ные из ямы пленники. Сидели в колодках
Попарно. В том же порядке, как их уводили.

- Сесть! Узники сели.

- Вытянуть руки и ноги!

Вытянули...

Два вьетнамца ухватились за руки, потянули, развели их чуть в стороны,
уложили запястья в дальнние отверстия. Потом то же самое сделали с ногами,
которые втолкнули в ближние полукружья. Потом уронили сверху вторую,
верхнюю колоду и связали обе по краям веревками.

Плохо отструганное дерево впилось в кожу, сданвило мышцы. Не иначе как
вьетнамцы снимали мернку со своих худосочных конечностей. Или просто
реншили поиздеваться. Отомстить за причиненные ненудачным побегом
неудобства.

Колодки вместе с узниками проволокли по земле несколько метров и бросили
под навесом.

- С прибытием! - мрачно приветствовал колондочное пополнение Пивоваров.

- Как у вас тут?

- Жестко.

С кистей Пивоварова по дереву колодок на земнлю стекали капли крови.

- Ты, главное, кисти не напрягай. Держи в свонбодном висе, - посоветовал
Кудряшов. - Мышцы от напряжения увеличиваются в объеме... ну и сам видишь.
Эти деревяшки только на вид архаичны. А действуют что твои наручники. Чем
больше шевенлишься - тем тебе же хуже.

- А что, они нас здесь оставят?

- Похоже, здесь.

- А почему не в яме?

- Наверное, чтобы себе жизнь не усложнять. Чтобы не таскать туда-сюда, по
лестнице не спуснкаться... А может, еще почему. Я не спрашивал.

Из-за хижины вышла еще одна пара потенциальнных колодочников. И увидела,
что их ждет...

- Привет!

- Hello!

Через час все пленники были вместе Кроме однного американца, оставшегося
без пары. Он тоже пришел с колодками и тоже сел. Вьетнамские занплечных дел
мастера стали надевать на него деревяннные браслеты, но что-то у них не
заладилось. Может, эти последние колодки были бракованными, может, руки у
него были нестандартные, а может, отсутствие второго партнера каким-то
образом нарушало технонлогию процесса заковывания. Вьетнамцы громко о
чем-то разговаривали, спорили, а потом и вовсе ушли.

Американец сидел в одиночестве и посматривал в сторону своих товарищей. И
даже ободряюще поднмигнул им.

Вьетнамцы скоро вернулись и, все так же перегонвариваясь, сняли колодки. И
что-то сказали конвойнному. Конвойный приказал пленному встать и повел его
обратной дорогой. Через несколько минут разндался выстрел. И спустя
мгновение еще один.

Все оцепенели.

- Сволочи! Из-за того, что каких-то колодок не хватило!

Вьетнамцы подняли бракованные колоды и пошли за хижину, даже не оглянувшись
на пленнинков. Похоже, смерть здесь была обыденным явленинем. Похоже, к ней
привыкли...

- Скоро и нас так же...

Всю последующую ночь закованные в колодки пленники сожалели, что их не "так
же", и жестоко завидовали застреленному американцу, не нашедшенму себе
пару. Его всего лишь убили! А им даровали жизнь в полусогнутом состоянии.
Которая оказалась много хуже смерти.

От неестественности и однообразия позы затеканла и невыносимо болела шея,
ломало позвоночник, деревенели ноги, ныла исцарапанная кожа на запяснтьях и
лодыжках. Спину, лицо и все тело жрал мелнкий тропический гнус. Отмахнуться
от него было нечем - руки были "заняты" Спать было невозможнно. Жаловаться
некому. Все страдали одинаково.

К пропитанным кровью колодкам то и дело поднбегали мелкие грязные собаки и
жадно слизывали кровь. Отогнать их, чтобы еще сильнее не повредить кожу,
было невозможно Терпеть - трудно. И пленнники кричали на них, плевались в
них и гремели своними деревянными кандалами. И в конце концов донбились
своего. Собаки ушли.

Но когда ушли собаки - пришли крысы. И стали делать то же, что собаки.
Только уже пытаясь принлезть зубатыми мордами к самым ранам...

Когда пришло утро, пленники были сломлены. Они сидели, тупо уставившись
перед собой, и уже ни о чем не думали. Ни о жизни, ни о смерти. И меньше
всего о побеге...

