ается.   Ей,   разумеется,   чисто
по-человечески было жаль Вику, тем более что  по  "Континенту"  поползли
тревожные слухи о какой-то скорой пресс-конференции, где  будут  сделаны
важные заявления, но чем  уборщица  сможет  ей  помочь?  И  потом,  своя
рубашка все же ближе к телу.
   Уборщица тяжело вздохнула и, переставив  свою  тележку  с  пылесосом,
снова бросила взгляд  на  картину.  И  быстро  отвернулась.  Потому  что
присутствовало в этой картине, в этой новой нежданной гостье что-то -  и
теперь уборщица отыскала правильное слово - что-то темное.
   Чтоб вам жить в эпоху перемен!

***

   Та, о которой,  находясь  перед  странной  картиной  в  ее  кабинете,
размышляла сейчас уборщица, шла через натертый до блеска холл  головного
офиса "Континента", направляясь от лифтов к выходу. Вход-выход в  здание
"Континента", по крайней мере в его фасадной части, осуществлялся  через
три больших стеклянно-зеркальных пенала, в которых вращались  крестовины
дверей. Через девяностоградусный сегмент, отмеренный  смежными  дверями,
мог пройти лишь один  человек,  и  она  подумала,  что,  за  исключением
туалетной и собственной постели, для нее это - единственная  возможность
побыть в одиночестве.  Двое  личных  телохранителей  быстрой  молчаливой
тенью теперь повсюду следовали  за  ней,  что  после  известных  событий
встречало у окружающих лишь понимание. Эта парочка, конечно, знала  свою
работу. И знала свое место. Только иногда ей казалось, что и они, и  она
ходят по грани. В детстве она читала какую-то книжку  -  это  называлось
"танец с тигром". Или - "дергать тигра за усы".  Название  книжки  давно
забылось, а вот этот танец на грани запечатлелся в памяти.
   Одного из этой парочки звали Борисом, и его огромный  череп  блестел,
как натертый чан. Борис не просто стриг волосы  -  он  их  брил,  причем
использовал для этого опасную бритву.  К  своей  бритве,  явно  довольно
старой,  заставшей  еще  расцвет  советской   эпохи   (у   бритвы   была
темно-вишневая тяжелая ручка из какого-то неизвестного, но скорее  всего
благородного материала), Борис испытывал странную привязанность:  бритва
все время находилась при нем, и в свободную минуту он либо "правил" ее о
собственный кожаный ремень, либо натирал до блеска рукоятку. Это зрелище
придавало  ему  сходство  с  каким-то  карикатурным  резателем,  и  Боря
("Болек" в ее интерпретации) как-то совершенно  серьезным  и  даже  чуть
сентиментальным тоном заявил, что бритва досталась ему от отца. Что лишь
добавило ситуации нелепости. При других обстоятельствах  она  бы  скорее
всего  расхохоталась,  решив,  что  Боря-Болек  либо  очень   остроумный
человек, либо полный идиот. Но это - при совсем других обстоятельствах.
   Второй представился  Леней.  И  она  сразу  прозвала  их  "Болеком  и
Лелеком" по аналогии с давнишним анимационным  сериалом  из  ее  раннего
детства.
   Мультики... Лелек был крупнее своего напарника и в галерее  портретов
антиинтеллектуалов занял бы одно из почетных мет. Лелек обладал плоским,
словно чуть вдавленным внутрь лицом с большими  надбровными  дугами  под
грубо срубленным лбом и сломанным носом бывшего боксера. Был он молчалив
и улыбчив.
   Болек с Лелеком... Она не знала, кто они на самом деле и  какая  роль
им отведена в этой все более приближающейся к  развязке  истории.  Знала
она другое: танец с тигром, это безумное вальсирование на грани, вот-вот
закончится - до  пресс-конференции  остались  считанные  дни,  -  только
теперь исход его вряд ли кто  сможет  знать  наверняка.  Слишком  высока
цена, и слишком мало осталось сил. Она знала цену, но... Она  уже  сама,
наверное, ждет развязки, какой бы та ни оказалась (только сжав кулачки и
моля Бога, моля о Его милосердии), потому что дальше этого вальсирования
на грани она может не выдержать. Просто не выдержать.
