земли. В очень строгом понрядке. Это точно.

Американец пожал плечами и перевел.

- А как вы оказались здесь?

- Угнали корабль, поплыли, приплыли, потернпели бедствие, пошли пешком.

- Как угнали?

- Обыкновенно. Как корабли угоняют. Приншли, команду выкинули и поплыли...

- А как вы находили путь? В море?

- А мы капитана оставили. И этого, штурмана.

- И где они теперь?

- Утонули. Вместе с кораблем.

- А что вы у нас искали?

- Честно скажу - искали золото.

- У нас нет золота.

- А мы не ваше искали. Мы их искали, - кивннул допрашиваемый на
переводчика.

- Yes! Наше золото, - подтвердил американец.

- А куда вы потом шли?

- Не знаю. Я не смотрел. Нас командир вел. А я шел, куда велели. За тем,
кто впереди шел.

- А куда велели?

- Вначале направо, потом налево, потом прямо, потом опять направо...

- Можете показать на карте?

- Я не умею читать карт.

- А почему вы были с оружием?

- А как без оружия? Мы же по лесу шли. В котонром зверья хищного
видимо-невидимо.

- Откуда оно взялось?

- Расплодилось. Дело-то нехитрое...

- Откуда взялось оружие?

- Ах оружие? Со склада. Мы склад ограбили.

- Как ограбили?

- Обыкновенно. Как склады грабят. Пришли, охрану выкинули и забрали...

- Хорошо, пройдите сюда...

- Зачем?

- Затем, чтобы убедиться в правдивости ваших слов.

- А как вы убедитесь?

- Вы сядете вот сюда и выпьете воду из этого стакана. Или вы меня
обманывали? И были не там, где говорили? И теперь боитесь признать?

- Я? Ничуть. Могу хоть целое ведро выпить. Залпом. Чтобы вы убедились...

- Ну так садитесь...

Кузнецов сел. И выпил жидкость. С противным терпким запахом.

Из-за циновки вышел старик в балахоне. Котонрый лечил раны. И поклонился. И
вытащил из-за пояса маленькую коробочку, из которой достал тонненькие,
напоминающие щепки, костяные иголочнки. И еще раз поклонился.

Первую иголку он воткнул куда-то за ухо. Втонрую - за второе ухо. Третью -
в мочку. Четвертую - в ту же мочку. Остальные - в шею.

У Кузнецова заслезились и поплыли глаза. И понплыло сознание. Словно в
голову закачали туман. Густой, плотный, вязкий. Который невозможно
стряхнуть простым мотанием головы. Закачалось кресло. Закачались и
расплылись стены. И лицо стонящего напротив вьетнамца. А вместо этого лица
из тумана выплыло совсем другое лицо. Резкое и суронвое. Лицо старшины. Его
самого первого старшины.

- Рядовой Кузнецов! - заорал он.

Кузнецов знал, что отвечать ему нельзя. Что если он ответит, старшина сразу
его заметит и сразу вленпит ему наряд вне очереди. И что, пока он молчит,
старшина его как бы не видит. А если скажет хоть слово...

- Рядовой Кузнецов! - грозно повторил старншина. Так, что барабанные
перепонки заболели.

Очень захотелось ответить. Хотя и нельзя. Но очень захотелось. Просто
неудержимо. Кузнецов занжал ладонями рот и закрыл глаза.

- Рядовой Кузнецов!!! Если вы здесь, вы Должны отвечать "я!".

- Я! - пискнул Кузнецов.

- Громче! И четче!

- Я! - рявкнул Кузнецов.

- Почему вы молчали? Отвечать честно!

- Я боялся! Товарищ старшина! - честно отвентил Кузнецов.

- Теперь вы будете говорить правду?

- Так точно! Теперь я буду говорить правду! Кузнецову очень хотелось
говорить правду. Одну только правду. И ничего кроме правды. Как стоя пенред
Господом Богом.

- Тогда скажите мне, откуда у вас оружие? Кузнецов смутно помнил, что об
оружии ему гонворить было нельзя. Что о чем-то таком они догованривались с
товарищами. Вот только он не помнил, с какими товарищами. И о чем.

- Откуда у вас оружие? Отвечать!

- Со склада!

- Вы его украли?

- Никак нет! Мы его не крали! Нет! Мы его понлучили. На складе. У
кладовщика.

- Как он смел его вам дать?!

- Мы не сами. Мы должны были идти на стрельнбы. Вернее, на задание. Нам
надо было... Но я не могу об этом говорить...

- Ты не можешь об этом говорить? Почему? Ведь я твой командир! Я тебе
больше, чем папа и мама! От меня не может быть секретов! Ты слышишь меня?

