он  довольно  успешно
справился с задачей. Он нахмурился и, держа рюмку в  почти  вытянутой  руке,
медленно  и  задумчиво  сделал  ногами   изящное   антраша,   бессознательно
отозвавшись тем самым на жест Курца.
   - Но, старина, если вы разработчики, зачем вам  вдруг  понадобилось  наше
театральное агентство? - недоуменно воскликнул Нед. - Я хочу сказать, почему
вдруг я удостоился ленча, а? Понимаете, что я имею в виду? Зачем этот  ленч,
если вы занимаетесь программами?
   С ответом на заданный Недом важный вопрос выступил на  этот  раз  Литвак,
ответ был тщательно взвешен  и  отрепетирован,  так  как  от  него  зависело
слишком многое.
   Наклонив вперед, к коленям свое длинное угловатое тело, Литвак растопырил
пальцы правой руки, потом стиснул один из них и, словно  обращаясь  к  нему,
заговорил с гнусавым бостонским прононсом - плодом  кропотливой  работы  его
самого и американо-еврейских учителей.
   - Мистер Квили, сэр, - начал он с такой благоговейной  важностью,  словно
собирался приобщить его к святыне,  -  мы  тут  замыслили  нечто  совершенно
оригинальное. Ничего подобного до сих пор не  было  и,  надеюсь,  не  будет.
Рассчитано на шестнадцать  часов  телевизионного  времени  в  лучший  сезон,
скажем,  осенью  и  зимой.  Мы   организуем   передвижной   театр.   Дневные
представления. Талантливейшие популярные актеры, английские и  американские,
в интереснейшем  сочетании  -  рас,  индивидуальностей,  характеров.  Труппа
гастролирует по городам, актеры выступают в  разном  качестве  -  то  играют
главные роли,  то  изображают  толпу.  Их  собственная  жизнь,  их  прошлое,
взаимоотношения - все  это  также  включается  в  действие  и  сообщает  ему
дополнительный интерес. Живые передачи из разных мест.
   Вскинув голову, он с подозрением посмотрел на  Квили,  как  если  бы  тот
что-то произнес, но Квили хранил подчеркнутое молчание.
   - Мы разъезжаем с труппой,  мистер  Квили,  -  сказал  он  в  заключение,
произнося слова медленно, почти через паузу, тем медленнее, чем  больше  его
увлекала собственная речь. - Разъезжаем вместе с ними в автобусах.  Помогаем
менять декорации. Мы, публика, делим с ними их  жизнь,  их  быт  в  паршивых
отелях,  наблюдаем  их  ссоры,  их  романы.  Мы,  публика,  присутствуем  на
репетициях, разделяем с ними волнение премьеры, а на следующее утро кидаемся
читать отзывы прессы, мы радуемся их успехам, печалимся, когда их  постигает
неудача, переписываемся с их семьями. Мы возвращаем театру элемент авантюры.
Дух первооткрывательства. Непосредственную связь со зрителем.
   Квили подумал было, что Литвак кончил, но тот только  переменил  палец  и
ухватился за другой.
   - Мы ставим классику, мистер Квили, не охраняемую авторским правом, и это
стоит нам недорого. Мы гастролируем в глухой провинции, привлекаем новичков,
актеров  и  актрис  малоизвестных,  правда,  время  от  времени   появляется
какая-нибудь заезжая знаменитость, чтоб окупить проезд,  но  в  основном  мы
помогаем выдвигаться  новым  талантам,  приглашая  их  демонстрировать  весь
спектр своих возможностей в течение минимум четырех месяцев, а иногда,  если
повезет, то  и  больше.  Значительно  больше.  Для  актеров  это  прекрасная
возможность показать себя, прекрасная реклама, чудесные целомудренные пьесы.
никакой грязи - видите, сколько  преимуществ.  Такова,  мистер  Квили,  наша
идея, и нашим спонсорам она. кажется. очень пришлась по вкусу.
   Тут - прежде чем  Квили  успел  поздравить  их  с  блестящей  идеей,  как
поздравлял  каждого,  поделившегося  с  ним  творческим  замыслом,  за  дело
принялся Курц.
   -  Нед,  мы  хотим  подписать  контракт  с  вашей  Чарли,  -  объявил  он
торжественно и вдохновенно,  словно  шекспировский  герольд,  объявляющий  о
победе. Правая рука его взметнулась вверх и застыла.
   Крайне взволнованный, Нед хотел было что-то сказать, но понял,  что  Курц
все равно не даст ему это сделать.
