йстер.
   - Это что - по высшему классу?
   - Увидите. Церемония разрабатывалась очень долго.
   - По стилю, качеству исполнения не имеет равных, -  не  без  гордости
заявил один из официантов.
   - Лучше бы  вы  приезжали  вовремя,  -  отрезал  водитель.  -  Ладно,
поглядим, как все выйдет, но половину чаевых вы уже потеряли. А обувь...
- Рыжий водитель  надул  щеки.  -  Профессионал  в  ботинке  много  чего
спрячет. Так-то.
   А потом двери грузового фургона раскрылись, и рыжий водитель ахнул  -
это было там, и это действительно было  шедевром.  Шедевром  кулинарного
искусства! Рыжий с удовлетворением отметил, что хоть  не  зря  заплатили
столько денег.
   - Ну, аккуратней, давайте его сюда. Да, красавец.
   - Не бойсь, - ответили ему, - мы свою работу знаем.
   "Но половину чаевых я все  равно  с  них  удержу",  -  подумал  рыжий
водитель, пытаясь быстро вычислить, сколько денег в  твердой  валюте  он
сможет сэкономить на чаевых. Хотя высчитывать ему стоило кое-что  совсем
другое. Уже много позже дежуривший на повороте  с  Рублевского  шоссе  в
бело-синем "форд краун виктория" инспектор ГАИ подтвердит, что  грузовой
фургон фирмы "Сладкий мир" действительно был остановлен нарядом  милиции
около часа пополудни.  Через  несколько  минут  фургон  в  сопровождении
наряда двинулся к дому Лютого. Владимира Ильича инспектор  уважал.  Пару
раз он останавливал его  в  легком  подпитии  за  рулем  то  спортивного
кабриолета,  то  огромного  джипа.  Иногда  Лютый  любил  развеяться   в
одиночестве, без  охраны.  Откупные  Владимира  Ильича  были  более  чем
щедрыми, и делалось все с шутками-прибаутками. Словом, хороший малый.  И
сейчас, наблюдая,  как  грузовой  фургон  в  сопровождении  милицейского
кортежа движется в сторону дома Лютого, инспектор  лишь  порадовался  за
Владимира Ильича - вот как подготовился к  свадьбе  брата!  И  может,  с
тихой белой завистью еще подумал:  "Вон  что  такое  деньги!  Заставляют
людей бегать по твоей указке!"
   От поворота с Рублевского шоссе до дома Лютого  было  не  более  трех
километров. И вот что рыжему водителю, бывшему  с  Лютым  еще  с  времен
Рижского  рынка,  стоило  действительно  вычислить:  с  какой  скоростью
грузовой фургон в сопровождении наряда  милиции  должен  был  двигаться,
чтобы покрыть это расстояние почти за один час пятнадцать минут?
 
*** 
 
   - Как зовут невесту-то?
   Игнат обернулся. Рядом с ним стоял  человек  с  мощным  загривком,  с
лицом плоским и широким, что  придавало  ему  сходство  с  черепахой,  в
расшитом  и  безумно  дорогом  летнем  костюме  -   явно   от   Версаче.
Состоятельная братва уважала этого модельера.
   - Мариной, - ответил Игнат.
   - Как в кино, - ухмыльнулся сосед, бросив на Игната быстрый взгляд.
   - В кино?
   - "Держись, братан!" Ее так и звали.
   - Да, только, по-моему, ее звали Марией.
   - Тоже из киношников? - Человек переступил с ноги на ногу.
   - Не совсем, - уклончиво ответил Игнат.
   Человека с мощным загривком звали Александром Николаевичем Салимовым.
   Однако гораздо больше он был известен под именем Шура-Сулейман. Игнат
узнал  его  -  Шура-Сулейман  являлся  одним   из   самых   авторитетных
криминальных лидеров.
