Антонович.  - Бутик  можно  будет  забрать,
коттедж   тоже,  переписав  на  нее  в  качестве  отступного
квартиру   в  центре,  а  "Мерседес"...  черт   с   ним,   с
"Мерседесом", .. В конце концов можно подобрать себе  какую-
нибудь   интеллигентную   женщину   с   ребенком,   например
библиотекаря    или   доктора,   купить   ей   однокомнатную
хрущевку... И жить бедно, но зато спокойно..."
      И  на  глаза Юрия Антоновича навернулась слеза.  Жалко
себя стало.
      Но  потом  слезы  высохли, потому что  Юрий  Антонович
думать  перестал,  а  начал  отдыхать.  Вначале  в  сауне  в
подвале, потом в спальне на втором этаже, потом в спальне на
третьем  этаже. До спальни на четвертом этаже он не добрался
- годы уже не те.
      Потом он лежал на кровати общей площадью двадцать пять
квадратных метров и смотрел свой домашний, с экраном на  два
дюйма  больше,  чем  в обыкновенном, кинотеатр.  Вернее,  не
смотрел, а переключал каналы, потому что количество  каналов
прямо  пропорционально  значимости владельца  телевизора.  У
Юрия Антоновича было три тысячи каналов в десяти - дома,  на
даче, в офисе, здесь, не здесь, и еще там - телевизорах.
      Он  переключал  каналы, не задерживаясь  ни  на  одном
больше пары секунд. Но вдруг задержался, замерев пальцем над
кнопкой  пульта.  Потому  что на экране  мелькнуло  знакомое
лицо. Ну очень знакомое лицо...
     - Мать твою... Это же Иванов! - ахнул Юрий Антонович. -
Это же он - Иванов!!
      И  крикнул  свою любовницу, которая знала  три  языка.
Потому  что  любовница  его ранга  обязана  была  знать  как
минимум три языка и уметь играть на скрипке.
     - Что они там говорят?
      -  Они  говорят, что сегодня ночью русский  преступник
Иванов захватил в самом центре Парижа заложников, - перевела
любовница.
      -  Во  дает! - поразился Юрий Антонович.  -  Я,  между
прочим, его знаю, - не без гордости сказал он, показывая  на
экран.
      Лицо  Иванова показывать перестали и стали  показывать
какую-то   улицу  и  окна  квартиры,  в  которой  находились
заложники. Потом слово дали полицейскому. Который стал  что-
то говорить, часто показывая вверх.
     - Он у них там убил нескольких человек. И еще какого-то
снайпера на крыше, - сообщила любовница.
      - Иванов? Ну еще бы! Он им там такого устроит!.. Он им
там   пол-Европы   перемочит!..  -  радостно   сказал   Юрий
Антонович.
     И тут же радоваться перестал, потому что сообразил, что
радоваться  особо нечему. Перемочит он, конечно,  перемочит,
но  его  тоже...  И  тогда  все  -  тогда  денежки  пропали.
Окончательно пропали. А вот если бы они взяли его живьем, то
mb. совсем другое дело.
     Совсем другое...
     - Где мои штаны? - быстро спросил Юрий Антонович.
     - Ты что, уже уезжаешь? - удивилась любовница.
     - Уезжаю.
     - Куда?
     - В Париж...

                          ГЛАВА 47

     Внешне ничего не изменилось - внешне все оставалось так
же,  как  было. Стояли машины. Под ними лежали  полицейские.
Заунывно,  понимая,  что  ничего этим  не  добьется,  бубнил
психолог.  Его слова не менее заунывно переводил на  русский
переводчик.
     - Одумайтесь... нет никакого смысла... человеколюбие...
сострадание...  Страшный  суд...  достойное   содержание   в
отдельной  камере... мы готовы выслушать и  выполнить  любые
ваши требования...
     Хотя на самом деле никто никакие требования выслушивать
и выполнять не собирался. Потому что решение было принято, и
к месту действия, рассредоточиваясь по ближайшим переулкам и
дворам,    подтягивались   дополнительные   силы    полиции.
Маневрируя в узких улицах, разворачивались пожарные  машины.
Выключив сирены и мигалки, подъезжали и выстраивались рядами
микроавтобусы   "Скорой  помощи".  Из   огромных   армейских
грузовиков  выпрыгивали  солдаты  в  камуфляже  и  касках  и
рассаживались  вдоль  стен на одолженные  в  ближайших  кафе
стулья.  Солдатам  здесь  было  делать  нечего,  но  захваты
заложников  в Париже происходят не каждый день, и  никто  не
хотел оставаться в стороне.
