его руки дрожали и дыхание было неровным, Саша этого не знала.
Очень быстро он перестал мыть дочери спину.
   "Сейчас мы помоем нашей девочке попку" - эту фразу Саша запомнила  на
всю свою такую недлинную жизнь.
   Саша сначала ничего не поняла. А потом ей было очень  приятно.  Когда
отец гладил ее там, где она еще сама себя  не  гладила.  Ой,  папа,  как
приятно!
   Еще! Хочу еще, папа! А потом что-то  обожгло  ее,  что-то  невыносимо
огромное вдавилось в ее тело, и девочка испуганно закричала.  Видимо,  и
отец испугался, потому  что  это  прекратилось.  Саша  вся  сжалась,  не
понимая, что с ней только что сделали,  а  отец  говорил:  "Нет-нет,  не
бойся, дочка, потерпи, больше больно не будет".
   С  того  дня  падшее  божество  начало  превращаться  в   спивающееся
ничтожество. И больше не осталось в ее  жизни  людей,  которых  бы  Саша
слушалась,  уважала  и  хотела  любить.  Быть  может,  кроме  "настоящей
бабушки". Но та была далеко, в Дербенте, а Саша жила  здесь.  И  однажды
днем Саша привела домой одноклассника и отдалась ему в постели отца. Это
была месть отцу. Он глядел на них с фотографии на  стене.  Саша  разбила
эту фотографию, и ей действительно стало легче. Это был такой возраст...
ненависть... Словом, Саша часто и на полном серьезе задумывалась тогда о
самоубийстве. И быть может, нищета, вернее, желание выбраться спасло ее.
Дальше в этой мозаике Сашиной жизни, составленной  ее  лучшей  подругой,
следовал эпизод с Борисом Красильниковым, в которого Саша  влюбилась  до
беспамятства. У него были  легкая  походка,  дерзкий  взгляд,  малиновый
пиджак и одна из первых в Батайске иномарок. Любовником он был  средним,
так как баловался наркотой, но к тому моменту Александра  еще  не  знала
настоящих любовников, и Боря стал для  нее  богом,  заняв  пьедестал,  с
которого в семейной катастрофе был низвергнут отец. Только почему-то эта
белая рыба из голубой бездны все не  показывалась:  лаской  и  уговорами
Боря Красильников  стал  первым  Сашиным  сутенером.  Девчонка-соплячка.
Вокзал, водители-дальнобойщики с трассы Ростов - Баку.
   Следующий эпизод - еще одно гениальное,  на  сей  раз  экономическое,
решение отца, приведшее к очередной катастрофе. С  деньгами  становилось
все хуже. Саше от  ее  любовных  гонораров  перепадали  крохи,  основные
деньги забирал себе  Борис,  да  и  она  еще  не  превратилась  тогда  в
суперсексуальную красотку, умеющую продавать свой "товар".
   Отец принял решение разменять квартиру на две однокомнатные.  В  одну
перебрались с дочерью, а другую он намеревался продать.  К  отцу  пришел
запоздалый стыд - он решил дать Саше хоть какие-то деньги,  дать  дочери
образование и попытаться хотя бы частично искупить свою вину. В то время
только-только  началась  либерализация.  Великие  строители  пирамид,  с
незабвенным Мавроди во главе, еще  только  приступали  к  своей  славной
деятельности. Сашиного отца кинули: не осталось ни квартиры,  ни  денег.
Лишь задаток, который он пропил, а дочери купил шоколада, словно она все
еще пребывала в том возрасте, когда он изнасиловал ее в ванной. У Саши с
отцом осталась однокомнатная квартира. В которой, к слову,  подполковник
Прима и обнаружил ее тело несколько  лет  спустя.  Удивительно,  но  все
самое неприятное и все самое страшное в жизни Саши происходило именно  в
ванной комнате.
   Следующий эпизод - человек по имени Мотыль, ее новый покровитель.
   Саша перебралась в Ростов. Мотыль снял ей  квартиру.  Дал  деньги  на
одежду.
   Клиенты все же более приличные, чем всяческое  отребье  с  батайского
вокзала.
   Ростов-папа - город воров и блудниц, казаков, рыбы, наркоты и веселых
гулянок.
   Наверное, было в этом городе и еще что-то, да Саша этого  не  видела.
