потребовал врач.  И  долго  и  тщательно  проминал  у  него
область живота.

   -  Вы  так,  на  ощупь,  выявляете  степень  моего  опьянения?  Пытаетесь
прощупать водку? Так я ее вместе с бутылками не употреблял. Разливал,  -  не
удержался, съязвил отставник полковник.

   Врач промолчал. Ответил майор:

   - Ты бы помалкивал. Ты себе и так срок намотал. Лучше не усугубляй.

   - Завтра,  возможно,  мы  отвезем  вас  в  стационар.  На  пару  дней,  -
предупредил, собираясь, доктор.

   - Завтра у меня все степени выветрятся.

   - Не Встревай, дурак, - оборвал его майор. - Счастья своего не понимаешь!
Если они установят, что ты больной, мы тебя подчистую. Как  инвалида.  И  на
все четыре стороны.

   - На все четыре я не против.

   - Ну вот и не встревай. Делай, что велят! Потом Зубанова отвели в камеру.
В  отдельную.  Как  особо  опасного  преступника.  Которому  противопоказано
общение с себе подобными нарушителями закона. Камера была маленькая, с голой
лампочкой под потолком, с узкими деревянными нарами, без окна, умывальника и
параши. Камера напоминала кладовку, из которой вынесли ведра и швабры.

   - А другой, более населенной, камеры нет? Я компанию люблю, -  на  всякий
случай спросил заключенный.

   - От человек! - удивился майор. - Другие общей  камеры  как  черт  ладана
боятся, чтобы их на четвереньки не  поставили,  а  этот  просится.  У  тебя,
мужик, видать, полная интоксикация!

   - Ну так нет?

   - Камера есть. Да  места  в  ней  для  тебя  нет.  Припозднился  ты.  Все
койко-места разобрали. Ночь перетопчешься здесь. А  завтра,  глядишь,  места
освободятся.

   Дверь захлопнулась.

   И отставник полковник Зубанов остался один. Один на всем белом свете.

   Новоиспеченный заключенный сел на нары  и  задумался.  И  чем  больше  он
задумывался, тем к более неутешительным  выводам  приходил.  К  много  более
неутешительным,  чем   сулила   ему   статья   за   оказание   сопротивления
представителям органов правопорядка. По  всем  статьям  выходило,  что  дело
дрянь.

   И, главное, совершенно ничего не было выпить. Чтобы хоть как-то облегчить
свое бедственное положение.

   Утром в камеру заглянул следователь.

   - Ну что, готов? - спросил он.

   - К чему?

   - К чистосердечному признанию.

   - Готов.

   - Ну?

   - Чистосердечно признаюсь, что ни хрена не виновен. И что жрать хочу.

   - Значит, не въехал. Значит, будем работать дальше.

   Следователь ушел.

   Зубанов лег на нары и повернулся лицом к  стене.  И  лежал  минут  сорок.
Потом встал и что есть мочи забарабанил в дверь кулаками.

   - Откройте! Мне в сортир надо! Надзиратель приоткрыл окно кормушки.

   - Чего тебе?

   - В туалет бы, - уже без напора, уже искательно попросил узник. - Сил нет
терпеть.

   - В туалет? В туалет через следователя.

   - Но я не могу больше терпеть!

   - Это твои проблемы, - и надзиратель попытался закрыть окошко.

   - Тогда зовите  следователя.  Майор  пришел  сразу.  Как  будто  ждал  за
стенкой.

   - Ну что, признаем свою вину?

   - Вначале туалет.

   - Вначале показания, - и майор раскрыл папку с чистыми листами бумаги.

   - Что писать?

   - Что это ты ударил милиционера. «Это я ударил  милиционера»,  -  написал
Зубанов.

   - Э нет, так не пойдет, - скривился майор и скомкал бумажку. -  Давай  по
полной форме: кто, когда, при каких обстоятельствах, по  каким  мотивам.  Со
всеми подробностями.

   - Тогда вначале в туалет. И еще опохмелиться! Иначе не вспомню.

   Майор внимательно посмотрел на заключенного.

   - Ты или дурак, или, наоборот, очень умный.

   - Тогда лучше дурак. С дурака взятки гладки.

   - Напишешь - позовешь, - сказал майор, бросил на пол  раскрытую  папку  и
ручку и ушел.

   «Все-таки им зачем-то нужны эти показания, раз  они  так  прессингуют,  -
подумал Зубанов. - Неужели они действительно хотят меня упечь?»

