цыц! - рявкнул на них муж и отец. - Помогите лучше.
   Его подхватили под руки и повели к подъезду. Он шел с трудом,  сильно
прихрамывая, но шел своими ногами...
   Что с ним произошло, прапорщик Кузьмичев так и  не  понял.  Но  более
всего не понял, почему вернулся домой и почему с головой!
   Его, ни сном ни духом не ожидавшего такого поворота событий, сняли  с
дивана, впихнули в джип  и  увезли  в  неизвестном  направлении.  Увезли
чеченцы, которым он продал переносной ракетно-зенитный комплекс. Вернее,
он не им продал,  он  местным  браткам  продал,  а  те  перепродали  его
чеченцам. Которых предложенный товар чем-то не устроил.
   По крайней мере,  так  понял  Кузьмич.  Понял,  что  ему  предъявляют
рекламацию, потому что чеченцы стали кричать, что он вор и  обманщик,  и
стали его жестоко бить, требуя,  чтобы  он  во  всем  признался.  На  их
перекошенные злобой лица было  жутко  смотреть!  А  потом  один  из  них
выдернул из ножен здоровенный нож, которым хотел перерезать ему шею.  Но
его оттащили другие чеченцы, потом они долго  о  чем-то  друг  с  другом
спорили и снова хотели зарезать...
   Он уже был уверен, что зарежут, он уж со всеми мысленно  простился...
Но его отпустили, потребовав вернуть деньги  и  сообщить  им,  когда  на
склад привезут новую партию "Игл".
   - Если ты снова обманешь, мы  тебя  найдем  и  на  куски  порежем!  -
предупредили они. - Теперь ты только с  нами  торговать  будешь,  понял,
да?!
   Он все понял, понял, что торговать будет  только  с  ними,  что  если
кто-нибудь еще станет посягать на "их" оружие, то он должен тут же сдать
им конкурентов, чтобы они с ними разобрались, как умеют.
   Судя по всему, предприимчивые чеченцы решили, что этот  склад  отныне
должен принадлежать не Министерству обороны, а им и снабжать только  их.
Наверное, так было удобней - получить оптом, в полную свою собственность
целый воинский склад, вместо того чтобы мотаться по стране скупая оружие
в розницу.
   Он, конечно, с радостью согласился.
   После чего его снова побили, засунули в мешок и выбросили возле дома,
приказав минимум полчаса сидеть тихо, не шевелясь и не подавая признаков
жизни.
   А чтобы  он  понял,  что  они  не  шутят,  что  грозят  всерьез,  они
напоследок сдернули с его  ноги  ботинок  и,  втянув  ногу  на  какой-то
случайный камень и с силой припечатав,  прижав  ступню  сверху  подошвой
ботинка, рубанули ножом по мизинцу. Который отлетел.
   Что было очень больно и очень страшно, но  было  гораздо  лучше,  чем
если бы они, пусть даже безболезненно, отрезали ему голову!
   В общем легко отделался Кузьмич,  пальцем  отделался  вместо  головы.
Хотя... Хотя кто может знать, что его ждет впереди. Что всех нас ждет...
Глава 20
 
   Разговор с Сулейманом был короткий - его уронили на землю и несколько
минут пинали армейскими бутсами. Сулейман рычал как дикий зверь, пытаясь
встать на ноги,  но  силы  были  явно  не  равными  -  он  был  один,  а
спецназовцев четверо. И даже лиц их нельзя было рассмотреть и запомнить,
потому что все они были в масках.
   Его снова роняли и снова били. Били очень расчетливо, так,  чтобы  не
убить и не покалечить, но чтобы сделать больно  и  создать  впечатление,
что они готовы на все, что угодно.
   - Хватит! - приказал командир.
   Спецназовцы нехотя отступили. У них были давние счеты с "чехами",  но
позволить себе эмоции они не могли. Раз сказано хватит - значит, хватит!
Сулейману хватит. Теперь он вряд ли бросится на них, а если бросится, то
вряд ли сможет причинить какой-нибудь вред. Они  должны  были  ошеломить
его,  сломить  сопротивление  -  они  это  сделали.  Теперь  можно  было
переходить к следующей фазе психологической обработки  -  к  задушевному
разговору.
   Сулеймана подхватили под руки и бросили на  стул,  встав  с  боков  и
сзади него.
   - Здесь, - сказал командир, похлопывая ладонью по какой-то папочке, -
на тебя столько, что хватит на три пожизненных срока...
   В папочке ничего, кроме стопки чистых формата  А-4  листов  не  было.
