как  гораздо
чаще, прежде чем думать, - действовал. Но сегодня был другой случай.  Особый
случай. Сегодня речь шла  не  о  снятии  дани  с  оптового  рынка  или  сети
фирменных магазинов. Сегодня речь шла о гораздо большем - о бабках,  лежащих
в иностранных банках.  Тут  действовать  раньше,  чем  думать,  себе  дороже
выйдет.
   Чьи бабки лежали на счетах в иностранных банках, Папу интересовало меньше
всего. Если партии - пусть будут партии. Лишь бы были. И лишь  бы  достались
Папе, а не кому-нибудь другому.
   Папа давно бы вытащил эти деньги, если бы не  происки  Иванова,  который,
похоже, тоже до бабок не дурак. И если бы  не  трупы  "быков",  которых  тот
"зажмурил" один - четырнадцать. И за которых Папе  пришлось  отстегивать  на
памятники, отстегивать родственникам покойников и отстегивать  за  банкет  в
конференц-зале УВД. Ну да главное теперь, братва,  отобедавшая  в  ментовке,
успокоилась, и можно начинать подтягивать узду,  чтобы  покрыть  случившуюся
растрату. Из-за него случившуюся. И из-за Иванова.
   Пора  возвращать  назад  деньги  и  возвращать  власть.  И  лучше   всего
возвращать власть, возвращая деньги. Это самая удобная, потому что убивающая
двух зайцев, схема.
   - Шустрого ко мне! - распорядился Папа прислать к нему его  помощника.  -
Через полчаса.
   - Через полчаса он не успеет. Он на уик-энде.
   - Где?!
   - В лесу, шашлыки жарит.
   - С девками?
   - Не знаю.
   - Передайте Шустрому, чтобы через полчаса  был  здесь.  Если  больше  чем
через полчаса, может не приезжать!
   Подтягивать братву следовало начинать с бригадиров и  тех  кто  командует
бригадирами. Удар по ним множится слухами и вызывает  уважение.  Разборка  с
рядовым "бычком" исчерпывается "бычком".
   Желающий наказать нашкодившую кошку глупец - наказывает  кошку.  Желающий
наказать кошку умник - наказывает хозяина. А кошка получит свое от хозяина.
   - Шустрый. Папа хочет видеть тебя через полчаса. Папа  рвет  и  мечет,  -
сообщили Шустрому по мобильному телефону - Папа говорит, что если  не  через
полчаса, то уже не надо.
   Шустрый убрал телефон и бросился к машине.
   - А как же шашлыки? - хором пропела толпа  голодных  девиц,  столпившаяся
возле горячего мангала.
   Но Шустрый их не слышал. Его  на  поляне  уже  не  было.  Через  полчаса,
запыхавшийся и взмыленный, Шустрый постучал в заветную дверь.
   - Звал, Папа?
   - Не звал бы - не пришел. Дело у меня к тебе есть. Шустрый  изобразил  на
лице почтительное внимание.
   - Скажи бригадирам, что с сегодняшнего дня расценки меняются.  Что  налог
поднимается вполовину. Всем поднимается - оптовикам, барыгам, фирмовым.
   - Вполовину много будет. Папа. Сейчас  в  торговле  застой.  Даже  барыги
плачут. Говорят, концы  с  концами  свести  не  могут.  Хотят  тебя  просить
сбросить с налога четверть. А тут вдруг рост вполовину! Они могут  психануть
и отказаться платить.
   - А ты надави!
   - Могут пойти к ментам. Сбросить бы. Папа...
   - Я сказал - вполовину. Кто пойдет к  ментам  -  порежьте,  чтобы  другим
неповадно было. У кого живых денег нет - берите товаром.
   - Боюсь, Папа, что...
   - Не того ты боишься. Ты одного только должен бояться. Моего гнева должен
бояться.
   - Папа! Ты меня не так понял... - Хватит базлать! Пойди и  скажи,  что  я
велел. А потом пойди и собери первые деньги. Лично сам собери. Чтобы  пример
показать, как это надо делать... - Иду, Папа. - Стой. Я еще не все сказал. Я
еще не сказал главного.
   - Слушаю, Папа. - Подбери из своих "бычков" тех, что посмышленей. Которые
хотя бы школу закончили. Есть такие? - Обижаешь, Папа. У нас все со  средним
образованием Десять с техникумом. Трое с высшим. Пять мастеров спорта.  -  У
тебя что, олимпийская сборная? Откуда ты их взял?
   - На улице подобрал. Возле мебельного магазина.
   - Возле мебельного?
