ветераны - его в
последний момент пристрелит Седой.  Вместе  с  Мариной  и  Светой.  Ему  так
приказали. И он исполнит этот приказ, потому  что  лично  ему  он  ничем  не
угрожает. Расстрелять в упор  безоружных  пленников  -  это  не  в  атаку  с
автоматом наперевес бежать.
   Выжить Сан Саныч не может, но обязан! Помочь ему со  стороны  невозможно.
Единственно, что могут сделать чуть запоздавшие, возможно, даже на  секунды,
спасители, - это констатировать его смерть и предать  согласно  ритуалу  его
бренные останки земле.
   Но хорошо сказать -  выжить.  Но  как  выжить,  имея  в  пассиве  семь  с
хвостиком десятков лет, кровоточащие, по всему телу, раны и связанные ремнем
перед собой руки, учитывая, что  противостоит  тебе  не  ровня,  но  пышущий
здоровьем,  силой  и  злобой  бандит-молодец?   Кстати,   с   пистолетом   и
развязанными, во всех отношениях, руками.
   Убедить  его  посредством  общего  морально-этического  превосходства   и
идеологически верно выверенной речи сложить  оружие  и  сдаться  на  милость
победителя? Так ведь не победителя - какой Сан Саныч, к дьяволу, победитель,
он побежденный.
   А зачем сдаваться на милость побежденного?
   Ерунда какая-то. Побежденный не может диктовать  условия!  Он  должен  их
принимать!
   Нет, моральная победа здесь исключена.  С  имеющими  начальное  уголовное
образование бандитами  говорить  о  высоких  материях  безнадежно.  Их  надо
побеждать только физически.
   Ну да - связанными руками!
   Может быть, пока он осматривается в окно, попытаться распустить узел?  Не
удастся самому - привлечь кого-нибудь из пленниц? Например, девочку? Дети  -
они быстрые и, что немаловажно, легкие. Под  ней  половица  предательски  не
заскрипит. Может, так?
   Нет. Опасно. Бандит за ослушание может наказать. И  уж  точно  не  устным
выговором. Может ударить. Может, разнервничавшись, даже и  пристрелить.  Ему
все равно их стрелять. Всех. Рано или  поздно.  Он  может  выбрать  рано.  И
первым может выбрать не Сан Саныча.
   К  тому  же  вряд   ли   заложники   сейчас   способны   к   каким-нибудь
целенаправленным действиям. Они слишком напуганы, чтобы понять без слов, что
от них требуется.
   Нет, помощь заложников отпадает. Надеяться можно только на самого себя.
   На себя... со связанными руками!
   Сан Саныч застонал  и  перекатился  с  бока  на  спину.  Седой  мгновенно
взглянул на него от окна, но, увидев все то же, уже почти  бесформенное,  не
способное ни на какие  активные  действия,  страдающее  от  боли,  страха  и
тяжелых предчувствий тело, успокоился.  Этот  противник  никакой  угрозы  не
представлял. Опасность была там - за окном.
   - Развяжи меня, - попросил Сан Саныч.
   - Перебьешься, - ответил Седой.
   - У меня тело затекло.
   - А у меня кулаки устали.
   - Гад ты, - сказал Сан Саныч.
   - Но-но! - предупредил бандит. - Не очень-то. Я грубости не терплю.
   - Гад. И козел!
   Гад - ладно. Но "козла" палач пропустить мимо ушей не мог.
   - Ну, ты сам напросился! - прошипел он и  ударил  сверху  в  незащищенный
живот.
   Ударил туда, куда нужно было!
   Полковник охнул, согнулся дугой, завалился на бок.
   - В  следующий  раз  думать  будешь!  В  следующий  раз  язык  вырежу,  -
предупредил посчитавший себя отомщенным палач.
   Сан Саныч согнулся, завалился на бок  и,  дотянувшись  рукой,  выудил  из
правого ботинка гвоздь. Для того он и злил бандита, для того и нарывался  на
удар. Чтобы иметь не привлекающую особого  внимания  возможность  слазить  в
собственную обувь.
   Теперь  он   был   вооружен.   Пятнадцатисантиметровым   гвоздем   против
автоматического, 38-го калибра, пистолета!
   За окном с новой силой вспыхнул бой. Раскатились, отражаясь эхом от  стен
и близкого леса, автоматные очереди.
   - Черт! Что они там, с  ума  посходили?  -  в  сердцах  выругался  Седой,
отстраняясь от окна. - Ну ты, дерьмо столетнее, ты начнешь разговаривать или
нет?
   И снова ударил в лицо и  корпус  носком  ботинка.  Ботинки  у  него  были
модные, с узкими мысками.
   "Лучше бы он  придерживался  классической  моды,  -  подумал  Сан  Саныч,
услышав, как у него хрустнуло ребро. - А еще лучше носил домашние  шлепанцы.
А еще лучше тапочки. Одноразовые. Белые".
   - Молчишь? Ладно, дьявол с тобой! - сказал Седой. - Не хотел  брать  грех
на душу, да, видно, придется, - и пошел в сторону плачущих в углу пленниц.
   Кажется, действительно у него кончилось время. Или терпение. Или и  то  и
другое одновременно.
   Седой схватил за руку девочку и, оторвав ее от матери и от  пола,  поднял
на уровень глаз.
   - Ну что, будешь говорить?
   Девочка закричала. Мать бросилась ей на помощь.
