Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
й по случаю еще в девяносто втором, нужно немедленно ставить
на капитальный ремонт в связи с заменой выработавшего свой ресурс
мотора, лопастей и прочей фигни. Инспекционную поездку Л. Ю. Туманской
пришлось отложить на конец года.
Я пробовала разбираться в делах банка "Славянка "Т" и в игре на
фондовой бирже, со всеми этими акциями, векселями... Но мне объяснили,
что для этого необходим аудит, то есть серьезная проверка банка и
биржевых операций экспертами со стороны, коих в данное время к
финансовым тайнам корпорации допускать нельзя, год еще не перевалил
через биржевые вершины, все в процессе и тому подобное. В конце каждой
недели на стол мне ложилась сводная рапортичка по платежам, взаимным
расчетам, прохождению грузов через таможенные терминалы, и у меня
начинала трещать голова, когда я пыталась разобраться во всех этих
цепочках. К примеру, за партию компьютеров, отправленных на Украину,
тамошние фирмачи расплачиваются не валютой, а кукурузным зерном, каковое
поступает вагонами на переработку на крахмал и патоку, а та отправляется
на кондитерские фабрики, нам не принадлежащие, где превращается в
карамель, карамель передается на реализацию оптовикам и так далее и так
далее... Цепочка, протянувшись через Китай, Корею, Тайвань и Подольск,
замыкается на той же Украине, которая расплачивается... Далее - все по
сказке про белого бычка: лыко да мочало, начинай сначала!
Я никак не могла понять, почему кирпичный заводик в Подмосковье,
принадлежавший корпорации (правда, через подставу - родственника нашей
Зоркие), гонит кирпич частным строителям коттеджей в долг, и те вроде бы
расплатятся, но только после продажи вышеупомянутых коттеджей. Но мне,
вежливо улыбаясь, растолковали, как это выгодно: процентные накрутки и
все такое... И какой будет окончательный навар. А пока кирпичный завод
брал кредиты, но не в нашем банке, а в малоизвестном "Пеликане".
Наверное, я бы в конце концов сама разобралась, в чем тут дело и где
зарыта дохлая крыса, если бы меня не тормозили, переключая мое внимание
на иные проблемы и настойчиво убеждая меня, что именно они до
чрезвычайности важны для новой Туманской как фирменному знаку и лицу
корпорации. То вдруг оказывалось, что я включена в состав жюри фестиваля
рок-музыки в Сочах, и я, прихватив Гришку и Арину, летела на пяток дней
на юг, глохла от грохочущих звукоустановок и воплей полуголых пацанов и
девиц... То устраивалось бесконечное толковище по поводу проекта
современного Дома моды, где она, Викентьевна, предполагала собрать
молодых и малоизвестных отечественных кутюрье, и я целые дни гробила на
обсуждение того, каким должен быть этот Дом моды, потянет ли "Система
"Т" такие затраты и вообще на кой черт все это надо. В конце концов
выяснялось, что это полная лажа, но время ушло безвозвратно.
Единственное толковое дело, которое мне удалось провернуть в мае,
прямого отношения к хозяйству не имело. Мне даже не пришлось ни на кого
давить. Все дружно согласились, что благотворительная акция, которую я
хотела провести втихую, без огласки, весьма полезна, но только в том
случае, если она получит паблисити. Деньги на нее нашлись. На Север, в
женскую колонию, где я тянула свой срок, о чем, конечно, никто не
догадывался, мы отправили две автофуры "вольво", загруженные
продовольствием, включая всякие тушенки, крупы, вермишели и сухое и
сгущенное молоко, чай, сигареты и кофе (я помнила, что больше всего я
мечтала о чашечке нормального кофе), лекарствами (в санчасти на
монастырском острове был только йод, зеленка и аспирин), стиральными
порошками (мне приходилось стирать черным мылом) и всем прочим, что, по
моему разумению (включая знаменитые прокладки), могло хоть как-то
скрасить жизнь узниц. Раздули это дело до гомерических размеров. При
отправке фур присутствовал тот самый милицейский генерал, много
говорилось о благородстве "Системы "Т" и лично моем, нас помянули в
программах новостей почти на всех каналах, и Белла одобрительно сказала:
- Самое то, деточка. Вы умнеете прямо на моих глазах!