   Пожалуй, человек не менее могущественный, чем Монголец или Лютый,  он
был выходцем из солнцевской группировки, только в  последнее  время  все
так перемешалось. Да, видать, удалось многих убедить,  что  даже  плохой
мир лучше доброй ссоры. А сегодня  Лютый  скорее  всего  многим  из  них
предлагал мир хороший.
   Только насчет стаи Владимир Ильич тоже был прав, и  малейшей  струйки
крови,  малейшего  сигнала  слабости  было  бы  достаточно,  чтобы   его
разорвали.
   - Это как? - спросил Шура-Сулейман.
   - Ну, если честно, совсем не из киношников. - Игнат улыбнулся.
   Сулейман оглядел его оценивающе  -  вроде  бы  какой-то  примодненный
типчик из этой киношно-музыкальной братвы;  Шура  знал  многих  из  них,
попадались и душевные ребята,  которые  могли  задеть  за  живое,  вроде
Гарика Сукачева. Этот, похоже, оттуда, чего же он тогда юлит? "Не совсем
то, совсем не это..." Честно говоря, девяносто процентов своих сограждан
Шура-Сулейман считал грязным быдлом. И еще  девять  процентов  -  просто
быдлом. Самое удивительное, что он был в этом искренне убежден.
   Шура-Сулейман относился  к  тому  уходящему  типу  братвы,  умирающим
динозаврам,  для  которых  распальцовка  так  и   осталась   единственно
приемлемой формой общения.  Распальцовка  для  Шуры-Сулеймана  была  что
боевой танец для папуаса. О его зверских шутках были наслышаны многие. О
том, что проституток он возил только  в  багажнике  своего  "мерседеса",
считая их недостойными находиться с ним в одном салоне,  и  о  том,  что
как-то под кайфом он забыл об одной из них, и ее, бледную, задыхающуюся,
извлекли из багажника почти  через  сутки;  о  постепенно  нагревающихся
электрических утюгах; о старинной  истории  с  парикмахером:  тот  плохо
постриг его, и Шура-Сулейман заставил обнулить десяток следующих за  ним
и  ни  о  чем  не  догадывающихся  клиентов.  Сам  Шура  поглядывал   за
происходящим  из  соседней  комнатки  и  покатывался  со  смеху  -  люди
заказывали себе стрижки, а парикмахер пускал их  под  машинку.  Какой-то
старенький  дед  потребовал  для  жалобы  директора;  один  из  клиентов
психанул, разбив об пол машинку; после обнуления четвертого клиента -  с
такими, как с восторгом рассказывал Шура-Сулейман, кулаками-кувалдами  -
бледное и перепуганное лицо парикмахера  превратилось  в  подобие  морды
сенбернара...
   Шура-Сулейман   был   по-прежнему   увешан   немыслимым   количеством
тяжеленных золотых  цепей  и  по-прежнему  оставался  до  карикатурности
невоспитанным человеком. Он все еще жил где-то в начале девяностых годов
и, несмотря на свою крутость, по мнению многих, явно задержался на  этом
свете.
   Только эти "многие" по-прежнему боялись Шуру-Сулеймана как огня. Дела
с ним  вести  становилось  все  сложнее  -  он  не  поддавался  никакому
психологическому давлению и не признавал почти никаких компромиссов.
   - Знаешь меня?  -  Голос  прозвучал  с  привычной  и  уже,  наверное,
неосознаваемой интонацией угрозы.
   Игнат кивнул:
   - Да. Ты - Шура-Сулейман. Тебя многие знают.
   Шура-Сулейман был удивлен, но  не  подал  виду.  Он  привык  ко  всем
обращаться на ты, но с ним, за редким исключением, все были на  вы,  тем
более те, кто о нем слышал.
   - А ты кто?
   "Ну, еще скажи: "Объявись, брат"", - с усмешкой подумал Ворон.
   - Мое имя - Игнат Воронов, только оно вряд ли тебе что-то скажет.
   Сулейман ждал продолжения, но его не последовало. А к ним уже подошел
Лютый.