   ...Проскользнув  сквозь  пенал  выхода,  она  беззаботно  улыбнулась,
поприветствовав какое-то знакомое лицо. Болек шел впереди, Лелек замыкал
шествие. Июнь по-прежнему был жарким.  Она  запустила  руку  в  сумочку,
нашла жестяную коробку сигарильос  "Cafe-creme".  He  самое  ее  любимое
курево,  но  подойдет.  В  замшевом  чехольчике  находился   пузырек   с
мутноватой жидкостью. И упаковка  одноразовых  шприцев.  Вот  и  все  ее
оружие. Неплохо она снаряжена против... целого мира. Но не совсем так  -
еще есть ее маленькая тайна. И все это похоже на шаги в бреду.
   - Вика, - раздался сзади голос. Она никак на это  не  прореагировала,
продолжая двигаться вперед. Зато идущий перед ней Болек проговорил, чуть
замедляя шаг:
   - Вика, вас зовут. Будете останавливаться?
   - Что? - произнесла она, словно возвращаясь  в  реальность.  -  Зачем
останавливаться?
   - Секретарь, - терпеливо пояснил Болек и остановился, видимо,  приняв
решение за нее. - Мы что-то забыли? Наверное, так.
   Это была одна из девушек из секретариата Лидии Максимовны. Они забыли
доклад. О благотворительности. Теперь она много чего забывает. И  теперь
она занимается благотворительностью. Это единственное, что еще связывает
ее с деятельностью "Континента".
   Но вот хозяин гасит свечи, кончен бал, окончен вечер... Так это  было
в песенке Макаревича? Вроде бы так. И все это произойдет уже скоро.  Все
эти поэтические рассуждения, что  люди  носят  тысячи  масок  совершенно
разных  людей,  все   это,   конечно,   очень   хорошо.   Поэтически   и
психологически верно. Прозорливо.
   Похлопаем в ладоши. Споем песню. Да только в ее случае  все  проще  и
конкретнее.
   И "маски" здесь - вовсе не фигуральное выражение. Да и как может быть
иначе, когда вальсируешь на грани? Она сама маска, на которой - надо же,
какое  совпадение  -  нарисовано  ее  собственное  лицо.   Только   кому
принадлежит лицо, а кому - маска, оттуда, с  грани  над  обрывом,  почти
неразличимо. Поэтому она сейчас сама уже не знает,  кто  так  беззаботно
улыбается, берет доклад  о  благотворительности  и  говорит  симпатичной
девчушке в рейверских ботинках на огромной подошве "спасибо, Алена". Это
делает кто-то. Танцующий на грани.
   ...Она, все так же  беззаботно  улыбаясь,  продолжала  спускаться  по
лестнице. Все же ее выход из здания - это не то что  выход  Виноградова,
когда охрана с Петром Андреевичем в центре вихрем  проносится  к  ждущим
внизу автомобилям. Зато автомобили у  них  одинаковые.  Петр  Андреевич,
душа-человек, позаботился о  том,  чтобы  теперь  она  передвигалась  на
лимузине "Ауди А-8".
   Машина, конечно, шикарная. Петр Андреевич любит комфорт. И понимает в
этом толк. Еще как понимает. Черный, словно правительственный,  лимузин,
а если что - и "мигалку" на крышу. У Петра Андреевича  автомобиль  точно
такой же, вот они стоят  рядышком,  похожие  на  греющихся  на  солнышке
жирных, ухоженных, самодовольных котов.
   Болек распахнул заднюю дверцу.
   - Спасибо, Боря, я поеду впереди, - произнесла она.
