стые. Эти федералы темноты не боялись.
   "Уазики" поднимались все выше  и  выше,  "вкручиваясь"  в  небо,  как
штопор в пробку. В  машине,  привалившись  к  дверцам,  дремали  люди  в
камуфляже, успевая "перехватить минуток  пятьсот-шестьсот",  потому  что
знали, что в эту ночь им поспать не удастся точно. Коротко подстриженные
головы мотались в такт частым поворотам - то вправо, то влево, стукались
о дверцы. Но не больно, потому что боковые стекла, на случай  внезапного
нападения, были завешены  расправленными  армейскими  бронежилетами.  Но
людей в машине защищали не "броники", а знание оперативной, на "подходах
к месту развертывания", обстановки.
   Поворот.
   Еще поворот...
   Головной "Уазик" свернул на обочину. Кажется, приехали...
   Потягиваясь и разминаясь, бойцы полезли из машин, потащили из салонов
оружие. Действовать предстояло на "чужой"  территории,  потому  что  вся
Чечня ночью чужая.
   Отсюда до места было семь  с  небольшим  километров  -  полтора  часа
ночного марша. Ближе к "населенке" подъезжать было  нежелательно,  чтобы
не переполошить жителей. Лишний шум себе может позволить милиция,  когда
у нее за спиной стоит батальон мотопехоты, подкрепленный выведенными  на
прямую наводку стотридцатимиллиметровыми самоходками. Они такими  силами
не располагали. У них были - только они.
   - Ну что, попрыгаем?
   Это был привычный, со времен большой войны ритуал.  Возможно,  сейчас
он был излишним, им не к  немцам  через  линию  фронта  переползать,  но
правила, ставшие рефлексами, лучше без нужды не менять.
   Бойцы подтянули все ремешки, завязали все шнурки, закрыли  на  кнопки
все клапаны. Попрыгали на месте. Все в порядке - ничего не болтается, не
стучит, не гремит, не сползает.
   - Задача всем ясна? - спросил командир.
   - Так точно! - ответил за всех Володя Сафронов.
   - Вопросы есть?
   - Никак нет!
   Какие вопросы у матросов, тем более у спецназа  -  чай  не  дети,  не
первое задание вместе "ломают".
   - Тогда... с богом!..
   Хоть его и  нет.  И  хорошо,  что  нет,  а  то  гореть  им  всем,  по
совокупности их деяний, в геенне  огненной.  Всем  подразделением.  Всем
видам вооруженных сил!
   - Вы - за мной, - приказал подполковник, повернувшись к единственному
среди них  гражданскому  лицу.  -  Напоминаю  -  ваша  задача  опознать,
успокоить и помочь дочери, сверх того,  если  вас  о  том  не  попросят,
ничего не предпринимать! Раньше  времени  и  вперед  меня  не  соваться,
самодеятельность не разводить, приказы выполнять на раз!
   - Вопросы, Сергей Петрович?
   На этот раз вопросы были.
   У Сергея Петровича.
   - Почему мне не дали автомат? - обиженно спросил отец девочки.
   -  Потому  что  не  положено.  Вы  гражданский  человек,  -   ответил
подполковник. - Так и вам, и нам спокойней будет. А то  еще  пристрелите
кого-нибудь ненароком.
   - Я умею обращаться с оружием, я в армии служил! - возмутился  папаша
заложницы.
   Спецназовцы только усмехнулись.
   Черта лысого они согласились бы тащить с собой этого штатского  лоха,
если бы не крайняя в нем нужда. Просто он лучше, чем кто-нибудь  другой,
мог опознать и привести в чувство заложницу. Да и выход этот не  боевой,
а скорее прогулочный, потому что "халтурный".
   - Ну что, пошли?..
   Первая пара шагнула в  темноту.  Им  надлежало  прокладывать  дорогу,
искать и обезвреживать маловероятные -  но  кто  их  знает  -  растяжки.