   - Нед, мы уверены и в уме Чарли, и в ее  способности  перевоплощаться,  в
больших ее актерских возможностях.  И  если  бы  вы  могли  снять  несколько
небольших "но", развеять некоторые наши сомнения, я думаю, мы обеспечили  бы
ей место на театральном небосклоне, о чем ни  вы,  ни  она  не  пожалели  бы
потом.
   Наступила  внезапная  тишина,  для  Неда  заполненная  лишь  звуками  его
внутреннего  ликования.  Он  напыжился,  стараясь  придать  лицу   выражение
деловитости, и поправил поочередно оба своих элегантных манжета. Он поправил
розу, которую Марджори утром вдела ему в петлицу, как всегда попросив его не
пить за ленчем слишком много. Но что сказала бы Марджори, если б знала,  что
вместо предложения о  покупке  агентства  они  предложат  Неду  долгожданную
вакансию для их любимой Чарли? Если б она знала это, старушка Мардж сняла бы
с него все ограничения. Несомненно сняла бы.

***

   Курц и Литвак пили чай, но  в  "Плюще"  эксцентричность  была  в  порядке
вещей. Что же касается Неда, он не заставил себя долго упрашивать и  заказал
благопристойные полбутылки из меню и,  так  как  они  очень  уж  настаивали,
большой запотевший бокал фирменного "шабли" к  своему  копченому  лососю.  В
такси, которое они взяли, спасаясь  от  дождя,  Нед  начал  рассказывать  им
забавную историю своего знакомства с Чарли. В "Плюще" он продолжил рассказ:
   - Попался на ее крючок сразу и бесповоротно... Старый болван, разумеется,
тогда не такой старый, как сейчас, но все же болван. Пьеса слова доброго  не
стоила,  паршивая  старомодная   штучка,   подправленная,   чтобы   отвечать
современным  вкусам.  Но  Чарли  была  неподражаема.  Как  только  опустился
занавес, я уже был в ее  уборной  -  если  только  это  можно  было  назвать
театральной уборной и, выступив, так сказать, в роли Пигмалиона, моментально
подписал с ней контракт. Сперва она мне  не  поверила.  Приняла  за  старого
сластолюбца. Пришлось призвать на помощь Марджори. Марджори, ха!
   - Что же было потом?  -  любезно  осведомился  Курц,  передавая  ему  еще
черного хлеба с маслом. - Путь, сплошь усеянный розами?
   - Ничего подобного! - бесхитростно возразил  Нед.  Она  разделила  судьбу
многих и многих из ее поколения. Выпархивают из театральной школы с глазами,
лучащимися от радостных надежд, получают две-три роли, покупают квартиру или
какое-нибудь барахло, и  вдруг  все  кончено.  Сумерки  -  вот  как  мы  это
называем. Одни способны это вынести, другие нет. Ваше здоровье!
   - Но Чарли это вынесла, - мягко подсказал Литвак, прихлебывая чай.
   - Она сдюжила. Переломила себя. Ей пришлось нелегко,  но  это  уж  всегда
так. В ее случае это длилось годы.  Слишком  долго  длилось.  -  Он  сам  не
ожидал, что так растрогается. Судя  по  выражению  их  лиц,  они  тоже  были
растроганы. - Ну, теперь справедливость для нее восторжествовала, не  правда
ли? О, я так за нее рад! Честное слово! Правда, рад!
   И еще одна странность, о чем впоследствии Нед рассказал Марджори. А может
быть, не еще одна, а все та же странность. Странным ему показалось  то,  как
менялось их поведение в течение дня.  В  конторе,  например,  они  почти  не
давали ему слово молвить, в "Плюще" же, наоборот,  говорил  главным  образом
он, а они лишь поддакивали да изредка бросали реплику-другую. А потом -  ну,
что было потом, это вообще дело особое.
   - Детство у нее, конечно, было ужасное, - с важностью заметил Нед,  -  по
моим наблюдениям, у многих  девчонок  детство  ужасное.  Вот  что  в  первую
очередь пробуждает их фантазию.  Притворство,  необходимость  скрывать  свои
чувства. Подражать  тем,  кто  выглядит  счастливее  тебя.  Или  несчастнее.
Заимствовать у них то одно, то другое - это уже путь  к  актерству.  Нищета.
Воровство. Я слишком много болтаю. Ваше здоровье - еще раз!
   - Ужасное в каком смысле, мистер Квили? - почтительно осведомился Литвак,
как ученый, всесторонне исследующий вышеозначенную  проблему.  -  Детство  у
Чарли было ужасное. А чем ужасное?
