на своем пути "ученых-палеонтологов".
   "Странные они какие-то. Вроде как ученые, а на вид, ну, чистые  урки",  -
удивлялись они про себя.
   - Кого вы мне сюда привели? - возмутился директор зала  -  Какие  же  это
палеонтологи? Они на палеонтологов не похожи!
   - А на кого, по-вашему мнению, должны быть похожи палеонтологи? - спросил
благообразный,  потому  что   еще   совсем   недавно   заведующий   кафедрой
юридического института, помощник  Папы  по  правовым,  финансовым  и  прочим
хитрым вопросам.
   - Ну не знаю...
   - Они же как геологи - всю жизнь в поле. Всю жизнь что-нибудь копают  или
рубят в вечной мерзлоте, -  успокоил  директора  юрист.  -  Естественно,  от
цивилизации отвыкают. Вы бы тоже отвыкли, если полжизни в командировках.
   - Что, такие длинные командировки? - удивился директор.
   - От двух до семи лет. В зависимости от темы диссертации и от того, какой
научный руководитель попадется. Директор дернулся.
   -  Ну  и,  кроме  того,  вы  сами  ходатайствовали  перед  начальством  о
предоставлении нам вашего зала...
   Зал действительно выбивал директор. И, значит, отвечать за все, что в нем
происходит, тоже ему. В первую очередь ему! Как минимум, креслом отвечать.
   - ...За что вы, согласно нашему, между вами и  нами,  договору,  получили
соответствующее материальное вознаграждение, - добавил юрист.
   - Если как геологи, то конечно. Геологи, они в  тайге  сильно  дичают,  -
примирительно согласился директор.
   В конце концов, откуда он мог знать,  что  палеонтологи  выглядят  именно
так, а не иначе. Он вообще ни одного живого палеонтолога в  своей  жизни  не
видел! И дай Бог, чтобы больше не увидел...
   В  конференц-зале  окружного  УВД,  где  обычно  проходили  торжественные
заседания и вручения ценных  подарков,  на  обитых  красной  парчой  креслах
сидела, грызла ногти, сплевывала сквозь зубы  и  злобно  пялилась  на  стены
разномастная, от "бойцов" до "бригадиров", братва. На стенах были изображены
маслом картины из милицейской жизни: мусора, принимающие присягу,  мусора  с
пистолетами,  отлавливающие  и  допрашивающие  братву,  мусора,  принимающие
правительственные награды, и мусора, отдыхающие в кругу семьи.
   - Тот мордатый, что слева, на моего следака похож. Гада, - сказал один из
гостей.
   - Они все друг на друга похожи, - ответил другой. - Всех бы их на перо...
   - Чего зенки пялите, - усмехнулся Папа, - легавых не видели?
   Все обернулись на голос. И мгновенно замолкли. Папа вышел из-за кулис  на
сцену. И сел в президиум. В котором сто раз до него сиживало  самое  высокое
милицейское начальство. Папа сел не за стол. Папа сел  на  стол.  Сверху.  И
уперся взглядом в зал. Все затихли и напряглись, ожидая его  слова.  И  Папа
начал свою, которая потом передавалась из уст в уста, речь.
   - Я собрал вас здесь, чтобы помянуть наших - ваших и моих -  братанов.  Я
не буду говорить много. Много говорят те, кому нечего сказать. Я скажу мало.
Но я скажу то, что чувствую.
   Я чувствую горечь за наших погибших братьев. И чувствую ненависть к  тем,
от чьей руки они пали.
   Я чувствую ненависть к ментам.
   И я буду мстить ментам. За них. За всех, кто был до них. И за  всех,  кто
будет после них.
   Я буду мстить за нас.
   Месть - лучшее поминание!
   Если наши братья видят  нас  сейчас,  они  будут  довольны  тем,  что  мы
собрались здесь вместе. Потому что мы собрались ради них.
   Я бы мог сказать много слов,  но  я  предпочитаю  словам  дела.  Дела,  в
отличие от слов, не обманывают. Вы знаете мои дела.
   Теперь я умолкаю. Потому что сказал главное. И значит, я сказал все.
   Кто может сказать больше меня - пусть скажет больше.  Кто  может  сделать
больше меня - пусть попробует сделать больше...
   Я сказал и сделал все,  что  мог.  -  Братва  с  благоговейным  восторгом
смотрела на Папу.
   Сказать больше Папы было можно. Сделать - нельзя.