   Потом все же повернула голову: этот нищий по-прежнему стоял  на  углу
при выезде со стоянки. Она уже давно обратила на  него  внимание  и  еще
порадовалась его  смекалке.  Он  стоял  не  настолько  близко  к  зданию
"Континента", чтобы быть выдворенным охраной, но и не настолько  далеко,
чтобы терять столь лакомый кусочек. Особенно после обеда, когда сытые  и
умиротворенные желудки не так надежно контролируют кошельки. Завидев  ее
охрану, парень смущенно потупил взор. Еще бы, вчера от Болека с  Лелеком
бедняге прилично досталось. Но своего рабочего места он не покинул.
   Откуда он вчера взялся? И такой юркий, быстрый.  Вчера  вечером  этот
нищий  вынырнул  откуда-то  сбоку  и  протянул  ей   крохотный   букетик
незабудок. Он успел сказать лишь:
   - С праздничком...
   И между ними вырос Болек. Она никогда не видела своих  телохранителей
в действии (к счастью или к несчастью?),  но  теперь  поняла,  насколько
неразумными были попытки их дразнить, пытаясь даже в шутку оторваться от
своей  охраны.  Болек,  продемонстрировав  ей  широкую   спину,   сделал
незаметный выпад рукой; казалось, что он лишь легонько коснулся  нищего,
но тот повалился на землю, больно  ударившись  затылком  об  асфальт.  К
счастью, на нем была брезентовая кепка, надетая козырьком назад, - она и
смягчила  удар.  Видимо,  бедняга  даже  не  понял,  что  произошло.  Он
растянулся на асфальте, несчастный и жалкий, и она с  горечью  подумала,
что не стоило пытаться к ней так близко подходить. Ведь она  балансирует
на грани, и очень легко сорваться в пропасть.
   Болек был уже над нищим. Она перепугалась:
   - Прекратите! Оставьте его. Вы что?!
   Болек внимательно вглядывался нищему в лицо и был абсолютно спокоен.
   Однако  инцидент  уже  вызвал  любопытство  окружающих  -  сотрудники
"Континента" привыкли к двум-трем "своим" нищим, ошивающимся  вокруг,  и
негоже было его так.
   Она посмотрела на очаровательный букетик  -  каким-то  образом  нищий
умудрился его не выронить.
   - Зачем вы?.. - проговорила она. - Ну для чего так-то?
   Нищий захрипел, потом его взгляд прояснился. Он посмотрел  на  Болека
расширившимися от страха глазами.
   - Живой? - с неожиданной заботой  негромко  произнес  Болек.  Секунду
назад он просто прореагировал.  Прореагировал  на  внезапное  вторжение.
Теперь  уже   стоило   признать,   что   реакция   оказалась   несколько
неадекватной, но, как говорится, береженого Бог бережет.
   - Не надо, - слабо попросил  нищий,  пытаясь  отползти  от  Болека  и
одновременно прикрываясь рукой. - Не бейте больше.
   Болек склонил голову на другую сторону:
   - Да вон, щеки румяные... Оклемаешься. Не прыгай так впредь. Мало  ли
что...
   - Нормально, - поддержал приятеля Лелек, -  только  нос  ты  ему  зря
задел.
   Из правой ноздри нищего текла струйка крови.
   - За что? - тихо произнес нищий. - Я ведь...
   - Было б за что, вообще бы... - усмехнулся Болек.  -  Ладно,  извини,
брат...
   - Не подходи так близко, - сказал Лелек. Внезапно достал белый чистый
платок, протянул его нищему. - Оставь себе.
   - Работа такая, - беззлобно пояснил Болек.  -  Идемте,  Вика.  Нечего
народ собирать.
   - Я ведь... - нищий поднялся на ноги, - только  с  праздничком  хотел
поздравить. - На его глаза вот-вот могли навернуться слезы. - Цветы  вот
вашей девушке... Просто цветы. Я ведь ничего... Ну, может, на  бутылочку
бы попросил.
