о   его   уклончивость   не   обидела   Алексиса:   увлеченный
повествованием, он  с  восторгом  встречал  каждую  деталь,  однако  не  мог
ожидать, что ему без конца будут швырять жирные куски.
   - По  завершении  дела  шофер  меняет  номер  на  машине  и  документы  и
доставляет девушку на фешенебельный и малолюдный пирейнский курорт на  водах
Бад-Нойенар, где и расстается с ней, - заключил свой рассказ Курц.
   - А потом?
   Теперь Курц говорил очень медленно и взвешенно, словно лишнее слово могло
повредить  его  хитроумному  замыслу,  как,   между   прочим,   и   было   в
действительности.
   - А там, предположительно, девушку приводят к ее тайному поклоннику, тому
самому, который  возможно,  репетировал  с  нею  ее  роль  в  этой  истории.
Например, как обращаться с бомбой, устанавливать часовой механизм,  наладить
проводку. Совершенно наобум высказываю предположение, что этот поклонник уже
снял в каком-нибудь отеле номер, где возбужденная успехом своего совместного
предприятия парочка бросается друг другу в объятия. На следующее утро, в  то
время как они отдыхают после любовных утех, бомба взрывается  -  позже,  чем
было намечено, но какая разница?
   Алексис даже наклонился вперед в прокурорском азарте.
   - А брат, Марти? Тот самый? Известный боевик, на чьем  счету  уже  немало
жертв-израильтян? Где в это время находился он? Думаю, что  в  Бад-Нойенаре,
где наслаждался любовью с этой своей бомбисткой. Так?
   Но чем больший энтузиазм проявлял доктор, тем безучастнее и  неприступнее
становилось лицо Курца.
   - Где бы он ни  находился,  успех  операции  -  это  дело  его  рук:  все
разузнать, распределить, верно подобрать людей... - с  деланным  благодушием
отвечал Курц. - Ведь бородатый юнец знал девушку лишь по описанию. А  больше
не знал ничего. Не знал даже, где намечено произвести взрыв. Девушка, в свою
очередь, знала лишь номер мопеда. Что же касается шофера,  то  единственное,
что знал он, это какой дом намечен для операции, а о  бородатом  понятия  не
имел. Однако существует мозг, все это направлявший.
   Это были последние слова Курца, после чего его  одолел  приступ  глухоты,
унесший его в иные сферы. Все попытки  Алексиса  добиться  ответа  оказались
безуспешными, и единственным их результатом  явилась  новая  бутылка  виски,
которую он почувствовал потребность заказать. Истина  состояла  в  том,  что
доброму доктору не хватало кислорода. Всю свою жизнь до этой минуты  он  жил
как бы на низком уровне, а в последнее время опустился еще ниже.  Теперь  же
Великий Шульман вдруг увлек его на высоты, о которых он и мечтать не смел.
   - Вы, должно быть, приехали в  Германию,  чтобы  поделиться  с  немецкими
коллегами полученной информацией? - заметил Алексис, хитро подводя  Курца  к
нужной теме.
   Но ответом ему была лишь долгая задумчивая пауза, во время  которой  Курц
словно прощупывал Алексиса - и глазами, и мысленно.  Потом  он  сделал  свой
излюбленный, так восхищавший Алексиса жест - поддернув рукав, вывернул руку,
чтобы взглянуть на часы. И жест  этот  опять  напомнил  Алексису,  что  если
собственное его время, медленно сочась. устало утекает в песок, то Курцу его
никогда не хватает.
   - Кельн, будьте уверены, оценит это, - гнул свою  линию  Алексис.  -  Мой
блистательный преемник - помните  его,  Марти?  -  пожнет  плоды  величайшей
победы.  Пресса  превратит  его  в  самого  знаменитого  и   проницательного
полицейского Западной Германии. Что будет справедливо,  не  так  ли?  А  все
благодаря вам.
   Широкая улыбка Курца подтвердила это. Он отпил  глоточек  виски  и  вытер
губы  старым  солдатским  платком  цвета  хаки.  Потом  вздохнул,   подперев
подбородок рукой, словно желая показать, что не собирался  говорить  на  эту
тему, но уж если Алексис сам поднял вопрос, - так и быть.
