чем.
     -  Он  отдаст этим говнюкам  каждый рубль,  который  мы  заработаем,  -
подводит итог Хобэн.
     Темнеет    быстро.    Яростное    кроваво-красное   полотнище    заката
разворачивается за вершинами гор  и исчезает. На деревьях загораются фонари,
играет музыка, освежеванного  барашка снимают с дерева и жарят  на  открытом
огне.  Мужчины начинают петь, остальные  встают  в  круг  и  хлопают, внутри
танцуют три девушки.
     Вне круга старейшины о чем-то говорят между собой. Оливер их не слышит,
Хобэн давно перестал переводить. Внезапно возникает спор. Один старик трясет
ружьем перед носом другого. Все смотрят на Евгения, который отпускает шутку,
на  которую отвечают жидким  смехом, подходит к спорящим. Широко  раскрывает
руки.  Сначала  упрекает, потом  обещает.  Судя  по  аплодисментам, обещание
весомое. Напряжение спадает, старейшины довольны. Хобэн приваливается спиной
к стволу кедра, в темноте он вдруг прибавляет в росте и ширине плеч.
     * * *
     В  "Хауз оф Сингл" напряжение можно  буквально пощупать. Строго  одетые
машинистки  робко ходят по коридорам. Трейдерский зал,  барометр настроения,
гудит от  слухов. Тайгер нацелился  на большой куш. "Сингл" или сорвет банк,
или лопнет. Тайгер готовится провернуть проект века.
     -  И  Евгений,  говоришь, в  хорошем  настроении?  Прекрасно,  - походя
бросает  Тайгер  после  короткого   совещания,  которое  обычно  следует  за
возвращением Оливера из очередной поездки на Дикий Восток.
     - Евгений -  молодчина, - поддакивает  Оливер, - и  Михаил  во всем ему
помогает.
     - Прекрасно,  прекрасно, -  кивает Тайгер,  прежде чем с головой уйти в
дебри операционных расходов и колебаний биржевых котировок.
     Тинатин присылает  Оливеру письмо, в котором советует  познакомиться  с
еще одной  дальней кузиной, ее зовут Нина. Она - дочь умершего мингрельского
скрипача  и преподает в Школе изучения стран Востока и  Африки (46).  Оливер
видит в совете матери Зои намек  на то, что ему следует  найти другой объект
внимания, посылает письмо вдове  скрипача и получает  приглашение приехать в
Бейсуотер на чай. Вдова скрипача -  вышедшая  на пенсию актриса, с привычкой
приглаживать рукой остатки волос,  но ее дочь  Нина - черноволосая красавица
со жгучими  глазами.  Нина  соглашается обучать  Оливера  грузинскому языку.
Начинают они с  алфавита,  прекрасного, но пугающего, и  Нина предупреждает,
что обучение может занять не один год.
     - Чем дольше, тем лучше! - галантно восклицает Оливер.
     Нина  -  девушка  возвышенная  и  очень  трепетно   относится  к  своим
грузинским  и мингрельским корням. Она тронута искренним восхищением Оливера
всем тем, что  ей  особенно  дорого, тем более что ничего не знает  о нефти,
металлоломе, крови и взятках на семьдесят пять  миллионов долларов. Оливер и
не  собирается портить ей  настроение лишней информацией. Скоро  она делит с
ним  постель.  И если  Оливер  и  догадывается,  что  Зоя,  спасибо  женской
интуиции,  знает об их союзе, угрызений совести он  не испытывает:  с  какой
стати?  И радуется  тому, что, улегшись в постель с Ниной, смог удалиться на
безопасное  расстояние   от  жены-хищницы  важного  делового  партнера,  чье
обнаженное  тело  все  еще  призывно  зовет   его  из  окна  верхнего  этажа
московского  дома.  Под  руководством  Нины  он  покупает  книги  грузинских
писателей,  сборник грузинских народных сказок. Слушает  грузинскую  музыку,
вешает  карту Кавказа на стене своей квартиры, где вечно царит беспорядок, в
многоэтажном доме, построенном с помощью капитала "Сингла" в Челси-Харбор.
     И Почтальон счастлив. Счастлив  не вообще, ибо  Оливер  не воспринимает
счастье как абстрактное  понятие. Он находит счастье в том,  что  делает,  в
том, что создается  с его участием. Он  счастлив  в любви, ибо полагает, что
именно это чувство вызывает в нем Нина.