   - Что, Шура, вы уже познакомились? - Он указал Сулейману на Игната. -
Это мой очень старый друг. Наверное, самый близкий друг - друг детства.
   Шура-Сулейман посмотрел на Игната ничего не выражающим взглядом.
   - Что-то он у тебя неразговорчивый, Лютый.
   - Это точно. - Лютый пребывал в прекрасном  расположении  духа.  -  У
него много достоинств.
   Сулейман какое-то время размышлял, потом таким  же  бесцветным  тоном
произнес:
   - Тебе, брат, виднее. Действительно, чего пустые базары разводить?  -
И он неожиданно протянул Игнату руку. Игнат пожал ее. Рука у  Шуры  была
огромная и словно стальная; он задержал руку  Игната  в  своей,  но  тот
вежливо улыбнулся:
   - Очень рад. - Поздоровался и  высвободил  руку.  Рукопожатие  Игната
Сулейману понравилось - оно было не слабым, но и не вызывающим.
   - Я тоже рад. - И он продемонстрировал то, что ему заменяло улыбку.
   Игнат с Лютым отошли от Шуры-Сулеймана - сейчас  молодые  пройдут  по
ковровой дорожке, и шумное застолье начнется. К ним присоединился  рыжий
водитель.
   - Торт наконец прибыл, - сообщил он Лютому.
   - Хорошо.
   - А вот... Вики нет. Директора своего прислала, а самой нет.
   - Черт... сумасшедшая баба!
   - Что меж вами случилось, Лютый? - спросил рыжий водитель.
   - Ничего. Поверишь - ничего! Я сам понять не могу.
   - Ну ладно,  вроде  все  нормально,  -  произнес  рыжий  водитель.  -
Остальные все здесь. Слетелись как мухи на мед.
   - Оружия ни у кого нет?
   - Обижаешь, - проговорил рыжий. - Только у охраны. Все уговор держат.
   Даже Сулейман.
   - Ладно, Это я так спросил. Вот дура баба...
   - Вика?
   Лютый кивнул. Игнат улыбнулся:
   - Что, нежные чувства? Дела сердечные?
   - Да какие нежные чувства! Баба крутая, кремень, умница, вот только в
последнее время... Словно ей  кто  про  меня  какого-то  дерьма  наплел.
Неожиданно переменилась, и все тут.
   - Я думал, - произнес рыжий водитель, - ее мужик-то, покойный,  вроде
с Монгольцем дела имел. Не то что вел чего-то, а вроде как собирался.  А
Миша Монголец такой паренек... Может, оттуда ноги растут?
   - Ой, рыжий, - усмехнулся Лютый, - да Вика совсем не по этим гайкам.
   Прекрати.
   - Доверяй - но проверяй.
   - Ладно, рыжий.
   Лютый обнял водителя за плечи - они действительно были с  ним  давно,
но... тот многого не догонял. Многого. Хотя  завхоз  из  него  получился
прекрасный. К рыжему  водителю  Лютый  относился  с  какой-то  особенной
теплотой. И не только потому, что  никогда  не  бросал  своих  людей.  И
сентиментальные воспоминания о прошлом здесь тоже  ни  при  чем.  Просто
было в нем что-то бесхитростное и чистое, чего в Лютом, увы, не  было  и
уже никогда не будет.
   Так думал Лютый, вовсе не  догадываясь,  что  рыжий  водитель  просто
восхищался им, как сейчас его младший брат Андрей восхищается Вороном.
   - Ладно. Не будем  о  делах  в  такой  день.  Игнат,  сейчас  я  тебя
познакомлю с Щедриным. Мы с ним будем за глав двух семейств. О! Молодые.
Идут!
   Андрей и Марина  показались  в  конце  ковровой  дорожки  -  молодые,
красивые,  успешные  и,   наверное,   влюбленные.   Жених   и   невеста,
тили-тили-тесто...
   Как две фотомодели на  каком-нибудь  знаменитом  подиуме.  Невеста  в
красном облегающем платье, делающем  ее  до  невероятности  сексуальной;
Андрей в каком-то странном  наряде  -  кителе  и  в  спортивных  туфлях.