- Проснитесь! - крикнули вьетнамцы. Пленники подняли бессмысленные глаза.
Если бы сейчас с них сняли колодки и скомандовали поднняться - они бы не
поднялись. А если бы в их лица направили автоматы, они бы очень
обрадовались. И уж точно бы не встали, нарываясь на спасительнный выстрел.
За эту ночь их ценности претерпели кардинальные изменения. Смерть перестала
быть страшной. Смерть стала желанной. Как жениху в день свадьбы - невеста.

В полдень к навесу подогнали грузовик. Пленнинков, поднимая вместе с
колодками, побросали в кунзов. Кузов захлопнули. Машина тронулась с места.

На этот раз никто не интересовался тем, куда их везут. На этот раз все
молчали, подпрыгивая, перекантываясь, ударяясь о пол спинами и головами и
сталнкиваясь друг с другом, как какие-нибудь неодушевнленные предметы. Как
нагруженные внавал кирпинчи. Или бочки. Или доски...

Теперь они желали только одного - стать теми, не имеющими души и не
имеющими болевых рецепнторов, кирпичами, бочками или досками. И уж как
совсем о недосягаемом, мечтали об автоматном дуле, упертом в затылок...

Глава 33

Ехали долго, часто пробуксовывая на разбитых грунтовках. В одном месте
машина остановилась, пленников сдвинули к кабине и в кузов стали бронсать
какой-то домашний скарб. Какие-то узлы, конробки, свертки. Потом затащили
клетки с бестолнково лопочущей и машущей крыльями домашней птицей. Потом
подняли каких-то детей. Потом - женщин.

Женщины поправили юбки и стали громко и весело о чем-то разговаривать между
собой, озорно поглядывая на сидевший на боковых скамейках коннвой. Было
похоже, что они просто голосанули двингавшуюся в попутном направлении
машину. И зангрузили в нее вещи. И посадили своих детей. И сели сами. И
совершенно не обратили внимания на нахондящийся в кузове груз. На
закованных в деревянные колодки людей. Ну люди и люди... Ну в колодках - и
что тут такого? Наверное, преступники. Белые наемники. Главное не это.
Главное, что машина идет в нужном направлении, что остановилась и что
офинцер, сидящий в кабине, много не запросил. Вот это существенно. А все
остальное...

Машина двинулась дальше. Пленники стали поднпрыгивать и стали кататься по
полу, тревожа вещи. Домашняя птица в клетках забеспокоилась, закринчала,
забила клювами в прутья. Но ни на нее, ни на пленников никто не обращал
никакого внимания. Дети, высовываясь наружу, смотрели на пробегаюнщий мимо
пейзаж. Женщины строили глазки коннвою. Конвой заигрывал с женщинами,
наваливаясь на них при поворотах телом и приобнимая на подънемах, как будто
пытаясь удержать от падения. Женнщины протестующе кричали и не очень
активно отнбивались от назойливых ухажеров. Им нравилась такая веселая
поездка.

Пленники катались, подпрыгивали и бились гонловами о пол, о борта, о
колодки соседей. Из рассенченных голов и спин густо сочилась кровь. Если
кто-нибудь из них скатывался слишком близко к заднему борту, конвойные
вьетнамцы, не глядя и не отвленкаясь от основного занятия, отпихивали их
ногами назад.

Жизнь и смерть соседствовали рядом друг с друнгом. На одной планете, в
одном мире. В кузове одной машины. И совершенно не мешали друг другу...

Машина остановилась, женщины, отодвигая нанзойливо поддерживающие их в
районе бедер и грунди руки, выпрыгнули, вытащили детей, сняли груз. Конвой
им что-то крикнул и засмеялся. И махнул рукой. Женщины засмеялись в ответ.
И тоже махнули.

Машина тронулась, набрала скорость и снова занпрыгала по ямам и выбоинам...

- Стоп. Приехали.

Машина осела на тормозах. Конвой попрыгал через борт. И куда-то ушел.

- Интересно, где мы? - спросил кто-то из пленнников.

- На этом свете, - ответили ему.

- Жаль. Жаль, что на этом...

Конвой вернулся, открыл задний борт и, вытягинвая колодников, свалил их в
кучу. Друг на друга. Как самосвал - насыпной щебень.

Пленники, вскрикивая от боли, раздирая кожу и на двух языках проклиная
своих мучителей, кое-как расползлись в стороны.

Машина уехала.

Вокруг была деревня. Точно такая же, как пернвая. И с точно таким же
навесом. Вот только детей и женщин здесь не было видно. Одни мужчины. В
военной форме и при оружии.