Вообще-то я собиралась лично навестить узилище, но потом побоялась,
что это будет выпендрежно, а главное, может всплыть и начать
раскручиваться мое уголовное прошлое. Что делу Туманских может
навредить.
Но в общем-то я если и не понимала по-настоящему, то ощущала, что за
моей спиной идет какая-то тихая возня, что-то постоянно происходит, но я
отнесла это за счет того, что меня, как неумеху, вежливенько
придерживают, дабы я сдуру не наломала дровишек.
Михайлыч вел себя как-то непонятно, куда-то пропадал на целые недели.
Когда я как-то спросила, что нового по убийству Сим-Сима, ответил
вопросом:
- Кино такое знаешь - "Следствие ведут знатоки"?..
Время от времени он требовал у Беллы и меня какие-то суммы, которыми
оплачивал услуги неизвестных мне людей. Зоркие молча выписывала, я
ставила подпись, и Чичерюкин топал в кассу. Эта сторона дел обсуждению
не подлежала.
Как-то я застала его в нашем буфете, он что-то жевал и читал журнал
"Эксперт" с портретом нового премьер-министра, известного под кликухой
"киндер-сюрприз", такого умненького и оптимистичного мальчика, который
предвещал взлет и расцвет Отечества, если оно последует его
рекомендациям, и сказала:
- Слушай, Михайлыч, есть у меня такое ощущение, что со мной многие
тут темнят. Во всяком случае, чего-то недоговаривают.
- В каком смысле?
- В деловом.
- Извини, Лизавета, я в этих делишках ни ухом ни рылом... У меня
другие песни. Впряглась - значит, тяни! Больших глупостей ты уже не
делаешь. Все вроде чин чинарем. Идет нормальная притирка. Ну а если кому
не доверяешь, у тебя право есть - в три шеи! Это же твое! Все твое. Ну
почти что все... Я быстренько свернулась и слиняла, потому что боялась,
что проговорюсь про Горохову. Недавно я пришла к выводу, что разумно
было бы подключить к этому делу многоопытного Чича, а не решать все с
бухты-барахты. Про мою историю с Ираидой Анатольевной в прошлом он знал
все и как-то предрекал, что добром она не кончится и Ирка обязательно
возникнет, как только учует запах деньги. Но пока я не была готова к
этому разговору.
У них с Элгой, похоже, все устаканилось, Карловна перестала вести
себя, как Колумб, открывший Америку, и единственное, что меня еще
бесило, так это то, что все чаще по вечерам она оставляла меня одну,
смывалась на рандеву с Михайлычем.
Я сидела на Ордынке допоздна, домой возвращаться не хотелось - там
была холодная постель, недалекая Арина. Был, конечно, и Гришка, но он
так выматывался в своем саду, что чаще всего я видела его уже спящим.
Я полюбила эти поздние часы в уже моем кабинете, когда контора пуста,
по зданию гуляет ветерок, пахнет зеленью из окна, когда тишина и покой и
можно наконец, ни о чем не думая, завалиться в любой кабак, отправиться
на шоу, поиграть фишками за рулеткой, но мне это было не нужно. Мне
казалось, что я в чем-то предам Сим-Сима, если стану делать это одна,
без него. Иногда, размечтавшись, я останавливала себя, как будто,
разогнавшись на "Дон Лимончике", била по педали, прочерчивая позади на
асфальте четкий тормозной путь...
Где-то около полуночи я убиралась с Ордынки. За "фиатиком" следовал
"жигуль" охранника, который уже знал, где я по пути буду
останавливаться. Я заходила в ночной супермаркет на Новом Арбате,
бродила но пустым залам с тележкой и выискивала вкусненькое или
экзотическое. Загружалась какими-нибудь лобстерами, мадагаскарской
ягодой, черным виноградом и желтыми китайскими грушечками, благо теперь
все эти фрукты-ягоды были в Москве круглогодично, покупала что-нибудь
сладкое, мороженое, брала бутылку хорошего красного вина, обычно
испанского, из сухих, и отправлялась дальше.