Мотыль обещал Саше Москву, но сам был двустволкой: любил и мальчиков,  и
девочек,  и  какой-то  гомик  из  ревности  удавил   Мотыля   капроновой
рыболовной нитью. Может, были еще какие  причины,  но  Наталии  об  этом
рассказывали так. Кстати, что  любопытно,  в  ту  пору  Сашу  ростовские
приятели называли Кармен. Она действительно превращалась в  красотку,  и
уже тогда нашлось несколько пьяных мужиков, готовых из-за  нее  порезать
друг друга. Примерно в это же время у нее умер  отец.  Цирроз  печени  -
алкоголь все же сгубил его. Саша его ненавидела и  презирала.  Когда  он
умер, Саша вдруг поняла, что все ему простила.
   Потом в жизни Саши произошли изменения. Первое называлось Шандор.
   Некоторое время ростовские группировки делили  разные  рынки,  в  том
числе и рынок проституток, но к  тому  моменту,  когда  в  основном  все
успокоилось, появился Шандор. И появилась в  жизни  гражданки  Яковлевой
Александры Афанасьевны впоследствии ее лучшая подруга Наталия  Смирнова.
Шандор достаточно  быстро  оценил  обеих  девушек  и  достаточно  быстро
смекнул, что они - товар особенного  класса.  Они  стали  девочками  для
состоятельных клиентов, благо к  этому  времени  последних  развелось  в
достатке. Работали девушки в Ростове, редко - в Батайске.
   В Батайске они в основном отдыхали. Жили в  квартире  Саши.  Подругам
было весьма комфортно в однокомнатной квартире: если Шандор  и  привозил
сюда клиентов, то людей солидных. Они угомонялись быстро, и то, что  они
называли оргиями, для ростовской шантрапы было не  больше  чем  детскими
забавами. К тому же в квартире  это  происходило  редко,  однако  же  не
осталось незамеченным для соседки  гражданки  Яковлевой,  той  самой,  в
пожелтевших бигуди, которую Прима по ошибке  вызвал  в  понятые.  Ничего
необычного, что могло бы натолкнуть  на  мысль  о  предстоящей  страшной
развязке, за последнее время не происходило. Может, потому, что дни были
похожи, сменялись один другим. Все те же загородные дома, бани,  мужики,
либо нагло-хамоватые, либо  лезущие  открыть  душу,  но  всегда  пьяные.
Интересно, но, наверное, российский мужик не в  состоянии  по  трезвости
заплатить женщине деньги и заняться с ней любовью.
   - Не знаю, - сказал Прима, - никогда не платил.
   - А я -  знаю,  -  произнесла  Наталия.  -  Так  не  могут.  Им  надо
разогреться, разогнаться, чтобы была эта  пьяная  крутость,  лихость.  С
иностранцами совсем по-другому.
   - Что ж, прямо так все и одинаковы? - спросил Прима.
   - За редким исключением. Был  один,  Лев  Сергеевич,  солидный  такой
дяденька... В возрасте, а очень даже ничего. Ладно, извините.
   - Но хоть что-нибудь в поведении Александры  изменилось  в  последнее
время?
   - Нет. Про рыбу только свою стала твердить чаще. Да, бред по пьяни.
   Но я не думаю, что она могла выкинуть нечто такое, за что можно  было
мстить.
   - Послушайте, Наталия, в своих показаниях вы написали, что виделись в
последний раз за несколько дней до убийства...
   - Да, за неделю. Я уезжала к родственникам в Тихорецк. Об этом я тоже
написала.
   - И вы не заметили в ее поведении ничего странного?
   - Нет. С Шандором она повздорила из-за его младшего брата.  Он  вечно
лез к ней на халяву, а она его терпеть не могла. Но это у них постоянно,
знаете, так полаются, а потом глядишь, все у них вроде в шутку. Да  нет,
если вы думаете, что это как-то связано... Нет.
   - Хорошо, не с Шандором, а с его братом?
   - С братом?! Да что вы, об этом знала бы каждая собака. Он ведь такой
жирный, неповоротливый, его видно за версту. И еще он такой знаменитый.
   - Знаменитый? Что вы... Послушайте, вы не хотите сказать, что...
   - Да, Николай Волшининов, известный русский музыкант. Или  цыганский,
как хотите.
   - По моим сведениям, они с Шандором лишь однофамильцы. - Прима был  в
замешательстве.
   - Не знаю, может, и так. Я их маме свечку  не  держала.  Но  так  они
говорили. Возможно, что и шутили.
