чуть позже того момента, как киллеры в  масках  и  белоснежных
перчатках официантов открыли огонь по охране. И чуть позже того момента,
как палец церемониймейстера начал утапливать красную кнопку...
   Игнат   побежал.   И   если   что   и   оказалось   неожиданным   для
церемониймейстера и остальных киллеров  в  масках,  так  это  неизвестно
откуда взявшаяся  фигура  в  солнцезащитных  очках  и  светлом  пиджаке.
Человек в очках действовал быстро, правда,  недостаточно  быстро,  чтобы
чему-то помешать, однако киллеры поняли, что к их шоу присоединяется еще
один  участник,  в  тот  момент,  когда  неизвестная  фигура,   совершив
головокружительный прыжок, была в воздухе.
   Палец церемониймейстера вдавил красную кнопку до отказа,  и  огненный
смерч  оглушительной  силы  взорвал   пространство,   разделив   лужайку
пожирающей полосой дыма и грохота. Некоторых из  тех,  кто  оказался  по
краям этой полосы, родственникам удалось впоследствии  опознать.  Однако
от группы фотографирующихся  со  свадебным  тортом  мало  что  осталось.
Эшелон направленного взрыва оказался глубоким, краями он захватил группы
охранников, и к тому моменту, как вызванное взрывом облако мелких частиц
начало оседать, большая часть охраны  была  либо  дезорганизована,  либо
перебита.
   Церемониймейстер быстро убрал брелок обратно в карман, и в  его  руке
был  уже  скорострельный  пистолет.  Разумеется,  после   произведенного
фейерверка глушитель был ни к чему. Все пока шло по плану. В его секторе
контроля находились трое охранников; действия  киллеров  были  настолько
слаженными и неожиданными,  что  церемониймейстеру  удалось  открыть  по
охране  прицельный  огонь  прежде,  чем  охранники  оказались  готовы  к
ответным действиям. Лишь один из них  -  его  церемониймейстер  окрестил
ковбоем - успел извлечь оружие. Серия  из  нескольких  выстрелов  снесла
ковбою часть лица. Визг, кровь, паника и мечущиеся люди...
   - Монголец! Где Монголец?  -  Голос  церемониймейстера  срывается  на
крик.
   - В доме! - отвечают ему.
   Похоже, в этом кошмаре они  единственные  люди,  которые  знают,  что
делают.
   - Быстро достать его! И уходим!
   Но вовсе не Монголец сейчас интересовал церемониймейстера. Потому что
за мгновение до взрыва кое-что произошло. И вовсе, не все шло по  плану.
За мгновение до взрыва он увидел мелькнувшую в прыжке фигуру и услышал:
   - Лютый, ложись!
   Это  оказалось  неожиданным,  и  это  было  очень  плохо.  Человек  в
солнцезащитных очках и светлом  костюме  вытолкнул  Лютого,  обнимающего
невесту, из круга поражения. Все было под  контролем,  но  этот  человек
взялся неизвестно откуда.  Он  каким-то  образом  сумел  вычислить,  что
происходит, успел прыгнуть на Лютого сзади, увлекая его за собой. В  это
же мгновение произошел взрыв,  и  их,  всех  троих,  отбросило  взрывной
волной. Но скорее всего они успели оказаться вне зоны поражения. И  все,
на что  мог  рассчитывать  церемониймейстер,  -  это  что  Лютый  и  его
неожиданный спаситель заполучили по легкой  контузии.  Быть  может,  они
были ранены, но работа не выполнена до конца. А это вовсе не  устраивало
церемониймейстера.
   - Лютый!  Где  Лютый?  -  прокричал  киллер,  поступивший  с  головой
Шуры-Сулеймана столь необычным образом и открывший это праздничное  шоу.
- Прежде всего Лютый!
   -  Там.  -  Церемониймейстер  указал  дулом  пистолета  на   накрытые
свадебные столы - те из  них,  что  оказались  в  нескольких  метрах  от
взрыва, по-прежнему стояли в своем первозданном  праздничном  убранстве,
только отведать их кушаний было уже некому. - Я разберусь с этим.
   - Давай! И уходим! Но Лютый должен быть добит!
   Церемониймейстер ничего не имел против этой симпатичной пары,  просто
ребятам не повезло. Церемониймейстер мрачно усмехнулся - не  мог  же  он
сказать: эй, молодежь, ну-ка отвалите на секунду от  тортика,  нам  надо
сделать одно дело?! Однако теперь, если невеста еще  и  жива,  что  тоже
сомнительно - ее в отличие от Лютого зацепило сильнее, - он  ее  добьет.