   - Постойте. - Она смотрела на нищего: наверное,  совсем  еще  молодой
парень. Правая часть лица чуть одутловата, но кожа чистая - никаких  язв
или порезов.  Цвет  вот  только  -  но  ведь  парень  не  на  курорте...
Старенькие очки с диоптриями - как их только не разбили? -  одной  дужки
нет. Чуть выше  одутловатости  -  марлевая  повязка.  Не  очень  свежая.
Рабочая  мешковатая  роба,  старая,  стираная-перестираная.  Чистая.  Но
парень вроде бы крепкий... Только она вдруг обнаружила, что правая  рука
парня спрятана в кожаной перчатке.
   "Черт, - мгновенно закралось в ее голову, - ведь ты точно  такой  же,
как и я. Ты просто пытаешься выжить".
   Вслух она произнесла:
   - Извините, сейчас.  -  Она  порылась  в  сумочке,  Болек  с  Лелеком
терпеливо ждали. Она  нашла  пятисотрублевую  банкноту.  Болек  негромко
присвистнул.
   - У меня есть помельче. - Он чуть склонился к ней  и  проговорил  это
тихо, косясь на нищего.
   - У меня тоже, - сказала она, извлекая деньги.
   - Дело ваше. - Болек пожал плечами. Нищий все еще смотрел  на  них  с
испугом, потом, видимо, решился:
   - Подали бы хоть на сто грамм, после такого б хоть голову поправить.
   Болек потер лысину, усмехнулся:
   - Слышь, Лень,  может,  ты  мне  тоже  саданешь?  Может,  хоть  денег
подыму?
   Мы люди не местные...
   - Вика, - негромко произнес  Лелек,  -  они  ж  профессионалы.  Этот,
который бедолага, на сто грамм, получает больше меня. Уверяю вас...
   - Сами же говорите - работа такая. - Теперь и она усмехнулась. С  еле
заметной жестокостью. Потом обратилась к нищему:
   - Не болит голова?
   - Нет. Заживет до свадьбы. А если еще на опохмел дадите. Ой... А я...
тебя знаю. Знаю! Ты - Вика. Да?
   Она чуть заметно вздрогнула:
   - Откуда... -  В  горле  запершило,  но  быстро  все  прошло,  и  она
улыбнулась. - Откуда ты меня знаешь?
   - Ну знаю... Что ж я, валенок, что ли?!
   Она, продолжая улыбаться, пожала плечами, не  настаивая  на  подобных
формулировках. Лелек с Болеком мгновенно превратились во внимание.
   - И в газете про тебя написано было. - Он качнул своей правой рукой в
перчатке. - Про "Континент" там... про  аварию.  Только  никогда  бы  не
подумал, что вот так вот тебя увижу. Издалека мне тебя показывали.  -  А
потом, чуть помявшись, он доверительно сообщил:
   - Ты красивая.
   - Идемте, Вика, - произнес Лелек.
   - Да. Сейчас. - Она снова посмотрела на нищего. - Спасибо... А... как
тебя зовут?
   - Алекса... - Он вдруг смутился. - Саней, короче.
   - Александр, значит... Саня?
   - В честь деда. Отличное имя. Да у тебя тоже хорошее, - успокоил он.
   - Давно здесь стоишь, - она усмехнулась, - обратила  внимание.  Хитер
ты, братец.
   - А я никому не мешаю! - выпалил он,  потом  испуганно  покосился  на
Болека с Лелеком. Но те, казалось,  стали  совершенно  равнодушны  к  их
диалогу.
   Она смерила его взглядом:
   - Что ж ты работать не идешь, Александр?
   Нищий недобро усмехнулся, в  его  серых  и  скорее  всего  пьяноватых
глазах сверкнула какая-то темная искра. Свою  правую  руку  он  выставил
перед собой, и она подумала, что если б  в  его  руке  был  микрофон,  у
окружающих сложилось бы впечатление, что он просто берет у нее интервью.