- Так точно! Слышу!

- Ты скажешь мне правду?

- Я не могу... Я не должен...

- Ты хочешь сказать мне правду?!

- Я хочу... Я очень хочу... Но я. Я не понимаю, что со мной... Мне
кажется... Я хочу... Но мне плохо... Мне очень плохо!..

Что происходило дальше, о чем его спрашивал старшина и что он отвечал
старшине, Кузнецов не помнил. Наверняка тот что-то спрашивал. И, навернное,
он что-то отвечал ..

Очнулся Кузнецов уже под навесом. Уже в конлодках. С явным ощущением
постпохмельного синндрома. С головной болью, дурным запахом во рту и
смутными воспоминаниями о вчерашнем дне. В смысле - о прошедших минутах.

- Сколько я был там? - спросил он.

- Часа два с половиной.

- А я что-нибудь рассказал?

- Откуда мы знаем. Мы за себя-то ничего сканзать не можем...

- Мне кажется, что я что-то рассказал... Но я никак не могу вспомнить
что...

- Мы все не можем вспомнить...

На этом восточная поэзия с воткнутыми в уши иголками закончилась. И
началась проза. Проза жизни.

- Куда вы шли? - спрашивал военный. И тоннкой палочкой бамбука, летящей с
мелодичным понсвистом, бил по голым пяткам.

- А-а-а!

- Он говорит, что часть маршрута все равно знает. Но ему нужен весь
маршрут, - переводил, с состраданием глядя на истязаемого, американец.

Американец сидел в плетеном кресле. Потому что стоять не мог. Его пятки
опухли, как подушки. Его голые ноги напоминали валенки...

- Он требует показать весь маршрут. Он знает, что ты знаком с картой. Что
ты кадровый военный армии Советского Союза...

Ах они и это знают!

Взмах. Посвист и обжигающая не пятки, но пронкалывающая все нутро боль. Как
видно, и с такими палочками они обходиться умеют!

- Где вы проходили? Каждый день. Каждый час.

- Я не помню. Я не смотрел на карту... Взмах. Посвист. Рассекающая тело
надвое от ступни до мозга боль.

- А-а-а-а!!!

- Он спрашивает, где вы шли? Извини, я ничем не могу помочь.

- Не извиняйся.

Посвист... боль!

Посвист... боль!

Посвист...

Боль!!

Боль!!!

Боль!!!!

И темнота потери сознания. Где все равно боль.

И холодная вода на голову и лицо.

- Как проходил ваш маршрут? Он требует поканзать на карте...

- Я не умею читать карт.

- Он говорит, ты умеешь читать. Он видел, как ты читаешь...

Взмах... посвист... и боль!

Боль!!

Боль!!!

Боль!!!!...


- Ты что-то сказал?

- Сказал. Про подводную лодку. И про самонлет...

- Про золото?

- Нет, не про золото. Про то, что мы там должнны были что-то взять. Но я не
знаю что. Потому что об этом знал один только командир. Которого они
убили...

- А про вьетнамца? Того?

- Нет. Ничего.

- А что еще они спрашивали?

- Про маршрут. От начала до конца.

- Сказал?

- Нет. Вернее, не про весь. Только от самолета. И про ребят. Про могилы

- И про могилы?

- И про могилы. Сам не заметил... Но про граннаты не сказал. Понимаешь? Про
гранаты ни слова не сказал. Чтобы они... Пусть только сунутся... Пусть
только копнут... И все... Чтобы все... До одного... Гниды косоглазые...

- И я сказал...

- Про что?

- Про лодку... И самолет... И могилы...

- Били?

- Били... И вот еще. На руке... На руке, с внутренней стороны, от плеча до
локнтя была снята кожа. Тремя длинными полосами.

- Живым на ремни режут. Гады!

Издалека, со стороны хижины доносились сдавнленные крики.

- Кто там?

- Далидзе.

- Громко кричит...

- Шакалы! Дети шакалов! А-а-а!! Чтоб вы...! Чтоб ваши мамы...! А-а-а-а!!
Чтоб ваши дети...! И внуки...! А-а-а-а-а!!! Псы вонючие...!

Зря горячился Резо. Зря ругался на двух языках. На русском и грузинском.
Они все равно их не понинмали. Ни тот, ни другой...

- Где вы проходили? Вспомните приметы...

- Не дождешься! Волк поганый!.. А-а-а-а-а!!

- Где вы вставали на дневки? Когда и через канкие реки переправлялись?

- А-а-а-а-а!!! Потом крики стихли. Потом возобновились вновь. И снова
стихли...

- Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов утра?

- Пошел ты!. А-а-а-а-а! Больно! А-а-а-а-а!!! Ну больно же! Больно!!!
Шакалы-ы-ы!

- Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов
утра...

- Не помню! Ну сказал же - не помню! Ну честнное слово - не помню! Не
помню-ю-у-у! Ну вы что, не понимаете?! А-а-а-а-а!!! Бо-о-о-ль-но-о-о-о-о!!!
Га-а-ды!

- Ответьте, где вы находились в первый день? С шести до девяти часов
утра...

- Кажется... На побережье... Моря...

- Где вы были на побережье моря?

- Не помню... А-а-а-а-а-а!!!..

Резо и его американца принесли через три часа. И бросили на землю. Еще
через полчаса Резо приншел в себя. И тихо застонал. А потом закричал. В
гонлос.

- М-м-м! Больно! О-о-очень больно! О-о-очень. М-м-м!...

- Ты сказал?

Далидзе молчал. И отводил в сторону глаза. И кричал.

- Он что-нибудь сказал? Слышь, американец. Он сказал что-нибудь?

- Он сказал. Что-нибудь.

- Что?

- Он сказал что-то про море. И про первый день. Они очень страшно его
мучил. Очень, очень страшно...

- А потом?

- Потом он, как это по-русски, потерял разумнность.

- Сознание?

- Yes. Потерял сознание.

- Я не смог. Я не выдержал. Мне было больно. Очень! - тихо произнес
Далидзе. - Я не мужчина после этого!

- Да брось ты, Резо. Все мы здесь...

- Мне было очень больно! Я не знал, что может быть так больно! Вот...

Резо раскрыл сжатую в кулак, окровавленную рунку. И все посмотрели на его
пятерню.

На четырех его пальцах вместо ногтей и верхних фаланг торчали кости. Голые
кости. Расщепленные на концах. Они просто срезали с них мясо. Просто
сострогали, как серную головку со спички... И кусанли, и дробили эти кости
щипцами.

- Падлы! Что творят!..

- Я не смог... Я сказал... Я не мужчина... Со стороны хижины доносились
новые крики. Новой пары пленников...

- Ответьте, где вы находились в первый день с девяти часов утра до полудня?

- А-а-а-а-а!!!..

- Ответьте, где вы находились в первый день с полудня до двух часов дня?

- Бо-о-о-льно-о-о-о!!!..

- Ответьте, где вы находились в первый день с двух до четырех часов дня?..

- Где вы находились во второй день с шести чансов?..

- Где вы находились в третий день?..

- Где вы находились?..

- Где?..

- Где?..

- Где?..


Через день пленников перестали бить по ногам. И били только по рукам и
голове. И резали и жгли тело. И выворачивали суставы. И строгали пальцы...

- Теперь меня интересует пятый день. Шесть часов вечера.

- Я не помню пятый день. Я не помню, что бынло в шесть часов вечера.

- Постарайтесь вспомнить. Иначе вам будет больно. И вы все равно все
расскажете. Вы все равно все рассказываете. Только очень поздно.

- Зачем вам все это? Зачем вы нас мучаете? Лучше просто убейте...

- Мы не виновны в ваших страданиях. Вы сами виновны в ваших страданиях. Мы
не приглашали вас в нашу страну. Вы пришли, не спросив нас. С оружинем в
руках. И убивали наших бойцов, которые хотели остановить вас. Потому что
это их страна. Вы убили много наших бойцов... Мы не трогаем гостей. Но вы
не гости. Вы пришли без нашего согласия и не хотите рассказать зачем...
Зачем вы пришли в нашу страну?

- За приборами. С разбитого самолета.

- Мы не верим вам. Где эти приборы? Куда они делись? Если вы пришли за
приборами?

- Мы потеряли их. Ну, в смысле бросили. Когда начались бои.

- Где бросили? При каких обстоятельствах?

- Ну не знаю я где. Не знаю, при каких обстоянтельствах. Их командир
прятал.

- Один?

- Один. Ну один. Ну честное слово - один.

- Мы не верим вам.

- Ну а зачем мы, по-вашему, пришли? Зачем?

- Наверное, вы хотели убить старейшину нашей провинции...

- Старейшину? Какого старейшину? Какой пронвинции? О каком старейшине вы
говорите? На хрена он нам сдался, ваш старейшина!..

- Или взорвать дамбу. Вот здесь. В верховьях этой реки. Чтобы затопить наши
поля. Чтобы погиб урожай и скот. Чтобы наш народ голодал...