Командир блефовал, исходя из того, что  за  любым  из  чеченцев  тянется
длинный кровавый след. Все они, даже самые  лояльные  днем,  ночью  были
боевиками. Если сейчас не были, то на прошлой войне были. Все стреляли и
резали российских солдат, держали в  зинданах  рабов  и  похищали  скот.
Потому что не только сейчас резали и похищали, а всегда, испокон  веков,
со времен генерала  Ермолова  и  раньше  тоже.  Такая  у  них  натура  -
бандитов, воров и  убийц.  Такая  исторически  сложившаяся  национальная
особенность. Поля возделывать, хлеб растить, работать - это  не  к  ним.
Это дело презренное. Даже своих чеченцев, которые не грабят и не воруют,
а, к примеру, скот пасут, последними людьми  считают.  Слово  "чабан"  -
худшее для них оскорбление. А вот если чужую отару из-за гор пригнал или
рабов, которые за тебя пахать да строить будут, если  убил  кого-нибудь,
кошелек у него забрав, - то ты герой и уважаемый член общества,  которым
мать с отцом и братья гордиться могут! В общем,  дикий  задержавшийся  в
стадии развитого феодализма народ. В любого пальцем  ткни  -  бандюга  и
душегуб - не ошибешься. И сейчас не  ошибешься!  У  этого  Сулеймана  за
душой не одна загубленная жизнь - по роже видно! И по повадкам. Этот  не
просто глотки резал - этот  с  удовольствием  резал,  да  еще  хвастался
потом!
   С таким разговоры говорить - только время терять,  этот  премудростей
виртуозно  построенного  допроса,  которым  на  спецкурсах  обучают,  не
оценит.  С  такими  можно  только  силой...  Это  он  понял,  еще  когда
действительную служил. Были у них в роте чеченцы. Ребята  они,  конечно,
отчаянные, на кулачки биться не боятся и друг друга в обиду не дают. Что
есть - то есть! Дашь им слабину, считай, все, считай, они  тебе  на  шею
сели и ножки свесили - будешь им два года  сапоги  языком  вместо  щеток
лизать. А если схлестнуться и  верх  взять,  то  они  враз  хвосты  свои
лохматые подожмут и служить будут как надо!
   Только так с ними и можно - с каждым в отдельности и со всеми вместе.
Как Еромолов. Или как Сталин. Тот их  в  несколько  недель  скрутил  без
всякой войны - рассадил по теплушкам и загнал в казахстанские  степи.  И
ничего - никто не бузил. Поняли, что имеют дело с такой  силой,  которой
их силенками не пересилить. На сорок  лет  притихли!  Смешно  сказать  -
боевики их, которые нынче по горам с автоматами скачут,  за  милую  душу
шоферили и  на  тракторах  озимые  пахали,  борясь  за  звание  "Ударник
социалистического соревнования". Страшный Радуев в комсомольских вожаках
ходил, стройотряды организуя и молодежь на стройки века вывозя,  И  хоть
бы кто слово поперек линии партии вякнул! Потому что под силой ходили. А
как сила ушла - трактора и значки комсомольские побросали и айда в  горы
исконным своим промыслом заниматься! И этот тоже, хоть  теперь  из  себя
паиньку строит...
   -  Баранов  из  Дагестана  и  Ингушетии  угонял?  -  ткнул   командир
спецназовцев пальцем в пустой лист бумаги. - Угонял!  Людей  воровал?  -
перелистнул страницу. - Воровал! На воинские колонны  нападал?..  И  это
было!.. Так что лет двадцать ты уже имеешь. Но это - потом. А вначале  я
тебя в камеру  к  уголовникам  законопачу,  я  смогу,  я  по  знакомству
договорюсь. Знаешь, есть такие камеры, с особым,  который  выслуживается
перед ментами, контингентом. Куда  таких,  как  ты,  которые  не  желают
следствию помочь, упрямцев помещают. И знаешь, что там с ними делают? На
коленки ставят и то, что ты с козами делал, - делают! И с тобой сделают.
А я позабочусь, чтобы в твоей поганой деревне все об этом узнали!..
   Сулейман дернулся и  заскрежетал  зубами.  Его  еле-еле  удержали  на
стуле.
   - Что глазищами вращаешь? - презрительно усмехнулся  командир.  -  Не
нравится?.. А тем, у кого ты детей крал и  пальчики  им  резал,  думаешь
нравилось?.. Так что выбирай, или тебе "опущенным" ходить,  или  с  нами
договариваться.
   - Ишак, сын ишака!.. - заорал Сулейман. - Я убью тебя!