   Не обращая внимания на то, как посерьезнел Литник и  как  впился  в  него
взглядом Курц. Нед поделился с ними всем,  что  удалось  ему  почерпнуть  на
интимных завтраках наверху "У Бьянки" - в кафе, куда  он  изредка  приглашал
Чарли, как приглашал их всех. Что ж,  объяснил  он.  мать  идиотка,  а  отец
порядочный мошенник, какой-то маклер,  пускавшийся  во  все  тяжкие,  покуда
милостивый Господь не прибрал его, прирожденный шулер, вознамерившийся  всех
перехитрить. Кончил кутузкой. И умер там. Кошмар! Тут опять  мягко  вмешался
Литвак.
   - "Умер в тюрьме" - так вы сказали, сэр?
   - И похоронен там же. Мать так рассердилась  на  него.  что  не  захотела
тратить деньги на перевозку.
   - Это вам сама Чарли рассказала, сэр?
   Квили опешил.
   - Ну а кто же еще?
   - Никаких побочных сведений? - спросил Литвак.
   - Никаких чего? - переспросил  Нед.  И  страх  лишиться  агентства  опять
зашевелился в нем.
   -  Подтверждений,  сэр.  Со  стороны  незаинтересованных  лиц.  Иной  раз
актрисы, знаете...
   Его прервал Курц. Отечески улыбнувшись, он сказал:
   - Не обращайте внимания  на  мальчика,  Нед.  Майк  крайне  подозрителен.
Правда, Майк?
   - Может быть, в этом вопросе, -  согласился  Литвак  голосом  тихим,  как
вздох.
   И только после этого Неду пришло в голову спросить, в каких ролях они  ее
видели. Он был приятно удивлен тем, что к делу своему они и  впрямь  подошли
очень серьезно: не только достали записи всех ее ролей на телевидении, в том
числе  и  самых  незначительных,  но  в  прошлый  свой  приезд   предприняли
путешествие в Ноттингем, эту чудовищную дыру, специально,  чтобы  посмотреть
ее в "Святой Иоанне".
   - Но каковы хитрецы! - воскликнул Нед.  наблюдая  за  тем,  как  официант
готовит стол, освобождая на нем место для жареной утки. - Позвонили бы  мне,
так я бы сам отвез вас туда или поручил бы это Марджори. А за  кулисы  вы  к
ней ходили? Или, может, возили в ресторан? Нет? Ну, знаете!
   После секундного колебания Курц решился, голос его посуровел.  Он  бросил
вопросительный взгляд на своего спутника,  и  Литвак  ответил  еле  заметным
ободряющим кивком.
   - Нед, - сказал Курц, - откровенно говоря, мы  не  были  уверены,  что  в
настоящих обстоятельствах это уместно.
   - Какие обстоятельства вы  имеете  в  виду?  -  воскликнул  Нед.  У  него
промелькнула мысль, что их смущает этическая сторона дела. - Господи, да  за
кого вы нас тут принимаете! Хотите предложить  ей  контракт  предлагайте.  И
никаких разрешений от меня не требуется. Придет время,  и  я  затребую  свои
комиссионные, не беспокойтесь!
   Сказал и притих, потому что у них у обоих были такие каменные лица -  как
потом объяснял он Марджори, - словно они наглотались  тухлых  устриц.  Прямо
вместе с раковинами.
   Литвак аккуратно промокнул салфеткой тонкие губы.
   - Можно задать вам вопрос, сэр?
   - Конечно, дорогой, - сказал весьма озадаченный Нед.
   - Каковы, по вашему мнению, возможности Чарли в плане интервью?
   Нед опустил на стол бокал с кларетом.
   - Интервью? Ну, если вас тревожит это, можете мне поверить,  она  на  них
держится совершенно естественно. Прекрасно держится. Нюхом  чует,  что  надо
журналистам. ей  только  намекни,  и  она  все  сделает  наилучшим  образом.
Настоящий хамелеон - вот что она такое. В последнее время,  может,  немножко
растренировалась, но надо будет - все вспомнит  моментально,  сами  увидите.
Насчет этого не волнуйтесь, все будет в порядке. - Для пущей  убедительности
он сопроводил свои слова щедрым глотком вина. - Да. В порядке.
   Но информация эта, вопреки ожиданиям Неда, вовсе не воодушевила  Литвака.
Наморщив губы в гримасе озабоченности и неодобрения,  он  принялся  собирать
крошки на скатерти, катая их своими длинными, тонкими пальцами. Нед поначалу
и сам  пригорюнился,  а  затем  все-таки  поднял  голову  в  надежде  как-то
переломить воцарившееся за столом тоскливое настроение.