   - Вообще-то говоря в Иерусалиме много размышляли насчет этого,  Пауль,  -
признался он, - и мы, в отличие от  вас,  вовсе  не  так  уверены,  что  ваш
преемник именно тот человек, чье продвижение нам следует поощрять. ("Но  что
тут можно поделать?" - казалось, говорило его нахмуренное лицо.) Нам  пришел
в голову другой вариант и, может быть, стоит обсудить его с вами и  выяснить
ваше к нему отношение. Мы подумали, не мог бы  доктор  Алексис  оказать  вам
любезность  и  передать  нашу  информацию  в  Кельн?  В   частном   порядке.
Неофициально, но вполне официальным путем, если вы понимаете, что я  имею  в
виду. На свой страх и риск и действуя поумнее. Вот что нам пришло в  голову.
Может быть, стоит обратиться  к  нему,  сказав:  "Пауль,  вы  друг  Израиля.
Возьмите это и используйте к своей выгоде. Это наш подарок вам, а нас в  это
дело не впутывайте".  Почему  всегда  в  подобных  случаях  на  первый  план
выдвигаются  недостойные  люди?  -  спрашивали  мы  себя.  Может  быть,  для
разнообразия стоит выдвинуть когда-нибудь того, кто этого достоин? Почему не
иметь дела с друзьями - ведь это же наш принцип, не так ли? Не  помогать  их
продвижению? Не вознаграждать их за верность?
   Алексис сделал вид, что не понял. Он  покраснел,  а  в  его  отнекиваниях
зазвучала какая-то истерическая нотка:
   - Но послушайте, Марти. У меня  нет  для  этого  возможностей.  Я  же  не
оперативный работник - я чиновник. Не могу же я взять телефонную трубку и  -
здрасте пожалуйста: "Кельн? Алексис у телефона. Мой  вам  совет:  немедленно
направляйтесь в "Хаус Зоммер", арестуйте там дочь  Ахмана  и  допросите  как
следует всех ее приятелей!" Что я, волшебник, что ли? Или  алхимик,  который
превращает камень в золото ценной информации? Может быть. люди в  Иерусалиме
считают, что координатор и фокусник - это одно и то же? -  Издевки  его  над
самим собой становились все более язвительными и неуклюжими.  -  Может,  мне
потребовать ареста всех бородатых мотоциклистов, которых можно заподозрить в
итальянском происхождении? Да меня на смех поднимут!
   Он иссяк, и Курц был вынужден прийти к нему на  помощь,  чего  Алексис  и
ждал, ибо вел себя сейчас,  как  ребенок,  напустившийся  на  взрослых  лишь
затем, чтобы те поскорее обняли его.
   - Никто не ждет никаких арестов, Пауль. Для них еще время  не  пришло.  С
нашей стороны, во всяком случае, никто о  них  не  помышляет.  И  вообще  не
собирается действовать открыто. Я имею в виду Иерусалим.
   - Так чего же вы ждете? - спросил Алексис неожиданно резко.
   -  Справедливости,  -  миролюбиво  ответил  Курц.  Но  упрямая  улыбка  и
выражение жесткой целеустремленности говорили о чем-то  совершенно  ином.  -
Справедливости, немного терпения, немного мужества и массы изобретательности
и творческой энергии от тех, кто играет на нашей стороне.  Я  хочу  спросить
вас кое о чем, Пауль. - Крупная голова его вдруг  придвинулась  к  Алексису.
Сильная рука легла на его плечо. - Представьте себе такое. Представьте себе,
что существует какой-то неизвестный и сугубо тайный  источник  информации  -
предположим, какой-то очень высокопоставленный араб центристских,  умеренных
взглядов, который любит Германию, от всего сердца восхищается этой страной и
располагает сведениями о подготовке террористических акций,  которые  он  не
одобряет. Вообразите себе, что этот араб некоторое время тому  назад  увидел
по телевизору знаменитого Алексиса.  Предположим,  например,  что  произошло
это, когда он смотрел передачу, сидя вечерком в своем  номере  в  Бонне  или
лучше - в Дюссельдорфе. Включил от скуки телевизор - и вот,  пожалуйста,  на
экране доктор Алексис, адвокат  и,  безусловно,  полицейский,  но  при  этом
человек, обладающий чувством юмора, гибкий, прагматичный и гуманист до мозга
костей - короче говоря, человек с большой буквы. Согласны?
   - Ну, пускай так, - сказал Алексис, оглушенный этим словесным потоком.
   - Вы расположили к себе этого араба, Пауль,  -  заключил  Курц.  -  После
этого ни о ком, кроме вас, он и думать не хочет. Проникся к вам  доверием  с
первого взгляда и не желает иметь дело ни  с  кем  в  Германии,  кроме  вас.