Потому  что  такие  дела  не  бросают.  Их  нельзя  бросать.   Их   надо
заканчивать. Он двинулся вдоль столов.
   Охрана уже начала приходить в себя. Те, кто уцелел  после  учиненного
разгрома,  начали  оказывать  сопротивление.  Поэтому  надо  действовать
быстро. Заканчивать дело исходить. Их только семеро,  а  охранников  еще
осталось намного больше.
   ...Игнат увлекал Лютого за собой. Тому прилично зацепило ногу, и если
не оказать немедленной помощи, то Лютый останется инвалидом.  Но  сейчас
не было времени об этом думать. Даже о возможной потере  крови  -  и  то
чуть позже. Сейчас надо было уходить. Под столами, мимо мечущихся людей,
к ближнему краю дома.
   Игнат успел увидеть, как телохранители уводят гостей, самых важных из
них, к машинам или под защиту дома. Игнат понимал, что у киллеров  почти
иссяк запас времени - ОМОН,  внешняя  охрана...  Значит,  киллерам  пора
уходить. Игнат тащил Марину - девушка была без сознания, и  он  даже  не
знал, жива ли она. Но и на это  сейчас  не  было  времени.  Потом  Игнат
обернулся и понял, что Лютый больше ползти не сможет, еще немного, и  он
потеряет сознание. Вырубится - болевой шок...
   "Черт побери, - мелькнуло в  голове  у  Ворона,  -  делают  они  нас,
делают. Уже почти сделали!"
   В этот момент Игнат и услышал  диалог  церемониймейстера  и  киллера,
убившего Шуру-Сулеймана:
   - Лютый! Где Лютый? Прежде всего Лютый!
   - Там. Я разберусь с этим.
   - Давай! И уходим! Но Лютый должен быть добит!
   Голоса были совсем рядом - значит,  Игнату  удалось  проползти  всего
несколько метров. И значит, сейчас вся эта  сволочь  в  масках  займется
персонально ими.
   Игнат оставил Марину  и,  ухватившись  за  край  скатерти,  выкатился
из-под   стола.   Со   звоном   посыпались   обеденные    приборы.    До
церемониймейстера оказалось не больше шести метров, он стоял вполоборота
и моментально среагировал на звон. Две пули успели лечь рядом с Игнатом.
Но и Ворон  кое-что  успел.  Опять  время  начало  растягиваться,  опять
мгновения  уплотнялись,  перенасыщались  событиями.   Стилет   продолжал
катиться. Он не мог подняться, и у него  не  было  времени  для  замаха.
Значит, как всегда, оставалось играть теми картами, что сегодня сдали...
   Все, что ему сдали, что  имелось  у  Игната  в  распоряжении,  -  это
обеденный столовый нож. Чуть утяжеленный, чуть острее и  больше,  потому
что это нож для нарезки мяса "шатобриан". Тот  самый,  каким  от  общего
куска, прибывшего на тележке, отрезают  порционные  ломти.  Когда-нибудь
надо будет поблагодарить того, кто выбрал на горячее  "шатобриан".  Надо
будет расцеловать этого человека, если тот переживет сегодняшний день. И
конечно, если Игнат тоже переживет сегодняшний день.
   Две пули взорвали землю рядом со Стилетом.  Но  столовый  нож  с  еще
теплыми каплями  мясного  сока  на  лезвии  находился  у  него  в  руке.
Возможно,  Стилет  мог  бы  метнуть  этот  нож   мгновением   раньше   -
церемониймейстер был открыт, представляя собой превосходную цель,  но...
Скорее всего у киллеров  под  белыми  куртками  официантов  были  надеты
легкие кевларовые бронежилеты. Поражение открытой части  -  горла  -  не
спасло бы Игната от следующей пули. Пытаться пробить  метательным  ножом
лобовую кость, причем обеденным ножом и без достаточного замаха, - вовсе
бесперспективное занятие.  А  палец  церемониймейстера  уже  начал  свое
роковое движение для вызова следующей, третьей, пули. Значит, у  Стилета
в этих невообразимых условиях движения, ухода  от  пуль  и  жесточайшего
цейтнота имелась лишь одна возможность выжить. Маленькая цель.  Одна  из
двух симметричных, ближняя к нему... Та единственная возможность выжить.