Эксцентричные модники,  оба  со  странички  глянцевого  журнала.  Оба  в
солнцезащитных очках долларов по пятьсот.
   Игнат подумал, что в их время все было по-другому  -  строгий  темный
костюм и невеста в белых кружевах и с фатой.
   - Вот балбес он у меня! - усмехнулся  Лютый,  с  нежностью  глядя  на
брата. - Опять - шнурок... Слухай, Воронидзе, какие же они оба красивые!
А, братан?!
   Молодые шли к Лютому и Щедрину, здесь же  были  обе  матери  и  члены
обоих семейств.
   "Свадебный марш" Мендельсона. Лютый выходит к ним навстречу - это уже
явно не по сценарию. Подходит к брату, опускается на одно колено...  Все
немножко озадачены.  Лютый  завязывает  брату  шнурок.  Щелкают  затворы
фотоаппаратов. Лютый поднимает взгляд, улыбается.
   - Держись, братан!
   Андрей несколько смущен. Смотрит на Марину.
   - Мы держимся.
   Лютый поднимается.
   - Ну,  краснокожий,  поздравляю.  -  Старший  брат  всегда  завязывал
младшему шнурки. И всегда звал его краснокожим.  -  Сегодня  ты  похитил
самую красивую женщину с их корабля.
   Щедрин улыбается. Матери улыбаются  со  слезами  на  глазах.  Щелкают
затворы фотоаппаратов. Игнат подумал,  что  это  могли  бы  быть  лучшие
фотографии со свадьбы. Прямо картинка к новой серии "Крестного  отца"  -
заботливая рука, завязанный шнурок, блистательный клан...
   - Будьте счастливы, - говорит Лютый и отходит к Щедрину.
   Начинаются поздравления. Объятия. Всем-всем много-много счастья.
 
*** 
 
   Лучшие фотографии со свадьбы будут совсем другими.  И  за  них  дадут
много денег.
 
*** 
 
   -  Горько!  -  кричит  Лютый.  Он  дарит  молодым  джип  -  роскошный
"мерседес" М-класса. Это еще не все. Он финансирует их следующий  фильм.
Он готов вкладывать деньги в интересные проекты.  Неплохая  новость  для
прессы.
   -  Горько!  -  произносит  Щедрин.  Он  дарит  молодым  пятикомнатную
квартиру в элитном доме, полностью обставленную. - Дальше выкручивайтесь
сами, - шутит банкир.
   - Горько! - говорит Миша Монголец  и  кладет  ключи  от  двухместного
кабриолета  "порше".  Лютый  понимает,  что  скорее   всего   это   знак
окончательного примирения.
   - Горько! - кричат все гости, явно соревнуясь в блистательности своих
подарков, в остроумии своих тостов.
   - Горько! Горько!
 
*** 
 
   В нескольких сотнях метров от накрытых столов бойцы ОМОНа в камуфляже
двигаются вдоль рощи, расположенной напротив  особняка  Лютого.  До  них
доносятся звуки веселой свадьбы, музыка, смех. Они занимают позиции.
   - Действовать только по моему сигналу, -  говорит  тот,  кто  называл
себя майором Гриневым.
   Командир отряда Павел Лихачев кивает. Потом все же задает вопрос:
   - А если опять будет команда "домой"? У Лютого многое замазано.
   - Значит - домой. Мы здесь на всякий случай. На всякий пожарный...
   - Я к тому, что там полный дом охраны.
   Майор Гринев смотрит ему  в  глаза  с  холодным  любопытством.  Бойцы
спецназа, прибывшие с Гриневым, - это снайперы. Сейчас они готовят  свое
оружие.
   Паше глубоко наплевать на  Лютого.  Он  будет  не  против,  если  эти
бандиты перебьют друг друга. Совсем не против. Но  все  равно  это  дело
попахивает дерьмецом.
