емерить, можно было
бы назвать воровским кодексом чести. Конечно, если не  хвататься  руками
за голову с криком: "Ну что вы мне говорите?! Какая может быть  честь  у
ворья?" Но так было. Теперь этого почти не  осталось.  Молодая  поросль,
пришедшая  в  криминал,  не  знает  никаких   законов,   кроме   законов
беспредела, и порой объявляет ворам  старой  формации  настоящую  войну.
Страдают от этого  все,  в  том  числе  и  работники  правоохранительных
органов. Иногда появляются среди подопечной публики персонажи  с  не  до
конца  отъехавшим  крышаком,  которые  пытаются   установить   в   новом
криминалитете хоть какие-то законы, да только об особых успехах  в  этом
направлении Прима что-то не слышал. Бывают единичные случаи, но  это  не
показатель. Как известно, исключение лишь подтверждает правило.  Кстати,
на подобную тему Прима недавно прочитал статью в бюллетене следственного
комитета. Так что в  деле  гражданки  Яковлевой  вроде  не  должно  быть
никаких неожиданностей - когда выходишь на панель,  тем  более  в  таких
городах, как Ростов-папа или  даже  наш  маленький  Батайск,  надо  быть
готовой к подобной развязке.  Криминальные  разборки,  убийство  обычной
уличной шлюшки...  Ну,  можно  проработать  несколько  версий,  поискать
мотивы, но в итоге все  сведется  к  разборкам,  и  в  принципе  на  ход
подобных дел начальство готово закрывать глаза.
   Ладно, для осторожности скажем так: закрыть один глаз... Если  учесть
явно ритуальный характер этого убийства и то, что ее  последний  сутенер
Миша Волшининов по кличке Шандор  был  наполовину  цыган,  то  вроде  бы
вообще не должно возникать никаких вопросов. Ну еще  немножко  покопать,
все станет на свои места, и дело можно закрывать. Шандор  был  человеком
горячим, крутого нрава, да вот только  эта  крутость  его  и  подвела  -
Шандор был застрелен в одном из ростовских ресторанов  через  пару  дней
после того, как кто-то, вполне возможно, что и он сам, разделался с  его
подопечной.  По  крайней  мере  этот  отвратительный  засохший   цветок,
вставленный в разрез, был весьма красноречив. Но все же что-то Валентину
Михайловичу не давало покоя, да только вот что?
   Прима часто видел смерть и человеческое горе  и  относился  ко  всему
этому  с  вполне  понятной   профессиональной   сдержанностью.   Подругу
потерпевшей звали Наталия Смирнова. Судя по всему, они в этой  квартире,
хозяйкой которой  являлась  гражданка  Яковлева,  жили  вместе.  Жили  и
работали. Чаще всего в  Ростове.  В  Батайск  возвращались  передохнуть.
Потом, когда несколько пообтерлись, стали девочками "побогаче",  клиенты
у них изменились - Шандор знал свое дело,  а  стоит  признать,  что  обе
барышни были действительно очень хороши.
   Так что Прима прекрасно понимал судмедэксперта, когда тот заявил, что
ему было бы  жалко  резать  такое  красивое  тело.  Документы  Яковлевой
куда-то пропали, что тоже было странно, хотя после предполагаемой  ссоры
их мог забрать и Шандор.  Так  или  иначе,  Наталии  Смирновой  пришлось
опознавать  тело  Яковлевой.  Сначала  Прима  показал  ей  эти  страшные
фотографии потерпевшей, сделанные экспертами на  месте  преступления.  И
Наталия совершенно искренне разрыдалась.  Всего  лишь  на  недельку  она
выбралась в Тихорецк, погостить у родственников, и вот по возвращении ее
ждал такой жуткий сюрприз. Сашенька, бедная, бедная Сашенька,  ну  могла
она вспылить, ну искала где лучше в этой запутанной жизни,  но  ведь  по
большому счету ни разу и мухи  не  обидела.  Появилась  в  ней  какая-то
перемена в последнее время, но... Сашенька...
   - Бедная, бедная моя, - причитала Наталия.  -  Зачем  это  сделали  с
тобой?..
   - Выпейте воды. - Прима протянул ей стакан, налил воды из графина. За
долгие годы  службы  Прима  привык  к  истерикам,  обморокам  и  хорошей
актерской игре. И сейчас он знал, что Наталия Смирнова скорее  всего  не
перейдет из разряда свидетелей в разряд  подозреваемых.  Откуда  знал  -
этого Прима сказать не мог. Интуиция, шестое  чувство,  профессиональный
опыт? Прима редко ошибался.