   Папа  ни  словом  не  обмолвился  о  главном.  О  месте,  где   собрались
приглашенные гости и где этажом ниже их ждали  намытые  для  поминок  столы.
Папа ни слова не сказал о своей главной,  перед  мертвой  и  живой  братвой,
заслуге. Потому что ней все и так понимали.
   Папа сел.
   Братва восторженно взревела. Но Папа поднял руку, и рев мгновенно  смолк.
- Я забыл сказать о пустяках. О нашем последнем долге перед покойными. Пусть
о них скажет кто-нибудь другой. Шустрый, правая рука Папы,  встал,  выдержал
минутную паузу, развернул и зачитал список "пустяков".
   Первым  "пустяком"  были  надгробные  памятники,  заказанные  скульптору,
автору  многочисленных  памятников   матери-Родине   и   воинам-победителям.
Покойные получали роскошные скульптуры в форме плачущей матери с  гирляндами
и мечом или скорбящего над могилой друга со снятой каской - на выбор.
   Вторым  "пустяком"  -  денежные  компенсации,  выданные  женам,  детям  и
престарелым родителям покойных.
   Третьим - обязательство каждый год  и  очень  широко  отмечать  годовщину
трагической даты.
   Четвертым... Папа сорил деньгами. Папа покупал  себе  пошатнувшийся  было
авторитет. Дешево покупал. Потому авторитет стоит много  дороже  затраченных
им "на пыль" денег.
   - А теперь прошу всех спуститься в столовую... Часа через полтора поминки
приобрели наконец надлежащий им вид. Кто-то пил, кто-то  выяснял  отношения,
кто-то лежал щекой в салате.
   - Вот я никак не пойму, - удивлялся гость, приглашенный из  провинции,  в
которой начинал свою трудовую деятельность один из  покойников.  -  Он  что,
один их всех положил?
   - Один, - подтверждал его местный собеседник.
   - Без шпалера?
   - Без! Голыми руками. И еще ногами.
   - Тоже голыми?
   - Тоже.
   - Так не бывает. Чтобы одними руками.
   - Бывает.
   - А я говорю, нет!
   - Да мы сами видели!
   - Ты видел?
   - Я не видел. Серый видел.
   - Врешь!
   - Серый! Он не верит, что тот один - всех!
   - Точно! Всех! Один!
   - Как же так можно?!
   - Можно.
   - Расскажи.
   - Расскажу. Значит, так. Это он, - рассказчик поставил на стол стакан,  -
возле наши, - поставил еще три стакана, - дальше опять наши. Ну-ка дай  сюда
стакан!
   - Зачем?
   - Дай, говорят! И ты  дай.  Там  наших  много  было.  Со  всего  стола  к
рассказчику поползли пустые и наполненные водкой стаканы, вовлекая в действо
все новых зрителей.
   - Значит, это он, это наши, это тоже наши. И еще двое на улице в  машине.
Дай еще два стакана. На столе замерла целая гора стаканов.
   - Ну! И что дальше? - все больше заинтересовывался ходом минувших событий
периферийный гость.
   - Дальше кранты. Кровавое месиво. Первого он ухлопал вот этого, - показал
рассказчик. - Ударом каблука  в  кадык,  -  и,  вздохнув,  осушил  стакан  с
остатками водки. - Пусть земля ему будет пухом. Второго - носком  ботинка  в
переносицу, - рассказчик осушил и перевернул второй стакан. - И  ему  пухом.
Третьему свернул шею, - третий стакан.
   - А что же они не стреляли?
   - Не успели.
   - Во блин! Даже выстрелить не успели! - то ли удивился, то ли  восхитился
кто-то из слушателей.
   - Остальных он перестрелял из пистолетов, которые  были  у  первых  трех.
Всех перестрелял! Как в тире! - Рассказчик зло опрокинул все стаканы.  Кроме
двух.
   - А эти два? - показал периферийный слушатель на стаканы.
   - Эти приехали позже. Вышли из машины, и их тоже, - последние два стакана
упали на стол, и разлитая водка полилась на пол.
   - Такого не может быть! Чтобы он всех, а его никто! Не верю!
   - Не веришь?
   - Не верю! Откуда вы знаете, что это он? Если его никто  не  видел!  -  А
если видели? - Врешь!
   - Я вру?
   - Ты врешь! Вы все врете. Не может быть так,  чтобы  один  -  такую  кучу
народа замочил.
   - А вот я сейчас докажу. А ну Шныря сюда давай! Шныря, говорю, давай!
   Быстро отыскавшиеся доброхоты нашли и притащили пьяного в стельку Шныря.