   А раз хотят - значит, упекут.  Состав  преступления  -  налицо.  Телесные
повреждения  -  на  лице.  Наверняка  найдутся   свидетели,   подтверждающие
официальную версию. И свидетели морального разложения подсудимого  на  почве
беспробудного пьянства. То есть, выходит, я сам себя переиграл.  Что  они  и
учли в своих разработках. И выходит, из вольного алкоголика я  превращусь  в
подневольного зека. Со всеми вытекающими последствиями.

   Зубанов встал и снова заколотил в дверь.

   - Ну, чего тебе опять?

   - Скажите майору, что, если меня не отведут в туалет, я перестану  давать
всякие показания и объявлю голодовку.

   - А если отведем?

   - Тогда я подумаю.

   - Ладно, отведите, а потом сразу ко мне в кабинет, - услышал узник  голос
майора.

   Надзиратель захлопнул кормушку. И открыл дверь.

   - Выходи.

   Надзиратель был не один. Надзирателей было трое.

   - Пошли.

   «А «руки за спину» где?» -  мельком  удивился  заключенный.  И  пошел  по
коридору.

   - Направо. Еще  направо…  Туалет  был  необычный.  В  смысле  обычный.  С
кабинками. И унитазами.

   - Забирайся, - скомандовал провожатый.

   - Вы что, так и будете… стоять? - спросил Зубанов.

   - А что? Ты не баба, чтобы нас стесняться.

   - Ну и черт с вами.

   Зубанов  спустил  штаны  и  сел.  Он  сел  и  подумал,  что   это   очень
бескультурная тюрьма. Потому что человеку не  дают  даже  по  такому  сугубо
личному делу уединиться. И в то же время очень культурная. Потому  что  есть
где уединиться.

   Он отсидел положенное время и потянулся к бумаге. Бумага висела на вбитом
в стену гвозде.

   Зубанов внимательно посмотрел на гвоздь и все понял. В том числе то,  что
не понимал еще минуту назад.

   В туалетах камер предварительного заключения не бывает бумаг, висящих  на
гвоздях. Потому что не бывает гвоздей. И значит, этот  гвоздь  торчит  не  в
стене   камеры   предварительного   заключения.   И   значит,   эта   камера
предварительного заключения находится не в отделении милиции. И значит,  эти
милиционеры - не милиционеры.

   И значит, он зря или, наоборот,  не  зря  все  это  время  гробил  печень
жуткими количествами алкоголесодержащей продукции.

   А самое главное, он понял, что ему подарили шанс…

   Зубанов захватил пальцами бумагу. Вместе  со  шляпкой  гвоздя.  И  сильно
потянул на себя. Гвоздь был вбит неглубоко и уже расшатан и потому поддался.
Он завел бумагу за спину и уронил гвоздь в штаны.

   - Все?

   - Все.

   - Ну тогда пошли.

   Зубанов  и  его  провожатые  прошли  по  коридору.  Но  не  в  камеру.  В
следственный кабинет.

   - Ну что, облегчил… жизнь? Теперь давай облегчим участь. Будешь писать?

   - Буду.

   Майор пододвинул бумагу и ручку.

   «Я, Зубанов Григорий Степанович…» -  написал  полковник  и  огляделся  по
сторонам.

   Кабинет был маленький. С зарешеченным окном. С сигнализацией на стекле. С
единственным столом и двумя стульями. И с сейфом. Это  очень  важно,  что  с
сейфом.

   - Давай, давай. Пиши, - поторопил майор, посматривая в окно.

   - А опохмелиться дашь?

   - Дам. После того, как напишешь. Зубанов снова наклонился над бумагой.  И
стал писать. Писал  он  очень  долго,  чтобы  максимально  утомить  внимание
следователя. Часто останавливался, задумывался,  перечеркивал  написанное  и
просил новый листок.

   Майор ему не мешал. Он сидел, навалившись спиной на стену, и курил. Майор
знал, что подследственному, который решился на добровольные признания, лучше
под руку не соваться, чтобы каким-нибудь неосторожным словом  или  действием
не сбить с пути истинного. Майор курил и  искоса  поглядывал  на  множащиеся
листы.

   - Все, - сказал подследственный и отбросил ручку.

   Майор быстро выпрямился, наклонился через стол, потянулся к стопке бумаг.

   - А роспись?

   - Где? - спросил подследственный.

   - Вот здесь, на последнем листе.

   - В каком месте?

   - Вот здесь, - показал пальцем майор. Зубанов протянул руку к  указанному
месту и вдруг резко схватил следователя  за  запястье.  И  крутнул  руку  за
спину. Майор был в очень неудачной позе - согнувшись дугой, животом и грудью
над столом, и потому ничего не  мог  сделать.  У  него  не  было  места  для
маневра.