   Николай Волшининов был знаменитым  исполнителем  цыганских  романсов,
ростовским Сличенко. У них  с  Шандором  было  разным  абсолютно  все  -
начиная с отчества и заканчивая внешностью. Шандор был сухой и  крепкий,
Николай  Николаевич  выглядел  как  человек-гора,  огромный,  неимоверно
толстый, выступал вечно в каких-то накидках, длинных хламидах,  делающих
его похожим на библейского пророка. Никаких сведений о том, что  Николай
Волшининов и Шандор были родственниками, у Примы не имелось. Конечно,  в
ходе оперативной работы не стоит пренебрегать никакими версиями,  однако
Николай Волшининов был слишком заметной и обеспеченной, в  том  числе  и
женским вниманием, фигурой, чтобы пойти на такое нелепое в его положении
преступление. Вспылил? Из-за проститутки, которая ему отказала? И  никто
из возможных свидетелей: соседей, старушек у подъезда, мужиков,  с  утра
до вечера резавшихся в домино в тени акаций  напротив  дома,  -  его  не
видел? А он еще вставил в смертельную рану засохший цветок? Нет, все это
попахивало версиями из дешевых  любовно-криминальных  романов.  Все  это
мрачная поэзия. В жизни все проще, суровее и конкретнее. И наверное,  по
этому сложнее.
   - Хорошо, Наталия, вы виделись с потерпевшей за неделю до... -  Прима
все же перешел с официального языка, щадя чувства  свидетельницы,  -  до
трагедии?
   - Я могу точно вспомнить... Это была суббота. Я ее встречала.
   Встречала московский поезд. У нее были какие-то дела в городе...
   - Какие?
   - Она мне не рассказывала. - Наталия пожала плечами.  -  А  потом  мы
вместе поужинали.
   - Где?
   - В поплавке... Это мы так называем ресторан...
   - Знаю. Как она выглядела?
   -  Прекрасно.  Даже  лучше,  чем  обычно.  Шутила.   Мы   ржали   как
сумасшедшие. Потом... Знаете, она переменила  все  -  прическу,  макияж,
стала такая...
   - А в ресторане?
   - Если вы имеете в виду, работали ли мы там, то я вам сразу  скажу  -
нет. У нас была отдельная кабинка, они прикрыты, знаете, такой свисающей
соломкой. Мы ни с кем  не  общались  и  уехали  не  поздно.  Сашка  меня
проводила, я в этот вечер уезжала в Тихорецк.
   - Это было... Число не помните?
   - Суббота, тридцать первое... Она была такая... как будто  все  в  ее
жизни теперь будет хорошо, но...  мы  больше  уже  не  виделись.  Сашка,
Сашка... Это все ужасно.
   - Но какими-то новостями вы делились?
   - Говорю же вам - обычные бабьи пересуды. То-се...
   - Вы сказали, что встречали в этот день московский поезд?
   - Ну да. Сашка брала у  Шандора  отпуск.  Даже  отдала  ему  какие-то
бабки.
   - Работала в Москве?
   - Не поверите - учиться поступала.
   - В смысле?
   - Да не бойтесь, не повышала квалификацию у московских путан, нет.
   Это она  уже  второй  год  подряд.  Я  ж  говорю,  Сашка  была  очень
целеустремленной, знаете, не раз она могла и Шандора на место поставить.
Даже за меня как-то вступилась. - Наталия улыбнулась той  самой  светлой
улыбкой, с которой действительно говорят хорошее, вспоминая  ушедших.  -
Она в институт поступала.
   Учиться вздумала на старости лет. По-моему, в какой-то экономический,
что-то вроде... управления, есть такой?
   - Есть. В Москве, как в Греции, все есть.
   - Один клиент ей подсобить вздумал. Надул, конечно.
   - И что?
   - На общих основаниях провалилась в прошлом году. Там все замазано.
   Потом приехала, рассказывала про студентов на иномарках с  мобильными
телефонами, смеялась...
   - Если не путаю, вступительные экзамены проводятся летом.
   - Да. Только в этом  году  она  скопила  денег  и  решила  рвануть  в
какую-то частную школу бизнеса, все книжки по  экономике  читала.  А  до
этого хотела в художественную школу, вроде рисовала неплохо. Путаная она
у меня была.
   Все чего-то мечтала.
   - В художественную, а потом по бизнесу?
   - Она хотела изменить свою жизнь, что здесь такого?
   - И когда она брала отпуск?
   - В конце апреля.
   - Что ж это за школа такая, с экзаменами в апреле?
   - А почему вы у меня это спрашиваете? Да еще таким тоном, будто  я  в
чем-то виновата? У вас  что,  каждый  человек  в  чем-то  виноват?!  Уже
потому, что он просто живет?