Только вот тема вышла не из приятных.
   - Я инвалид второй группы, - произнес нищий с  неожиданной  злобой  в
голосе, словно в этом была и ее вина. - Могу книжку показать. У  меня  в
голове дыра с пятак. - Его левая рука быстро прошлась  по  одутловатости
на лице и коснулась правой руки,  а  потом  большой  палец  сомкнулся  с
указательным, демонстрируя диаметр означенного  пятака.  -  Куда  мне  с
этим? Правой рукой стакан ко рту не поднесу!
   - Пойдемте, Вика. - Болек неожиданно включился в беседу.
   - Вот, видите? - Правая рука нищего медленно, с дрожью и  по  ломаной
траектории, словно она не совсем подчинялась  командам,  поступающим  из
мозга, пошла вниз. - Возьмете такого на работу?! А?  Возьмете?  За  ваши
стеклянные дверки?
   - Ты полегче, - невозмутимо и даже со скукой в голосе произнес Болек,
а потом незаметно качнулся в сторону нищего.
   Тот сразу же испуганно отступил назад.
   - Прекратите, - произнесла она. И протянула  нищему  деньги.  -  Вот,
возьми.
   Он уставился на пятисотрублевую банкноту.
   - Издеваетесь, - произнес с неожиданной догадкой.
   - Нет. Бери, Сань, бери. - Она шагнула в его сторону, взялась за  его
здоровую руку и вложила деньги в ладонь. - И выпей сегодня, если... если
станет легче.
   Болек склонился к уху Лелека и еле слышно прошептал:
   - В принцессу Диану играет, мать ее...
   Тот еле заметно кивнул. А потом усмехнулся, вспомнив,  что  принцессы
Дианы уже почти год как нет на этом свете.
   Она быстро пожала нищему руку, который, казалось, все  еще  не  верил
выпавшей на его долю удаче, повернулась и  направилась  к  ожидающей  ее
машине.
   Это все, что она могла для него сделать. Не так мало в ее  положении.
Ей подобных даров волхвов ждать было неоткуда. И уж ей-то легче явно  не
станет.
   - Постой, -  позвал  нищий.  -  А  цветы?  Самое  главное-то,  цветы!
Забыла?
   Болек устало выдохнул: вряд ли нищий врал насчет дыры с пятак, парень
явно слаб на голову.
   Она  обернулась.  Вдруг  радостно  улыбнулась.  Нищий  протягивал  ей
трогательный букетик незабудок. Она взяла цветы.
   - Спасибо, Саня. Кстати, какой праздник-то?
   "С ума сойти, какая сказка", - вспомнил Болек свою старую присказку.
   Конечно, не вслух.
   - Чего, думаешь, не знаю?! - Нищий усмехнулся с хитроватым прищуром.
   - Думаешь, скажу, что и без всяких праздников... да?
   - Ничего не думаю.
   - Шестилетие вашей компании.
   - Что?! Однако... - Она покачала головой. - А ты, Саня, информирован.
   Вот тут-то его губы расплылись в  горделивой  улыбке,  и  он,  словно
смакуя каждое слово, произнес:
   - Ра-бо-та та-кая.
   Нищий весь сиял.
   Болек неожиданно подмигнул ему. Лелек, указав на карман,  куда  нищий
убрал деньги, добродушно заметил:
   - Неплохо поднялся, а? За разбитый нос-то? Может, купишь мой платок?
   Улыбка тут же сползла с лица нищего.
   - Шутка, - успокоил его Лелек,  взглянул  на  Болека,  и  они  весело
хлопнули друг друга по рукам.
   ...Сегодня нищий стоял на своем  рабочем  месте,  наблюдая,  как  они
усаживались в лимузин.