   Майора  подвела  жадность.  Он  слишком  жаждал  получить  эту  последнюю
роспись. И в борьбе за нее пренебрег простейшим правилом безопасности.

   - И что дальше? - хрипло спросил майор, распластанный лицом по  столешне.
- Дальше-то что?

   - Дальше ты мне расскажешь, как отсюда выйти.

   - Не дождешься! - сказал майор.

   - Дождусь, - пообещал Зубанов и уткнул в шею майору гвоздь.  Как  раз  на
уровне сонной артерии. - Закричишь - убью. Мне терять  нечего.  Я  спившийся
алкоголик и нападающий на постовых милиционеров хулиган. Мне хоть так,  хоть
так сидеть.

   - Так - лежать. За убийство милиционера - вышка!

   - А ты уверен, что ты милиционер, а не  самозванец?  -  спросил  Зубанов,
обшаривая карманы майора. - Что-то я не вижу твоего удостоверения.

   - Дурак. Тебя же все равно вычислят.

   - Где выход на улицу?

   - Да пошел ты!

   - Где выход на улицу?!

   Зубанов сильнее нажал гвоздем.  И  почувствовал,  как  острие  вспарывает
кожу. Майор дернулся.

   - Еще десяток миллиметров, и из  тебя  фонтаном  брызнет  кровь.  Как  из
взрезанной свиньи.

   Зубанов знал, что делал Людям не так страшна смерть,  как  ее  форма.  То
есть то, как и чем его убивают. Смерть от  ржавого  туалетного  гвоздя  была
очень противной смертью. И очень непрестижной смертью. Против  направленного
в лицо пистолета майор, наверное, мог бы  выстоять.  Но  против  гвоздя,  на
котором висела туалетная бумага и  который  вот-вот  мог  медленно  войти  в
шейную артерию…

   - По коридору налево. Там дверь с кодовым замком.

   - Шифр? Какой шифр?

   Зубанов вдавил гвоздь еще сильнее, и по  полированной  поверхности  стола
поползла тонкая струйка крови.

   - М-м! Двести четырнадцать!

   - Что за дверью?

   - Коридор. В конце дежурка. С нарядом.

   - А наружная дверь?

   - Налево от дежурки! Но  они  все  равно  тебя  не  выпустят!  Они  будут
стрелять!

   - Одного не выпустят. А с тобой - почему бы нет?

   - Я не пойду!

   - Пойдешь. Тебе уже терять нечего. Потому что твоя служба закончена. Тебе
начальство этой промашки не простит. Чуть больше, чуть меньше - это  уже  не
суть важно. Итог один. Считай, ты уже на заслуженном отдыхе, как  и  я.  Так
что думай. А я пока у тебя тут немного похозяйничаю. Только мне  для  этого,
извини, рука нужна, - сказал Зубанов  и,  резко  выдернув  руку  из-под  шеи
противника, ударил его костяшками пальцев за ухом. Майор крякнул и обмяк.

   Ключи от сейфа были в заднем  кармане  брюк  липового  следователя.  А  в
сейфе, как и ожидалось, лежал пистолет. И удостоверение. Но не  милицейское,
а общевойсковое. На имя подполковника Симонова В.Г.

   - А ты говорил, что милиционер. И что за тебя вышка…

   Когда майор  очухался,  в  лицо  ему  смотрело  дуло  его  же  табельного
«Макарова».

   - Ну что, пошли, товарищ подполковник? В отставке.

   Подполковник поморщился.

   - Мы все равно не пройдем. Я не могу тебя вывести просто так. Без  всякой
на то причины.

   - А мы не просто так. Мы на  медицинские  процедуры.  Вы  ведь,  кажется,
хотели проверить мое здоровье? То есть посадишь меня в  машину  и  выпустишь
где-нибудь в укромном переулке…

   - На «процедуры» тебя повезут другие люди. Не я.

   Дело осложнилось.  План,  который  предполагал  осуществить  Зубанов,  не
проходил.

   - Ты не уйдешь отсюда. Я здесь не один. И я здесь не  главный,  -  сказал
майор.

   - Значит, машины не будет?

   - Не будет.

   - Ну, тогда мы вызовем свою. Майор только усмехнулся.

   - Чужих сюда не запустят.

   - Этих запустят.

   Зубанов взял трубку телефона и набрал номер.