   И снова  попытался  вскочить  на  ноги,  схлопотав  несколько  хорошо
поставленных ударов по корпусу.
   Командир недобро ухмыльнулся.
   - Может, и убьешь... Когда-нибудь. Только вначале свою порцию  сполна
получишь!  -  И  смачно  хлопнул  себя  по  заду.  -  То-то  твой   отец
обрадуется...
   Это  был  подлый  и  хорошо  рассчитанный  удар.  Удар  по   больному
чеченскому самолюбию!
   - Ну что, будем говорить или дурака валять? И, быстро встав и подойдя
вплотную к пленнику, командир сунул ему под нос фотографию.  Той  самой,
которая была похищена, девочки.
   - Где она? Говори! Быстро!..
   И командир хлестанул Сулеймана по щеке. Обидно хлестанул, потому  что
открытой ладонью, а не кулаком! Не как мужчину!
   Сулейман стал  дергаться,  пытаясь  сбросить  с  себя  чужие,  крепко
вцепившиеся в него  руки,  и  стал  страшно  ругаться  на  своем  языке.
Говорить с ним было бесполезно, он уже ничего не понимал  и  не  слышал,
закусив удила! Он хотел сейчас только одного - хотел разорвать обидчиков
и хотел умереть! Человека, который не боится смерти, который ее  желает,
запугать невозможно.
   - Утихомирьте его.
   Разбушевавшегося пленника свалили на пол, немного, для  профилактики,
попинали, с хрустом ввернули за спину руки  и  защелкнули  на  запястьях
браслеты.
   Не "потек" Сулейман, хотя должен был... Крепок в  коленках  оказался,
крепче, чем они рассчитывали.
   - Володя! - негромко позвал командир.
   Один из бойцов, оторвавшись от пленника,  вопросительно  взглянул  на
командира. Тот кивнул на дверь.
   В темном коридорчике,  не  выходя  на  крыльцо,  они  встали,  нервно
затягиваясь, закурили.
   - Что делать будем, Виктор Павлович? - спросил боец.
   - То, что делали, - колоть, - ответил тот. - До самой... - И  назвал,
до какого места им следовало раскалывать упорствующего  Сулеймана.  -  А
если  не  сможем,  то  придется  его  "чистить"   и   по-тихому   отсюда
сматываться...
   По-тихому - это значит без денег, без вербовки и с трупом...
   Труп - ладно,  труп  можно  списать  на  "текучку",  подвязав  его  к
какому-нибудь делу, а вот денег жалко. И сил, которые они  на  это  дело
угрохали. Нет, отступать нежелательно, надо долавливать!
   - Давай по второму варианту...
   - Есть, товарищ подполковник, - официально ответил Володя.
   Командир вернулся в дом, сел напротив Сулеймана  и,  раскачиваясь  на
стуле, заговорил с ним по-дружески - без тумаков и окриков.
   - Да-а... промахнулся ты, парень, на этот раз. Сильно промахнулся!  -
сказал с нотками сочувствия в голосе он. - Лажанулся!.. Как же  ты  так,
а? Думать надо, с кем дело имеешь...
   Чеченец напрягся. Ничего хорошего он от  этих  русских  не  ждал.  От
любых не ждал, но от этих особенно.
   - Ты хоть знаешь, кто ее дед?  -  многозначительным  шепотом  спросил
командир, закатывая к потолку глаза...
   Дед девочки был никто - потому что его давно на этом свете  не  было,
он - умер. Но Сулейман этого мог не  знать.  Не  должен  был  знать.  Он
запросто мог схватить и сунуть в машину  любую  подвернувшуюся  ему  под
руку жертву. Максимум, на что он был способен, - это спросить девочку  о
финансовых возможностях родителей. Да и то едва ли -  их  благосостояние
родственников не интересовало, они всем назначали  примерно  одну  сумму
выкупа, потому что когда начинали высылать по почте детские пальчики, то
деньги всегда получали. Ну или почти всегда...
   - Дед у нее  там  сидит,  -  ткнул  указательным  пальцем  в  потолок
командир. - И  теперь  из-за  тебя  волну  гонит!..  Штормовую!  Ты  что
думаешь, нам интересно тут с  тобой  лясы  точить,  ты  думаешь,  у  нас
других, более приятных, занятий не найдётся? -  перешел  на  совсем  уже
доверительный тон командир. - Мы бы давно все на койках припухали,  если
бы ты нам боевые тревоги не устраивал!..