   - Ну, голубчик, - несколько неуверенно начал он, -  ну  не  сидите  вы  с
таким видом! Чем вас  смущает  интервью  Чарли?  Другие  девушки  двух  слов
связать не могут! Если вам такие нужны, у меня их сколько угодно!
   Но добиться благосклонности Литвака было не так-то  просто.  В  ответ  он
лишь вскинул глаза на Курца, как бы говоря: "Вот  видите!",  а  потом  опять
уставился на скатерть, "Ну. прямо как  один  человек!  -  удрученно  говорил
потом Нед Марджори. - Казалось, им ничего не стоит подменять друг друга".
   - Нед, - сказал Курц,  -  если  мы  остановимся  на  Чарли,  ей  придется
выставить на всеобщее обозрение всю  себя.  "Всю"  в  полном  смысле  слова.
Связавшись с нами, она отдает на потребу публике свою биографию.  Не  только
личную жизнь, историю своей семьи, личные  вкусы  -  кого  она  любит  среди
актеров или поэтов. Не только все об отце. Но и веру, мнения, взгляды.
   - И политические  взгляды  тоже,  -  тихонько  вставил  Литвак,  подбирая
крошки. Жест, который вызвал у Неда легкое, но явственное отвращение к  еде.
Он положил нож и вилку, в то время как Курц продолжал развивать тему:
   - Понимаете, Нед, за нашим замыслом  стоят  американцы,  жители  Среднего
Запада. Это люди крайне добропорядочные, и все при  них  -  большие  деньги,
неблагодарные дети, виллы во  Флориде,  нетленные  ценности.  В  особенности
нетленные ценности. И эти ценности, все, до последней, они желают  видеть  в
нашем шоу. Хоть смейся, хоть плачь, но таковы факты, это телевидение, а  оно
нас кормит.
   - И это Америка,  -  тихонько  подал  верноподданнический  голос  Литвак,
обращаясь к своим крошкам.
   - Мы будем с вами откровенны,  Нед,  откроем  вам  все  карты.  Когда  мы
наконец решили обратиться к вам, мы совершенно серьезно намеревались  -  при
условии, что согласятся и все прочие, - перекупить у вас Чарли: заплатить за
разрыв всех ее контрактов и открыть перед ней широкую дорогу. Но не могу  от
вас скрыть, что в последние два дня до Кэрмана и  меня  донеслись  кое-какие
разговоры, заставившие нас насторожиться  и  даже  заколебаться.  Талант  ее
несомненен, Чарли очень талантлива, и хоть не так опытна, но  полна  желания
работать и добиваться успеха. Но выгодна ли она для нашего проекта, можно ли
ее рекламировать, Нед? Вот здесь бы  мы  хотели  ваших  гарантий,  что  дела
обстоят не так серьезно.
   И опять решительный шаг сделал Литвак. Покончив наконец  с  крошками,  он
подпер согнутым пальцем нижнюю губу и сквозь стекла очков  в  темной  оправе
мрачно уставился на Неда.
   - Как мы  слышали,  в  настоящее  время  она  придерживается  радикальных
убеждений.  И  говорят,  взгляды  ее  весьма...  весьма  крайние.  Настроена
воинственно. Сейчас связана с каким-то подозрительным и не совсем нормальным
типом анархистского толка. Упаси нас  боже  обвинять  кого-то  из-за  пустых
слухов, но по всему, что нам удалось узнать, она представляется  нам  теперь
Фиделем Кастро в вдбке и сестренкой Арафата в одном лице!
   Нед поглядывал то на одного, то на другого, и  на  какую-то  секунду  ему
померещилось, что четырьмя глазами, которые он видел перед собой,  управляет
единый зрительный нерв. Он хотел что-то сказать, но возникшее  чувство  было
слишком странным. Он подумал, не слишком ли переусердствовал с "шабли".
   Охватившее его смущение нарастало, как снежный ком.  Он  чувствовал  себя
старым и беспомощным. Чувствовал, что с задачей  своей  он  не  совладает  -
слишком слаб для этого, слишком устал. Американцы  всегда  вызывали  у  него
неловкость, а многие даже пугали -  одни  компетентностью  своей,  другие  -
невежеством, а некоторые тем  и  другим  вместе.  Но  эти  двое,  безучастно
наблюдавшие, как он барахтается в поисках ответа, почему-то  ввергли  его  в
настоящую панику. К тому  же  он  ощутил  гнев,  бессильный  гнев.  Ведь  он
ненавидел сплетни. Всякие сплетни. Он даже хотел было намекнуть на это Курцу
- шаг для Неда весьма смелый, - и. видимо, намерение это отразилось  на  его
лице, потому что Литвак вдруг забеспокоился и как бы начал отступать,  а  на
необычайно живом лице Курца появилась  улыбка,  казалось,  говорившая:  "Ну,
будет, Нед, будет!" Однако неистребимая галантность,  как  всегда,  удержала
Неда. Ведь пригласили-то его они. А кроме того, они иностранцы,  и,  значит,
мерки  у  них  для  всего  другие.  К  тому  же  он  вынужден  был  признать
волей-неволей, что действуют они в интересах дела и тех, кто стоит за ним, а
значит, ему, Неду, следует подчиниться, если он не хочет погубить все,  а  с
этим "всем" и карьеру Чарли.