   - Они шкафы подряжались носить. За копейки. А я другую работу  предложил.
Высокооплачиваемую. И по их профилю.
   - Ладно. Спортсмены так спортсмены. Они или кто-нибудь еще из твоих языки
знают?
   - Не спрашивал.
   - Спроси. Если нет - придется подучить.
   - Папа, неужели...
   - Прикуси язык. Если не хочешь, чтобы я его вырвал. То, что я знаю  и  ты
знаешь, касается только тебя и меня.
   - Но братва тоже...
   - Ту братву, что знала, Иванов зажмурил. А остальные за золото не знают.
   - Папа, значит, все-таки!..
   - Я все сказал. Иди... За деньгами иди. И без денег не возвращайся...
   -  Через  полчаса!  Всех!  Если  опоздают,  пусть  уже  не  приходят!   -
продублировал приказ Папы Шустрый. Но уже для тех, над кем власть имел он.
   Через полчаса бригадиры были у него. Кроме одного. Этот один  опоздал  на
пять минут.
   - Ты опоздал, -  сказал  ему  Шустрый.  -  Пойдешь  в  бригаду  Ломового.
Возьмешь на себя киоски на Заречном рынке и на "пятачке" возле парка.
   - Ты что, Шустрый? Какие киоски?! Я  бригадир!  -  возмутился  опоздавший
бригадир.
   - Уже нет, - покачал головой Шустрый. - Ты опоздал на пять минут.
   - Ты что, стал козырным? - с угрозой в голосе спросил опальный  бригадир.
- Не пускай пыль в глаза! Ты такой же, как мы. Только к Папе ближе. Не  тебе
решать, кому где быть.
   - Не мне. Папе, - тихо сказал Шустрый. - Папа  сказал  за  порядок.  Папа
сказал, что с бардаком пора кончать.  И  еще  сказал,  что  дань  повышается
вполовину. Со всех. И с барыг, и с фирмовых.
   Бригадиры напряженно переглянулись.
   - Такие бабки они не дадут. Удавятся, а не дадут.
   - Смотря как просить.
   - Все равно не дадут. Они пустые. Они просили сбросить на четверть.
   - Я знаю. Но Папа сказал поднять наполовину. И начинать собирать сегодня.
Сейчас. Значит, сейчас и пойдем.
   - Прямо сейчас?
   - Прямо сейчас.
   Бригадиры неохотно поднялись и двинулись  к  выходу,  переговариваясь  на
ходу насчет того, что барыги так просто бабки не сдадут и что будет  большая
буза и, возможно, придется пускать кому-то кровь.
   - Лысый, Дылда, Гундосый, Татарин, остаетесь здесь, - сказал Шустрый.
   - Почему остаемся?
   - Папа сказал. У вас своя работа будет.
   - Какая?
   - Французский язык изучать.
   - Ха-ха-ха! - заржали в голос бригадиры. - Ну Шустрый, как скажет...
   Зря, между  прочим,  заржали.  Потому  что  Лысому,  Дылде,  Гундосому  и
Татарину действительно предстояло изучать французский язык.  По  ускоренному
методу. Причем не сомнительному Илоны Давыдовой,  а  по  очень  действенному
методу Королькова Ильи Григорьевича. По кличке Папа.
   - Сколько вы берете за час занятий? - спросил зам Папы  по  финансовым  и
деликатным вопросам  найденную  по  объявлению  в  газете  преподавательницу
французского языка.
   - Дело в том, что я  высококвалифицированный  специалист.  Я  преподавала
много  лет  в  вузах.  Кроме  того,  я  не  могу  опускать   расценки   ниже
существующих. Меня не поймут мои коллеги по цеху.
   - Сколько?
   - Тридцать. За час.
   - Долларов?
   - Что вы?! Конечно, нет! Конечно, рублей.
   - Хорошо, мы будем платить вам сто рублей.
   - В час?!
   - В час.
   - Но это слишком дорого. Я боюсь...
   - Дело в том, что у нас трудный контингент. И когда вы с ним столкнетесь,
названная сумма не покажется вам большой.
   - Трудные ученики?
   - Очень трудные.
   - Второгодники?
   - По-разному. Кто второгодник, а кто и того больше.
   -  Какова  предполагается,  интенсивность  обучения?  То  есть  я  хотела
спросить, сколько предполагается часов?..
   - Двенадцать.
   - В неделю или в месяц?
   - В день.
   - В день?!
   - Да, в день. Это должен быть очень интенсивный  курс.  Который  позволит
заговорить вашим ученикам через две-три недели.
   - Через две-три недели заговорить невозможно!