Второй парой шли командир и  Сергей  Петрович.  Третья  пара  прикрывала
колонну с тыла и флангов.
   Шли быстро, надвинув на глаза приборы ночного видения. Пять человек -
совершенно бесшумно, словно бесплотные тени, один, хоть  и  старался  не
шуметь, "топтался как слон". Прямо хоть на закорках его неси...
   Возле "населенки" сбавили темп.
   Головная пара ушла вперед, отсматривать подходы.
   Вернулись они уже втроем. Третий боец был  тоже  свой,  он  вылеживал
здесь, холодным пузом на мокрой  земле,  со  вчерашнего  вечера,  отчего
говорил сильно в нос.
   - Ну что? - спросил Виктор Павлович.
   - Все спокойно, - ответил наблюдатель.  -  Из  двадцати  семи  дворов
двадцать пять "живые". В каждом от трех до десяти человек, в большинстве
своем женщины и дети. С оружием никого не видел...
   Ну, то есть мирная альпийская деревенька...
   Все они мирные, пока спиной не повернешься...
   К дому подползали на карачках, с севера, идя против ветра,  чтобы  не
поднять собак. Бесшумно  переползли  через  забор,  залегли  в  огороде.
Перетащили, поднимая и ставя ему ноги, Сергея Петровича. Ткнули мордой в
землю, шепнули:
   - Лежи тихо - как умер!
   Один из бойцов, накрутив на пистолет набалдашник глушителя,  ящерицей
пополз к дому.
   Тявкнула собака - раз, второй. И тут же осеклась.
   Значит, куда надо попал боец - в шею или в голову, раз она не  успела
даже взвизгнуть.
   Путь был свободен.
   Бойцы проникли во  двор,  поднялись  на  крыльцо,  встав  на  колени,
осмотрели запертую изнутри на крючок дверь...  Просунули  в  узкую  щель
тонкий нож, поддели, подняли крючок и, не опуская его, чтобы случайно не
звякнуть, приоткрыли дверь, протискиваясь внутрь.
   Небольшой, пахнущий деревенским домом коридорчик.
   Ведущая  внутрь  дома  дверь  была  закрыта  на  засов.  Пытаясь  его
отодвинуть в сторону, заскребли по железу штык-ножом. За  дверью  кто-то
завозился.
   - Э... кто там? - спросил заспанный голос.
   Нужно было что-то отвечать или вышибать дверь. Но если  вышибать,  то
поднимется шум. А шуметь  нежелательно,  у  них  уже  был  случай  когда
охранник, понимая, что жить ему осталось всего ничего, швырнул в  зиндан
гранату.
   За  дверью  характерно  лязгнул  передергиваемый   затвор   автомата.
Автомата - черт подери!
   - Эй, слушай, открой, да... Замерз совсем! - по-русски, коверкая язык
кавказским акцентом, уверенно  сказал  кто-то  из  бойцов,  для  большей
правдоподобности бухнув в косяк носком ботинка.
   В доме чужих не ждали - не было здесь чужих.  И  дверь  открылась.  В
проеме двери стоял полупроснувшийся "чех" с автоматом.
   Он увидел не одного, увидел несколько столпившихся в коридоре  фигур.
Хотел полоснуть очередью поперек дверного  проема,  но  не  успел.  Даже
крикнуть не успел, как та собака во дворе.  Его  схватили  за  волосы  и
сильно дернули  вперед,  насаживая  на  выставленный  штык-нож,  который
легко, как в масло, вошел ему в  горло,  перерубая  гортань,  в  которой
застрял так и не вырвавшийся наружу крик.
   Боевик рухнул вперед, на выставленные руки. Упасть ему не  дали,  его
поймали, аккуратно положили поперек порога и  придержали  дергающиеся  в
агонии ноги. Через пару минут, когда покойник затих, разошлись по  дому.