Цветы я всегда покупала в павильоне на Маяковке, иногда подходила к
бабкам у метро, которые торговали первой редиской, укропом и кинзой, не
столько для того, чтобы что-то купить, а чтобы просто потрепаться. Тетки
сильно походили на Гашу, и я, вспоминая о ней, думала о том, что ее мне
не хватает. Но Гаше было не до меня, у Гаши была ее деревня Плетениха,
многоголовое семейство и огород, который в такую майскую теплынь
требовал заботы.
Но помимо этих забот было еще что-то, что не позволяло мне погнать
"Дон Лимончика" к Гаше, хотя до Плетенихи была всего пара часов езды.
Что-то останавливало меня, словно и перед Гашей была какая-то моя
вина...
Дома я влезала в джакузи, ополаскивалась, подремывая, потом в кухне
устраивала ночную пирушку, благо на все диеты я чихала и могла трескать
что угодно, попивала винцо и часами смотрела видачок. Арина обычно
крутила секс-штучки и слезливые мелодрамы, затерла почти до дыр кассету
с "Эммануэлью", но я смотреть все это не могла и ставила что-нибудь из
мультяшек Гришки. Только звук убирала. Смешные звереныши, человечки и
монстрики двигались на экране, я бездумно смотрела на них и засыпала
прямо за столом. Арина уже тоже знала, когда наступит этот момент, сонно
вздыхая, появлялась в кухне и тащила меня в спальню, в постель.
Все эти недели за моей спиной что-то копилось и набирало силу,
сжималась какая-то пружина, которая неизбежно должна была распрямиться и
безжалостно ударить по мне. Но предчувствия не мучили меня, мысли мои
были заняты одним: как мне жить без Сим-Сима? Я мучительно пыталась
понять, чем же я прогневала Главного Кукольника, за что он меня так
приложил. Дернет ли он за свои веревочки, чтобы я затрепыхалась на них
по новой и мне стало еще хуже?
Он и дернул.
Согласно роскошному буклету, разосланному каждой из дам, приглашенных
на парти в отель "Балчуг", миссис Мэрион Гиббс-Хофман стукнуло семьдесят
два года, то есть она достигла возраста, который уже не скрывают. Прием
для бабульки устраивал тот самый дамский двухнедельник, который меня уже
засветил, и отказывать редакторше мне было неудобно. Из буклета я
почерпнула, что заморскую миссис интересуют россиянки из числа уже
прогрызшихся в деловые сферы, то есть бизнес-леди, сделавшие сами себя.
Сообщалось, что миссис всю жизнь волокла свой воз, как ломовая лошадь, и
до сих пор правит целой империей отелей, турфирмой и даже владеет
круизными судами.
Я сразу поняла, что бездарно влипла.
На стандартный прием с поддавоном и закусью встоячку, с неизбежным
присутствием халявщиков, известных всей Москве и проникавших через любые
заслоны на дармовую жратву и выпивку, это ни с какого боку похоже не
было.
В конференц-зале на возвышении стояла деревянная кафедра и рядом с
ней электронная фисгармония. Мы с Элгой немного опоздали, и, когда
уселись неподалеку от дверей, миссис уже толкала речугу. На английском,
конечно, переводила редакторша, мадам Рында, на этот раз в темно-зеленом
френче, брюках цвета хаки, шляпке типа фуражки, что делало ее немного
похожей на Мао Цзэдуна. Во всяком случае, что-то вождистское в ней
ощущалось. Дрессировка в "Торезе" еще не забылась, и я все понимала без
перевода.
В зале было десятка четыре приглашенных, в основном дам возраста,
приближающегося к неопределенному. Было видно, что дамский двухнедельник
был для них чем-то вроде Библии: они точно следовали его указаниям в
области моды - что носить, чем душиться, какие цацки на себя навешивать.