   - Почему?
   - Потому что невозможно заставить ученика заниматься по двенадцать  часов
в сутки. Он просто-напросто откажется.
   - Эти не откажутся. Эти будут заниматься столько, сколько надо.
   - И все равно я не возьму на себя ответственность...
   - Хорошо.  Если  вы  считаете,  что  не  справитесь,  мы  найдем  другого
преподавателя...
   - Вы меня неверно поняли. Я могу попробовать, но нет никакой гарантии...
   - Если ваши ученики заговорят через две недели, мы удвоим ставку. То есть
вы будете получать в час не сто, а двести рублей.
   - Когда приступать к занятиям?
   - Сегодня. Сейчас.
   - Но я... Но учебники, пособия... Наконец, ученики.
   - Ученики ожидают вас в  соседней  комнате.  Все  учебники,  которые  вам
необходимы, мы привезем через двадцать минут. Что еще?
   - Больше ничего.
   - Тогда прошу в класс...
   - Здравствуйте, - приветствовала своих новых учеников учительница. -  Как
вас зовут?
   -  Это  Дылда,  этот  вон  Гундосый,  тот  Татарин,  -  представил  своих
"одноклассников" Лысый. - Ну и я - Лысый.
   - Как вы сказали? - растерялась учительница.
   - Дылда, Гундосый, Татарин и Лысый, - повторил  Лысый.  -  Чего  тут  еще
непонятно?
   - Это, так сказать, клички? - переспросила учительница.
   - Ну?
   - А как ваши имена?
   - Чего?
   - Имена.
   - Нас как зовут? - спросил Лысый.
   - Меня Серый. Гундосого Колян. Татарина - Абдула.
   - Меня Жора зовут, - поправил Татарин.
   - Один хрен - Абдула. И вообще, кончай, ворона, гонять порожняк, пора уже
делом заниматься...
   Учительница схватилась за лицо и выбежала вон.
   - Они, они... - пыталась она сказать хоть слово заму Папы по финансам.
   - Ну что еще они?
   - Они по кличкам. И назвали меня... назвали вороной.
   - И что?
   - Но это оскорбление!
   - Никакое это не оскорбление. Это на  их  языке  рассеянная  женщина.  Не
кошелка какая-нибудь.
   - А что такое кошелка?
   - Это не вы.
   - Но все равно. Они так странно выражаются. И вообще...
   - Я же предупреждал, что контингент будет непростой. И что сто рублей  за
их обучение немного. Впрочем...
   - Нет, я все понимаю. Но нельзя ли...
   - Хорошо. Я помогу вам. Больше они выражаться не будут. Когда учительница
вернулась в "класс",  там  было  уже  пять  учеников.  Пятый  выглядел  хуже
предыдущих четверых вместе взятых.
   - Слышь, училка, меня Юрист прислал, чтобы эти  Васи  с  парашютами  тебе
мозги не пудрили.
   - Вы кто?!
   - Я? Я Лось Рваный. Да ты, училка, не дрейфь. Если эти фраера дешевые еще
будут базлать и будут лезть на рога, я им уши  пообтесываю,  а  мало  будет,
очки опишу или вообще вглухую заделаю...
   - Что-о-о?
   Первый урок пришлось отложить на день. Но только на день...
   - Здравствуйте, - опасливо поздоровалась учительница  при  новой  попытке
войти в "класс".
   - Здравствуйте, Зинаида Ивановна, - нестройно приветствовали ученики свою
учительницу, опасливо косясь на сидящего в стороне Рваного Лося.
   -  Bon  jour,  -  еще  раз  поздоровалась  учительница  по-французски.  -
Asseyez-vous.
   - Чего это она? - удивились между собой ученики.
   - А ну тихо, малахольные! - прикрикнул Лось.
   - Это я по-французски сказала "здравствуйте" и разрешила сесть.
   Ученики плюхнулись на стулья.
   - Мослы подберите, - предложил Лось. Ученики втянули под стулья ноги. . -
Французский язык - это язык великой  нации...  -  начала  свое  вдохновенное
вступление Зинаида Ивановна.
   - Какой нации? - перебил ее Гундосый Колян.
   - В  каком  смысле  "какой"?  -  не  поняла  учительница.  -  Естественно
французской... нации. Если французский язык.
   - А-а.
   - Тогда давайте начнем сразу с алфавита, - печально сказала  учительница.
- Во французком алфавите двадцать шесть букв... Повторяйте  за  мной...  Еще
раз... Еще... А теперь попытайтесь сами. Еще раз... Еще... Но ведь  это  так
просто! Ведь букв всего двадцать шесть. Ну я прошу  вас!  Напрягите  память.