В соседней комнате нашелся еще один  "чех",  который,  мирно  посапывая,
дрых на большой кровати. В его головах, на спинке стула, висел  "АКМ"  и
ременная сбруя с кобурой.
   Его убивать не стали.  Ему  набросили  на  голову  подушку  и  ткнули
кулаком под дых, перекрыв дыхание. Чеченец согнулся, мыча  в  подушку  и
бестолково хватаясь за воздух руками.
   - Где пленники? - тихо, в самое ухо спросили его.
   И с хрустом, как карандаш, переломили средний палец.
   Боевик задергался, но быстро  притих,  потому  что  дышать  ему  было
нечем.
   - Где пленники? - повторили бойцы вопрос, жестко перехватывая другой,
указательный,  палец,  который  готовы  были,  ни  малого  мгновенья  не
сомневаясь, переломить пополам. Что боевик понял.
   - Там, там, - задергался он, кивая на  стену.  Чеченцы  очень  хорошо
научились маскировать входы в бункера, где под самым носом  у  федералов
иногда месяцами отлеживались боевики. В зинданы тоже...
   Бойцы прошлись по женской половине,  подняли  из  постелей  женщин  и
детей, перемотали им рты скотчем, связали  руки  и,  посадив  в  дальней
комнате в углу, приказали молчать.
   Теперь можно было работать свободней.
   Сдвинув общими силами в сторону какой-то полутонный сундук, содрали с
пола половики и, обследовав половицы, нашли люк.
   Приложившись головами к полу, прислушались.
   Внизу было тихо.
   - Давай за папашей!
   Один из бойцов выскочил на улицу, за валяющимся  на  огороде  Сергеем
Петровичем.
   - Пошли, чего разлегся, - пихнул боец в бок распростертое на  грядках
тело...
   Люк поддели штык-ножами  и  потянули  вверх.  Под  полом  обнаружился
закрытый металлической крышкой лаз. Все вздохнули с большим облегчением,
увидев задвинутый засов. Если бы внизу были не пленники, а  боевики,  то
засов был бы с другой стороны, был бы изнутри.
   Значит, все пройдет тихо!..
   Когда подняли крышку, в лица ударил тяжелый, гнилостный запах  сырого
подвала. Чем же они там дышат?!
   Первым вниз спустился Володя Сафронов. Он нырнул в темноту и вынырнул
через несколько секунд.
   - Давайте его сюда, - тихо сказал он. Сергея Петровича подтолкнули  к
люку.
   - Сюда...
   Подвал был как зоопарк, был разделен  на  три  сваренных  из  прутьев
арматуры отсека. За прутьями были камеры. Одна -  пустая.  В  другой  на
двухъярусных нарах лежали какие-то люди. Еще в одной никого не было... А
где же?..
   Капитан пихнул Сергея Петровича в бок,  направляя  в  сторону  пустой
камеры.
   На нижних нарах была брошена какая-то рванина, что-то вроде  старого,
изорванного одеяла. И это одеяло в центре топорщилось. Совсем чуть-чуть,
словно там кошка свернулась калачиком!
   Он сделал шаг вперед и вошел в "клетку". Под ногами с хлюпом брызнула
вода - на полу стояли лужи. Он подошел к нарам, склонился,  не  решаясь,
боясь снять одеяло, как будто там был труп.
   Но нет - одеяло "дышало", еле заметно колыхаясь вверх и вниз, верх  и
вниз... Под ним был живой человек и, судя по размерам, был ребенок.
   Он осторожно коснулся живого  бугорка  пальцами.  Бугорок  вздрогнул,
сжался, словно в ожидании удара, и мелко-мелко задрожал. Он  уловил  эту
дрожь, и у него сердце словно удавкой перехватило!.. Он вдруг понял,  не
глядя понял, что это его дочь, что ее вот так будили, может быть, каждую
ночь, может быть, по несколько раз в ночь и здесь, в подвале, на  глазах
других, в соседней клетке, пленников издевались, били и,  не  исключено,
насиловали те  двое  кавказцев  -  здоровых,  ненасытных,  звероподобных
мужиков! Его... двенадцатилетнюю дочь!..