Пленники валялись посреди дороги, и на них никто не обращал внимания. Если
шли мимо, то обнходили. Если нельзя было обойти - перешагивали.

Пленники лежали так почти час. В пыли. На сонлнцепеке. На раскаленной, как
противень, земле.

Потом пришел новый конвой, организовал пронходящих мимо бойцов, с помощью
которых затащил пленников под навес. Где опять бросил на несколько часов.
Но пленники этих часов реально все равно не ощущали. Они представлялись им
днями или даже неделями. Тем, кто был в сознании. А тем, кто его потерял, -
мгновениями.

Есть колодникам никто не давал. Пить - тоже.

К месту свалки очень скоро снова сбежались сонбаки и стали слизывать
запекшуюся кровь вначале с земли, потом с колодок, потом с рук и ног
пленнинков. На этот раз им никто не препятствовал.

Вечером конвой принес ведро баланды и ведро воды. И поставил на землю От
баланды еще можно было отказаться. Но от воды - нет. Все смотрели на ведро
с водой. Только на него...

Конвоир поднял валявшуюся на земле помятую консервную банку, выпрямил,
вытряхнул из нее пыль, зачерпнул ею в ведре и поднес ко рту первого
колодника. Тот пил жадно, вытягивая голову и стуча зубами о жесть, и
поэтому не столько выпил, сколько пролил драгоценную влагу мимо рта. Второй
банки ему не предложили.

Самое интересное, что конвой не издевался над узниками сознательно, а
просто халатно относился к делу. Как пастух к скотине, которая
предназначена на убой. Стоит ли ее поить, кормить, вычесывать, если через
час-другой ее все равно заводить в убойнный цех. Стоит ли тратить на уход
за ней силы и время...

Потом была ночь. Но эту ночь из пленников манло кто помнил. Эта ночь была
легче первой. Потому что боль уже притупилась, а сознание почти угасло.

Днем к навесу подкатила машина. Открытый джип. Из него выскочил вьетнамец в
военной форме. Судя по тому, как вокруг забегали, засуетились военнные, как
присел на задние лапы караул, вьетнамец был чин. И не из самых маленьких.

Вьетнамец подошел к пленникам, посмотрел на них, на их руки и ноги,
постучал ботинком по колоднкам.

- Что... гад... смотришь? Трупов... не видел? - с трудом выдавил из себя
Пивоваров. И криво осканлился высохшим ртом.

Вьетнамец развернулся и пошел прочь. Через несколько минут к пленным
подбежали солдаты, развязали колодки, разогнули, протерли воспаленные руки
и ноги. Но главное - дали воды. Столько, сколько каждый способен был
выпить.

- Что это с ними? Что это в них человеколюбие проснулось?

- Не человеколюбие В мартышках человеколюнбие проснуться не может. Максимум
- шимпанзелюбие. Направленное на таких же, как они. Просто в войсках
какая-то неувязка вышла. Кто-то кому-то не так передал приказание верхнего
начальства. Или кто-то неправильно его понял. В общем, как всегнда - или
телефонист пьян, или принимающий денжурный - "чурка".

- Они тут все - "чурки".

- Боюсь, они придерживаются обратного мненния. Боюсь, "чурки" здесь мы.
"Чурки", закованные в чурки.

К пленникам подошел еще один вьетнамец. Нинзенький и кривоногий. В свободно
болтающемся банлахоне. Поклонился. Осмотрел раны, поскреб их денревянной, в
форме лопаточки, палочкой, взбрызнул какой-то жидкостью, густо смазал
невозможно воннючей мазью, накрыл какими-то напоминающими лопухи листами.
Поклонился. И ушел.

- Вежливый, гад!

Конвой принес и раздал лепешки и чашечки с рисом.

- Сволочи, - оценил их усилия Кудряшов.

- Почему сволочи они? - удивились американцы.

- После поймете.

- Почему сволочи?

- Потому что нам до того, чтобы отмучиться, всего шажок оставался.
Маленький. Мы бы завтра к утру уже далеко были... А они нас реанимировали.
Мерзавцы!

- Интересно, зачем?

- А они скажут. Не расстраивайся... Очередной вьетнамец очень долго и очень
внинмательно осматривал руки узников. И даже замерял их палочкой. А потом с
помощью долота и длинного ножа расширил и углубил отверстия в колодках. И
даже зачистил их напильником.

- А просто руки связать они не могут?

- У них свои традиции. Или с веревками напрянженка.