   - Он его видел.
   - Видел?
   - Видел. Как тебя.
   - Где ты его видел?
   - В доме. Мы на машине приехали, вышли, а тут дверь открылась. Мы глядим,
он на полу сидит. И шпалер в руках держит.
   - Что же вы не стреляли? Или не убегали?
   - А не успели! Он нас троих. Тремя выстрелами. Бах-бах-бах!
   Ну откуда было знать перепуганному до смерти Шнырю, что стрелял в него не
Иванов, а синхронно снайпер-спец, сидящий в глубине комнаты. И что остальные
покойники тоже не его рук и ног дело. Что он вообще в своей  жизни  мухи  не
обидел. И что последняя его драка случилась в шестом классе с пятиклассником
Петей. И ту он проиграл.
   - Ну что,  понял!  -  восторжествовал  рассказчик.  -  За  секунду  тремя
выстрелами троих! Как из автомата!
   - Как из автомата, - подтвердил Шнырь и заплакал.
   - Ну, значит, мастак! - поразился гость.
   - Ха! Я тебе больше скажу. Он до того  еще  десяток  фраеров  замочил!  И
наших тоже! Он такой спец, я тебе скажу, что ему человека грохнуть, что тебе
блоху раздавить! И даже еще легче!
   - И где он теперь?
   - Кто?
   - Хмырь этот.
   - Откуда я знаю, где? Если бы я знал где, я бы Папе сказал. Папа за  него
премию назначил.
   - Большую?
   - Большую.
   - Зачем он ему?
   - Не знаю. Но думаю, боится Папа.
   - Боится? Папа?! Его?!
   - Гадом буду - боится! И я бы боялся, - перешел на  шепот  рассказчик.  -
Потому что он встречи с Папой не искал. А Папа,  выходит,  искал.  И  нашел.
Отчего наши пацаны и зажмурились. Так что  Папа  теперь  у  него  в  больших
должниках ходит! И мы здесь ему не защита. Все не защита!  Ну  там  прикинь,
если он со связанными руками дюжину наших пацанов положил, то скольких может
угробить с развязанными? А сейчас у него руки - развязаны! И где он бродит и
что у него на уме, ни я, ни ты не знаем. И Папа не знает! И никто не  знает!
Один он знает!
   Глава 7
   Иван Иванович лежал на крахмальных простынях, на койке с  прикрученным  к
спинке инвентарным номером, в палате с ослепительно  выбеленными  стенами  и
окнами,  забранными  пуленепробиваемым   стеклом.   Рядом   с   койкой,   на
приставленном к стене стуле, сидел двухметрового роста, с необъятной шеей  и
квадратным подбородком медбрат.
   Стены, инвентарный номер и медбрат были знакомы Ивану Ивановичу.  Он  уже
бывал здесь. И уже лежал на этой кровати. Раньше.  Сразу  после  того,  как,
попав в лапы мафии, чудом  избежал  смерти.  Но  не  избежал  многочисленных
побоев.
   В этой палате на одного пациента его лечили. И с ним разговаривали.  Люди
в белых халатах. Которые просили выполнить мелкие, немедицинского  характера
услуги. В результате чего он снова оказался в том же месте в  том  же  самом
состоянии.
   Все вернулось к истокам.
   Иван Иванович попробовал пошевелиться. И застонал от боли. Во всем теле.
   Медбрат встрепенулся, встал, навис  над  кроватью  и  Иваном  Ивановичем,
заслоняя свет.
   - Как вы себя чувствуете?
   Иван Иванович неопределенно замычал.
   - Вы хотите в туалет? - поинтересовался медбрат.
   Иван Иванович кивнул.
   - Сейчас.
   Медбрат  не  полез  под  кровать.  Он  достал  из   кармана   портативную
радиостанцию и, переключившись на передачу произнес: - Судно!
   В дверь  мгновенно  вошла  медсестра.  С  судном.  Она  откинула  одеяло,
подсунула "утку" и ожидающе замерла. Иван Иванович  напряженно  скосился  на
медбрата. - Может, вы отвернетесь? - предложила тому медсестра
   - Не положено! Пожав плечами, забрав "утку" и сунув  под  мышку  больного
градусник, медсестра ушла. Медбрат остался. Медбрат сел, застывшим  взглядом
уставился в пациента и больше не сказал ни слова и ни разу не пошевелился.