Было понятно, что все они или почти все из одного прайда. Во всяком
случае, фейсы почти у всех были одинаково усиленно-внимательные, как у
школьниц, которым вдалбливают урок. Впрочем, больше всего это походило
на взбучку, которую сержант задает новобранцам. Многие даже что-то
записывали в блокнотики и держали на весу диктофончики, фиксируя каждое
драгоценное слово, занесенное в темную Московию.
В миссис Мэрион Гиббс-Хофман было метра два росту. И я бы никогда не
решилась назвать ее старушкой. Будто из дерева вырезанное лицо, без
следа подтяжек, было сухо-гладким и коричневым от загара, словно она
явилась сюда прямо с каких-нибудь жарких Гавайев. Голову покрывал седой
пушок, но, по-моему, она ее брила, как боксер. Белоснежный оскал был
сработан лучшими дантистами планеты. Но главное - миссис излучала
совершенно бешеную, свирепую энергию. Насколько я не забыла инглиша, на
прямой мат она не переходила, умело балансируя на грани площадной
ругани.
Мне кажется, она вела бы себя точно так же и в каких-нибудь джунглях,
растолковывая беременным пигмейкам, какие они идиотки. Во всяком случае,
она стреляла, как из пулемета, рявкающим полулаем, коротко и
безапелляционно. И коротенький синий балахон-платье развевался на ее
остове, как флаг на древке, водруженный над нецивилизованной
территорией.
Ни о каком бизнесе речь не шла. Речь шла о священной битве девочек,
девиц, молодых женщин, матрон и бабулек Штатов за свои права. Оказалось,
что миссис Мэрион Гиббс-Хофман представляла в нашей занюханной Москве
некий орден новых амазонок, то есть плюс ко всему еще и рулила
собственным движением, которое называлось, кажется, "Дочери Евы". А
ярилась миссис оттого, что отечественные дамы по наивности представляют
себе Штаты раем небесным и понятия не имеют о тех нечеловеческих
условиях, в которых пребывают среднеамериканская бабулька, матрона,
молодая семейная женщина, девица на выданье и даже невинная девочка,
стонущие под гнетом тех самых, которые в брюках и которые стремятся
только к одному, движимые инстинктом: распять, впихнуть и унизить...
За ее спиной у стены стояли три "Евиных дочки", которых она привезла
с собой в Москву, но молоденькие. В таких же зеленовато-синих форменных
балахончиках и в пилотках с непонятными вензелями. Они держали в руках
какие-то книжечки. Одна из них, убойно красивая негритяночка, с чуть
вывернутыми алыми губами, сероглазая, еще подросток, жевала резинку и с
любопытством разглядывала этих русских теток, которые сияли бирюльками,
как елки, и которых надо было обращать в свою веру. Я огляделась и
поняла, что почти никого из настоящих деловых женщин здесь нет.
Очевидно, в отличие от меня, они просекли, что будет нести пророчица. И
если не считать одной рестораторши и знакомой мне директрисы известного
охранного агентства, тут собрались в основном вольные читательницы
двухнедельника, из тех, кого Элга именовала "нюшками", то есть жены
именитых супругов или их подруги.
То, о чем громыхала миссис, им нравилось. Всегда приятно слышать, что
кому-то гораздо хуже, чем тебе. Но главное, что, оказывается, там, за
океаном, бравые американочки уже пробили то, чего не пробили мы: кадрово
служили в пехоте, авиации и даже на флоте, рулили банками и
предприятиями, держали супругов в ежовых рукавицах и чуть что - волокли
мужика в суд, поскольку даже заинтересованный взгляд какого-нибудь
забывшегося бедолаги на твои титьки или коленки, тем паче комплимент,
сказанный на ушко, закон расценивает как посягательство на невинность,
честь и достоинство, и не один работодатель, ухвативший за задницу в
своем офисе секретаршу, уже тянет срок или выплачивает моральную
компенсацию, каковая позволяет оскорбленной телке пережить это ужасное
унижение.
Но главное было совсем в ином - пророчица расценивала сильную
половину человечества как ублюдочное и вымирающее явление. Она
предрекла, что Двадцать Первый век будет веком Женщины, то есть такой
Всемирной Бабищи, которая наконец возьмет в свои руки планету и оставит
мужикам лишь частичное участие в процессе зачатия, без чего, впрочем, в
дальнейшем, в связи с развитием генной инженерии, можно будет и
обойтись.