   Командир не просто так  болтал,  он  готовил  Сулеймана  ко  "второму
варианту".  Бойцы,  как   могли-подыгрывали   своему   непосредственному
начальнику. Им уходить отсюда с пустыми руками тоже не хотелось. И  даже
больше, чем командиру, - у того хоть звезды есть, а у них  только  оклад
да не выплаченные за полгода "боевые".
   - Ты что, кого-нибудь попроще не  мог  найти?  -  притворно  вздыхал,
жалея себя и чеченца, командир. -  Мало,  что  ли,  девчонок  по  улицам
бегает? Так нет же - выбрал, на свою и нашу головы!..
   Сулейман слушал напряженно.  Это  хорошо,  что  напряженно,  -  пусть
слушает, пусть проникается. Он должен поверить в  то,  что  им  деваться
некуда, что они отсюда пустыми не уйдут...
   На улице блеснули фары, во двор въехала машина. Судя  по  всему,  это
был Володя.
   - Ну что, может, договоримся? - миролюбиво спросил командир. - Ты нам
девочку, мы тебе свободу. Если мало  -  пять  штук  отступных  дадим  за
моральные убытки.
   Сулейман  с  ненавистью  взглянул  на  него.  Похоже,  не   получится
договориться. Добром... В комнату вошел  Володя,  молча  кивнул.  Все  в
порядке.
   - Ну не хочешь - как хочешь, -  развел  руками  командир.  -  Ты  нам
выбора не оставляешь.
   И быстро взглянул на бойцов.  Которые  тут  же,  выполняя  молчаливый
приказ, придвинулись к пленнику,  готовые  броситься  на  него  в  любое
мгновенье.
   - Давай его сюда...
   В комнату втолкнули  мальчишку.  Чеченского  мальчишку.  Лет  десяти.
Сулейман взревел диким зверем и  дернулся  в  сторону  командира,  желая
достать его зубами, потому что руки у него были стянуты  за  спиной.  Но
бойцы, которые были начеку, легко справились с ним, отбросив назад.
   Володя  сгреб  мальчика,  придвинул  к  себе  и  схватив  за  волосы,
развернул лицом к отцу. Было видно, что он готов выполнить любой приказ.
   - Ну что? - спросил командир, - будем разменивать фигуры?
   Этой мудреной фразы Сулейман не понял, но понял главное - понял,  что
сейчас, при нем, на его глазах будут убивать его сына!
   - Шакалы!! - заорал Сулейман.
   - Заткнись, ты,  ублюдок!  -  перекрывая  его,  рявкнул  командир.  -
Девочку не жалеешь - сына своего пожалей!
   Командир знал, как  разговаривать  с  "чехами"  -  так  же,  как  они
разговаривают! С позиции силы! Нормальной животной силы! Потому что силу
- только сила ломит! Оттого "чехов" все боятся и перед ними пасуют,  что
знают, что они готовы легко, не моргнув глазом, прикончить кого  угодно.
И  по  этой  причине  "чехи"  чувствуют  свое  превосходство  над  всеми
остальными, кто не способен, не задумываясь, перерезать живому  человеку
глотку... Только это не тот случай, это - другой случай!..
   Командир вскочил на ноги и, глядя в глаза Сулеймана, потянул из ножен
штык-нож.
   Это был ход, рассчитанный на менталитет чеченца, потому  что  русский
никогда бы не поверил, что русский же офицер способен убить  -  зарезать
ножом - ребенка. До самого последнего мгновенья не верил бы!  А  чеченец
поверит, потому что будет судить по себе, а для него чужая  жизнь,  хоть
солдата, хоть ребенка, - не такая уж ценность. Для  него  -  только  его
ребенок ценность!
   Командир подошел к мальчику и  сделал  то,  что  сделал  его  отец  с
похищенной им девочкой на той видеокассете, - он  схватил  его  за  ухо,
сильно оттянул в сторону и приложил к нему остро заточенный штык-нож.
   Мальчик не плакал и не кричал, потому что это был чеченский  мальчик,
- он только побелел и стиснул  зубы,  затравленным  волчонком  глядя  на
бойцов.
   "Ну  что?..  -  вопросительно  взглянул  командир  на  Сулеймана.   -
Резать?.."
   Тот уже готов был сдаться, но против работал  все  тот  же  чеченский
менталитет - он не верил, что его и его сына отпустят отсюда живыми. Они
все равно убьют их, потому что именно так сделал бы он  -  все  узнал  и
убил. Потому, что такие обиды не прощают и оставлять в  живых  кровников
глупо и опасно. Их нужно убить хотя бы из чувства самосохранения,  прямо
сейчас, спасая тем себя и своих будущих детей и  внуков.  И  они  должны
убить, так как знают, что иначе он,  несмотря  на  маски,  найдет  их  и
зарежет!