- Я бы знал - со своими приехал... После обеда пленников снова подвели к
колоднкам, снова заставили сесть, засунули руки в отверснтия и закрыли обе
половины. Теперь рукам было чуть свободней, но еще больней. Потому что
сопринкасаться с деревом приходилось разбитой кожей. А вернувшееся в жизнь
сознание воспринимало боль как новую. К которой еще не привыкло.

- Вот это я и имел в виду. Когда говорил, что лучше было бы сдохнуть...

До вечера пленников никто не тревожил. Веченром еще раз накормили. И еще
раз смазали раны на руках и ногах. И даже сводили в туалет. Что вообще,
после оправки куда придется, показалось роскошью.

- Чего они хотят?

- Женить нас. На местных аборигенках. Чтобы их племя в росте прибавило.

- Тогда я готов. Женитьба лучше колодок, - сонгласился Пивоваров.

- Ты же раньше говорил - лучше умереть.

- Умереть, конечно, лучше. Но они, паразиты, все равно умереть не дадут...

Вечером конвойный привычным жестом ткнул в крайнюю пару пленников.

- Ты! И ты!

И развязал колодки.

- Встать!

Освоившие язык чужих команд пленные встали.

- Пошли!

Пошли, трудно переставляя раненые ноги. Даже если на расстрел. Лучше
расстрел, чем обратно в денревяшки.

Вернулись пленники не скоро. Но вернулись Какие-то пришибленные и не
похожие сами на себя.

- Ну что? Били?

- В том-то и дело, что нет.

- А что делали?

- Вопросы задавали. По-английски. Ну вроде как допрашивали. А он, - кивок в
сторону америнканца, - переводил.

- Что спрашивали?

- Все, что обычно. Кто, откуда, что здесь деланли. Просили на карте
показать, откуда и куда шли.

- Ну и что ты сказал?

- Ничего. Изображал глухонемого идиота. А гонворил этот, переводчик.

- Что?

- Откуда я знаю. Он же по-английски говорил.

- Ты что говорил? - спросил Кудряшов у аменриканца.

- Я совсем мало чего говорил. Я говорил, что он очень нехорошо говорит
английский и я ничего не понимаю. И еще я требовал посла и адвокат!

- Ну ты даешь, янки! Ну ты наглец!

- Наглец это хорошо или плохо?

- Это когда как. В данном случае нормально!

- Тогда я наглец!

- Больше ничего не спрашивали?

- Вроде ничего...

- Что значит вроде?

- Понимаете, мужики, там потом тот, который нам ноги смазывал, пришел. Ну в
балахоне. Их докнтор. И что-то такое выпить дал. И стал иголки втынкать.

- Под ногти?

- Нет. Не под ногти. В шею и уши

- Больно?

- Нет. Совсем не больно. Знаете, даже приятно. Вначале чуть жжет, потом
тепло, а потом как будто два пузыря водки выпил. Без закуси. Голова кругом,
в ушах звон, в глазах туман. И почему-то смеяться хочется...

- Yes. Да. Туман. И смешно. Как будто выпил. Два стакан виски.

- Он тоже пил... в смысле ему тоже вкалывали?

- Ему тоже.

- Так. И дальше что?

- А дальше ничего не помню. Дальше они, канжется, что-то спрашивали.

- А ты, кажется, отвечал?

- Может, и отвечал. Не помню. Хоть убей. Тольнко знаете, представлялось,
будто я перед батяней стою маленький, а он с ремнем и требует что-то
раснсказать. И я ему соврать боюсь...

- А тебе что представлялось?

- Yes. Father с подтяжкой.

- С подтяжками?

- Yes! С под-тяж-ками.

- А ты переводил, что он отвечал? Когда ему иголки?

- Переводил.

- И что?

- Я не помню. Я тоже был с иголки. Я как тунман...

- Дела...

- Мужики, а у меня батяни нет. Я детдомовнский.

- Ну, значит, тебе бояться нечего.

- Ну да. У нас знаешь какая воспиталка была. Так вицей драла...

- Тогда так, мужики, - предложил на правах командира Кудряшов. - Давайте
договоримся, о чем рассказывать. Пока они правду своими палочками из нас
сами не повыковыривали. Ну в смысле, чтобы всем одинаково.

- А эти? - кивнул на американцев Далидзе.

- А куда от них деться? Мы теперь одной веренвочкой, в смысле колодками.
Будем сообща врать...

- О чем будем все врать? - спросили америнканцы.

- Значит, так. Мы советские моряки. Торгового флота. Потерпели аварию тут,
неподалеку. Выплыли на берег. Пошли в лес по нужде и заблудились.