   - Ну вот, вспылила. - Прима посмотрел на Наталию и снова почувствовал
опустошающую ватную слабость в желудке - если еще  не  язва,  то  где-то
близко. - Я понимаю, что к работникам правоохранительных органов у  тебя
выработалось отношение то еще: хороший мент - мертвый мент. Так?
   Она улыбнулась, но ничего не ответила.
   - Только, Наталия, мы расследуем убийство твоей лучшей подруги, давай
попытаемся быть на одной стороне.
   - Но и вы не давите так на меня. Знаете, я ведь тоже не железная.
   - Попытаемся восстановить мир? Так будет лучше.
   Она кивнула:
   - Ладно. - В глазах  ее  снова  были  слезы,  и  Прима  подумал,  что
нервишки у Наталии Смирновой прилично расшатаны. Весьма прилично.
   - Значит, весь май ее не было в городе? - спросил Прима.
   - Приезжала пару раз, документы какие-то оформляла и снова в Москву.
   Я ей  говорю:  пустая  башка,  чего  мотаешь  туда-сюда,  деньги  зря
тратишь? И все книжки по  бизнесу  читала,  где-то  с  полгода.  Всерьез
собиралась поступать.
   Интересное получалось  дело  -  выходит,  последний  месяц  гражданка
Яковлева изображала из себя прилежную абитуриентку и вроде как была  вне
зоны криминальных отношений, и  вот  она  приезжает  в  город,  и  такая
неожиданная развязка. Старые долги?
   - А почему она ездила так далеко? Под боком Ростов -  учись  себе  на
здоровье, и рядом с домом.
   - Ростов?! Вы смеетесь. Да ее там каждая собака знала, аж тошно было.
   Нет. Она хотела изменить свою жизнь. Вообще! Понимаете?
   - Понимаю. Но на какие средства? Угла своего нет, а  жизнь  в  Москве
дорогая.
   - Не знаю. - Наталия несколько замялась.
   - Может, она просто собиралась работать в Москве? А учеба -  это  все
так, для отвода глаз, чтоб можно было ксиву предъявить? Ведь не жалуют в
столице... залетных.
   - Зачем так говорить? Кого там жалуют?
   - Я просто рассуждаю. Давай попытаемся рассуждать вместе:  сбережений
у нее, чтоб обустроиться  в  Москве,  судя  по  всему,  не  было.  Вы  ж
получаете не ахти какие деньги? Не в пример моим, но не ахти?
   - Да так, вроде откладывала понемногу, но в основном только на шмотки
и хватало.
   - Ну  согласитесь,  Наталия,  вы  обе  женщины,  и  вас  должны  были
интересовать эти темы: на что жить будешь? Может, есть у тебя кто? А как
то, а как се?
   - Хорошо. Для вас  шлюшка  -  это  прямо  штамп  на  всю  жизнь,  так
получается?
   Прима промолчал. Наталия продолжала:
   - Может, она и собиралась по ночам подрабатывать, но вот  именно  для
того, чтобы было на что жить.  Но  главное  -  она  собиралась  учиться.
Хотела поставить на прошлом точку. Очень хотела.
   - Прямо так сбежать от Шандора и работать на улице в Москве? Наталия,
мы  же  договорились  уважать  друг  друга.  Можно,   конечно,   считать
подполковника милиции старым пердуном, но вот лопухом?.. Вряд ли стоит.
   - Да ничего я не считаю. Вы лезете прямо в душу. Я у нее то же  самое
спрашивала - мол, что, работу в дорогих гостиницах нашла?  Есть  у  тебя
кто? Она сказала, что есть. Но боится сглазить. Поэтому ничего  говорить
не будет. Пока все не решится. А потом, мол, и  расскажу  и  все  такое.
Знаете, обычно она со мной всем делилась, а тут такое...  Но  по  дереву
стучала, чтоб не сорвалось:
   Наталка, не обижайся, у тебя не дурной  глаз,  но  я  решила  -  пока
никому. Вот, собственно, и все. Так что было у  нее,  на  что  в  первое
время обустроиться. Виды какие-то она имела.
   - Это действительно все? Подумайте  как  следует,  вспомните,  может,
чего мельком называла? Это может быть очень важно!
   - Да нет. Говорю же вам - нет. Я тоже  пыталась  разузнать...  Знаете
женское любопытство? Сильнее его только женское  желание  выболтать  все
тайны. Но тут оказался совсем другой случай. Я говорю -  Сашку  было  за
что уважать.
   Прима тогда подумал, что, возможно, она и права. Только вот как вышло
- старые грехи тянут нас в прошлое, и  ничего  ты  с  этим  поделать  не
можешь.