   Тем временем Курц говорил и говорил.
   - Помогите нам, Нед, - искренне просил он, -  наставьте  нас.  Мы  должны
быть уверены, что затея не выйдет нам боком. Потому что, скажу вам прямо,  -
короткий крепкий палец  уперся  в  него,  как  дуло  пистолета,  -  в  штаге
Миннесота еще  не  было  такого,  чтобы  кто-то  захотел  выложить  четверть
миллиона, субсидируя отъявленного врага нашей демократии, а если ее и впрямь
можно так назвать, никто в нашем объединении не рискнет  толкать  вкладчиков
на это харакири.

***

   Поначалу Нед  еще  как-то  собрался  с  мыслями.  Не  вдаваясь  в  лишние
подробности, он напомнил все, что уже рассказал о детстве Чарли, и заключил,
что, по всем  общепринятым  меркам,  ей  уготована  была  судьба  малолетней
преступницы или же будущей обитательницы тюрьмы, под стать  папаше.  Что  же
касается ее политических взглядов, как называют это некоторые, то за  девять
с лишним лет,  что  он  и  Марджори  с  ней  знакомы,  Чарли  проявила  себя
непримиримой противницей апартеида. Но ведь это вряд ли можно поставить ей в
вину, не так ли? Хотя  находились  и  такие,  что  ставили.  Она  была  ярой
пацифисткой,  последовательницей  суфизма,  участницей  антиядерных  маршей,
активисткой общества защиты животных и - пока опять не втянулась в курение -
сторонницей запрещения табака в театрах и на подземном транспорте. В  общем,
он не  сомневался,  что  на  своем  жизненном  пути  она  окажет  поддержку,
страстную, пусть мимолетную, еще не одному десятку всевозможных начинаний.
   - И несмотря на все это, вы не отступились от нее! - восхитился  Курц.  -
Вы поступили благородно, Нед.
   - И с каждым из них  я  поступил  бы  точно  так  же!  -  подхватил  Нед,
ощутивший в себе прилив храбрости. - Учтите, она актриса! Не  принимайте  ее
чересчур всерьез. У актеров, мой дорогой друг,  убеждений  не  бывает,  а  у
актрис  тем  более.  Они  люди  настроения.  Живут   увлечениями.   Внешними
эффектами. Страстями на двадцать четыре часа. В  мире,  черт  возьми,  много
несправедливости. Актеры любят  драматические  развязки.  Насколько  я  знаю
Чарли, стоит ей с вашей помощью переменить обстановку, и она переродится!
   - Но не в смысле политики. Тут ей не переродиться, - заметил Литвак тихо,
но язвительно.
   С благотворной помощью кларета  Нед  еще  несколько  минут  развивал  эту
рискованную тему. Его охватила какая-то эйфория. В голове звучали слова,  он
повторял их вслух, чувствуя себя опять молодым и совершенно безответственным
в своих  поступках.  Он  рассуждал  об  актерах  как  таковых,  о  том,  как
преследует их "страх перед мнимостями". О том, как на сцене выплескивают они
подлинные человеческие чувства и страдания, превращаясь за кулисами в пустые
сосуды, жаждущие, чтобы  их  наполнили.  Он  говорил  об  их  застенчивости,
приниженности и ранимости, об их привычке прикрывать свои слабости грубостью
и обращением к крайним идеям, заимствованным из мира взрослых. Говорил об их
нарциссизме, о том, что двадцать четыре часа в сутки  они  ощущают  себя  на
сцене, даже когда рожают, любят или лежат под ножом хирурга. Потом он иссяк,
в последнее время с ним это случалось нередко.  Он  потерял  нить,  выдохся.
Официант по винам подкатил  к  ним  тележку.  Под  холодно-трезвым  взглядом
хозяев Квили очертя голову выбрал марочное шампанское и  позволил  официанту
налить себе большой фужер. Тем временем Литвак, хорошенько отдохнув,  созрел
для  ново