   Медбрат сидел так, как его учили. Как он сотни часов высиживал в засадах,
наблюдая за порученным ему объекгом. То, что в этом  конкретном  случае  его
рабочее место располагалось не  в  дворовых  кустах,  не  в  пахнущей  мочой
подворотне, не на чердаке заброшенного дома, по сути, ничего  не  меняло.  В
полупустой, освещенной больничной палате он вел себя точно  так  же,  как  в
любом другом месте. Он замирал и не сводил глаз с объекта слежки.
   Медбрат изменил свое положение  только  тогда,  когда  в  палату-одиночку
зашел очередной медработник.  Когда  он  вошел,  медбрат  вскочил  на  ноги,
вытянулся во весь рост и, как только дверь оказалась свободна, выскользнул в
коридор.
   - Вы меня узнаете? - спросил посетитель. Иван Иванович попытался  сказать
"да", но не смог. Разбитыми, опухшими губами говорить было больно.
   - Я беседовал с вами здесь, пять недель назад. Я майор Проскурин.
   Иван Иванович кивнул.
   - Мы сожалеем, что так получилось, - принес извинения майор.
   Иван Иванович сожалел не меньше.
   - Мы понимаем ваше нынешнее состояние. Понимаем, что в  какой-то  степени
являемся косвенными виновниками его. Но тем не  менее  вам  придется  помочь
нам...
   Больше майору можно было ничего не говорить. Все остальное Иван  Иванович
знал и так. Все остальное он хорошо помнил с прошлого раза.
   Про то, что следствие, начатое по поводу массовых убийств, имевших  место
на улице Агрономической и  улице  Северной,  считает  главным  подозреваемым
гражданина Иванова и спит и видит заполучить его для снятия показаний,  суда
и приведения приговора в исполнение.
   Что много вернее следствия, суда и  исполнителя  его  достанут  кровники,
которые на могилах павших от его рук друзей поклялись  заплатить  кровью  за
кровь.
   Что деваться ему некуда, потому что, с одной стороны, стенка, с другой  -
бандитские ножи. И что спасти его может только добровольное, не за страх,  а
за совесть сотрудничество с этим вот майором. Впрочем, за страх тоже.
   И, значит, деваться гражданину некуда...
   - Вы все правильно поняли,  -  подтвердил  майор,  словно  мысли  Иванова
прочитал. - Добавлю лишь одну маленькую, чтобы окончательно избавить вас  от
иллюзий, детальку. Пистолет "ТТ", из которого вы стреляли в  похитивших  вас
бандитов, вы, скрываясь с места преступления, по  несторожности  обронили  в
нескольких стах метрах от дома. На этом пистолете ваши отпечатки пальцев.  И
я не исключаю, что этот пистолет могут  найти  работники  правоохранительных
органов.
   И что они не сверят эти пальчики с теми, которые были обнаружены...
   - Что мне надо делать?
   - Я рад, что мы и на этот раз нашли общий язык.
   Глава 8
   Следователь городского отдела Управления внутренних Дел Старков  Геннадий
Федорович,  наверное,  в  сотый  уже   раз   рассматривал   присланные   ему
спецкурьером документы. На одном столе  документы  не  уместились.  Пришлось
составлять три. И все равно места не хватало.
   На одном столе были разложены  протоколы  осмотра  места  происшествия  и
допросов  свидетелей.  На   другом   -   заключения   патологоанатомических,
баллистических  и  прочих  экспертиз.  На   третьем   -   фотографии   места
происшествия.
   К фотографиям следователь Старков обращался чаще всего.  Фотографий  было
очень много - здоровенная, толщиной с энциклопедический том пачка.  Вначале,
когда Старков вытащил фотографии из конверта, он подумал, что курьер ошибся.
Что он был направлен на киностудию  и  по  недоразумению  попал  в  милицию.
Вначале следователь подумал, что в его руки попали  фотографии  сцен  фильма
ужасов. Или даже  нескольких  фильмов  ужасов,  если  судить  по  количеству
запечатленных там трупов.
   Потом решил, что к кинематографу фотографии отношения  не  имеют,  потому
что они черно-белые, а сейчас все фильмы  снимаются  в  цвете.  Что  это  за
ужасы, если на экране льется черно-серая кровь?
   И, наконец, следователь  Старков  прочел  сопроводительные  к  спецпакету
документы. И сел там, где стоял.
   Это действительно не  была  раскадровка  сцен  фильмов-ужасов.  Это  были
нормальные, казенные фотографии,  снятые  милицейским  фотографом  на  месте
происшествия  в  пригородном  поселке,  -  следователь  вытащил  протокол  и
посмотрел адрес, - в поселке Федоровка.