Обошел все министерства, полицейские управления и сыскные  агентства.  Искал
вас в телефонном справочнике. И, предположим, наконец позвонил вам домой или
на службу. Словом, как вам самому больше  нравится.  Он  встретился  с  вами
здесь, в отеле.  Сегодня  вечером.  Выпил  с  вами  стаканчик-другой.  И  за
стаканом виски поделился с вами некоторыми фактами. Знаменитый Алексис -  на
меньшее он не  согласен.  Понимаете  ли  вы,  какие  это  дает  преимущества
человеку, чьей карьере несправедливо препятствовали?
   Воскрешая  в  памяти  эту  сцену  -  занятие,  которому  Алексис  не  раз
предавался и которое вызывало в нем чувства самые разнообразные:  изумление,
гордость, а также откровенный панический ужас, - он понял,  что  последующие
слова Курца означали попытку в чем-то заранее оправдаться.
   - Террор сейчас набирает силу, - угрюмо заявил он. - "Зашли к ним агента,
Шульман!" - сипит еле видимый за огромным  столом  Миша  Гаврон.  "Слушаюсь,
генерал, -  говорю  я.  -  Непременно  отыщу  такого.  Обучу  его,  всячески
натренирую,  преодолею  сопротивление  оппозиции.   Сделаю   все,   что   вы
приказываете. И знаете, что они предпримут в первую очередь?  -  так  я  ему
говорю. - Заставят его показать себя в деле! Пристрелить охранника  в  банке
или американского солдата. Подложить  бомбу  в  ресторане.  Или  послать  ее
кому-нибудь в красивом чемоданчике. И взорвать его.  Этого  вы  добиваетесь?
Это вы предлагаете мне сделать, генерал? Заслать к ним агента и  сложа  руки
смотреть, как он убивает для них наших  людей?"  -  Кури  грустно  улыбнулся
Алексису улыбкой человека, понимающего  всю  неразумность  начальства.  -  У
террористов в наши дни не встретишь случайных людей. Я Гаврону  сколько  раз
об этом говорил. Секретарш, машинисток, шифровальщиков словом,  персонал  не
первого ряда, но достаточно информированный, чтобы стать агентами, - они  не
держат. Чтобы  проникнуть  к  ним,  надо  очень  постараться.  "Пришла  пора
расколоть ряды террористов, - так я говорил.  -  Надо  заняться  подготовкой
собственных террористов". Но разве он меня слушает?
   Алексис не мог больше сдерживать любопытство.  Он  наклонился  вперед,  в
глазах его зажегся опасливый и азартный вопросительный огонек.
   - И вы сделали это, Марти? - прошептал он. - Здесь, в Германии?
   Курц, по своему обыкновению, не ответил прямо,  а  его  славянские  глаза
словно глядели куда-то поверх Алексиса, устремленные к новой задаче  на  его
тернистом и одиноком пути.
   - А если я расскажу вам кое-что, Пауль? - предложил он.  -  Расскажу  то,
что произойдет дня через четыре?
   Концерт Баха по транзистору у бармена окончился,  и  он  теперь  с  шумом
закрывал  бар,  намекая,  что  время  позднее.  По  предложению  Курца   они
переместились в холл на одном из этажей,  где  и  продолжили  беседу,  тесно
придвинувшись друг к другу, как пассажиры, сгрудившиеся на палубе  во  время
шторма. Дважды во  время  их  беседы  Курц  поглядывал  на  циферблат  своих
стареньких часов в металлическом корпусе и, поспешно извинившись,  спешил  к
телефону; позднее  Алексис  из  чистого  любопытства  поинтересовался,  кому
предназначались эти звонки, и обнаружил, что Курц разговаривал  с  отелем  в
Дельфах, в Греции;  разговор  этот,  продолжавшийся  двенадцать  минут,  был
оплачен наличными; второй разговор был с  каким-то  непонятным  абонентом  в
Иерусалиме. В три часа или даже позже в холле  появились  служащие  отеля  в
поношенных спецовках. Они вкатили  большой  зеленый  пылесос  на  колесиках,
похожий на крупповскую пушку. Но несмотря на шум, Курц и Алексис  продолжали
разговор. Закончили они его, когда уже рассвело, тогда они вышли из отеля  и
удовлетворенно пожали друг другу руки. Однако Курц постарался не благодарить
только что завербованного агента слишком бурно, так как хорошо понимал,  что
Алексис  принадлежит  к  тому  типу   людей,   кого   чрезмерные   выражения
благодарности способны лишь оттолкнуть.