     Счастлив в  работе,  если работа  эта  -  поездки к  Евгению,  Михаилу,
Тинатин  при условии,  что тень Хобэна  маячит на значительном расстоянии, а
Зоя продолжает  игнорировать  его.  Если  раньше  взгляд  ее печальных  глаз
неотступно  следовал  за   ним,  то   теперь  она  не  желает  замечать  его
присутствия. Не появляется  на кухне,  если Оливер рубит там  овощи, помогая
Тинатин. В коридорах, на  лестницах, в комнатах,  Павел всегда при ней,  она
использует ширму своих волос, чтобы отгородиться от английского гостя.
     - Скажи отцу, что через неделю будут подписаны все документы, - говорит
ему  Евгений  у  древнего  бильярдного стола,  убедившись,  что  в  пределах
слышимости  нет  никого, кроме  Хобэна, Михаила  и Шалвы. - Скажи  ему,  как
только  документы  подпишут, он  должен приехать в Мингрелию  и  подстрелить
медведя.
     - В этом  случае ты должен приехать в Дорсет  и  подстрелить фазана,  -
отвечает Оливер, и они обнимаются.
     На  этот  раз  Оливер не везет с собой писем.  Только  два  послания  в
голове, выученные  наизусть.  Они действуют так возбуждающе, что в  самолете
даже возникает мысль, а не предложить ли Нине выйти за него замуж. День этот
- 18 августа 1991 года.
     * * *
     Двумя  днями позже Нина  горько  плачет, что-то причитая на грузинском.
Она плачет, разговаривая по  телефону, она плачет, входя в квартиру Оливера,
плачет, когда они  сидят  на софе бок о бок, словно два старичка, и в  ужасе
наблюдают,  как новая Россия балансирует на грани анархии, ее лидер захвачен
старой  гвардией, одной ногой стоящей в  могиле,  газеты закрыты, на  улицах
городов  грохочут танки, а  люди, находившиеся на  высочайшем уровне власти,
валятся,  как   сбитые  шаром  кегли,   хороня  полностью  подготовленные  к
реализации Специальные проекты по металлолому, нефти и крови.
     На Керзон-стрит по-прежнему лето, да только  птицы уже не поют.  Нефть,
металлолом  и кровь забыты, словно их никогда  и не было. Признать их -  все
равно   что  признать   собственную   кончину.  Недавняя  история  молчаливо
переписывается, молодые мужчины и  женщины в Трейдерском зале отправлены  на
поиски  новой добычи.  А в остальном ничего,  абсолютно ничего не произошло.
Десятки  миллионов инвестиций не обратились в пыль, ни пенса не потрачено на
авансы в счет комиссионных,  американским посредникам и чиновникам не совали
никаких  взяток,  не   вносился  задаток  за   лизинг  "Джамбо",  оснащенных
холодильными  установками.  Тепло, свет,  арендная плата, жалованье, бонусы,
страхование  на  случай болезни, страхование на  период учебы, телефонные  и
представительские  счета  для  пяти  этажей  здания  на  Керзон-стрит  и  их
обитателей остаются прежними. И Тайгер не меняется ни на йоту. Походка такая
же легкая,  вид такой  же  гордый,  планы  такие  же грандиозные,  костюм от
"Хэйуэр-да"  по-прежнему сидит как влитой. Только Оливер и, возможно, Гупта,
индус, личный слуга Тайгера,  знают  о  боли, упрятанной  под  этой  броней,
знают, как  близок он к предельной черте, за которой заканчивается жизнь. Но
когда   Оливер,   переполненный   состраданием,   выбирает   момент,   чтобы
посочувствовать отцу, Тайгер резко и яростно осекает его:
     -  Мне  не нужна  твоя  жалость, благодарю.  Мне не нужны  твои  нежные
чувства  или  твое  участие.  Мне нужны  твое  уважение, твоя верность, твои
мозги,  используемые  по  назначению,   и,  пока  я  старший  партнер,  твое
повиновение.
     -  Хорошо, извини, - бормочет Оливер,  а поскольку Тайгер не выказывает
желания  продолжить разговор,  возвращается в свой кабинет и тщетно пытается
дозвониться до Нины.
     Что  с  ней стало?  Их  последняя встреча прошла на  редкость неудачно.
Поначалу он убеждает себя, что это происки Зои. Потом с неохотой вспоминает,
что крепко напился и в подпитии, по  доброте одинокого  сердца,  поделился с
Ниной некоторыми подробностями своих деловых отношений с дядей Евгением, как
она  его называет. Вроде бы бросил  такую  фривольную фразу: "Если Советский
Союз потерял будущее, то "Сингл" - последнюю рубашку". А  когда она надавила
на него, счел уместным  рассказать ей о том, как "Хауз оф Сингл" с помощью и
участием  дяди Евгения намеревался  сорвать  большущий  куш  на экспорте  из
России  жизненно важных субстанций, таких, как,  чего  уж там прикидываться,
товар есть товар, кровь. Нина побледнела, пришла в  ярость,  набросилась  на
него с кулаками, а потом,  ругаясь, пулей вылетела из квартиры, не  в первый
раз, темперамент-то мингрельский, чтобы более не вернуться.