   Его захлестнула жалость, но еще  больше  злость...  И,  понимая,  что
сейчас он потеряет над собой контроль и  разрыдается,  стянул  одеяло  и
схватил лежащее под ним тельце, притянув, прижав его к себе.
   Он увидел огромные, полные ужаса глаза. Которые не узнал!
   Это была не дочь! Это был ребенок, девочка, с такими же, как  у  нее,
волосами, но не его дочь!.. У нее было  совсем  другое  лицо,  взрослое,
искаженное страхом и страданием...
   - Это она? - резко спросил сзади спецназовец.
   Отец неуверенно замотал головой.
   Нет, нет, это не она!.. Нет!
   Но девочка вдруг что было сил  вцепилась  в  него  худыми  ручонками,
притянула к себе и, зарывшись  носом  куда-то  в  шею,  заплакала,  тихо
по-звериному подвывая и сотрясаясь от всхлипов.
   Она! Это она!.. Хотя совсем другая! Не та, которая была,  которую  он
знал - не беззаботная девочка с косичкой, а взрослая, умудренная опытом,
битая-перебитая жизнью женщина! Из-за этого он не узнал ее - из-за глаз,
чужих, взрослых, печальных!..
   - Па-па...  па-па...  па-па...  -  всхлипывала,  бормотала  она,  все
сильнее и сильнее вцепляясь в него,  хотя  сильнее  уже,  кажется,  было
некуда.
   И по его шее и по его щекам часто-часто потекли горячие, как угольки,
капли слез. По шее - ее слезы... А по щекам - его слезы, которых он даже
не замечал!
   Хорошо, что он здесь, что ее нашел он, а не эти... не солдаты! У  нее
бы сердечко разорвалось от ужаса, если бы  это  был  не  он,  а  люди  в
масках!..
   В соседней камере кто-то завозился.
   -  Не  двигаться!  Пристрелю  к...  матери!  -  предупредил   капитан
Сафронов, поводя автоматом в сторону приподнявших  головы  пленников.  -
Кто такие?
   - Старший лейтенант Макаров, сто второй  моторизованной...  -  сказал
один из пленников. И голос его предательски задрожал, а разбитые в кровь
губы сами собой растянулись в идиотской, в блаженной  улыбке.  -  Неужто
свои...
   - Разберемся, свои или чужие, - пообещал ему капитан.
   В зинданах ведь не только русские заложники сидят, но,  случается,  и
провинившиеся "чехи". Был горький опыт  -  "освобождали"  одного  такого
"пленника", который успел в бок сержанту заточку ткнуть!
   - Все, папаша, кончай нюхолкой хлюпать, давай на выход,  по-быстрому!
- приказал капитан, довольно бесцеремонно толкая, не понять, счастливого
или несчастного, от того, что он здесь увидел, отца.
   Не до соплей капитану было. Он таких девочек и не таких  -  без  рук,
без ног и голов девочек - десятками перевидал. Не о том он сейчас  думал
- думал, что с этими вот, свалившимися им на голову  пленниками  делать!
За которых им не платили, на  которых  они  не  рассчитывали  и  которых
теперь придется на себе до машин переть, потому что  они  на  ногах  еле
держатся!
   - Давай, давай, папаша!..
   Сергей Петрович, хоть и неудобно было, но не решился отлепить от себя
повисшую на нем дочь и стал вместе с ней карабкаться наверх... Остальных
подняли минут через пять, они точно оказались своими - и по рожам, и  по
разговору, и по сообщенным ими о себе сведениям.
   - Да, повезло вам, мужики, не за вами мы сюда пришли...