      За пожарными, полицейскими и госпитальными машинами на
дальних  подступах  напирали  на  ограждение  толпы   зевак,
которые убеждали полицейских, что живут вон в том доме и что
им  обязательно  туда надо попасть, потому  что  они  забыли
выключить утюг, фен и кофеварку.
      Полицейские морщились, в сотый раз объясняя,  что  это
невозможно,  что улица закрыта для проезда  и  пешеходов  до
особого распоряжения, и многозначительно постукивали себя по
ботинкам концами длинных дубинок.
       Десятки  упирающихся  друг  в  друга  машин   натужно
сигналили,  вначале  желая прорваться  через  пикеты,  потом
пытаясь развернуться в толпе.
     Было оживленно и как-то даже празднично...
       На   одной  из  крыш  дома  разворачивали  аппаратуру
телевизионщики   нескольких   независимых    каналов.    Они
прикручивали  к штативам камеры, устанавливали  направленные
микрофоны, закрепляли тарелки спутниковых антенн. Среди них,
с  завистью косясь на навороченную аппаратуру, с камерой под
мышкой бегала творческая группа российского ТВ, приехавшая в
Париж в составе делегации министерства внутренних дел.
     - Видал? - говорил оператор режиссеру. - А у нас?..
     А у тех видал?.. А мы!..
     А у этих, вообще...
      Приседая  на  четвереньки, с соседней  крыши  прибежал
взмыленный редактор.
      -  Вы  чего тут? Я с французами договорился на  десять
минут сигнала! Пошли быстрей.
       Оператор,  режиссер  и  редактор,  оскальзываясь   на
черепице  и  хватаясь  за специальные,  натянутые  пожарными
веревочные леера, побежали на соседнюю крышу.
     - А Серега где?
      -  Здесь где-то был... Может, до ветру отбежал. Стали,
прыгая  по  крыше, искать Серегу. Нашли. Серега на  скверном
английском  клеил  журналистку СNN, пытаясь  подать  себя  в
лучшем свете.
      -  Ну  ты чего?! - прикрикнули на него. - Там Сашка  у
французов десять минут оторвал!
     Серега сорвался с места и побежал вслед за оператором.
      - Вот здесь встань, - показал режиссер. - Отсюда башню
видно.
     Исполняющий роль ведущего Серега встал.
     - Так нормально?
     - Сойдет.
     Режиссер дал отмашку. Оператор включил камеру.
     - Мы ведем свой репортаж из Парижа, - сказал Серега.
      Оператор,  чтобы  доказать, что репортаж  идет  не  из
Моршанска,  дал  панораму  Парижа,  завершив  ее  кадром   с
Эйфелевой башней.
      -  В доме напротив, - показал ведущий на совсем другой
дом. - Вон за теми окнами, - ткнул наобум в какие-то окна, -
находятся  заложники, которых удерживает  гражданин  России.
Французская полиция готовится к штурму...
       Режиссер   посмотрел  на  часы  и  стал   ожесточенно
размахивать   руками,  показывая,  что  все,   сворачивайся,
шабаш...
      -  Мы  будем  держать вас в курсе  событий,  -  быстро
закруглился Сергей.
     - Ты чего, - удивился он. - Время же еще есть.
     - Какое время? Я халтурку надыбал, - объяснил режиссер.
- Московский канал.
     - Сколько?
     - По штуке за минуту.
     Все оживились. Ведущий встал на то же место.
     - Поехали, - дал отмашку режиссер.
     - Я в Париже! - категорически заявил ведущий. - И, стоя
здесь,  напротив дома, где неизвестный преступник удерживает
заложников, я невольно вспоминаю милую моему сердцу  Москву.
Где  ничего  подобного не случалось. Может  быть,  благодаря
самоотверженной работе столь часто ругаемого  нами  мэра,  а
может быть, потому, что москвичи - это особый народ...
     "Три минуты", - показал режиссер три пальца.
     - И здесь, в центре Парижа, я вынужден признать, что не
все так плохо в нашем отечестве... Шабаш!
      -  Осталось четыре минуты, - сказал редактор. - И  три
заказа. По полштуки.
     - Кто?
     Редактор перечислил каналы.
     - Ладно, поехали!..