   - Кто мог это с ней сделать?
   Наталия качала головой и тоненько подвывала, словно старая  бабка  на
похоронах. Она была  действительно  подавлена,  но  вот  тут-то  причина
раздваивалась: она могла так эмоционально переживать гибель  подруги  из
сострадания... или из страха, что нечто подобное  может  произойти  и  с
ней. И во втором случае  можно  накопить  богатую  и  полезную  фактуру,
главное - не нажимать раньше времени.
   - Вы считаете, что это мог сделать Шандор? Ведь так?
   Наталия взглянула на  Приму,  зябко  поежилась,  потом  всхлипнула  и
вытерла глаза платком.
   - Я ничего не считаю. Это ваше дело - найти того, кто так поступил  с
ней.
   Прима понял, что дверь человеческого сострадания, куда  он  постучал,
сейчас может захлопнуться перед самым носом.
   - Знаете, Наталия... если вы не против, я буду звать вас по имени.  У
меня ведь тоже девчонки подрастают... Младшая Алеська и  Людмила  -  эта
уже барышня. Плохо им здесь, я понимаю. Соблазн рядом - Ростов, дальше -
Москва, огни... Как им пройти меж этими огнями, чтоб их не спалило, я не
знаю... - Прима бросил взгляд на фотографии потерпевшей, разложенные  на
столе, и покачал головой. - Не знаю, Наталия. Но того, кто сделал  такое
с вашей подругой, я найду. Найду. И не только по служебным  обязанностям
- и для моих девочек тоже.
   Потому что это все, что я могу сделать. И для них, и для вас,  и  для
себя... И для Александры, которую уберечь не удалось...
   Наталия какое-то время смотрела на Приму, потом горько усмехнулась:
   -  С  ума  можно  сойти,  как  вы  пытаетесь  играть   в   доброго...
следователя.
   Хорошо еще, что не сказала "мента".
   Прима пропустил это замечание мимо ушей.  Он  лишь  извлек  из  мятой
пачки не менее мятую сигарету "Ява".
   - Курите?
   - Балуюсь. Да, курю.
   - Угощайтесь.
   - Нет, спасибо. У меня свои.
   Она извлекла из сумочки пачку дорогих сигарет  "Парламент",  и  Прима
увидел, что пальцы ее дрожат.  Он  поднес  Наталии  зажигалку  и,  когда
девушка побелевшими губами сделала глубокую затяжку, негромко произнес:
   - Помогите мне, Наталия.
   - Как?!
   - Давайте поговорим о вашей подруге. Просто поговорим  о  Саше.  Все,
что вам о ней известно. Детство, друзья, родители,  увлечения,  клиенты,
ссоры...
   Наталия молча курила, потом подняла взгляд на Приму.
   - Но я действительно не знаю, кто мог такое с ней сделать.
   - Я верю вам. Но... насколько верны мои сведения, в  последнее  время
вы были для потерпевшей самым близким человеком?
   Наталия пожала плечами и горько усмехнулась:
   - Теперь уже это не важно.
   Взгляд  Наталии  механически  двигался  по   разложенным   на   столе
фотографиям, потом задержался на одной из них - крупный план, обнаженное
тело потерпевшей. Наталия, сама  того  не  замечая,  чуть  склонилась  к
фотографии, словно пыталась разглядеть что-то, еле слышно проговорила:
   -  Здесь...  не  видно...  -  покачала  головой,  -  свет   и   тень,
светотень... Какой ужас!
   - В чем дело?
   - Да  нет,  -  Наталия  уже  выпрямилась  на  стуле,  -  просто  тени
неразборчивые... Бедная ты моя... Что  уж  теперь  говорить.  -  Быстрая
слеза пробежала по ее щеке.
   Прима сложил фотографии в стопку, открыл верхний ящик стола  и  убрал
их.
   - Придется еще опознать тело...
   - Сашку? Хорошо. Только не пугайтесь, если я снова разревусь.  Бедная
ты моя...
   - Ничего, дочка, поплачь, - вдруг произнес Прима.
   Наталия какое-то время смотрела на него. Стареющий, усталый человек.
   Растящий девочек на свою скудную зарплату. Все,  что  она  слышала  о
Приме, - это что хоть он и мент,  но  вроде  мужик  порядочный.  Наталия
затушила сигарету в подставленную  пепельницу.  Порядочный  мент  -  это
как?
   - Скажите, - произнесла она, - а правда, что Шандора застрелили?
   Прима смерил ее взглядом - во  как  уличный  телеграф  работает,  мир
слухами полнится. Тем лучше, если она уже знает.