***

   Возрожденный  к  новой  жизни,  Алексис  поспешил  домой,  где  побрился,
переоделся и,  задержавшись  достаточно,  чтобы  произвести  впечатление  на
молодую жену высокой секретностью своей миссии, отправился в свое сверкавшее
стеклом и никелем учреждение, причем лицо  его  хранило  печать  непонятного
удовлетворения, - выражение, которое  его  сослуживцы  уже  давно  не  имели
счастья наблюдать.  Они  заметили,  что  он  много  шутил  и  позволял  себе
рискованные замечания о коллегах. "Совсем как прежний Алексис",  -  говорили
они. Он даже проявил нечто похожее на юмор, хотя чувство  юмора  никогда  не
числилось среди его достоинств. Он попросил чистой бумаги и,  отпустив  даже
личного  секретаря,  сел  писать  длинную  и  намеренно  туманную  докладную
начальству о сведениях, почерпнутых "из весьма информированного  источника",
"от весьма высокопоставленного лица,  гражданина  одной  восточной  державы,
известного мне по моей предыдущей деятельности"  Сведения  эти  содержали  и
новейшую  информацию  о  случае  в  Бад-Годесберге,  которой,  однако,  было
недостаточно для чего-либо, кроме подтверждения добрых  намерений  источника
информации  и  доктора  как  передаточной  и  направляющей   инстанции.   Он
испрашивал определенных полномочий и  оборудования,  а  также  неподотчетную
сумму в швейцарском банке,  чтобы  пользоваться  ею  по  своему  усмотрению.
Алчность не была свойственна Алексису, хотя второй брак и  повлек  за  собой
затраты, а развод оказался и вовсе сущим разорением. Но он знал, что в  наше
меркантильное время люди особенно ценят лишь то, за что хорошо заплачено.
   А к концу докладной он приберег  одно  любопытное  предсказание,  которое
Курц продиктовал ему буквально слово за словом, а  для  пущей  верности  еще
заставил и перечитать написанное вслух. Предсказание было не очень точным  и
потому, строго говоря, бесполезным, но в случае если бы оно исполнилось, это
должно  было  произвести  огромное  впечатление.  По  непроверенным  данным,
турецкие  магометане  отправили  из  Стамбула   для   нужд   антисионистских
группировок в Западной Европе большую  партию  взрывчатки.  Через  несколько
дней ожидается новый террористический акт. Местом  действия  называют  южную
Германию. Все пограничные службы и местные полицейские  отряды  должны  быть
начеку. Больше ничего разузнать не удалось.
   В тот же день Алексиса вызвало к  себе  начальство,  и  в  тот  же  вечер
состоялся весьма секретный телефонный  разговор  между  ним  и  его  близким
другом Шульманом в котором тот, поздравив Алексиса, передал  ему  ряд  новых
распоряжений.
   - Они клюнули,  Марта!  -  возбужденно  кричал  Алексис  по-английски.  -
Поприжали хвост! Они в наших руках!
   - Алексис клюнул, - объявил Курц Литваку в Мюнхене, - но нельзя ослаблять
вожжи.  Почему  Гади  не  поторопит  девчонку?  -  пробормотал  он,  сердито
поглядывая на часы.
   - Потому что он не хочет больше убивать, вот почему! - воскликнул Литвак.
В голосе его была неприкрытая радость. - Думаете, я не вижу  этого?  Или  вы
сами не видите?
   Курц велел ему успокоиться.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОПЕРАЦИЯ

Глава 12

   На вершине холма пахло тмином. Иосифу нравилось это место, он отыскал его
на карте и привез сюда Чарли на машине, а затем они полезли вверх по склону,
решительно  прокладывая  себе  путь  между  ульями,  сплетенными  из  ивовых
прутьев, продираясь  между  кипарисами,  по  каменистым  пустырям,  усеянным
желтыми цветами. Солнце еще не добралось до зенита. Вдаль  гряда  за  грядой
уходили бурые горы. На востоке Чарли  заметила  серебряную  гладь  Эгейского
моря, которую вскоре затянуло дымкой, слив с небом. В воздухе пахло смолой и
медом, звенели колокольчики коз. Свежий ветерок обжигал Чарли лицо, прибивал
легкое платье к телу. Она держала Иосифа за руку,  но,  погруженный  в  свои
думы, он, казалось, этого не замечал. В какой-то момент ей  показалось,  что
она увидела Димитрия, сидевшего на ограде, у нее вырвалось  восклицание,  но
Иосиф резко предупредил, чтобы она не окликала парня. А в другой момент  она
могла бы поклясться, что видела силуэт Розы наверху,  на  фоне  неба;  Чарли
моргнула, а когда снова посмотрела туда, Розы уже не было.