Дамы жутко возбудились. Загоготали, как гусыни, им нравилось думать,
что они смогут обойтись без своих гусаков.
Ораторша плюхнулась за фисгармонию и заиграла очень профессионально и
энергично. Ее девы уткнулись в книжечки, а она призвала жестом всех нас
присоединиться к пению. Такие же песенники были разложены на спинках
кресел. Публика начала несколько сконфуженно листать книжечки, поскольку
в инглише многие не волокли ни уха ни рыла, девы грянули, пританцовывая
нечто псалмообразное, на мотив "Выходила на берег Катюша". Песнопение
явно было заготовлено для России. "Евины дочери" пели классно, у
негритяночки обнаружилось уникальное бархатистое контральто.
- Ну и как это тебе, Карловна? - покосилась я на Элгу.
- К чертовой матери! - фыркнула та. - Я не имела никакого понимания,
Лиз, что тут будет. Кажется, эта особа полагает, что прилетела к
туземкам?
- А может, ее не дотрахали в молодости? - предположила я. - Или она
просто забыла, как это делается? И чему так обрадовались эти коровы? У
каждой есть койка, где ее ждут...
Кажется, я ляпнула что-то не то, потому что Элга отчаянно покраснела.
Приняла, значит, на свой счет. В отличие от меня, койка, в которой ждут,
у нее была.
Музыкальная пауза оборвалась так же резко, как и началась, миссис
ухватилась за Библию и стала растолковывать, что из рая нашу
прародительницу выперли исключительно по вине Адама. Этого первого
супермужичка завело и возбудило известное пресмыкающееся, уговорив его
первым куснуть яблочко. И бывший до этого джентльменом парнишка озверел
от похоти и разложил Еву под древом познания. Это, оказывается, был
первый случай изнасилования в истории человечества, первое оскорбление
действием, каковое наследники Адама продолжают и в наши дни.
- С меня хватит! Я линяю... - пнула я Элгу.
- Я тоже.
В обширном холле перед конференц-залом были выставлены столы для
безалкогольного файф-о-клока, такого чаепития встоячку, громоздились
горы пирожных, выпечки и бутеров, парили заварочные чайники, расписанные
под матрешку, и дышал жаром многоведерный электросамовар, тоже
расписанный под хохлому. Четыре редакционные девицы из штата
двухнедельника скучали в ожидании перерыва. Девчонки, видно по задумке
мадам Рынды, изображали сестричек-аленушек, в сарафанах и кокошниках, и
должны были разливать чаи для гостий. Но пока томились без дела.
Кроме них в холле был только Кен. Я чуть не охнула от неожиданности.
Он был белым с головы до пят, то есть совершенно белоснежен, начиная с
белых замшевых туфель и заканчивая капитанкой с яхтсменской кокардой,
которую он держал под мышкой. Стрелками наглаженных брюк можно было
порезаться, флотского типа сюртуку с лацканами, облекавшему его чуть
сгорбленный высоченный остов, не хватало только эполет. От этой белизны
загорелое морщинистое лицо его казалось особенно темным. Он отпивал чай
из чашки, изящно держа ее на весу, и хрустел сухариком. Чингисханов-ские
глаза его вспыхнули приязнью и весельем, когда он увидел меня. Ну просто
отец родной, не иначе.
- Какая приятная неожиданность, Лизавета Юрьевна... Не ждал, не ждал!
- пошел он нам навстречу.
- У вас неожиданностей не бывает, Тимур Хакимович, - сдержанно
заметила я. - И я думаю, что как раз и ждали. Именно меня. У вас
неплохие информаторы.
- Поговорим? - предложил он миролюбиво. - Только... Как бы это
помягче? Без посторонних.
Он покосился на Элгу.
- У меня от нее секретов нет!
- А вы не допускаете, Лиза, что они есть у меня? Он смотрел почти
просительно.
Я его не видела с того зимнего дня, когда он привозил ко мне на
территорию Авербаха. Я не знала, как он принял то