   - Да, правда. В Ростове. В ресторане.
   - С ума можно сойти от количества хороших  новостей,  -  все  так  же
горько усмехнулась Наталия. - Он, конечно, был редкостной  сволочью,  но
не настолько же.
   - Что вы имеете в виду? Хотя я вас, конечно, понимаю.
   Она кивнула.
   - Чего я действительно хочу  -  чтобы  этого  подонка  наказали,  кто
сделал с Сашкой такое. Но ведь всем плевать. Мы ведь шлюшки. И если дело
велят закрыть, вы его закроете?
   - Закрою. - Прима тоже кивнул. - Когда найду убийцу.
   - Вот что я вам скажу. - Наталия достала вторую сигарету, выпрямилась
на стуле и внимательно посмотрела  на  Приму.  Теперь  ее  голос  звучал
гораздо ровнее. - Шандор этого не делал.
   Прима чуть заметно качнулся в кресле.
   - Почему вы так считаете?
   - Не знаю. - Она пожала плечами. - Но он этого не делал.
   - Шандор был жестоким человеком?
   Она подумала, потом словно согласилась:
   - Очень жестоким. Безжалостным.
   - Мне неприятно говорить об этом, но вы должны были заметить на одной
фотографии, что в рану был вставлен засохший цветок...
   - Я видела. - Голос прозвучал глухо и болезненно.
   - Что указывает на явно  ритуальный  характер  убийства.  Или  должно
указывать на такой характер. Месть? Расплата за... что?
   - Я ничего об этом не знаю.
   - Шандор - он ведь наполовину цыган?
   - Да, хотя с цыганами не тусовался.
   - Наталия, цветок в смертельной ране...
   -  Валентин  Михайлович,  -  она  впервые  обратилась  к   Приме   по
имени-отчеству,  -  Шандор  был  человек  со  странностями.   Редкостная
сволочь, хотя теперь уже - царствие ему небесное. Да, вы  правы,  Шандор
был жесток. Мог избить до полусмерти, мог даже порезать лицо, если хотел
испортить девчонке жизнь. Но Шандор не был маньяком.
   Прима чуть изменился в лице, словно его коснулся холодный ветерок; он
все еще крутил пальцами сигарету "Ява", а теперь решил закурить.  Почему
она  говорит  об  этом?  Она  тоже  хочет  навести  его   на   мысль   о
Железнодорожнике? Знает что-то? Хочет выгородить своего дружка  Шандора?
Но тому все это теперь не нужно. Тогда зачем?
   - Наталия,  помогите  мне  найти  этого  сукина  сына,  пока  он  еще
чего-нибудь не выкинул, - попросил Прима. И добавил:
   - Пожалуйста.
   - Как? Как я могу вам помочь?
   - Расскажите мне все, что вам известно о жизни вашей подруги.
   Постарайтесь вспомнить все детали, даже мелочи.
   - Я могу рассказать лишь о последних трех годах ее жизни.  И  о  том,
что рассказывала о себе сама Сашка.
   - Это как раз то, что мне нужно.
   - Но никаких оговоров кого бы то ни было.  Только  о  Сашке.  Никаких
наркотиков, дилеров и такого... Этого вы из меня не вытянете.
   - Не буду даже пытаться, - пообещал Прима.
   - И еще одно условие.
   - Какое?
   - Могу я попросить крепкий кофе?
   - Я сварю сам. Сейчас я стал чайным человеком - здоровье,  но  всегда
любил кофе. Я сварю сам. - Прима вдруг как-то очень хорошо  улыбнулся  и
добавил:
   - Ничего, дочка, найдем мы этого подонка.
   И Наталия Смирнова заговорила.
   В тот день Прима беседовал с  Наталией  Смирновой  долго,  и  у  него
сложился  довольно  объемный  образ  потерпевшей.  Потом   он   позвонил
экспертам.
   - Мамлен, - позвал Прима, - Григоренко - есть такой?
   - Убежал уже, черт, - ответила Мама Лена, - у него  ж  футбол,  честь
мундира отстаивает.
   - Да, я забыл. Я по убийству Яковлевой... Кто-нибудь есть из тех, кто
выезжал со мной на труп? Коля? Ну и хорошо. Пусть зайдет.
   Елена Федоровна Петрова, которую, не без доли  уважения,  прозвали  в
управлении  Мама  Лена,  или  Мамлен,  была   старейшим   и   опытнейшим
работником, экспертом  суперкласса,  что  называется,  криминалистом  от
Бога. Григоренко был ее лучшим учеником, когда работал под  ее  началом.
