дверце,
подняв колени и держа обеими руками пистолет; вид у нее был такой,  что  она
не промахнется и в консервную банку с расстояния в пятнадцать шагов.
   Итальянец, пожав плечами, выключил радио и в установившейся тишине  снова
обратился к Чарли.
   - О'кэй, пристегни ремень, потом сцепи руки и  положи  их  на  колени,  -
сказал он. - Подожди, я сам тебя пристегну.
   Он взял ее  сумку,  швырнул  назад  Хельге,  затем  дернул  за  ремень  и
пристегнул его, по пути проведя рукой по ее груди. Лет тридцать с небольшим.
Красив, как кинозвезда. Избалованный Гарибальди с красным платком на шее для
понта. Предельно неспешным движением,  точно  у  него  было  сколько  угодно
времени, он выудил из кармана большие солнечные очки и надел  их  на  Чарли.
Сначала ей показалось, что она ослепла от  страха:  она  ничего  не  видела.
Потом решила, что это "хамелеоны". Но стекла не светлели. Тогда она  поняла,
что это специально: она ничего и не должна видеть.
   - Если ты их снимешь,  она  пристрелит  тебя  в  затылок,  -  предупредил
итальянец, включая мотор.
   - О, безусловно, пристрелит, - весело объявила старушка Хельга.
   Они двинулись в путь - сначала попрыгали по брусчатке, потом покатили  по
гладкой дороге. Чарли прислушивалась, не едет ли кто за ними, но  на  улицах
урчал  и  потрескивал  лишь  их  мотор.  Она  попыталась  понять,  в   каком
направлении они едут, но она уже  потеряла  всякое  представление  об  этом.
Неожиданно они остановились. Итальянец помог ей вылезти из машины; в руку ей
вложили палку - наверно, белую, подумала она. С помощью своих  новых  друзей
она сделала шесть шагов и затем еще четыре - по крыльцу,  к  чьей-то  двери.
"Они хорошие профессионалы, - предупреждал ее Иосиф. - Это  не  ученики.  Ты
прямо со школьной скамьи попадешь в театр на Вест-Энде". Теперь  она  сидела
как бы на кожаном седле без спинки. Руки ей  велели  сложить  и  держать  на
коленях. Сумку не вернули, и она  услышала,  как  вытряхнули  содержимое  на
стеклянный стол, как зазвенели ее ключи и монеты. Вот с глухим стуком  упала
пачка писем Мишеля, которые  она  утром  забрала  с  собой,  следуя  приказу
Хельги. В воздухе пахло лосьоном. более сладким, чем у Мишеля, и усыпляющим.
Они находилась в помещении уже несколько  минут,  а  никто  не  произнес  ни
слова.
   - Я требую товарища Местербайна, - неожиданно объявила Чарли. - Я  требую
защиты закона.
   Хельга от души расхохоталась.
   - Ох, Чарли! Полный идиотизм. Нет, она потрясающа. Верно?..
   Чарли услышала шаги и на самом краешке  своего  поля  зрения  увидела  на
рыжем ковре словно выставленную для  обозрения  черную,  хорошо  начищенную,
дорогую мужскую туфлю. Она услышала, как кто-то дышит и прищелкивает языком.
   Тьма вызвала у нее головокружение.  "Я  сейчас  свалюсь.  Хорошо,  что  я
сижу". Мужчина стоял у стеклянного столика и обследовал содержимое ее сумки,
как это делала Хельга в Корнуолле. На мгновение зазвучала музыка  -  это  он
покрутил приемничек с часами, - и раздался стук, когда  он  опустил  его  на
столик. "На этот раз - никаких штучек, - сказал ей Иосиф. - Будь сама собой,
никаких подмен". Вот теперь человек принялся листать ее  дневник,  время  от
времени похмыкивая. "Виделась с М... встречалась с М... люблю М... АФИНЫ!!!"