- И прошли пару сотен километров. По джуннглям.

- Ну заблудились же!

- А тельняшки наши где? И оружие откуда?

- Ну это... нашли.

- Где? В лесу? Когда по нужде отошли?

- Да... Ну скажем, что наше судно перевозило оружие. И мы случайно не тот
ящик взяли... Думанли - с едой, а оказалось - со стволами...

- А американцы?

- А американцы потерпели бедствие на вертолентах. Куда-то летели. И сели.

- А мы пошли в кусты по нужде, сели и их увиндели. Застыдились и стали
стрелять?

- Отстань от меня со своей нуждой!

- Это не моя идея - твоя.

- Что такое ну-жда? - все-таки вклинились американцы. - Это когда что-то
нужно?

- Это когда, наоборот, что-то не нужно. Так не нужно, что аж невтерпеж!

- Нет, мужики. Они хоть и ближе к приматам, чем мы, но не полные же идиоты.
Я думаю, придется говорить правду. Что шли мы к разбитому самолету...

На этом слове русские пленники вздрогнули и напряглись. Американцы
переглянулись. Впервые то, о чем думали и догадывались все, было
произненсено вслух.

- Шли к разбитому самолету. Потому что узнанли, что он перевозил... золото.
Что сами мы - беглые зеки из России. Без паспорта и гражданства. Потому что
беглые. Что хотели подзаработать монет. Тем более - все это так почти и
есть Верно ведь?

- А оружие?

- Для самообороны. Из армейского склада, конторый мы ограбили. После того
как сбежали с зонны. До того как угнали корабль. Который потом зантонул...

- А американцы?

- Ну я же говорю. Искали самолет с золотом, а тут откуда ни возьмись янки
на вертолетах. И тоже наверняка за золотом Нам, конечно, стало обидно, ну и
мы в сердцах...

- Но он не перевозил золото! - возразили аменриканцы.

- А мы откуда знали, что он перевозил? Вы же не писали в газетах, что он
перевозил... Ну вы что, не понимаете?

Американцы переглянулись.

- O'key! Золото так золото Мы согласен.

- Ну, значит, так: вы тоже летели за золотом. И мы за золотом. И
схлестнулись. Стенка на стенку...

- А куда золото дели?

- Какое золото?

- Которое в самолете было.

- А может, его не было. Загрузить забыли. Или лучше так. Было, но мы его по
дороге обронили. Или не обронили, а спрятали, чего-то испугавшись, а место
забыли. Отошли...

- По нужде?

- Да пошел ты! Отошли - и как корова языком! А обо всем прочем, ну там о
тропе, о прохожих... ну вы меня понимаете - молчок. Какие бы вам иголки в
какое место ни вставляли. Ясно?

- Ясно!

- Yes! - кивнули американцы.

- Ну раз "йес" - значит, "йес"! Значит - полнный порядок!


- Ты! И ты! - ткнули пальцами конвоиры. И расстегнули Кузнецова с
напарником. И кивннули дулами автоматов вверх.

- Встали!

Встали.

Толкнули прикладами в спины.

- Пошли!

Пошли.

Затекшие после многочасового сидения ноги слушались плохо. Пленники
покачивались, спотыканлись, но шли.

Еще один удар прикладом по спине.

- Налево! Повернули.

- Прямо!

Опять пошли... Недалеко. До ближайшей хижины.

- Здравствуйте! - сказал по-английски уже знанкомый большой военный чин.

- Приветствует, - перевел американец.

- Пусть идет со своим приветствием туда, на чем сидит...

- Здравствуйте, - перевел американец- - Садинтесь, - показал американец на
плетеные кресла.

- Мне надо задать вам несколько вопросов. Первый. Как вас зовут?

- Майкл Джонстон. Гражданин Соединенных Штатов Америки.

- А его?

- Спрашивает, как тебя зовут.

- Задов! Хрен Моржович!

- Как?!

- Ладно, черт с ним. Кузнецов Алексей Петронвич! Русский. То есть бывший
русский. А теперь пронсто гражданин без паспорта.

- Почему без паспорта?

- Зекам паспорта не положены.

- Что есть "зек"? Я не знаю, как это переводить.

- Зек - это заключенный в колонии. Строгого режима.

- "Колония" это что? Это поселок, где в строгом порядок живут колонисты?
Которые обживают нонвые земли? Как у нас давно в Америке?

- Во-во. Обживают