   - Покой мирных граждан, -  произносит  Гринев,  -  вот  объект  твоей
заботы. Насильно мил не будешь, так ведь, а, Лихачев?
   - Так точно.
   - Если у них что начнется, какая заварушка, всех класть на землю!
   Чтобы тут вооруженные головорезы  по  поселку  не  бегали.  По  любым
стрелкам - огонь на поражение.
   - Можете не повторять. В моем отряде  так  заведено,  что  достаточно
одного инструктажа.
   - Думаешь, Лихачев, где-то есть по-другому?
   - За других говорить не берусь.
   - Все правильно. О, слышишь, "горько" кричат?
   - Слышу.
   - Кино-то видел?
   - С Лютого братом? Хэ, туфта! Пацан. Как  в  сказке  навертели.  Баба
ничего играет.
   - Банкирская дочка.
   - Стрельба с двух рук, пистолеты появляются, как у фокусника. Шоу оно
и есть. Нежизненно.
   - Моей дочке понравилось. В Ваню-киллера так просто влюбилась.
   Сидела, ревела, соплячка.
   - Сколько ей?
   - Четырнадцать.
   - Барышня.
   - Соплячка!
   Паша Лихачев внимательно посмотрел на Гринева и спросил:
   - Что вы мне хотели сказать? Вторая часть инструктажа?
   Гринев вырвал травинку, погрыз сочную, близкую к корням часть стебля.
   Отбросил травинку в сторону.
   - Еще не пришло время.
   - Когда?
   - Успеется. Это быстро. Эй, - Гринев обернулся, - не высовываться!
   Паша поглядел на особняк - да, отгрохали  себе  хоромы.  И  сосны,  и
речка, и дом что дворец - коммуняки себе такого не позволяли. Даже  лифт
по стене ползет. Снова на свадьбе закричали "горько". Теперь уже кричали
дольше. А где-то наверху, в кронах деревьев, заливался одинокий  соловей
- надо же, средь бела дня... Паша вспомнил свою свадьбу, в общежитии,  о
том, как брали лавки у соседей и посуду  напрокат,  но  все  равно  -  в
тесноте, да не в обиде - отгуляли что  надо,  весело.  "Горько"  кричать
прекратили,  значит,  сейчас  пьют.  До  того  места  ограды,   что   их
интересовало, было не больше пятидесяти метров  открытого  пространства.
Они подошли близко. Очень близко к дому  Лютого.  Паша  думал  о  второй
части инструктажа и об ощущении, от которого он никак не мог избавиться:
они подошли очень близко к дому Лютого, и это дело все больше  и  больше
пахнет дерьмецом.  Да  нет,  уже  не  дерьмецом,  а  просто  откровенным
дерьмом. К которому его подталкивают  и  на  которое  ему,  конечно,  не
укажут до тех пор, пока он не вляпается. Так что Паше лучше  быть  очень
внимательным. Лучше глядеть в оба.
 
*** 
 
   К фасадной, почти полностью стеклянной стороне дома  Лютого  примыкал
такой же стеклянный колпак, и в нем ползал лифт. Три этажа вверх и два -
под землю. Там сауна,  тренажерный  зал  с  прекрасной  вентиляцией,  со
вкусом отделанная бильярдная и ниже - подземный гараж,  подсобки.  Всего
пять уровней.
   Колпак был темного, почти  зеркального  стекла,  однако  изнутри,  из
лифта, открывался прекрасный обзор на реку и сосновый бор.
   Еще до начала свадьбы Лютый показывал Ворону дом, и  они  поднимались
на лифте из бильярдной на третий этаж, где Игнату была отведена спальня.
Здесь же, на третьем этаже, Игнат с удивлением обнаружил библиотеку.
   - Ты чего,  Рыжий,  -  спросил  Ворон,  -  превращаешься  в  книжного
человека?
   - Да, в лютого библиотекаря!