   Именно в поселке  Федоровка  угрохали  больше  дюжины  здоровых  мужиков.
Которые вот они, во всей безобразной красе...
   Следователь Старков не был мальчиком, он  много  чего  повидал  на  своем
веку. И много каких трупов. В том числе бывших на месте  преступления  не  в
единственном числе. Но такого количества, ухлопанного в одном месте!  Такого
он не припомнит. Просто какое-то батальное  полотно  -  поле  боя,  усеянное
мертвецами, после штыковой контратаки на редуты противника.
   Непонятно только, при чем здесь он, следователь Старков? По этому вопросу
следовало обратиться не в милицию, а в военно-исторический музей.
   А здесь тем не менее написано: в милицию, следователю Старкову,  лично  в
руки. В его то есть руки. Значит, какая-то собака во всем этом  должна  быть
зарыта.
   Следователь еще раз внимательно прочел документы.
   И прочтя - все понял.
   И тогда и сел.
   "...Поиск снятых на месте происшествия отпечатков пальцев, проведенный  в
центральной картотеке МВД, выявил совпадение рядов отпечатков с  числящимися
в архиве и принадлежащими..."
   Здесь все понятно. Во время разборки прихлопали нескольких  рецидивистов,
которые до того успели наследить при совершении других преступлений и потому
удостоились занесения в картотеку.
   Но опять-таки, при чем здесь...
   "...Несколько отпечатков пальцев были идентифицированы как  принадлежащие
подозреваемому,  проходящему  по  делу,  расследуемому   городским   отделом
внутренних дел..."
   Так, так. Это уже горячее. Это уже про них.
   "Сравнительный  анализ  отпечатков  пальцев,   обнаруженных   в   поселке
Федоровка  и  на  улице  Агрономической,  позволяет  утверждать,   что   они
принадлежат одному и тому же лицу..."
   Ну-ка еще раз.
   "...Несколько отпечатков  пальцев...  как  принадлежащие  подозреваемому,
проходящему по делу, расследуемому городским отделом внутренних дел..."
   Расследуемому им, следователем Старковым!
   Мать моя!
   Неужели опять? Неужели опять гражданин Иванов? Который до того уже...
   Елки-моталки!
   Следователь схватил документы и стал  лихорадочно  изучать  их.  Один  за
другим.
   Потерпевший скончался от удара тупого  предмета,  предположительно  носка
ботинка в переносицу... удара тупого предмета  в  кадык...  Перелома  шейных
позвонков...  Огнестрельного  ранения  в  область  головы...  огнестрельного
головы... Опять головы... Сердца... Снова сердца... Головы...
   "Исследование пуль и найденных на месте происшествия  гильз  подтвердило,
что они были выпущены из одного и  того  же  типа  оружия,  предположительно
пистолета "ТТ"..."
   "Сравнение рисунков насечки, оставшихся на пулях  после  прохождения  ими
канала ствола и извлеченных из трупов потерпевших, подтверждает, что все они
были  убиты  из  двух  пистолетов.  Присутствие  других  пуль  в  трупах  не
обнаружено..."
   "Прочее,  найденное  на  месте   происшествия   оружие   практически   не
использовалось.  Пистолеты,  послужившие  орудием  преступления,  на   месте
происшествия не найдены..."
   Ну неужели действительно из двух тэтэшников? Всех. В том числе  тех,  что
нашли свою смерть на улице.
   Неужели?..
   "Указанные отпечатки пальцев были обнаружены на внутренних стенах,  ручке
двери, ведущей в комнату, ручке входной двери, стекле окна, выходящего..."
   Это все несущественно. Залапать стены и ручки он мог до того, как все это
началось. Или после того, как кончилось.
   Эти "пальчики" могли быть случайностью.
   "А также  на  пластмассовых  деталях  одежды  потерпевшего,  погибшего  в
результате перелома шейных позвонков".
   "На деталях одежды потерпевшего..."
   Вот это уже гораздо серьезней.  Покойников  случайно  попавший  на  место
преступления прохожий за пряжки ремней и пуговицы хватать не будет!
   Так неужели все-таки?.. Или просто случайно зашел,  увидел  и...  и  стал
хвататься за что ни попадя, в том числе за недавно  погибших  потерпевших...
Детский лепет!
   Следователь почувствовал, что пытается сам себя  убедить  в  том,  в  чем
убедить невозможно. А если не убеждать?
   А если не убеждать, то получается?..