      -  Это Париж, - сообщил ведущий. - Внизу - французская
полиция,  которая готовится взять штурмом  вон  тот  дом,  -
показал  на  дом,  -  где находится доведенный  до  отчаяния
гражданин  России, взявший заложников, чтобы  выразить  свой
протест.  -  Редактор  показал  большой  палец...  Репортажи
сбросили  через французскую "тарелку" в Москву  за  полсотни
минута. И пошли пить кофе...
     Но даже дойти до кафе не успели, потому что заметили на
улице какое-то подозрительное оживление.
      Полицейские  стали  кричать громче,  начальства  стало
больше.  Подкатили какие-то новые машины, из  которых  стали
выпрыгивать  и красться вдоль стен полицейские с  штурмовыми
лестницами в руках.
     - Кажется, началось, - обеспокоенно сказал режиссер.
     И действительно началось...
     - Слышишь? - показал на окно товарищ Максим. И выключил
орущий французские песни магнитофон.
     Магнитофон орал на случай, если полицейские приляпали к
окнам "жучки". Вот и пусть теперь слушают своих певцов.
      Иванов  закрутил во все стороны головой. Но ничего  не
услышал.
     Товарищ Максим включил музыку.
      -  Шум моторов!.. Понял? Машин стало больше, не  иначе
подкрепление пригнали. Значит, скоро начнется.
       Что   скоро  начнется,  было  понятно  любому.  Кроме
Иванова...
      Товарищ  Максим обежал квартиру, соображая, как  лучше
приготовиться  к штурму. Как будут развиваться  события,  он
примерно знал, сам когда-то в таких мероприятиях участвовал.
Начнут они со стандартного, как е-2 - е-4 хода - спустятся с
крыши   на  веревках  и  швырнут  в  окно  пару  гранат   со
слезоточивым газом и еще одну-две светошумовых. Потом упадут
на  подоконники сами и начнут палить во все, что встанет  на
их  пути... Еще одна группа попытается высадить  дверь  и  в
конце концов высадит, зажав всех, кто находится в комнате, в
клещи.  Сдержать их можно, посадив под дверь заложников.  Но
лучше не под дверь, потому что дверь устоит дольше...
     Товарищ Максим еще раз прикинул чужие и свои действия.
     Вон те два окна надо чем-нибудь заткнуть.
     Пододвинул к кухонному окну стол.
     - Взялись!..
      Вдвоем  с Ивановым, кряхтя, рванули вверх холодильник,
поставили  на  стол, пододвинули вплотную к окну,  заклинили
его  припертым к стене шкафом. Холодильник идеально  заткнул
оконный проем, причем заметить это было невозможно, так  как
его прикрывала штора.
      Еще  одно  окно  закрыли огромным  старинным  буфетом,
который набили тяжелыми вещами.
     - Вот так славно...
      Потом товарищ Максим стал перетаскивать вещи в большую
комнату и строить из них параллельно окнам баррикаду. Строил
на  совесть,  связывая  мебель  ремнями  и  веревками.  Дыры
заваливал  бытовой  техникой - телевизорами,  магнитофонами,
*.,/lnb%` ,(.
     - Теперь пошли в санузел.
      Санузел  товарищ Максим долго осматривал и  стучал  по
ванне.
       -  Ты  глянь,  какая  хорошая  ванна,  старая  ванна,
чугунная. Повезло...
      Ванную  с хрустом вырвали из пола и, сгибаясь  под  ее
тяжестью, потащили в комнату.
     - Сюда, сюда...
      Приподняли, перевернули вверх дном и поставили  краями
на четыре стула, одним концом уперев в стену. Товарищ Максим
поднырнул под нее и, выбив решетку, высунул пальцы в сливное
отверстие сбоку.
     - Классно, как в доте, - остался доволен он.
      Вылез, набросил на ванну большое, которое свесилось до
самого пола, покрывало, набросал сверху всякого хлама, чтобы
она  не  бросалась в глаза. Там, где было сливное отверстие,
вырезал круглую дырку.
     - Теперь все, теперь отобьемся! Как думаешь?
     Иванов только вздохнул.
     - Что, боишься? - участливо спросил товарищ Максим.
     - Вы же говорили про переговоры, - напомнил Иванов.
      - Ну да, обязательно. Только не сразу, вначале немного
подеремся...
     На самом деле на переговоры товарищ Максим не надеялся,
так  как  давно  понял, что их не будет.  Какие  переговоры,
когда  на улице ревут моторы?.. Кончились переговоры - скоро
заговорят  пушки!..  Но сдаваться на милость  победителя  он
тоже не собирался, потому не оставлял надежды выйти сухим из
этого  болота.  Если  не удалось избежать  штурма,  остается
использовать   его   в   своих   целях,   чтобы    устранить
единственного   опасного  для  него   свидетеля.   Устранить
Иванова.