   -  «Скорая»?   Скорее,   пожалуйста.   Сердечный   приступ.   Мы   делаем
искусственное дыхание. Да. Как можно скорее! Адрес?

   Зубанов отвел трубку от уха.

   - Если ты мне поможешь, я гарантирую тебе алиби.  Если  нет,  нашу  общую
смерть. Адрес?

   - Каким образом?

   - Самым простым! Адрес?!

   - Северный проезд, двадцать один. Второй подъезд.

   - Северный проезд, двадцать один. Второй подъезд. Только большая просьба,
проходите, пожалуйста, сами. Вас некому встречать. Мы  все  возле  больного.
Крыльцо и сразу направо. Комната…

   - Семнадцатая.

   -  Семнадцатая.  Ждем.  Кто  говорил?  Подполковник  Симонов.   Да,   да,
подполковник! Все, через десять минут они будут здесь. Надеюсь, ваши орлы не
догадаются расстреливать бригаду «Скорой помощи» в полном составе?

   - Каким образом буду реабилитирован я?

   - Побегом  из  машины  «Скорой  помощи».  Это  будет  только  халатность.
Объяснимая  вполне  понятным  беспокойством  за  жизнь  порученного  тебе  и
доведенного  тобой  до  инфаркта  подследственного.  Максимум  -  затормозят
очередное  звание.  Ну  что,  играешь?  Или  будем  прорываться  с  боем   и
многочисленными с их и нашей стороны жертвами?

   «Скорая помощь» прибыла через семь  минут.  Реанимационные  автомобили  в
отличие от обыкновенных прибывают быстро.

   - Куда? - преградила им путь охрана.

   - Пропустите! - крикнул  из  приоткрытой  двери  липовый  следователь.  -
Больной здесь. Охрана замешкалась. И отступила на  шаг.  В  комнате  17,  на
полу, лежал в расстегнутой до пупа рубахе Зубанов.  Изо  рта  у  него  текла
слюна. Рука была неестественно завернута за спину. В руке  был  направленный
на майора взведенный пистолет.

   - Скорее носилки! - приказал майор.

   - Что с ним? - поинтересовалась выдвинувшаяся из-за белых халатов охрана.

   - Не знаю. Схватился за сердце и упал.  Похоже,  я  пережал  Если  с  ним
что-нибудь случится!..

   В кабинет внесли носилки. Врач склонился над больным.

   - Грузите! - распорядился майор.

   - Нам надо осмотреть больного…

   - Осмотрите в машине! Грузите!  Врачи  спорить  не  стали.  Тем  более  с
человеком в милицейской форме.

   - Ладно. Грузите.

   Больного взяли за плечи и  ноги  и  положили  на  носилки.  Майор  строго
держался с левой стороны. Чтобы не выйти из сектора обстрела. Потому что был
предупрежден, а, главное, был уверен, что в  случае  нарушения  правил  игры
получит пулю. Но если даже не получит, то  ответит  за  передачу  табельного
оружия в руки подследственного.

   - Понесли!

   Носилки приподняли и вынесли в коридор.

   Врач на ходу попытался  вытащить  наверх  правую  руку  находящегося  без
сознания больного, но не смог. Она была крепко прижата к носилкам его телом.

   Носилки заправили в машину и захлопнули дверцу.

   - Вы куда? - спросил врач забирающегося в «рафик» майора.

   - Я с ним! - ь И, обернувшись к охране, добавил: - Доложите начальству!

   Врач безнадежно махнул рукой. Тут спорь, не спорь. Форма -  это  диагноз.
Такой же серьезный, как инфаркт.

   Машина завернула в переулок.

   - Подвиньтесь! - недовольно сказала сестра, отодвигая  плечом  майора.  -
Нам надо наконец осмотреть больного.

   Но больного осматривать не пришлось. Больной  неожиданно  приподнялся  и,
схватив за волосы майора, притиснул к его шее гвоздь.

   - Ехать и не останавливаться! И никому не разговаривать! - приказал он. -
Или этот труп будет на вашей совести.

   Испуганная сестра ошалело смотрела на ожившего больного и на ползущую  по
шее майора струйку крови.

   - Спокойно, - сказал врач. - Не делайте глупостей. Мы выполним  все  ваши
просьбы.

   - Теперь направо. Налево. Прямо… Ехали минут пять.  Туда,  куда  указывал
взбесившийся больной.

   - Остановитесь возле той арки! - приказал Зубанов. - Ближе. Еще ближе.

   «Рафик» замер. Все сидевшие внутри его настороженно молчали.

   - Выдерните шнуры из рации и дайте мне. Да не так - с корнем дери. Теперь
откройте задние двери. И отойдите в глубь машины.