Он ни о чем ее не спросил. Она услышала. как он, слегка застонав,  опустился
на диван, услышала, как проелозили его  брюки  по  жесткому  ситцу.  Плотный
мужчина, пользующийся дорогим  лосьоном,  носящий  сшитые  вручную  туфли  и
курящий гаванские сигары, с наслаждением опустился на  пошленький  диванчик.
Тьма  завораживала.  Чарли,  сцепив  пальцы,  по-прежнему  держала  руки  на
коленях, но это были не ее, а чьи-то чужие руки. Она услышала, как  щелкнула
резинка. Письма.
   - Скажешь нам правду, и мы тебя  не  убьем,  -  произнес  мягкий  мужской
голос.
   Мишель! Почти Мишель! Будто он ожил! Его  акцент,  музыкальная  плавность
речи, низкий бархатистый голос, идущий из глубины гортани...
   - Расскажи нам все, что ты им рассказывала,  что  для  них  уже  сделала,
сколько они тебе заплатили, - ничего тебе не будет. Мы понимаем. Мы отпустим
тебя.
   - Не мотай головой! - прикрикнула на нее сзади Хельга.
   - Мы не думаем, что ты предала его,  предательств  ради,  ясно?  Ты  была
напутана, слишком глубоко увязла и теперь вынуждена плясать  под  их  дудку.
О'кэй, это понятно. Мы же не звери. Мы вывезем тебя отсюда, высадим на  краю
города, ты все расскажешь им про то, что было здесь. Мы  не  возражаем.  При
условии, что ты выложишь нам все начистоту.  -  Он  вздохнул,  словно  вдруг
ощутив всю тяжесть  жизни.  Может,  ты  чем-то  обязана  какому-то  славному
полисмену, а? И решила оказать  ему  услугу.  Нам  такие  вещи  понятны.  Мы
преданы своему делу, но мы не психопаты. Так оно и было, да?
   - Ты хоть понимаешь, Чарли, что он говорит?  -  не  вытерпела  Хельга.  -
Отвечай, или тебе плохо будет!
   Чарли решила не отвечать.
   - Когда ты к ним впервые пошла? Скажи же. После Ноттингема? После  Йорка?
Неважно. Ты к ним пошла. Согласны. Ты испугалась,  ты  побежала  в  полицию.
"Этот сумасшедший араб  пытается  завербовать  меня,  хочет,  чтоб  я  стала
террористкой. Я сделаю все, что вы скажете, только спасите меня".  Так  было
дело? Послушай, можешь  снова  к  ним  идти  -  это  для  нас  не  проблема.
Расскажешь им. какая ты героиня. Мы дадим тебе кое-какую  информацию,  чтобы
ты могла передать им. Мы же неплохие  люди.  Разумные.  О'кэй,  приступим  к
делу. Не будем больше валять дурака. Ты славная женщина,  но  все  это  выше
твоего понимания. Начнем же.
   А ей было так покойно. И  все  безразлично  -  из-за  полной  изоляции  и
слепоты. Хельга сказала что-то по-немецки, и хотя Чарли не поняла ни  слова,
она почувствовала в тоне недоумение и решимость. Полный мужчина ей ответил -
голос его тоже звучал  озадаченно,  но  не  враждебно.  Вполне  возможно,  а
возможно, и нет, - казалось, говорил он.
   - Где ты провела ночь после того, как позвонила Хельге? - спросил наконец
он.
   - С любовником.
   - А прошлую ночь?
   - С любовником.
   - Другим?
   - Да, причем оба были полисмены.
   Чарли была уверена, что, не будь на ней очков, Хельга ударила бы ее.  Она
подскочила к ней и охрипшим от злости голосом рявкнула:
   - Не нахальничай, не ври, отвечай на вопросы сразу, без иронии.