   Вполне вероятно, что все эти размышления почти не  заняли  у  Стилета
времени, располагаясь не последовательно, а как бы одномоментно,  словно
моментальная  фотография.  По  которой  все  видно,  и   ты   принимаешь
единственно возможное решение.  Прежде  чем  палец  церемониймейстера  в
третий раз нажал спусковой крючок скорострельного пистолета, в воздухе с
рассекающим свистом промелькнул нож. Холодный  ветер,  плавные  круговые
движения, дуновение смерти...
   Несколько утяжеленное лезвие для нарезки мяса  "шатобриан"  коснулось
церемониймейстера. И все переменилось. Безжалостный охотник  превратился
в жертву. Нож с проникающим звуком вошел в лопающееся глазное яблоко,  а
потом  обжигающая  сталь  двинулась  дальше,  и  последнее,  что  ощутил
церемониймейстер, был страшный  взрыв  внутри  его  головы,  внутри  его
мозга, такой же  взрыв,  какой  минутой  раньше  он  учинил  на  свадьбе
совершенно незнакомых ему людей. Третьего выстрела не последовало.  Хотя
церемониймейстер еще какое-то время стоял  на  ногах  -  часть  глазного
вещества измазала ему щеку, а  во  втором  глазу  на  мгновение  застыло
какое-то странное выражение  озадаченности,  не  страха,  не  ужаса,  не
изумления даже, а именно озадаченности. А потом этот глаз остекленел,  и
церемониймейстер  повалился  на  землю.  Жизнь  покинула  его  -   лихой
взрывник, когда-то один из лучших профессионалов страны,  превратился  в
падающую куклу размером  в  человеческий  рост.  Стилет  услышал  сухой,
оглушающий треск автоматной очереди - "Калашников", Стилет узнал его  по
звуку. В этом треске присутствовало что-то лязгающее. Стилет обернулся -
охрана начала наконец действовать.  Он  поднялся  на  ноги  и  подхватил
пистолет церемониймейстера - нечего оружию валяться в кровавой траве.  И
тогда Стилет увидел Колю Глущенко,  парня,  о  котором  некоторое  время
назад он думал как о хорошем профессионале.  Коле  Глущенко  не  удалось
уберечь объект охраны: от тех, кто находился рядом со свадебным  тортом,
ничего не осталось, но Стилет не хотел сейчас об этом думать.
   Коле Глущенко не удалось уберечь никого из тех, за кем сегодня пришли
убийцы.
   Кроме Лютого и, возможно, Маришки. Хотя,  конечно,  убийцы  приходили
вовсе не за парой молодоженов - они оказались просто жертвами совершенно
чужих и теперь уже таких ненужных интересов, но и об этом Стилет  сейчас
думать не хотел. В его руках было оружие, и он смотрел на Колю Глущенко.
Тот лежал рядом, недалеко, и ему оторвало ноги. То, что стало теперь для
Коли нижней  частью  тела,  представляло  собой  кровоточащую  губку  со
спекшимися по краям кусками мяса. Его череп был  расколот,  и  рядом  на
траве можно было увидеть капли мозгового вещества. Только самым  ужасным
являлось то, что Коля Глущенко был все еще жив.
   Он смотрел в одну точку, и его  рот  судорожно  открывался,  выпуская
очередные струйки густеющей крови. Но в глазах все еще была жизнь, и  он
видел Игната. Он смотрел на него.
   "Черт, ведь это совсем не война, - мелькнуло в голове  у  Стилета,  -
совсем не война. Ведь это должна была быть свадьба".
   - Я помогу тебе, - нежно проговорил Стилет, и его голос  не  дрогнул,
и, наверное, в нем даже не прозвучало ноток трагизма, лишь  чуть  больше
какого-то еле уловимого тепла и мгновенная светлая улыбка, преобразившая
лицо  Игната  перед  тем,  как  он  передернул  затвор   автоматического
пистолета. Но Стилету не пришлось спускать курок браунинга  бельгийского
производства. Глаза  Коли  Глущенко  закатились,  жестокий  Бог  наконец
сжалился над ним и позволил ему умереть.
   ГОСПОДУ НРАВИТСЯ, КОГДА МЫ СТРАДАЕМ?
   ...Убийцы начали уходить через дальнюю часть ограды,  ту,  что  почти
примыкала к лесу. Стилет бросился туда. Ему надо было  достать  хотя  бы
одного из них. Ему был нужен один живой киллер... Ему необходимо  знать,
кто устроил эту кровавую бойню.
   И  тогда  случилось  нечто  странное.  От  дальней  части  ограды  по
нежданным гостям кто-то открыл прицельный огонь. Киллеры, отстреливаясь,
бросились назад, пытаясь смешаться с толпой гостей. Эта  перестрелка  не
успела даже завязаться, когда Стилет почувствовал, что по его левой руке
словно ударили кувалдой. Следующее мгновение он не ощущал руки - золотой
хронограф Лютого оказался расплющенным в том месте, где к часам крепился
браслет.