      Если Иванов откажется сдаться - его убьют. И правильно
сделают,  что убьют, потому что мертвый он никому ничего  не
расскажет.  И  следователи  будут вынуждены  строить  версии
произошедшего исходя из показаний заложников, которые в один
голос  станут утверждать, что главарь - Иванов,  потому  что
видели,  как  он  командовал своим  подручным,  угрожая  ему
оружием.  А  полицейские видели, как он выталкивал  из  окна
заложницу, а потом его...
      Все  видели!  И все подтвердят! Если им  не  подскажут
другой сценарий. Иванов не подскажет.
      Вот и выходит, что Иванова надо убирать. Но убирать не
своими,  убирать чужими руками. Руками полицейских. Чтобы  у
следствия не возникало ненужных вопросов. Гангстер,  взявший
заложников  и  силой подчинивший себе русского  соучастника,
окажет вооруженное сопротивление полицейским и будет убит...
И никому никогда ничего другого в голову не придет!
       Французский   суд,   приняв  во  внимание   показания
свидетелей, даст ему года два, не больше, отсидев которые  в
не  самой  суровой французской тюрьме, он по-тихому  слиняет
домой.  А может, даже и двух не даст, если удастся сойти  за
жертву насилия.
     Такой план...
      Товарищ Максим еще раз осмотрел место будущей баталии.
Кое-что поправил, кое-что изменил.
     Вот теперь нормально. Осталась экипировка.
      Товарищ  Максим отправился в спальню, где основательно
перерыл   гардероб  в  поисках  подходящей  ткани,  которую,
разорвав  на  полосы, сложил в несколько слоев  и,  привязав
завязки, приложил к лицу, прикрыв нос и рот.
     Широковато.
      Отрезал  десять сантиметров, снова приложил,  надвинул
сверху  солнцезащитные очки, поверх которых натянул  толстые
шерстяные колготки.
     Сильно потянул носом воздух.
     Дышать было трудно, но можно.
     Прорезал в колготках два отверстия против очков. Принес
из кухни плошку с водой.
      Удивленный  Иванов  смотрел на  товарища  Максима,  не
понимая, что он делает.
     - Ну, чего пялишься? Делай так же.
     Иванов сделал так же.
      Товарищ  Максим смочил повязку водой и снова  часто  и
сильно задышал.
     Прекрасно! Вот теперь пусть бросают свои гранаты...
     Снял импровизированный противогаз и сказал Иванову, что
приведет  сюда  заложников. И станет предлагать  сдаться,  а
Иванов должен не соглашаться и должен его ударить.
     - Зачем? - не понял Иванов.
      -  Затем, что если ты не ударишь, ударю я, если вообще
не  убью! - доступно объяснил товарищ Максим. И пнул Иванова
ногой по лодыжке. - Теперь сообразил, зачем?
     Иванов часто-часто закивал.
      -  Ты  пойми, я ведь не для себя, я для тебя,  дурака,
стараюсь! - миролюбиво сказал товарищ Максим.
      И  выключил  магнитофон. Чтобы  не  заглушать  свои  и
Иванова реплики.
      -  Ну!  -  посмотрел на Иванова и  показал  пальцем  в
сторону прихожей.
     - Приведи заложников! - сказал Иванов.
     - А может, не надо? - плаксиво сказал товарищ Максим. -
Жалко их.
     И показал Иванову кулак. И сделал навстречу ему шаг.
     - Надо! - испуганно гаркнул Иванов. - Иди!
     - Ага, я сейчас.
      По-одному, опасливо косясь на Иванова, товарищ  Максим
перетащил  заложников в комнату и рассадил перед баррикадой,
скрутив их по рукам и ногам и привязав к мебели. А когда  те
"расселись" рядком, как в партере, начал бунтовать.
      -  Давай  лучше  сдадимся, -  робко  предложил  он.  И
многозначительно  посмотрел  на  Иванова.  И  снова  показал
кулак.
     - Заткнись! - сказал Иванов.
     Товарищ Максим удовлетворенно кивнул.
     - А если пострадают заложники? - показал товарищ Максим
на  заложников, потому что слова они не понимали, а  жест  и
/`.a(b%+l-k% интонации должны были.
     - Заткнись! - повторил Иванов заученную фразу.
     - Давай их лучше отпустим.