   И снова посыпались вопросы; Чарли устало отвечала,  заставляя  вытягивать
из себя ответы - по фразам, потому что в конце-то концов  не  их  это  дело,
черт подери. В  каком  номере  она  жила  в  Ноттингеме?  В  каком  отеле  в
Салониках? Они плавали в море? В какое  время  приехали,  когда  ели.  какие
напитки заказывали в номер? Постепенно,  слушая  себя,  а  потом  их,  Чарли
поняла, что, по крайней мере, на данный момент одержала победу - хоть они  и
не разрешили ей снять темные очки, пока  не  отвезли  достаточно  далеко  от
дома.

Глава 21

   Шел дождь, когда они приземлялись в Бейруте, и Чарли  поняла,  что  дождь
идет теплый: жаркий воздух проник в кабину самолета, когда они  еще  кружили
над городом, и у Чарли зачесалась голова от краски, которой Хельга заставила
ее выкраситься. Приземлились они отлично, дверь самолета открылась, и  Чарли
впервые вдохнула запахи Ближнего Востока с таким чувством, словно  вернулась
на родину. Было семь часов вечера, но могло быть и три часа утра, ибо  Чарли
мгновенно поняла, что  спать  тут  вообще  не  ложатся.  Гул  в  аэровокзале
напомнил ей атмосферу скачек перед заездами; вокруг полно  было  вооруженных
людей в различной форме - казалось, каждый  готов  был  начать  свою  особую
войну. Прижав к груди сумку на длинном  ремне,  Чарли  встала  в  очередь  к
окошечку иммиграционной  службы  и,  к  своему  удивлению,  обнаружила,  что
улыбается. Ее восточногерманский паспорт, ее измененная внешность - все, что
пять часов тому назад, в Лондонском аэропорту, было для нее  вопросом  жизни
или смерти, здесь, в этой  атмосфере,  дышащей  опасностью  и  возбуждением,
казалось вполне обычным.
   "Встань в левую очередь и, когда подашь  свой  паспорт,  попроси  вызвать
господина Мерседеса". - наставляла ее  Хельга  на  автостоянке  в  аэропорту
Хитроу.
   "А как быть, если он затарабанит по-немецки?"
   Уж ей-то такой вопрос не следовало задавать.
   "Если заблудишься, бери такси, поезжай в отель "Коммодор", сядь в холле и
жди. Это приказ. Запомни: Мерседес - как марка машины".
   "А что потом?"
   "Чарли, ты стала что-то уж слишком упряма и слишком глупа. Прекрати  это,
пожалуйста".
   "Иначе ты меня пристрелишь", - заметила Чарли.
   - Мисс Пальме! Ваш паспорт. Паспорт. Да, пожалуйста!
   В ее немецком паспорте стояло - "Пальме".
   - Пожалуйста, - повторил маленький веселый араб и потянул ее за рукав.
   Его куртка была расстегнута, и видно было, что за  пояс  заткнут  большой
серебристый пистолет-автомат. Между нею и чиновником  иммиграционной  службы
стояло человек двадцать, а Хельга не говорила ей, что так будет.
   - Я господин Данни. Пожалуйста. Мисс Пальме. Пойдемте.
   Она дала ему паспорт, и он  нырнул  с  ним  в  толпу,  расставив  руки  и
раздвигая ее для Чарли. Привет, Хельга!  Привет,  Мерседес!  Внезапно  Данни
исчез и через минуту вновь появился, держа с гордым видом  белый  посадочный
талон в одной руке, а другой вцепившись в высокого мужчину в черном  кожаном
пальто, шагавшего с весьма официальным видом.
   Высокий мужчина окинул  Чарли  внимательным  взглядом,  затем  изучил  ее
паспорт и передал его Данни. Наконец он  так  же  внимательно  изучил  белый
посадочный талон и сунул его в свой нагрудный карман.
   - Willkommen, - сказал он и дернул головой, показывая, что надо спешить.