   Но подумали не так, подумали по-другому.  Подумали  -  черт  вас  нам
принес!..
   - ... ну, считайте - отмучились...
   Но кабы так, кабы отмучились!.. Нет, не  отмучились!  Видно,  не  всю
отпущенную им судьбой чашу страданий выхлебали пленники - не до дна!
   Осталось в ней еще по последнему полновесному глотку... Потому что не
всегда на войне то, что кажется хорошо, - оказывается хорошо...
   Когда собрались уже уходить, в  дом  вломился  стоявший  в  охранении
боец.
   - Боевики! - произнес он одно только слово.
   И кто  бы  мог  предполагать,  что  именно  сегодня,  именно  в  этот
предрассветный час в "населенку" войдет колонна  "чехов".  И  "прогулка"
сразу кончится.
   - Сколько их?
   - До взвода. Может быть, больше!
   И все подумали то, что в сердцах сказал командир.
   - Черт!.. Принесла нелегкая!..
   Уходить нужно было немедленно, пока "чехи" не рассыпались по дворам и
не наткнулись на них в доме, где они оказались как бы в мышеловке.
   Бежать!.. Но до того обезопасить свои тылы!
   - Сядь, папаша! - прикрикнули бойцы  путающемуся  под  ногами  Сергею
Петровичу. Бойцы решали свои задачи...
   Боевика  на  кровати  по-быстрому  додавили  подушкой,  для  верности
свернув на сторону, пока позвонки не хрустнули, шею.
   Испуганных, ожидающих худшего чеченских женщин и их  детей  выдернули
из угла и,  поторапливая  пинками,  погнали  к  "яме".  Оставлять  живых
чеченок за спиной было нежелательно - они в минуту всю свою  деревню  на
ноги поднимут. Женщин и их детей спихнули в бункер,  откуда  только  что
вытащили пленников. Как мешки спихнули, кулями роняя  вниз,  потому  что
развязывать руки им было некогда. Может быть, кто-нибудь и шею сломал, а
уж руки-ноги точно!.. Лаз прихлопнули сверху крышкой и задвинули засов.
   Пусть  посидят...  Их,  конечно,  хватятся  и  вытащат,  но,  хочется
надеяться, не сразу. До того времени они не умрут, не успеют. Были бы их
сыновья чуть постарше, их бы следовало прикончить, чтобы "кровников"  не
плодить. Но эти -  не  в  счет.  Эти  пока  вне  игры.  Пусть  подрастут
малость...
   Когда пробирались через огород, случилось то, чего они боялись и чего
следовало  ожидать,  -  один  из  плохо  стоящих  на  ногах   пленников,
зацепившись за что-то ногой и потеряв равновесие, свалился в  грядки,  с
хрустом подминая растительность.
   Его услышали. Собаки услышали, тут же поднявшие неистовый лай.
   Чтоб тебя!..
   - Теперь ноги в руки!.. - заторопили бойцы пленников, нутром чуя, что
добром все это не кончится. И точно - не кончилось!
   Где-то  хлопнула  дверь,  и  чей-то  из  темноты  голос  окрикнул  их
по-чеченски. И еще раз окрикнул...  И  тут  же  оттуда,  словно  швейная
машина "Зингер", простучал автомат.
   Залечь они не  успели.  Кто-то  охнул,  схлопотав  пулю,  и  один  из
пленников, кажется лейтенант, как подкошенный рухнул на землю.
   Твою мать!..
   В  кромешной  тьме,  расплескивая  искры,  бился  огонек   автоматных
очередей. Снять обозначившего себя стрелка было плевым делом, но они  не
отвечали, вжимаясь в землю, надеясь, что "чех" их не  видит,  паля,  что
называется, на  всякий  случай,  на  подозрительный  звук.  Еще  немного
постреляет душу отведет и, может быть, успокоится!
   Все... тишина!