Ну?.. - Нет. Безнадежно! Татарин снова споткнулся на четвертой букве,  Лысый
и Гундосый - на пятой. Дылда дотянул до шестой. - Ну неужели это так трудно,
запомнить  несколько  букв?  -  сокрушалась  учительница.  -   Неужели   вам
неинтересно изучить один из самых красивых языков  мира?  Ученики  незаметно
переглядывались, перемигивались блудливо усмехались друг другу.  Достала  их
эта училка и е„ язык. - Вы че, точно никак не можете запомнить? -  участливо
спросил Рваный Лось.
   - Не-а. Ну падлы будем!
   - Папа сказал, что, если вы,  фраера  драные,  не  выучите  язык  за  две
недели, он вам кишки на вертел намотает.
   - Чей папа? - удивилась учительница. - Его папа?
   - Их Папа. Их общий Папа.
   - Они разве братья? - поразилась учительница  внешнему  несходству  своих
учеников.
   - Ага. Братья. Вы, Зинаида Ивановна, пока покурите. А я  с  ними  алфавит
выучу.
   - Вы?!
   - Я.
   - Вы знаете французский язык?
   - Я? Не-а. Но я знаю, как этих фрае... я хотел сказать  учеников,  учить.
Вы идите. А через полчаса приходите...
   - Ну я не знаю... - сказала учительница.  -  Но  если  вы  настаиваете...
Тогда я пока схожу пообедаю...
   - Идите, идите, Зинаида Ивановна.
   Через полчаса Зинаида Ивановна вернулась и была немало удивлена.  Алфавит
у нерадивых учеников просто отскакивал от оставшихся целыми зубов.
   - Как вы смогли?! Так быстро? И почему...  почему  у  них  лица  такие?..
Такие опухшие...
   - Упали они, Зинаида Ивановна.
   - Упали мы, Зинаида Ивановна...
   - Как упали?.. Так, может, в больницу... А то вдруг...
   - Не надо в больничку, - сказал Рваный Лось. - Им  некогда  в  больничку.
Они это, заниматься хотят.
   - Ага, ага, - согласно закивали головами ученики.  -  Не  надо  больницу.
Давайте лучше учиться.
   - Ну раз вы так... Раз вы так хорошо усвоили французский алфавит, давайте
запомним, как звучит по французски слово "мама".
   Ученики с великим вниманием выслушали слово "мама" по-французски и  с  не
меньшим энтузиазмом стали его запоминать...
   Нет, все-таки методика Папы - это вам не какая-то там Илона Давыдова.  По
методике Папы язык выучить можно гораздо быстрее  и  гораздо  лучше.  Причем
даже если очень этого не хочешь...
   Глава 17
   Человек, который не был собой,  а  был  товарищем  Прохором  и  товарищем
Федором и в своем лице, но  в  их  содержании  общался  с  генералом  Петром
Семеновичем, вгоняя его в  холодный  пот  своим  уверенным  видом  и  своими
многозначительными речами, - на самом деле был никто. Совсем недавно  бывший
кем-то.
   К его сожалению, пик его карьеры пришелся  на  начало  великих  партийных
потрясений,  и  столь  удачно   начавшаяся   партийная   карьера   мгновенно
провалилась в тартарары.  Вместе  с  выслугами,  привилегиями,  должностными
перспективами  личным  кабинетом,  который  располагался  рядом  с  кабинете
Федора. Человека, который не был собой, звали Константин Константинович.
   Первое время Константин Константинович пытался держаться на плаву, веря в
свою удачу и в то, что ему рано или поздно повезет в новом времени.  А  если
не повезет в новом, то тогда непременно вернется старое. Вместе  с  его,  на
Старой площади, персональным кабинетом.
   Но время уходило вперед и  никак  не  хотело  возвращаться  и  возвращать
кабинет. И с новыми перспективами было как-то не очень. Работы находились  и
тут же терялись. Подработки приходили и мгновенно уходили. Возможно, потому,
что Константин Константинович никогда не работал. Ни по одной, которой можно
зарабатывать на насущный хлеб, специальности, Его работа была -  сидеть.  На
стуле  в  своем  кабинете,  в  президиуме  областного  пленума,  в  приемной
секретаря. Сидеть, сидеть и сидеть...
   В наступившие времена за умение просто сидеть не плати Вернее, не платили
ему. Тем, кто вовремя успел перетащить свой зад с  коммунистического  кресла
на демократическое платили очень хорошо. То есть много больше, чем раньше.