   Машина была старая, синий "пежо", пропахший сигаретным дымом; она  стояла
возле стойки, где пили кофе. Данни открыл заднюю дверцу и рукой смахнул пыль
с подушек. Не успела Чарли сесть в машину, как с другой стороны  в  нее  сел
паренек. Данни включил мотор, и на пассажирское сиденье рядом с  ним  тотчас
залез другой парень. Было слишком темно, и Чарли не могла разглядеть их лиц,
но ясно видела их автоматы. Ребята были до того молоденькие - Чарли даже  не
верилось, что у них настоящее оружие. Парень, сидевший рядом,  предложил  ей
сигарету и очень огорчился, когда она отказалась.
   - Вы говорите по-испански? - очень любезно спросил он.
   Чарли на этом языке не говорила.
   - Тогда извините мой английский.
   - Но вы отлично говорите по-английски.
   - Это не правда, - возразил он с укором, словно лишний  раз  убеждаясь  в
лицемерии Запада, и умолк.
   Позади прогремело два-три выстрела, но никто на это  не  реагировал.  Они
подъехали к баррикаде из мешков с песком. Данни остановил машину. Часовой  в
форме внимательно оглядел Чарли, затем указал автоматом, что они могут ехать
дальше.
   - Он тоже сириец? - спросила она.
   - Ливанец, - сказал Данни и вздохнул.
   Тем не менее Чарли чувствовала, как напряжен Данни. Она чувствовала,  что
все они напряжены - и глаза, и мозг работают  быстро,  четко.  Это  была  не
улица, а наполовину поле сражения, наполовину строительная площадка -  Чарли
обнаружила это при свете мелькавших мимо фонарей, тех,  что  горели.  Остовы
обугленных деревьев говорили, что раньше это был тенистый проспект, а теперь
бугенвиллеи уже поползли по руинам.  У  тротуаров  стояли  обгорелые  остовы
машин,  усеянные,  словно  перцем,  пулевыми  дырами.  Они   проехали   мимо
освещенных лачуг, в которых разместились безвкусные лавочки, и мимо  высоких
силуэтов разбомбленных домов, превратившихся в горы развалин.  Они  проехали
мимо дома, до того изрешеченного снарядами, что он казался огромной  теркой,
висящей на фоне светлого неба. Луна,  проглядывая  поочередно  сквозь  дыры,
сопутствовала им.  И  вдруг  среди  всего  этого  возникал  новый  дом  -  -
наполовину  достроенный,  наполовину  освещенный,   наполовину   заселенный,
причудливое сооружение из красных поперечин и темного стекла.
   - Прага - я там был два года. Гавана, Куба - три. Ты была Куба?
   Сидевший рядом с ней парень немного оживился.
   - Я на Кубе не была, - призналась Чарли.
   - Я теперь официально переводчик - испанский, арабский.
   - Фантастика, - сказала Чарли. - Поздравляю.
   - Переводить для вас, мисс Пальме?
   - С утра и до вечера,  -  сказала  Чарли,  и  все  рассмеялись.  Западная
женщина все-таки восстановила свое достоинство.
   Данни притормозил машину и опустил со своей стороны стекло.  Прямо  перед
ними, посреди дороги, горел костер; вокруг сидели мужчины и молодые ребята в
белых куфиях и боевой форме цвета хаки. Чарли вспомнила Мишеля -  как  он  в
своей деревне слушал рассказы путешественников, и подумала, что  эти  ребята
устроили здесь, на улице, свою деревню. Данни притушил  фары,  и  от  костра
поднялся красивый  старик,  потер  спину  и,  шаркая,  направился  к  ним  с
автоматом в руке; пригнувшись к окошку машины, он расцеловался с  Данни.  Их
разговор перескакивал во времени вперед, назад. Чарли вслушивалась в  каждое
слово - ей казалось, что хоть что-то должна  же  она  понять.  Но,  взглянув
поверх  плеча  старика,  она  увидела  нечто  страшноватое:  за  ним   молча
полукругом стояли четверо его спутников, нацелив на машину автоматы; всем им
было меньше пятнадцати.