   Их день до этой минуты складывался  по  собственной  хореографии,  и  она
следовала намеченному Иосифом рисунку танца. Проснулась она рано - у кровати
стояла Рахиль и командовала: надень, пожалуйста,  другое  платье,  синее,  с
длинными рукавами. Чарли быстро приняла душ, а когда  вернулась  в  комнату,
Рахиль уже исчезла, а возле подноса с  завтраком  на  двоих  сидел  Иосиф  и
слушал по  транзистору  греческую  передачу  новостей.  Они  наскоро  поели,
перебрасываясь короткими репликами. В холле он расплатился наличными, а счет
положил себе в  карман.  Возле  "мерседеса",  когда  они  снесли  вниз  свою
поклажу, она увидела Рауля, мальчишку-хиппи, колдовавшего ярдах в  шести  от
заднего бампера их машины над мотором тяжело нагруженного мотоцикла, и Розу,
которая лежала на боку в траве и жевала булочку. "Интересно,  давно  ли  они
здесь и почему охраняют машину?" - подумала Чарли. Проехав  с  милю,  они  с
Иосифом очутились у древних развалин, где  он  запарковал  машину  и  провел
Чарли через боковой вход:  задолго  до  того,  как  прочие  смертные  начнут
толпиться и станут в очередь, он проведет с ней еще одну экскурсию но центру
Вселенной. Он показал ей храм Аполлона, Дорическую стену  с  высеченными  на
ней благодарениями богам и камень, который когда-то считался "пупом  земли".
Иосиф показал ей сокровищницу и беговую дорожку и рассказал о многочисленных
войнах за обладание Оракулом. Все - с самым серьезным видом, не так, как  во
время их посещения Акрополя. У Чарли было такое впечатление, будто он держит
в уме перечень достопримечательностей  и  всякий  раз,  что-то  показав  ей,
ставит галочку.
   Когда они вернулись к машине, он протянул ей ключ зажигания.
   - Чтоб я вела? - спросила она.
   - А почему бы и нет? Я заметил, что хорошие машины - твоя слабость.
   Пустынными, петляющими дорогами они двинулись  на  север,  и  сначала  он
внимательно следил за тем, как она ведет машину - точно она сдавала  правила
вождения, но это не вывело ее из равновесия, как, видимо, и она не вывела из
равновесия его, ибо скоро он разложил на коленях карту и  перестал  обращать
на Чарли внимание. Машина была просто мечта.  Дорога  из  асфальтовой  стала
гравиевой - при каждом крутом повороте в воздух  вздымалось  облако  пыли  и
улетало вдаль, в залитый ярким солнцем дивный  пейзаж.  Иосиф  вдруг  сложил
карту и сунул ее в карман на дверце машины.
   - Итак, Чарли, ты готова слушать? - спросил он неожиданно резко, будто по
ее милости ему пришлось долго ждать. И возобновил свой рассказ.
   Они снова были в Ноттингеме и совсем  потеряли  голову  от  страсти.  Они
провели в мотеле две ночи и день. сказал Иосиф,  что  засвидетельствовано  в
книге регистрации постояльцев.
   - Служащие мотеля, если их припрут расспросами, вспомнят влюбленную пару,
отвечающую нашим приметам. Наш номер был в западном  конце  комплекса,  и  к
нему примыкал собственный кусочек сада. В свое время тебя туда  доставят,  и
ты увидишь все своими глазами.
   Большую часть времени они провели в постели, продолжал он,  разговаривали
о политике, рассказывали друг другу о своей жизни и занимались любовью. Раза
два совершали  поездки  за  город,  но  взаимное  влечение  брало  верх  над
любознательностью, и они быстро возвращались в мотель.
   - А мы что, не могли заняться любовью в машине? - спросила  она,  пытаясь
его расшевелить. - Я люблю неожиданные приключения.
   - Могу преклониться перед твоим вкусом, но. к сожалению, Мишель застенчив
и предпочитает уединенность номера любви под открытым небом.
   - А что он представляет собой как любовник? - поинтересовалась она.
   У Иосифа был готов ответ и на это:
   - Согласно весьма достоверным источникам, он  не  слишко