   Но командир не понял его, он истолковал его  молчание  по-своему,  он
подумал, что в его решимости сомневаются. И резанул по уху. Сталь  легко
перерубила плоть, и в его пальцах остался ошметок уха.
   "А ты как  думал  -  кровь  за  кровь,  плоть  за  плоть!.."  -  зло,
оправдывая сам себя, подумал командир.
   Из перерезанного уха мальчика хлестала кровь.
   Но он и тогда не заплакал, потому  что  на  него  смотрел  его  отец,
которому он боялся показать свою слабость. Он держался как мужчина!
   "Хрен их завоюешь! - мгновенно подумали бойцы и подумал их  командир.
- Наши бы детки давно слюни распустили, а этот ни черта!.."
   - Ну, что теперь скажешь? - повернулся к Сулейману  командир.  -  Где
девочка?
   И понял, нутром почуял, что ничего  он  не  скажет,  хоть  брюхо  его
детенышу вспарывай! Но только не будет брюха!
   - Ты, ишак дремучий! - заорал, срываясь, командир. - Я же твоего сына
режу, а ты как чурбан!.. Он же у тебя один - я же  род  твой  прерву!  А
девчонку, один хрен, найду. Без тебя найду!
   И вдруг, бросив нож вниз  и  подцепив  острием  штаны,  одним  рывком
резанул ремень и  пояс.  Штаны  свалились  вниз,  на  колени.  Мальчишка
вздрогнул, потому что не был к этому готов, потому что ему стало  стыдно
стоять вот так, без штанов.
   - Я же ему к чертовой матери все отрежу! - страшно проорал  командир.
- Он же бабой у тебя станет! Из-за тебя!
   И, мгновенно уловив в глазах Сулеймана испуг, поймал, схватил  пацана
за самое уязвимое его место. Оттянул, как кастрируемому барану, приложил
к натянутой коже штык-нож...
   Он не знал, сможет ли вот так резануть  по  натянутой  плоти.  Может,
нет, потому что даже убить, ткнув ножом пацану в живот, было бы легче  и
милосердней. Скорее всего нет... Но может, и да! Уже не  из-за  девочки,
из-за того, что надоело ему быть слабее чеченцев и  собирать  отрезанные
ими головы своих и чужих бойцов!..
   - Говори, падла! Или я причиндалы твоего щенка тебе в рот запихну!..
   Этот  язык  Сулейману  был  понятен,  на  этом   языке   вся   Россия
разговаривает - на языке братков! Он поверил, что  русский  командир  не
пугает, что он выполнит свою угрозу, что он резанет!..
   - Отпусти его! - тихо, со страшным напряжением сказал Сулейман.
   И командир понял, что переломил ситуацию, что отец не хочет  говорить
при сыне, не хочет показывать свою слабость.
   И еще понял,  что  теперь  не  сможет  сделать  то,  что  только  что
собирался сделать, - теперь уже нет! Точно - нет!..
 
Глава 21 
 
   Дело было дрянь. Уже шестой день они не  выходили  из  боев,  потеряв
половину отряда. Федералы гнали  их,  зажимая  с  флангов  и  выводя  на
"вертушки" и  минные  поля,  но  они  каким-то  чудом  уходили.  Пока  -
уходили...
   Теперь они залегли в какой-то случайной,  встретившейся  на  их  пути
яме,  заваленной  мусором,  залитой  водой  и  заросшей   по   периметру
кустарником, надеясь дождаться здесь ночи. В яме дышать  было  нечем  от
густого, тошнотворно-сладкого трупного запаха, исходящего от сваленных в
яму трупов павших животных, которые активно разлагались. Но выбирать  не
приходилось...
   Они лежали, изготовив к бою оружие, слыша как мимо  проходят  русские
патрули. Они уже не верили, что смогут выбраться из этой  ямы,  из  этой
заварушки живыми. И вообще уже мало во что верили...
   Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что партизаны  на  этом
свете не заживаются. Если они не попадают в засады,  то  подрываются  на
переходе на минах, если обходят мины, то гибнут в бою, угодив  под  залп
минометной батареи или системы  "Град",  если  избегают  открытых  боев,
прячась в горных убежищах или бункерах, их рано  или  поздно  находит  и
выкуривает оттуда разведка, если они вообще никуда не  высовываются,  не
воюют, не стреляют и не взрывают, а сидят, то умирают от голода, холода,
болезней и суда шариата.
   Не жильцы партизаны!
   И