- Что вы такое городите? Какая дамба?! Какой скот?! Это полная ерунда! Ни
хрена себе - взрынвать?! Ну вы точно тут все в детстве головой о бамбук
ударились! Не хотели мы ничего взрывать. Даже не думали! Мы шли за
прибором. Не ясно, что ли? Вот за их прибором. У нас даже не было
взрывчатки! Где наша взрывчатка?

- Вы спрятали ее, когда наши бойцы преследонвали ваш диверсионный отряд.

- Ну какой диверсионный? Мы за прибором шли. Ну вы что, совсем отупели тут
в джунглях... Да убери ты свои щипцы! Ну убери ты их Христа ради. Я же
правду говорю. Ну мамой клянусь. Ну Буддой вашим! Или как он у вас там...
Мы про эту дамбу даже ничего не знали!

- Вы два раза переходили эту реку. Здесь и здесь. Вы поднимались вверх по
ее течению. Зачем вы подннимались вверх?

- Ну что вы за тупоголовые такие. Говорят же вам, не знали мы, что там
дамба. Ну не знали! Не знали!!! Мать вашу вьетнамскую...

- Зачем вы тогда пришли?

- За прибора-а-а-а-ами-и-и!!! Убери щипцы! Больно же! Убери-и-и!
Больно-о-о! А-а-а-а-а!!!..

- Зачем вы пришли в нашу страну?..

- Зачем вы пришли?..

- Зачем?..

- Зачем...

И снова: "Ты. И ты!"... "Ты. И ты!"... "Ты. И ты!"... Каждый день. И каждую
ночь...

- Слушайте, мужики, может, скажем им, где "груз". Чтобы они проверили и
успокоились. Ведь все равно доконают. У меня уже живого места нет. Еще
немного, и я им даже то, что не знаю, расскажу. И чего не было...
Американцы все сказали, и их не трогают. Почти совсем не трогают. Чем мы
хуже... Ну ведь если по совести рассудить, то самолет на их тернритории
лежал. И, значит, по закону им принадленжал. И все, что в нем... Он их
больше, чем наш... Данвайте отдадим. Один хрен, им эти приборы без
нандобности. Куда им их присобачивать? Под хвост мулам? Для точности
наведения на базар? Чтобы по дороге с пути не сбиться? Они даже не
врубятся, что это такое...

- Черт его знает. Может, и верно. А то они нам своей дамбой всю душу
вымотают. Все жилы по однной повытягивают...

- А если в дамбе признаться? И вообще во всех дамбах страны. Скажем, хотели
устроить всемирный вьетнамский потоп. Чтобы извести их население. Под
корень. Может, они разозлятся и пожалеют нас. И убьют?..

- Даже не мечтай! Они взрывчатку заставят иснкать! Которой нет! И снова
пытать будут. До тех пор, пока мы место не покажем! А где мы его возьмем,
это место? Если нет ни его, ни взрывчатки... Нет, лучше "груз" сдавать...
Глядишь, они поверят и успокоятся. И грохнут нас за ненадобностью. Я бы
сдал. Мне моя смерть важнее чужих приборов...

- Где эта смерть... Хоть бы колодки сняли! Можнно было бы удавиться. Или
вены вскрыть. Или глотнки друг другу перегрызть!...

Снова подошли конвойные. Принесли и бросили очередную пару. И выбрали
новую.

- Ты. И ты...

- Зачем вы пришли в нашу страну?..

- Где вы были утром шестого дня?.. - Где вы были?..

- Где?..

- Где?..

- Зачем?..

И после каждого вопроса - крики боли и ужаса!

Боли и ужаса!..

Боли!..

Боли!..

Боли...

- Все, мужики! Я пас! Я им про все расскажу. Даже про детские шалости. Даже
про то, как я за банбами в бане подглядывал. Я больше не могу...

Глава 34

Неожиданно пытки прекратились. Совсем. Пленнников вымазали с ног до головы
мазями, обмотали "лопухами" и оставили в покое И даже накормили. Не сделали
только одного - не сняли колодки. Чтонбы они чего-нибудь с собой не
сотворили.

- Что они опять задумали?

- Кто их знает? Мне иногда кажется - они вонобще не думают. Потому что
нечем. Потому что у них что задницы, что то, что насажено на шею, -
устроено совершенно одинаково. Если судить по сондержимому...

- Не скажи... Мне кажется, они знают, чего донбиваются. Особенно этот,
главный. Который нас донпрашивает. Который следователь.

- И чего?

- Возможно, хочет сделать из нас козлов отпунщения. Чтобы набить себе цену.
И заработать лишннюю звездочку на погон. Для этого и дамбу придунмал...