Ну а Коля - Коля был любимый ученик. И  Прима  всегда  думал:  интересно
все-таки получается, один - лучший, другой - любимый, а  вот  чтобы  все
сразу, а? Такого, наверное, не бывает?
   После того как Прима закончил взятие  свидетельских  показаний,  надо
было провести опознание. Ему не хотелось еще раз беспокоить Наталию этим
страшным зрелищем, но  ничего  не  поделаешь,  так  было  положено.  Ибо
действительно выяснилось, что у Александры никаких близких родственников
не осталось и в последние три года Наталия  была  для  нее  единственным
близким человеком.
   Опознание проходило как обычно. Прима уже знал  о  жизни  потерпевшей
очень много, и когда он  пятнадцать  минут  назад  попросил  Наталию  не
уезжать пока из города, то  считал  это  чистой  формальностью.  Наталия
снова разрыдалась, когда увидела тело Яковлевой, но на  этот  раз  взяла
себя в руки значительно быстрее.
   Она опознала подругу,  и  вся  процедура  подходила  к  концу,  когда
случился некоторый неприятный казус: неловкое, неаккуратное движение - и
из-под   1простыни   свесилась   нога.   Такое   иногда   случается    -
самопроизвольное  сокращение  мышц  при  смене  температурных   режимов.
Наталия вздрогнула и, сама того не замечая,  прижалась  к  Приме.  Потом
отстранилась.  Чтобы  водрузить  ногу  на  место,  пришлось   приподнять
простыню. Наталия Смирнова смотрела  на  обнаженное  тело  своей  лучшей
подруги... Ее глаза округлились, а губы побелели.  Потом  тело  накрыли.
Наталия беспомощно огляделась по сторонам и позволила себя  увести.  Она
поднималась по лестнице, и  Прима  почувствовал  в  девушке  неожиданную
слабость.
   Он поддержал ее за локоть, Наталия вздрогнула.
   - Ничего, дочка, - проговорил Прима, -  зрелище  не  из  приятных.  И
хорошо, что это осталось позади.
   Они вышли на солнце.
   - Я могу идти? - проговорила Наталия совершенно отчужденным голосом.
   - Конечно, - ответил Прима. Он почувствовал перемену в девушке.
   Наталия вдруг замкнулась, словно это не  она  в  течение  почти  трех
часов рассказывала  Приме  о  потерпевшей.  -  Будет  надо,  мы  с  вами
свяжемся.
   Наталия Смирнова быстро ушла прочь. Только нервно кивнула на  Примино
"до свидания".
   И  Прима   даже   увидел   в   этой   неожиданной   перемене   что-то
несправедливое. Хотя трудно не согласиться с  тем,  что  зрелище  лучшей
подруги с горлом, перерезанным от уха  до  уха,  на  кого  угодно  может
подействовать угнетающе.
   А потом с каким-то  неприятным  ощущением  холодка  внутри  он  вдруг
понял, что думает вовсе не об этом. Наталия Смирнова  вздрогнула,  когда
свесилась нога; девушка даже прижалась к Приме - реакция понятная и  при
этих обстоятельствах вполне оправданная.  Но  вот  побледнела  она  чуть
позже,  когда  пришлось  приподнять  простыню  и  когда  она   несколько
мгновений смотрела на обнаженный  труп.  Все  верно,  труп  -  не  самая
приятная картина, особенно с непривычки. Особенно если это тело близкого
человека. Но так же верно и другое.
   Между  "вздрогнула,  когда  свесилась  нога"  и  "побледнела"  прошло
несколько мгновений, в которые уместилось некое событие. Словно  за  эти
несколько мгновений Наталия Смирнова успела увидеть что-то.  Что-то  еще
кошмарнее, чем перерезанное горло.
   И теперь, задержавшись допоздна в своем кабинете, Прима думал о  том,
все ли известные ей факты выложила в тот день Наталия Смирнова. Или  она
что-то утаила?
   Все  же  на  один  вопрос  Прима  мог   ответить   со   стопроцентной
уверенностью. На вопрос "когда?". Когда его чутье  старого  волка  вновь
забеспокоилось, словно узнавало под легким обманным слоем краски гораздо
более зловещую картину.
   У Наталии Смирновой был смертельно перепуганный вид, и случилось  это
после  опознания  потерпевшей.  Все  это  в  обще-то  понятно,  учитывая
обстоятельства. Но именно в этот момент подполковник Прима осознал,  что
в деле об убийстве гражданки  Яковлевой,  никому  не  нужной  шлюшки  из
маленького городка Батайска, есть что-то, что ему не нравится. Очень  не
нравится.