   Возможно, Александра Афанасьевна Яковлева действительно хотела что-то
поменять в своей жизни, но оказалось - не суждено.  Прима  подумал,  что
нужно будет поработать со всеми свидетелями, поглядеть, что там нароют в
ходе экспертного исследования,  что  даст  работа  со  следами,  с  этой
музыкой - магнитофон на автореверсе больше суток прокручивал одну  и  ту
же кассету на громкости, весьма близкой к предельной, из-за чего  соседи
и всполошились. Видать, последний танец для Александры Афанасьевны  стал
танцем смерти. Кто-то был у нее. Последний клиент?
   Именно тогда Прима попросил Наталию Смирнову  дать  знать,  если  она
соберется уехать из города. Тогда еще  не  было  проведено  опознание  и
дурные предчувствия еще не начали мучить Примую Теперь Прима пил чай  из
рододендрона и думал о том, что Наталию  Смирнову  не  могут  найти  уже
больше суток. На звонки она не отвечает. Она предупреждала, что ей будет
страшно оставаться одной в Сашиной  квартире,  хотя  какие-то  Натальины
вещи там и остались,  поэтому  пока,  некоторое  время,  она  поживет  у
родителей. Но старики уже  сутки  не  видели  дочери.  Может,  уехала  в
Ростов? Но почему не предупредила? Не брать же с нее подписку?
   С делом Железнодорожника они тоже увязли надолго, очень надолго.
   Никаких общих внешних черт у жертв серийного убийцы нет. Его жертвами
не  становятся  только  блондинки  или  рыжие,  только  пухленькие  или,
наоборот, худые, они даже не попадают в одну  возрастную  категорию,  не
являются только проститутками, женами судей, или, как говорят психологи,
проводящие    судебно-психиатрические    экспертизы,     не     являются
совокупно-обобщающим портретом, образом, напоминающим убийце, к примеру,
его  мать  или  какую-либо  женщину,  допустим,  одноклассницу,  глубоко
ранившую  его  в  юном  возрасте.  Он  действует  внезапно,  с  холодным
расчетом, всегда точно как часы, и исчезает, почти не оставляя следов. И
все, что связывает его жертвы, - это близость железной дороги  от  места
их  гибели.  Если  рассматривать  дело  Александры  Афанасьевны  в  этом
контексте, то и тут ничего не сходится. От ее дома  до  железнодорожного
вокзала пара кварталов.
   Прима сморщил лоб и взялся пальцами за переносицу -  ватная,  сосущая
вялость в области желудка  не  отпускала.  Скорее  всего  с  потерпевшей
гражданкой Яковлевой разделался кто-то из  ее  криминальных  дружков.  А
может, клиент такой неудачный попался.
   Мог быть Железнодорожник ее клиентом?
   Прима поставил перед экспертами подобную проблему  -  должно  быть  в
почерке что-то,  свойственное  лишь  ему.  Как  отпечатки  пальцев,  как
роговица глаза. Как, собственно говоря, сам почерк.
   Перед убийством или сразу после него с  гражданкой  Яковлевой  должен
был быть произведен половой акт. Это  бы  упростило  дело  -  по  следам
спермы можно  идентифицировать  убийцу,  по  крайней  мере  выяснить,  с
Железнодорожником ли они имеют дело на  сей  раз.  Этого  не  случилось.
Возможно, кто-то  спугнул  его.  В  крови  потерпевшей  обнаружено  пять
граммов нарозина, наркотического вещества, -  доза  не  критическая,  но
достаточная для того, чтобы гражданка Яковлева пребывала  в  прострации,
некоем податливом отрубе. Вот этого Железнодорожник  никогда  не  делал.
Однако если Яковлева была наркоманкой, что Наталия Смирнова отрицает, то
доза могла бы накапливаться постепенно, в течение дня, и следующий  укол
был  бы  смертельным.  Но  кто-то  распорядился  по-другому.  Ей  просто
перерезали горло.
   Была ли она наркоманкой?
   Если нет, то что это за опыты с предкритическими дозами?
   При чем здесь Железнодорожник?
   Кто-то еще?
   Что увидела Наталия Смирнова на теле потерпевшей? Что, не  замеченное
экспертами, привело ее в такой ужас?  Причем  не  замеченное  экспертами
высшего класса, а ей хватило лишь одного беглого взгляда.
   Что-то, известное лишь проституткам?
   Знак мести?
   Смешно, нелепо и глупо.
   Или что-то,  известное  лишь  близкому  человеку?  Какая-то  опухоль,
родимое пятно, внезапно исчезнувшее?
   Но эт