- Они просто плохой люди, - высказали свое мнение американцы, - которые не
любят цивилизанций.

- А мне кажется, все гораздо проще. Они садиснты и психопаты. Им нравится,
когда их жертвы кринчат и извиваются от боли. Это добавляет им значинмости.
А дамба для того, чтобы пытать как можно дольше. Потому что реальных
доказательств ни за, ни против мы представить не сможем...

- Что вы гадаете? Один черт, мы здесь ничего не решаем. Хотят мучить -
будут мучить. Захотят убить - убьют. Захотят оставить в покое - оставят в
покое. Но после того, как убьют...

Прошел день.

Пленников еще два раза накормили-напоили. Правда, не как людей - как
домашнюю скотину, понставив на колени между зажатыми в колодках руками
миски с похлебкой. Отчего есть приходилось, влезая всем лицом в горячую
емкость, и лакать, подобно сонбакам. Но на такие мелочи внимания уже никто
не обращал. Лакать так лакать Главное, чтобы было что лакать.

Потом пришел местной выпечки доктор, поклоннился и еще раз обработал раны.
Поклонился - и ушел.

Второй день был как первый.

Снова с кормежкой, медицинской помощью и свободным, в пределах колодок,
досугом.

На третий день колодки сняли. С ног. Что уж вонобще ни в какие рамки... В
деревянном плену останлись только руки. Несколько часов пленники
заннимались только тем, что разгибали закостеневшие позвоночники. Очень
постепенно разгибали. Вздрангивая и вскрикивая от боли.

Потом снова принесли еду. Которую теперь можнно было лакать стоя на
коленях. И вилять хвостами, выражая хозяевам свою признательность за сытный
обед.

- У меня такое впечатление, что эти приматы решили из нас сделать
парнокопытных. Чтобы доканзать превосходство своей желтой расы над белой.

- Ну да, а потом откормить и продать каннибанлам. Живым весом.

- Живым весом это как? - переспросили аменриканцы.

- Как скотину. Перед убоем.

- Лично я хоть к каннибалам. Если по этому понводу они наконец станут
выводить нас в туалет!

- Да! Большой человек не хорошо всегда делать в штаны. Хорошо только очень
маленький, - поднтвердили американцы.

Утром четвертых суток к пленникам подошли воноруженные вьетнамцы и
скомандовали подъем.

- Встать!

Пленники встали вместе с повисшими на руках колодками.

- Пошли!

Пошли. Интересно, куда на этот раз? Оказалось, недалеко. Оказалось, что
через деревнню протекает ручей. С очень мутной и вонючей вондой.

- Остановиться! Остановились.

- Нас уже водят на водопой? - мрачно съязвил один из колодников.

- Туда! - показали вьетнамцы дулами автомантов на воду.

- Куда - туда? В воду, что ли? Для отработки стрельбы по водоплавающим
мишеням?

- Да нет, похоже, просто сегодня объявлен баннный день.

Пленники сели в воду. И сидели так три часа. Совмещая помывку с пассивной
постиркой. Пассивнной, потому что руки были заняты. Колодками...

- Ну, значит, свадьба, раз помыли...

- Встать! Встали.

- Пошли!

Пошли. Но уже не под навес. Дальше. На окраинну деревни.

- Сесть!

Не хотелось садиться в мокрых штанах в пыль, но пришлось. Сели.

И сидели чуть не полдня.

Мимо то и дело пробегали хаотичные толпы воноруженных автоматами и
карабинами вьетнамцев. В том числе вооруженных автоматами "ППШ" и "ППС".
Интересно, откуда они умудрились раздонбыть это архаичное, времен второй
мировой войны, оружие? Из каких таких арсеналов?

Вся эта суета, с беготней, криками, озабоченнынми лицами, перетаскиванием
каких-то ящиков из конца в конец деревни, а потом обратно, с "ППШ" и "ППС",
висящими поперек животов, напоминала, если не обращать внимания на разрез
глаз, обмундинрование и окружающую флору, сбор поднятого по тревоге
партизанского отряда. Где-нибудь в районе белорусского Полесья.

Вот только непонятно, кому здесь назначено игнрать роль оккупантов? И где
они раздобудут поезда, которые надо пускать под откос?

- Встали! Ну, встали.

- Пошли! Ладно, пошли...

- Остановились!

Спорить не будем, остановимся.

- Сесть!

Во всю ту же, чуть не по колено, пыль... Хорошо, сядем. Отказывать хозяевам
в их доме неэтично. Они лучше знают, кто из гостей где должен сидеть.