 
*** 
 
   История получалась совсем обычная, если только  Наталия  Смирнова  не
упустила в своих показаниях некоторых важных подробностей.
 
*** 
 
   Александра Афанасьевна Яковлева  родилась  почти  двадцать  пять  лет
назад в роддоме города Кропоткин, города, открывающего ворота на  Кавказ
и известного всем железнодорожникам страны под названием узловой станции
Кавказская. Когда маленькой Саше не было еще и пяти,  она  осталась  без
матери - вроде бы рак,  Наталия  наверняка  этого  не  помнила.  К  тому
времени они уже перебрались в Батайск, где вместе с бабой Маней, матерью
отца, занимали  трехкомнатную  секцию.  Баба  Маня  -  свекровь  -  была
деспотичной женщиной, очень не любившей  свою  невестку  и  не  балующей
излишним теплом внучку, которая во всем пошла  в  мать.  Во  всем,  быть
может, даже в своей несчастливой судьбе.
   Лучшее  время,  единственное,  приносящее  маленькой  Саше   радость,
приходилось на школьные каникулы, когда отец и баба Маня с удовольствием
спихивали девочку на все лето в Дербент. Там жила  другая,  "настоящая",
бабушка, там была настоящая теплая семья, и возвращение осенью к  началу
учебных занятий было для Саши трагедией. Отец по-своему  любил  девочку,
но он был слабым, всегда находился под пятой у матери, а после того  как
потерял жену, его жизнь вообще пошла кувырком. Завертелась волчком,  как
сказала  Наталия  Смирнова.  А  Дербент  -  чудесный  город  на   берегу
Каспийского моря, город, стекающий с горы, где имелась древняя  крепость
Нарын-Кала, город более чем тридцати языков, но  в  основном  населенный
лезгинами, русскими и евреями, хотя и  азербайджанцев  было  достаточно.
Город частных домов с побеленными стенами, высокими окнами  и  тенистыми
виноградниками во дворах, и, конечно же, город ни с  чем  не  сравнимого
моря, на песчаных пляжах которого дни тянулись  бесконечно  и  пролетали
мгновенно. Саша была отличной пловчихой, но как-то раз,  отправившись  с
друзьями вплавь до дальнего бакена, отмечающего судоходный фарватер, она
чуть не утонула. Эту  часть  истории  Наталия  рассказывала  с  каким-то
странным сомнением в голосе. Саша уверяла подругу, что ее спасла большая
белая рыба с человеческими глазами, и с тех пор она  всегда  искала  эту
рыбу, но та больше не показывала себя.
   - Выдумщица ты, Саша, - смеялась Наталия, -  в  Каспийском  море  нет
дельфинов.
   - Я и не говорю, что это был дельфин. Это была особенная рыба.
   - Может, это был тюлень?
   - Сама ты тюлень! Я же говорю - это моя рыба. Она плавает где-то там,
в голубой бездне, и когда-нибудь принесет мне удачу. Как однажды  спасла
меня!
   Понимаешь? Принесет мне весь мир. Это - моя рыба.
   Правда, Наталия Смирнова уточнила, что подобные заявления  Александра
делала лишь под кайфом.
   - Она была наркоманкой? - спросил Прима.
   - Э-э, мы так  не  договаривались,  -  возразила  Наталия.  -  Я  это
рассказала, чтоб вы знали - иногда она говорила  странности,  но  только
связанные с этой рыбой. Понимаете? Чтобы с  этим  вопросом  не  осталось
неясностей. Больше ничего. А так - в основном мы с  ней  болтали,  когда
оставались одни. Знаете - изливали друг другу душу. Плакались в жилетку.
   В принципе, несмотря на деспотичную бабушку и  пьющего  отца,  Сашино
детство можно было  считать  нормальным,  даже  счастливым.  Если  бы  в
двенадцать лет не произошло событие, отравившее это детство. Деспотичной
бабы Мани уже полгода как  не  было,  и  отец  совсем  начал  сходить  с
катушек. Меж тем он все еще пытался  заботиться  о  дочери,  был  с  ней
ласков и по-прежнему олицетворял для Саши хоть и падшее, но божество.
   В тот вечер - предыдущие  несколько  дней  отец  пил  -  он,  видимо,
впервые понял, что  его  дочь  превратится  в  будущем  в  ослепительную
красавицу.
   Никто не знает, что произошло в его душе, когда он  пришел  в  ванную
комнату - они все еще помогали мыть друг другу спину. Пап, потри спинку!
Ой, пап, не щекоти! Потри между лопатками, я не достаю.  И  папа  потер.
Возможно,