   Возможно, пуля прошла вскользь, а возможно, это  часы  уберегли  руку
Игната.
   Неужели они  оказались  настолько  противоударными?  Но  на  подобные
размышления  Стилету  уже  не  было  сегодня  отведено  времени.  Что-то
мгновенное и жалящее прошло сквозь  его  грудь.  Вдруг  сразу  же  стало
как-то холодно. И где-то существовал  уют,  в  котором  можно  укрыться.
Игнат слышал оглушающие звуки выстрелов, крики "Лежать, падла!", а потом
все начало уходить, пока не стало далеким и чужим. Все  осталось  где-то
снаружи и звучало тише, невыразительнее и вряд ли теперь  имело  к  нему
какое-то отношение. Еще какой-то голос: "Игнат, Игнат!" - звал  его,  но
Ворон не мог определить, где звучал этот голос - там, снаружи,  в  мире,
который теперь казался лишь просто выдуманным, или где-то здесь, внутри,
в невесомых объятиях уюта, куда он теперь уходил, куда он сейчас  падал.
А потом тьма обступила его со всех сторон и уже больше не было ничего.
 
Часть вторая СЧЕТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ 
 
1. Вести из Батайска 
 
   Подполковник Валентин Михайлович Прима включил  электрический  чайник
корейского производства и снова стал просматривать разделы аналитической
справки, подготовленной его сотрудниками. Собственно говоря, это не была
итоговая  аналитическая  справка  по  отчетному  периоду,  скорее   так,
предварительные наброски. И по сравнению с другими отделами у Примы дела
обстоялиполучше,статистикараскрываемости                 выгляделавполне
удовлетворительной. Приме наконец удалось  призвать  свою  "молодежь"  к
порядку, и оперативно-поисковые дела, которые вели его сотрудники,  были
приведены в надлежащий вид: все в полном ажуре - корочки с  приклеенными
номерами, внутри подшиты необходимые бумаги; Приме не придется  краснеть
при ближайшей проверке.
   И лишь два дела висели мертвым  грузом  -  серийный  маньяк,  сначала
убивающий, а потом насилующий свои жертвы, и дело по убийству  гражданки
Александры Афанасьевны Яковлевой в ванной комнате собственной  квартиры.
И конечно, с первым делом обстояло значительно  сложнее.  Прима  шел  за
маньяком, он почти "уловил" его, удалось подойти к нему очень близко, но
тот, словно почувствовав сжимающееся кольцо, затаился.  Он  не  давал  о
себе знать больше года, возможно, просто  покинул  пределы  области,  и,
честно говоря, Прима даже успокоился. А потом  он  появился  снова.  Три
молодые женщины за три месяца. Действует как часы.
   Две - совсем еще девчонки: одна была найдена  на  запасных  путях  за
железнодорожным вокзалом, вторая выпивала  со  сверстниками  на  чердаке
девятиэтажного дома, повздорила с ними и ушла. Домой не вернулась.  Тело
было найдено кинологами с собаками, что удивительно,  тоже  недалеко  от
заброшенной железнодорожной ветки. Третьей  жертвой  оказалась  замужняя
тридцатилетняя женщина, удушенная  и  изнасилованная  в  двух  шагах  от
собственного дома.
   Он вернулся и где-то бродит в ночи, совсем недалеко от  Примы,  и  он
снова затеял свой  кровавый  маскарад.  Что  связывало  его  с  железной
дорогой, неизвестно, хотя  Примина  "молодежь"  разрабатывала  несколько
версий, но факт оставался фактом - семь из  двенадцати  его  жертв  были
найдены вблизи стальных магистралей. Что  позволило  той  же  "молодежи"
прозвать его Железнодорожником.