   Они рассмеялись, Владимир Ильич произнес:
   - Ну, знаешь, для  детей,  братишка...  Нормальное  дело.  Мы-то  так
дураками и помрем. Хотя, может, на старости лет... А если серьезно  -  я
дам детям самое лучшее образование, чтобы были не чета  нам.  В  Англии,
наверное...
   - Ничего, мы свои университеты в другом месте прошли.
   - Это да. Но я не хочу им таких университетов. Хватит  того,  что  их
папки колотились.
   - Потом вернутся и будут нудить - мол, папаша, вы не в той руке нож с
вилкой держите.
   - А это ерунда. Я этому научился быстро.  Бизнес  -  это  как  жизнь,
заставит.
   - Я  обратил  внимание:  там,  внизу,  официанты  накрывают,  столько
приборов... Даже не знаю, как чем пользоваться?
   - Говорю - ерунда, начинай с внешних вилок и ножей.  А  вообще  -  не
забивай себе голову, ешь хоть руками. Ты же в моем доме...
   - Кто тебе книжки-то подбирал?
   - Деньги.
   - Деньги?
   - Конечно. Рыжий, который тебя привез, кому-то  забашлял,  и  у  меня
здесь  полный  плезир.  Зря  смеешься,  если  честно,  я  даже   кое-что
почитывать стал, не мурню всякую, а таких знаменитых папок. И  там  есть
очень даже, как ты говоришь, нормалды. Башковитые ребята.
   - Значит - нормалды! - Ворон улыбнулся. На столе лежал томик Ницше.
   - Только у меня совсем времени на все это нет. А жаль.
   - Наверное, жаль.
   Потом они вышли на лужайку перед домом, а потом началась свадьба.
   Сейчас солнце  покинуло  зенит,  и  темный  стеклянный  колпак  лифта
перестал слепить глаза, утратив часть своих зеркальных  свойств.  Но  не
совсем. И быстрый солнечный зайчик пару  раз  блеснул  на  ровной  глади
стекла. Вполне возможно,  кто-то  баловался.  Игнат  смотрел  на  колпак
лифта, где отражались причудливо изогнутые деревья за домом у реки, и  в
этом зеркале  темно-синее  небо,  почему-то  оранжевый  росчерк  -  след
реактивного самолета, снова деревья и еще что-то... Всего лишь  мельком,
какое-то быстрое, почти неуловимое движение.
   Игнат молча покинул застолье и прошел в дом.
   Поднялся на третий этаж, в библиотеку, и какое-то  время  смотрел  из
окна. Не очень долго. Невзирая на весь бардак,  что  творился  сейчас  в
жизни Игната, его глаз все еще не утратил профессиональной цепкости и...
странного умения разгадывать знаки, символы, которые постоянно  посылает
нам окружающий мир. Только многие люди слепы, они не видят и не понимают
знаков. Может  быть,  это  и  хорошо  -  для  каждого  существует  свое,
особенное, зрение. Кто-то видит внутри предметов, кто-то - внутри  себя,
а кто-то видит знаки.
   Игнат поискал в библиотеке телефон и обнаружил причудливый  старинный
аппарат с дисковым набором. Он молча улыбнулся  и  подумал,  что  Лютый,
конечно, всегда был забавным. И всегда умудрялся делать так, чтобы  вещи
соответствовали своему назначению.  В  каком-то  смысле  он  был  словно
кудесник или древний царь Мидас, умевший превращать в золото все, к чему
прикасался. Только Мидас закончил не очень хорошо, в  конце  концов  эта
способность и погубила его. Игнат набрал  номер  мобильного  телефона  и
попросил Лютого немедленно подняться в библиотеку.
   - Что случилось, Ворон?
   - Давай срочно. Кто у тебя отвечает за безопасность?
   - Охрана?! Глуня...
   - Давай сюда своего Глуню.
   ...Они простояли у окна библиотеки недолго, минуты три. Ворон,  Лютый
и   Коля   Глушенко,   крепкий   и,   как   Игнат   убедился,   довольно
про