   Зубанов развернул майора к себе спиной и стал пятиться к выходу.

   - Всем смотреть вперед!

   Медики отвернулись.

   Зубанов отпустил волосы майора, вытащил  и  быстро  сунул  ему  в  карман
пистолет. И вогнал гвоздь в шею.  Майор  вскрикнул  и  схватился  за  горло.
Сквозь пальцы у него потекла кровь.

   Беглец выскочил  из  машины  и  шагнул  в  переулок.  Не  побежал  -  бег
привлекает внимание. Именно шагнул.

   Ничего, авось не помрет майор. В «Скорой помощи» не  помрет.  Не  должен.
Зато теперь от него не придется  ждать  каких-нибудь,  навроде  выстрелов  в
спину, каверз. И у медиков будет занятие по профилю.  И  алиби  выйдет,  как
обещалось, гарантированное. Скрепленное кровью…

   Ничего. Лучше так, чем куча трупов с обеих сторон! Лучше так…

   Поворот. Еще поворот. Проходной двор. Сквозной подъезд. Другая улица…

   Выскочил полковник. Из самых лап выскочил!

   Кажется, все учли ребята - и пьянку, и  драку,  и  милицейский  протокол.
Одного не учли - ржавого гвоздя, торчащего в стене в туалете…

   Глава 38
   - Как это могло случиться?!

   - Мы до конца еще не разобрались…

   - Я не спрашиваю, разобрались вы или нет.  Я  спрашиваю,  как  это  могло
случиться?

   - Вначале все развивалось согласно разработанному  нами  и  утвержденному
вами плану. Мы подвели  к  объекту  подсадку  -  двух  наших  офицеров.  Они
вступили в контакт. Развили контакт…

   - Перестаньте жевать  сопли.  Говорите  нормальным  человеческим  языком.
Встретили полковника, познакомились, купили водку, пошли пить ее в ближайший
сквер. Так?

   - Так.

   - Ну вот так и говорите. Водку жрали, а не вступали в  контакт.  Оставьте
вы этот ваш казенный тон.

   - Они пили водку в сквере, который располагается на пересечении улиц…

   - Не надо мне географии. Давайте мне факты.

   - Пили водку, когда, согласно сценарию, в сквер вошел милицейский наряд.

   - Наш наряд?

   - Нет. Вернее, частично  наш.  Рядовой  состав  был  реальный,  из  67-го
отделения милиции. А старшина наш.

   - Почему старшина наш, а рядовые настоящие?

   - Чтобы можно было открыть реальное уголовное дело.

   - На каком основании были привлечены рядовые милиционеры?

   - Совместное патрулирование.

   - Ясно. Продолжайте.

   - Наряд прошел  мимо  объекта  и  подсадки.  Подсадка  привлекла  к  себе
внимание вызывающим поведением. Ну там высказывания, замечания…

   - Дальше!

   - Дальше подсадка вступила с патрулем в пререкания, развила конфликт и  в
момент задержания оказала физическое  сопротивление,  нейтрализовав  рядовой
состав.

   - Объект что-нибудь заподозрил?

   - Мне кажется, нет. По крайней мере по его реакции это заметно  не  было.
Он пытался сгладить ситуацию.

   - Насколько серьезные повреждения получили милиционеры?

   - Как планировалось. Легкой и средней тяжести. У  одного  -  гематомы.  У
другого рассечена губа, сломана  челюсть,  выбиты  передние  зубы.  Частично
утрачена работоспособность. Раны освидетельствованы  и  задокументированы  в
районном травмпункте. Подсадка ушла по основному пути  отхода.  На  соседней
улице их подобрала наша машина. «Старшина» прикрывал и  страховал  отход.  В
общем, нападавшие скрылись в неизвестном направлении. Объект был доставлен в
помещение 106-го отделения милиции.

   - Почему вы сказали «в помещение», а не в «отделение»?

   - Дело в том, что оно частично закрыто…

   - Как так частично?

   - Оно закрыто  на  ремонт  в  связи  с  аварийным  состоянием  помещений.
Работает только следственный отдел и некоторые административные службы.

   - Почему  объект  не  поместили  в  нормально  функционирующее  отделение
милиции?

   - Мы подумали, что, исходя из соображений секретности, лучше сузить  круг
людей…

   - Дальше!

   - Сразу по прибытии был проведен первичный  медицинский  осмотр  и  взяты
анализы крови.

   - Что показали анализы?

   -  Медики  сказали,  что  без  дополните