     -  Она  нашла нового любовника, чтобы отомстить тебе,  -  признается по
телефону  ее опечаленная мать. - Она говорит, что ты декадент, дорогой, хуже
чертово-го русского.
     Но что с  братьями? Что с Тинатин и дочерьми? Что  с Вифлеемом?  Что  с
Зоей?
     - Братьев депортировали, - рубит Массингхэм, которого трясет от зависти
с того самого момента, как роль посредника отняли у него и передали зеленому
младшему партнеру.  -  Дали  пинка  под  зад.  Изгнали.  Сослали  в  Сибирь.
Запретили появляться в Москве, Грузии или где-либо еще.
     - А Хобэн и его друзья?
     - О, мой дорогой друг, этот и ему подобные никогда не пропадут.
     Ему подобные? Подобные кому? Массингхэм не уточняет.
     - Евгений остался с кучей металлолома, дорогой.
     О нефти и крови упоминать не будем, - зло добавляет он.
     Связь  с  бурлящей  Россией  неустойчива,  и  Оливеру   строго-настрого
запрещено  звонить Евгению  или  кому-то из его окружения. Тем  не менее  он
проводит  вечер  в  вонючей  будке  телефона-автомата  в  Челси,  уговаривая
телефонистку  соединить  его  с  нужным абонентом.  Воображение  рисует  ему
Евгения, который в пижаме сидит на мотоцикле, до отказа повернув ручку газа,
и стоящий в нескольких футах телефонный аппарат, звонки которого без остатка
растворяются в реве мощного двигателя. Телефонистка, дама из Эктона, слышала
о том, что в Москве толпа штурмует фондовую биржу.
     - Подождите несколько дней, дорогой, я  бы  подождала, -  советует она,
как медсестра в школе, которой он пожаловался на головную боль.
     Последнее окошечко надежды  захлопнулось. "Зоя была  права.  Нина  была
права. Мне следовало сказать "нет". Раз я  согласился продавать кровь бедных
русских,  значит, от  меня  можно ожидать  чего  угодно".  Евгений,  Михаил,
Тинатин, Зоя,  белые горы и восточные  пиры преследуют его,  как собственные
разбитые надежды. В своей квартире в Челси-Харбор он снимает со  стены карту
Кавказа и, смяв, бросает в корзинку для мусора на пустой  белоснежной кухне.
Мать Нины рекомендует ему другого учителя,  пожилого кавалерийского офицера,
который когда-то,  пока хватало сил, был ее любовником. Оливер выдерживает с
ним  пару  уроков  и отменяет остальные. В "Сингл"  он  приходит  как  тень,
закрывается в своем кабинете, приказывает приносить сандвичи  на ленч. Слухи
достигают  его, как  путаные  донесения с  фронта.  Массингхэм прослышал про
огромный склад  серной кислоты,  запасенной военными где-то  под Будапештом.
Тайгер отправляет  его проверить  данные. Через неделю, потраченную попусту,
он  возвращается  ни  с чем. В  Праге  группа  зеленых  математиков  берется
налаживать промышленные компьютерные сети за  ничтожно малую  цену,  но  для
того,  чтобы  начать  бизнес, им  нужно оборудование  стоимостью  в миллион.
Массингхэм,  наш  неутомимый  посол,  летит  в  Прагу,  встречается  с двумя
девятнадцатилетними бородатыми гениями и возвращается с  твердым убеждением,
что  юнцы выдают  желаемое за действительное. Но с Рэнди, Тайгер  не  устает
напоминать об  этом  Оливеру, никогда не знаешь, где правда, а где -  нет. В
Казахстане обнаруживается  текстильная  фабрика,  мощности которой позволяют
производить  квадратные мили  уилтонских ковров (47),  которые по качеству в
два раза лучше настоящих,  а стоят  в  четыре раза дешевле. Проинспектировав
полузатопленное здание с ржавыми железными  станками, Массингхэм высказывает
сомнения в целесообразности финансирования  проекта. Тайгер,  пусть  не  без
колебаний,  следует  его  совету.  Приходит  известие  об открытии  на Урале
колоссальных  золотых  россыпей.  На  этот  раз  Оливер  три  дня  торчит  в
крестьянском доме,  бомбардируемый телефонными звонками отца, ожидая прихода
проверенного