   - Наши люди, - сказал Чарли ее сосед уважительным тоном, когда они  снова
двинулись в путь. - Палестинские бойцы. Здесь наша часть города.
   "И Мишеля - тоже", - не без гордости подумала она.

***

   "Ты полюбишь их", - говорил ей Иосиф.
   Чарли провела четыре ночи и четыре дня с ребятами и полюбила  их  -  всех
вместе и каждого в отдельности. Они стали первой из ее семей. Они перевозили
ее с места на место, точно  сокровище  -  всегда  в  темноте,  всегда  очень
бережно.  Она  явилась  так  неожиданно,  пояснили  они  с   обезоруживающим
сожалением: нашему Капитану необходимо немножко подготовиться. Звали они  ее
"мисс Пальме" и, возможно, действительно думали, что это ее  настоящее  имя.
Первой ее спальней была комната наверху старого, поврежденного бомбой  дома,
в котором не было ни души. кроме  попугая,  оставшегося  от  бывших  хозяев.
Ребята спали на лестничной площадке, по одному, а двое других  курили,  пили
сладкий чай из маленьких стаканчиков и вели беседу  у  костра  за  карточной
игрой.
   Ночи казались бесконечными, и, однако, ни одна минута не была  похожа  на
другую. Сами звуки словно  воевали  между  собой  -  сначала  на  безопасном
расстоянии, потом приближались, перегруппировывались,  а  затем  в  страшном
гомоне  сражались  друг  с  другом:  здесь  воздух  разрывала  музыка,   там
взвизгивали шины, выли сирены, а  потом  наступала  глубокая,  как  в  лесу,
тишина. Самую скромную роль в этом  оркестре  играли  выстрелы:  застрекочут
тут, забарабанят  там,  иной  раз  тихо  просвистит  снаряд.  Однажды  Чарли
услышала взрыв  смеха,  но  вообще  человеческие  голоса  звучали  редко.  А
однажды, рано утром, раздался настойчивый стук в  дверь,  и  Данни  с  двумя
мальчишками проскользнул на цыпочках к окну Чарли. Последовав за  ними,  она
увидела машину, стоявшую на улице ярдах в ста от них. Из машины  валил  дым:
она вдруг подскочила в воздух и перевернулась на бок, точно человек,  спящий
в постели. Волна горячего воздуха отбросила Чарли в  глубь  комнаты.  Что-то
упало с полки. Звук падения отозвался у нее в голове глухим стуком.
   - Мирная жизнь, - произнес, подмигнув, самый красивый из мальчишек, и они
все вышли из ее комнаты, блестя глазами и перешептываясь.
   Неизменным было здесь лишь наступление утра.  когда  раздавался  треск  в
приемнике и вслед за ним голос муэдзина призывал верующих к молитве.
   Вторую  ночь  Чарли  провела  на  верхнем  этаже   сверкающего   стеклами
многоквартирного  дома.  Перед  ее  окном  высился   черный   фасад   нового
международного банка. За ним -  пустынный  пляж  с  заброшенными  кабинками,
словно на курорте в межсезонье. Одинокий купальщик  выглядел  здесь  так  же
дико, как если бы кто-то вздумал плавать в  пруду  Серпентайн  в  Рождество.
Однако  наиболее  дико  выглядели  здесь  занавеси.  Вечером,  когда   парни
задернули их, Чарли не заметила ничего особенного. Когда же наступила  заря,
Чарли увидела змеистый след дырочек от пуль на стекле. Это было в тот  день,
когда она приготовила ребятам омлет на завтрак, а  потом  учила  их  игре  в
джинрамми на спички.