   Однако  связывать  дело  Железнодорожника   и   убийство   Александры
Афанасьевны Яковлевой  Прима  бы  не  торопился,  хотя  такие  мнения  и
имелись. Аргументы о схожести почерка, чрезмерной жестокости и прочее не
выглядели для Примы вполне убедительными. Хотя многим хотелось, чтоб это
было именно так. Просто спихнуть  дело  об  убийстве  никому  не  нужной
шлюшки, приплюсовав ее к жертвам  Железнодорожника  -  делу,  не  только
нашумевшему по всей области, но и  дошедшему  до  главка  и  центральных
газет, - и одной проблемой меньше. Оно понятно - улучшается  статистика,
в  деле  Железнодорожника  может  раствориться  многое.  На  оперативном
совещании в понедельник девяносто процентов времени было  отдано  именно
ему: им занимались территориальные органы, и  дело  затребовало  к  себе
управление. Все были поставлены по стойке "смирно". Но что-то не  давало
Приме покоя, что-то  не  сходилось,  и  в  деле  об  убийстве  гражданки
Яковлевой что-то было не так. Прима отпахал на  следственной  работе  не
один десяток лет, поседел на  этой  службе  и  заработал  кучу  болячек,
которые самое время лечить, но все же чутье  еще  не  подводило  старого
волка. И он не стал бы дело Железнодорожника и дело гражданки  Яковлевой
валить в одну кучу. Все-таки не стал бы.
   Чайник закипел и через  несколько  секунд  отключился.  По  молодости
Прима любил побаловать себя кофейком, да давно все это было.  Сейчас  он
превратился в чайного человека. Разные травяные сборы -  мята,  ромашка,
зверобой; а кавказский рододендрон -  лучший  друг  мужика,  особенно  в
возрасте, приближающемся к понятию "почтенный".  Прима  вспомнил  своего
приятеля Назара из Кисловодского РУВД. Природа там  благодатная,  что  и
говорить. Назар был карачаем  и  не  раз  высоко  отзывался  о  целебных
свойствах рододендрона. Как-то Прима и Назар отдыхали у своих коллег  на
Домбае. Золотые времена!.. Молодые капитан и майор милиции, принимали их
как королей, вокруг множество туристок со всех концов  нашей  необъятной
Родины.  Валентин  Михайлович  нашел  себе  пышногрудую   красавицу   из
Свердловска, а Назар приударял за барышней из Таллина, которая говорила:
"Я-а эт-т-о дел-л-аю т-то-о-л-ль-к-о-о по л-л-юбви-и..."
   Действительно, золотые были  времена.  Так  вот,  Назар  сочинил  про
рододендрон целое стихотворение.  Делали  шашлыки  в  ущелье,  над  ними
возвышалась красавица гора - пик Эне. Назар опять завел разговор о  том,
как полезен рододендрон для потенции. И  прочитал  стихотворение.  Очень
лирическое. Оно заканчивалось восклицательной фразой: "Гылдыр стоял, как
пик Эне!"
   - Что такое "гылдыр"? - спросил несколько сконфуженный Прима - все же
с ними были барышни.
   - Гылдыр?! - повторил Назар и вдруг тоже смутился.  -  Гылдыр  -  это
по-нашему... - А потом громогласно расхохотался и проговорил:
   - А я думал, ты спросишь, что такое пик Эне! Гылдыр  стоял,  как  пик
Эне.
   И может быть, благодаря рододендрону, может, по какой другой причине,
но, несмотря на все заполученные болячки, с "пиком Эне" у Примы  все  до
сих пор оставалось в порядке. А те времена были действительно золотые. И
не только потому, что  были  моложе  и  "гылдыр"  в  свои  ответственные
моменты  напоминал  эту  мощную  гору,  величественный   пик,   покрытый
ледником, горящим на солнце...
   Статистика, от нее  никуда  не  денешься.  Статистика  раскрываемости
преступлений, статистика убийств... Люди были лучше. И никогда  с  такой
легкостью, как сейчас, не были готовы проливать чужую кровь.
 
*** 
 
   Прима заработался допоздна. Валюша, конечно, давно ждет, собрала стол
к ужину, а Валентин Михайлович  пробавляется  здесь  чайком  и  пытается
понять, что ему так не нравится в деле об убийстве гражданки  Яковлевой.
КОГДА ему все  это  перестало  нравиться,  он  помнит  прекрасно  -  это
произошло в момент  опознания  потерпевшей  ее,  судя  по  всему,  самой
близкой подругой. И так сказать, коллегой.
   Но вот ЧТО - это  совсем  другой  вопрос.  Казалось  бы,  что  должно
волновать  Приму  в  этом  обычном,  судя  по  всему,  несложном   деле,
происшествии, которых сейчас случается, увы, очень немало. Тем  более  с
барышнями  этой  профессии  -  они,  так  сказать,  группа  риска,  зона
криминального мира со своими законами, разборками и издержками. Прима за
столько лет работы узнал этот мир досконально; были в нем  свои  звезды,
свои негодяи и, как ни странно, свои "благородные жулики". Этот мир имел
свой кодекс, который с полным основанием, если не лиц