   Но Константин Константинович веяний нового времени не  почуял,  пересесть
не успел, и теперь воронка  хронического  невезения,  в  которую  он  попал,
засасывала Константина Константиновича все глубже  и  глубже.  И  стало  уже
казаться, что выхода из все более бедственного положения нет.
   Но  однажды  ему  повезло.  Совершенно  случайно  повезло.  А  может,  не
случайно. Ему  позвонил  его  старый  приятель  по  ЦК  партии,  у  которого
персональный кабинет был рядом с его персональным кабинетом и с которым  они
тысячи раз  встречались  в  партийном  буфете,  в  партийной  столовой  и  в
президиумах. Коллега по партии предложил ему свою помощь и  сразу  предложил
временную работу. Работу, о сути которой никто, кроме них двоих,  не  должен
был знать. Потому что она была связана с возвращением  в  страну  финансовых
средств, накопленных на секретных цековских счетах.
   Константин Константинович согласился. И как  показало  скорое  будущее  -
опрометчиво согласился. Не прошло и недели, как он понял, что попал в  очень
скверную историю. В которую было нетрудно войти, но  практически  невозможно
выйти. Его бывший друг по партии и его друзья были очень серьезными  людьми.
Людьми,  с  которыми  шутить  было  невозможно,  потому  что   опасно.   Они
принадлежали к той ветви партийного аппарата, которые всегда знали, что  они
хотят. И теперь знали, что хотят.
   Теперь они хотели присвоить деньги партии.
   Бывшего коллегу по партии звали Юрий Антонович.
   Самым первым заданием Константина Константиновича,  которое  поручил  ему
Юрий Антонович, было найти еще одного их соседа по цековскому этажу.  Потому
что он и его идейные соратники по новой партии  тоже  собирались  изъять  из
швейцарских  банков  партийное  золото.   И   собирались   с   его   помощью
реставрировать в стране развитой социализм.
   Самое неприятное, что они  откуда-то  взяли  номера  секретных  партийных
счетов. Вполне возможно, что они их взяли оттуда же, откуда взял  совершенно
безыдейный бывший партиец, а ныне коммерсант Юрий Антонович.
   Интересы  бывших  соседей  по  кабинетам   пересеклись.   На   наследстве
коммунистической партии Советского Союза.
   Идейных коммунистов в их неудержимом стремлении овладеть деньгами  партии
надо было остановить. Любым путем  остановить!  Потому  что  два  получателя
одной и той же суммы, возле одного и того же окошка кассы - слишком много.
   Остановить идейных партийцев поручили Константину Константиновичу.
   В виде своего первого  партийного  взноса  он  принес  новым  коммунистам
подброшенного ему  Юрием  Антоновичем  генерала  Петра  Семеновича,  который
должен был мечты о Деньгах направить в русло конкретного  дела.  Контакты  с
генералом были возложены на него обеими сторонами сразу.
   Так у  Константина  Константиновича  началась  очень  непростая  и  очень
утомительная двойная, вернее даже, четверная жизнь. Для себя самого  он  был
одним, для Юрия Антоновича другим, для идейных партийцев третьим, для  Петра
Семеновича четвертым. И в каждом случае он был разный.
   Партийцы считали его своим. И через него считали своим Петра  Семеновича.
Хотя он и через него Петр Семенович были людьми Юрия Антоновича.
   Петр Семенович считал его чуть ли не главным партийцем и боялся до колик.
Хотя Константин Константинович не был главным, не был партийцем и лично  сам
не представлял никакой угрозы.
   Юрий Антонович, как  подозревал  Константин  Константинович,  считал  его
абсолютным никем и  тоже  запугивал  до  судорог  своим  уверенно  раздающим
приказы голосом. В свою очередь, Петр Семенович тоже был  никем.  Потом  что
постоянно находился под колпаком Юрия Антонович! водившего  дружбу  с  одним
его начальником. В этом раскладе Петр  Семенович  был  обыкновенным  попкой,
который раздувал щеки, произносил грозные речи,  а  на  самом  деле  не  мог
сделать  ни  единого  неподконтрольного  шага.  Все   его   очень   серьезно
подготавливаемые сборы  были  смешны  и  несуразны.  Генерал  был  абсолютно
безопасен. До момента, когда в дело вмешался случай.  Вмешался  подполковник
Лукин, в один прекрасный день укравший дискеты с номерами счетов, переданные
генералу идейными партийцами. Само по себе похищение дискет истинных  хозяев
Константина Константиновича нимало не обеспокоило, потому  что  эти  дискеты
были не диск