   Подполковник ужом пополз назад.  На  земле  скрипя  зубами  от  боли,
зарываясь лицом в траву корчился Сашка  Ерохин.  Он  даже  стонать  себе
позволить не мог, чтобы их не обнаружить.
   - Куда тебя? - спросил подполковник,  быстро  обшаривая  его  руками.
Наткнулся, вляпался во что-то липкое и горячее. Ах, черт -  в  пах,  под
бронежилет!
   Все, не ходок капитан!
   Но даже и это - ничего! Все равно бы они  выскочили  -  отлежались  с
пяток минут, пока все успокоится, и тихо свалили!.. Но некстати, громко,
чуть не во весь голос, вскрикнул от боли навяленный им  судьбою  пленный
лейтенант.
   И тут же снова заплясал в темноте веселый огонек, и прямо  над  ними,
"состригая макушки", взвизгнули пули.
   Теперь отмалчиваться было  глупо.  Кто-то  приложился  к  автомату  и
короткой, в три патрона, очередью загасил автоматчика.
   - Уходим! - скомандовал подполковник, рывком  затаскивая  Ерохина  на
закорки и бегом таща его к лесу.
   Рядом, обгоняя его, бойцы несли раненого лейтенанта, жестко, чтобы не
пикнул, зажав ему рот ладонью.
   - Куда его?
   - В грудь и живот. В живот - слепое, в грудь - "сквозняк".
   Не повезло лейтенанту! Не жилец лейтенант! Такие диагнозы  они  могли
ставить без всяких врачей - в вопросах смерти они были лучшими, чем они,
специалистами. Насмотрелись за две-то войны!..
   Эх!.. И стоило его из зиндана вытаскивать, чтобы тут же,  двух  шагов
не пройдя, на тот свет спровадить? Лучше б там сидел - целее был бы!
   И снова темноту ночи прошила свистящим  пунктиром  низкая,  прошедшая
над головами очередь, от которой они с разгону ткнулись мордами в землю,
уронив раненых.
   Задыхающийся от боли и отсутствия воздуха  лейтенант  содрал  с  лица
чужую руку. Но не закричал, а  довольно  вразумительно,  твердым  тоном,
словно большого одолжения прося, пробормотал:
   - Не оставляйте меня - добейте!  Добейте!  Лучше  -  вы!  Прошу  вас!
Умоляю!..
   Лейтенант лучше их, лучше, чем кто-нибудь другой,  понимал,  что  его
ждет, если он попадет в руки чеченцев, которые найдут  своих  зарезанных
братьев...
   Но слушать его всхлипы никто не стал - ему впихнули  в  рот  какой-то
случайный, чтобы он не кричал от скорой боли, кляп и  рванули  вперед...
Но пробежать успели дай бог если несколько десятков шагов,  когда  сзади
хором  застучали  сразу  несколько  стволов,  а  в  небо  с  воем   ушла
осветительная ракета.
   Во  влипли!  По  полной!..  Такой  вот  оказалась  мирная  альпийская
деревенька!
   Теперь все пошло по-взрослому, пошло всерьез.
   Один за другим ударили автоматы - ствол против ствола. Только боевики
молотили длинными не жалея патронов, потому  что  были  у  себя  дома  а
спецназовцы били короткими, экономя боезапас.
   Но так оторваться было невозможно.
   - Гранаты!.. - приказал подполковник.
   Разом  ахнули  подствольники,  выплюнув  гранаты,  которые  упали   в
деревне, среди домов, примерно там, где бились огоньки. Огненными шарами
лопнули близкие взрывы, вышибая в окнах стекла.
   Под их прикрытием, пока вокруг и на них сыпался  град  обломков,  они
успели пробежать еще с два десятка шагов, прежде чем снова плюхнулись на
животы.
   Знать бы точно, сколько их там, в деревне, осталось, можно было бы не
бегать, а броситься в штыковую, расчищая тылы!..