   - По-моему, этого пассажира надо отсюда  убрать,  -  изрек  Болек.  -
Картину портит.
   - Ладно, он же увечный, к тому же на голову  болен.  Пусть  живет,  -
откликнулся Лелек.
   - Говорят, если подержаться за увечного, за сухую руку там или  чего,
и загадать желание...
   - Слышь, - прервал его Лелек, - я не знаю,  у  кого  из  вас  дыра  в
голове - у него или у тебя?
   - Да ты хорош... Потом эти-то, дураки блаженные...
   - Боря, слушай сюда. Подержаться  надо  за  горб  горбуна,  а  не  за
обрубок инвалида, тогда...
   Она уже не могла всего  этого  слышать.  Она  лишь  слегка  повернула
голову, посмотрела на нищего и... улыбнулась  ему.  И  тот  в  ответ  ее
поприветствовал, помахав рукой. Быстрый, чуть заметный жест.
   Уже позже она поняла, что было не так.
   - Вот засранец. - Она усмехнулась.
   - В чем дело? - поинтересовался Болек.
   - Все в порядке, - сказала она, - просто вспомнилось...
   Она вдруг поймала в зеркале заднего обзора  взгляд  Лелека...  Теперь
она уже привыкла к этим неожиданным взглядам,  совершенно  преображающим
его лицо. Но когда это случилось в  первый  раз,  ей  пришлось  в  корне
изменить свою точку зрения на галерею  портретов  антиинтеллектуалов.  И
Болек и Лелек были абсолютно корректны с ней, выполняли все ее капризы и
не досаждали своим обществом, всегда оставаясь в тени. Но  -  всегда.  И
вопрос,  кем  же  являлись  Болек  с  Лелеком,  ее  охранниками  или  ее
конвойными, так и оставался  непроясненным.  Это  случилось,  когда  она
перепутала  выход  из  бассейна  "Чайка"  и  попыталась  воспользоваться
служебным, находящимся в противоположной стороне спортивного  комплекса.
Оба охранника должны были ждать ее в холле, да она в общем-то  вовсе  не
собиралась от них "отрываться".  Она  решила  лишь  осторожно  запустить
пробный шар.
   Так, на будущее. Чуть прояснить ситуацию. Она вышла  через  служебный
ход со спортивной сумкой на плече... У ограды, в  тени  деревьев,  курил
Лелек, беседуя с кем-то из тренеров. Заметив ее, он спокойно улыбнулся и
сделал глубокую затяжку. Выпустил  дым,  разглядывая  дымные  кольца.  И
спросил:
   - Что, Вика, заблудились?
   - Нет, - ответила она и тут же, понимая, что  она  вовсе  не  обязана
перед ним оправдываться, произнесла со строгостью в голосе - по  крайней
мере она очень надеялась, что получилось со строгостью:
   - А почему вы торчите здесь?
   Но Лелек не стал сжигать мостов. И она так и не получила  ответов  на
интересующие ее вопросы. Лелек,  потупив  взор  и  даже  чуть  виновато,
произнес:
   - Борис ждет в холле. Я просто встретил приятеля. Извините, если  что
не так.
   Это все, что он сказал. И еще пожал плечами,  как  бы  говоря  своему
знакомому: вот такая вот, брат, служба. Но перед этим  Лелек  бросил  на
нее быстрый взгляд. Чуть насмешливый, проницательный и на миг совершенно
преобразивший  его  лицо.  Этот  взгляд,  казалось,  мгновенно  прощупал
изнанку ее мыслей, и она с какой-то пугающей ясностью поняла, что ответы
на ее вопросы никогда не будут сформулированы, только, если  хочет,  она
их уже получила.
   Ответы ее не радовали.  И  еще.  Поймав  этот  короткий  взгляд,  она
сделала  еще  одно  открытие:  Лелеку  вовсе  нечего  делать  в  галерее
портретов антиинтеллектуалов. В какой-то короткий  миг  она  виде