   Третью ночь она спала над подобием военного штаба. Окна были  зарешечены,
на лестнице - следы от снарядов. На плакатах дети размахивали автоматами или
букетами цветов. На каждой площадке стояли, прислонясь к стене,  черноглазые
вооруженные люди, а вся бесшабашная атмосфера напоминала лагерь Иностранного
легиона.
   - Наш Капитан скоро примет тебя, - время  от  времени  мягко  заверял  ее
Данни. - Он готовится к встрече. Это великий человек.
   Она уже стала понимать,  что  когда  араб  улыбается,  значит,  предстоит
отсрочка. Желая чем-то занять ее мысли, Данни стал рассказывать  про  своего
отца. Проведя двадцать лет в лагерях, старик,  видимо,  слегка  тронулся  от
отчаяния. И вот  как-то  утром,  еще  до  восхода  солнца.  он  сложил  свои
немногочисленные пожитки  в  мешок  и,  ни  слова  не  сказав  своей  семье,
отправился через заграждения, устроенные сионистами, лично  требовать  назад
свою ферму. Данни и его братья выскочили следом за стариком, но лишь увидели
вдали его маленькую согбенную фигурку - он шел по долине  дальше  и  дальше,
пока не подорвался на мине.
   За эти четыре дня - о чудо! - Чарли все больше и больше влюблялась в них.
Ей нравилась их застенчивость, их  неиспорченность,  дисциплинированность  и
власть над ней. Она любила в них и своих тюремщиков, и своих друзей. Тем  не
менее они так и не вернули ей паспорт, и если она слишком близко подходила к
их автоматам, отступали, глядя на нее недобрым, твердым взглядом.
   - Поехали, пожалуйста, - сказал Данни, тихонько постучав к ней в дверь  и
разбудив ее. - Наш Капитан готов с тобой встретиться.
   Было три часа утра и еще темно.

***

   Потом ей казалось, что она сменила двадцать машин,  но  вполне  возможно,
что их было только пять - до того  все  происходило  быстро  и  так  страшно
петляли по городу эти машины песочного цвета с антеннами впереди и сзади и с
охранниками, которые не произносили ни слова. Первая машина ждала у дома, но
во дворе, где Чарли прежде не бывала. Только когда они выехали  со  двора  и
уже мчались по улице, она поняла, что рассталась с ребятами. В  конце  улицы
шофер, видимо, увидел нечто такое, что ему не  понравилось,  ибо  он  сделал
резкий разворот, так что  автомобиль  чуть  не  перевернулся,  и  когда  они
мчались назад, Чарли услышала позади треск  и  крик  -  тяжелая  рука  низко
пригнула ей голову: стреляли, видимо, в них.
   Они промчались через перекресток на красный свет и чуть  не  врезались  в
грузовик, въехали на правый тротуар  и  оттуда,  развернувшись,  влетели  на
автостоянку,  находившуюся  напротив,  над  пустующим  пляжем.  Чарли  снова
увидела над морем любимый Иосифом серп месяца, и на секунду  ей  показалось,
что она едет в Дельфы. Они затормозили рядом с большим "фиатом" и чуть не по
воздуху перебросили туда Чарли - и вот она  уже  снова  мчалась  куда-то  по
ухабистой дороге с изрешеченными домами по бокам, собственность  двух  новых
охранников.
   Внезапно машина остановилась на  пустынном  проселке;  Чарли  пересела  в
третью машину - на. сей раз это был "лендровер", без окон. Шел дождь. До сих
пор она этого не замечала, но сейчас, пересаживаясь в "лендровер",  промокла
до костей и увидела белесую вспышку  молнии  в  горах.  А  может  быть,  это
разорвался снаряд.
   Они ехали вверх  по  крутой,  извилистой  дороге.  Сквозь  заднее  стекло
"лендровера" Чарли видела,  как  убегает  вниз  долина,  а  сквозь  ветровое
стекло, в просвете между головами охранники и  шофера,  видела,  как