     - Заткнись! - в третий раз, как попка, сказал Иванов.
      -  А  если я откажусь выполнять твои приказы, ты меня,
конечно, убьешь? - спросил товарищ Максим, налегая на  слово
"убьешь".
     - Убью! - согласился Иванов.
      И  сделал  осторожный шаг в сторону товарища  Максима,
который глазами требовал к нему приблизиться.
      -  Не пугай, я все равно не буду! - бесстрашно крикнул
товарищ  Максим,  перекрывая своим  телом  Иванова  и  корча
страшную рожу.
     - Руку, руку, дурак!
     Подчиняясь, Иванов поднял правую руку.
     - На, бей, сволочь! - потребовал товарищ Максим.
      Иванов,  соглашаясь, тряс головой,  но  никак  не  мог
решиться нанести удар. Мозгляк!
     - Бей, падла, бей! - призывал товарищ Максим.
     И, так и не дождавшись, подался чуть вперед, дотронулся
лицом  до  кулака  Иванова  и  вдруг,  громко  вскрикнув   и
всплеснув  руками,  отлетел метра на два назад,  грохнувшись
навзничь на пол и свалив на себя что-то из мебели. На  лице,
в том месте, куда его ткнул Иванов, выступила кровь.
      Товарищ  Максим вскочил на ноги и бросился на Иванова.
Который  инстинктивно выставил вперед руки.  Товарищ  Максим
наткнулся на них и кубарем покатился назад.
      Заложники с ужасом наблюдали за тем, как один гангстер
избивает другого гангстера.
     Товарищ Максим схватился рукой за табуретку.
     - Ну-у! - свирепо взглянул он на Иванова. - Ну, говори,
сволочь!
      -  Положи  табуретку!  - совершенно  искренне  завопил
Иванов и направил на товарища Максима пистолет, в котором не
было патронов.
     Заложники зажмурились.
      Но  гангстер  в  другого гангстера стрелять  не  стал,
потому  что тот вдруг бухнулся на колени и стал его о чем-то
умолять и стал плакать, пытаясь цепляться за ноги. Наверное,
просил пощады.
      -  Ладно,  -  сказал Иванов, - живи, падла!  Заложники
облегченно  вздохнули.  И  оператор  прослушки  вздохнул.  И
набившиеся  в спецмашину и разобравшие наушники  полицейские
тоже вздохнули.
       -   ..."Падла"  -  это  такое  непереводимое  русское
оскорбление,  -  дал объяснение по последнему  прозвучавшему
слову переводчик.
     Теперь все стало очевидным. Стало очевидным, что второй
гангстер  не  был  гангстером, а был фактически  заложником.
Пятым заложником.
     - Он что, действительно мог его убить? - спросил какой-
то полицейский.
      - Мог! - печально ответил Пьер Эжени. - Этот - мог. Он
уже столько раз мог... Этот кого угодно может!..

                          ГЛАВА 48

       Брифинг   проходил   в  накаленной,   недружественной
обстановке.
     - Но ваши милиционеры, особенно инспектора ГИБДД, берут
взятки и грубят! - возмущенно кричали с мест журналисты.
     - Кто это вам такую ерунду сказал?! - поражался министр
внутренних  дел. - Восемьдесят процентов наших  милиционеров
имеют  средне-специальное  и высшее  образование!  Если  они
грубят, то это проблема не милиции, а министерства высшего и
среднего образования. - Но взятки?!
      -  Что  взятки? Это все ложь и клевета! Лично  у  меня
никто  никогда  взятки  не вымогал! -  справедливо  возразил
министр.  -  А  я, между прочим, каждый день  на  работу  на
машине езжу! И хоть бы раз!..
     Журналисты на секунду растерялись.
     - Нашел, у кого правды искать! - безнадежно махнул кто-
то рукой.
       Замминистра  толкнул  в  бок  сидящего  рядом  с  ним
Старкова.
      -  Нет,  это  не правда! Взятки есть! - громко  сказал
Старков. - Министр врет! Есть отдельные инспектора,  которые
взятки берут!
     Министр упер палец в Старкова.
      -  Вот,  - сказал он. - А вы говорите, что мы зажимаем
критику.  Что чего-то боимся. Ничего мы не боимся! Наоборот,
мы всячески поощряем личный состав, чтобы выявить честных  и
инициативных работников, которые не боятся выносить  сор  из
избы...
     - И что с ними делаете? - ехидно спросили журналисты.
     - Поощряем! - веско сказал