   - Пошла вон! - не глядя, отпихнул ее палач.
   Женщина отлетела к стене и, ударившись затылком, затихла.
   - Ну, что скажешь?
   - Шеф велел не трогать девочку и женщину, -  еле  сдерживаясь,  чтобы  не
заорать, сказал Сан Саныч.
   - Дурак. Шеф сказал - кончать их обеих, если ты будешь упорствовать. А ты
упорствуешь. Ну что, будем доводить все до логического конца?
   Бандит вытащил из заплечной кобуры пистолет и  приставил  дуло  к  голове
девочки. Девочка, до того визжавшая и дрыгавшая ногами, испуганно затихла.
   - Это вышка! - напряженно сказал Сан Саныч.
   - Что?
   - Я говорю, если ты выстрелишь - тебе дадут вышку.
   - Если бы меня расстреливали за каждую такую соплячку, я бы уже раз  пять
побывал на небесах. А я, как видишь, стою здесь, перед тобой.  Я  считаю  до
тридцати. И нажимаю курок. Раз. Два. Три...
   Сан  Саныч  молчал.  Сдаться  сразу  он  не  мог.  Это  было  бы  слишком
унизительно и слишком подозрительно.
   Но не сдаться он тоже не мог.
   Девятнадцать.
   Двадцать...
   Девочка испуганно выпучивала глаза, пытаясь скосить их на  притиснутый  к
голове пистолет.
   - Чтобы ты не испытывал иллюзий, знай - я  выстрелю.  Точно!  -  пообещал
палач. - А потом выстрелю в женщину. А в тебя  стрелять  не  стану.  Тебя  я
оставлю живым, рядом с  их  трупами.  Тебя  растерзают  родственники.  Итак,
последние десять секунд. И последнее твое слово. Двадцать один...
   - Отпусти девочку. Я согласен.
   - Не слышу. Громче.
   - Я согласен! Я все скажу! - что было сил заорал Полковник. - Все-е-е!!!
   - Вот теперь слышу, - удовлетворенно хмыкнул бандит. - Давно бы так, -  и
отшвырнул девочку прочь.
   - Говори.
   - Вначале развяжи руки.
   - Тебе руки без надобности. А язык у тебя свободен. Не тяни время.
   - Я не тяну время. Я забочусь о твоей шкуре.  Седой  удивленно  приподнял
бровь.
   - Думаешь, шеф будет рад  тому,  что  ты  узнаешь  о  его  секрете?  Или,
наоборот, сильно огорчится?
   Седой на мгновение задумался. И даже лоб у него вспотел.
   - Давай я лучше все напишу. Если ты, конечно, мне руки развяжешь.
   Седой еще  раз  взглянул  на  дверь,  словно  прикидывая,  сможет  ли  он
по-быстрому отыскать шефа. На связанного пленника и окно - не выбросится  ли
тот, пока он находится в  отлучке?  На  заложниц  -  не  попытаются  ли  они
сбежать, воспользовавшись одиночеством? И решил не рисковать.
   - Черт с тобой - напишешь.
   Седой приблизился к Полковнику, засунул пистолет в карман и наклонился.
   Он наклонился, взялся за ремень, но распустить узел сразу не  смог.  Кожа
намертво стянулась на запястьях. Седой дернул раз,  другой  и,  наклонившись
совсем низко, схватился за ремень зубами.
   Сан Саныч разжал в стороны руки, вытягивая  пальцами  зажатый  в  ладонях
гвоздь.
   - Вот зараза! - тихо ругался бандит. - Кто ж так затянул-то.
   Сан Саныч вытащил гвоздь на две  трети  длины,  плотно  уперев  шляпку  в
ладонь правой руки. Теперь все решала быстрота действий. Теперь  опоздать  -
значило не успеть. Значило погибнуть.
   - Эй, - негромко сказал он. - Посмотри на меня.
   Бандит инстинктивно подчинился, поднял глаза.
   - Не хочу тебя расстраивать, но все-таки ты козел, - прошептал Сан Саныч.
   - Что? - удивился Седой, резко приподняв голову.
   Чем и подписал себе смертный приговор.
   Сан Саныч мгновенным движением сомкнул ладони в кулаки, выпустив почти во
всю длину стальное жало гвоздя, и, сильно толкнув руки вверх, вогнал  его  в
горло противнику. Точно в сонную артерию.
   На его живот, на грудь, на лицо, на пальцы брызнула струя горячей крови.
   Бандит упал вперед лицом, даже не  закрыв  глаза.  Он  так  и  умер,  без
вскрика - ткнувшись открытыми глазами в пол.
   Извиваясь и откатывась в сторону, Сан Саныч выбрался из-под  дергающегося
в агонии тела и встал на колени.
   - Козел, - повторил он. - Козел! Причем  дохлый!  -  и  сплюнул  на  труп
поверженного врага.
   Только тут пленницы поняли, что произошло. И  страшно,  в  полный  голос,
закричали.
   Кто их, женщин, разберет: их убивают - кричат, их врагов  убивают  -  все
равно кричат. Причем с одинаковой истеричностью.
   - Цыц! - скомандовал Сан Саныч. - Еще накликаете кого-нибудь. Молчать,  я
сказал! Пленницы осеклись.
   - Развяжите мне руки. Быстрее.
   Марина, даже не догадавшись подняться на ноги, подползла к  Полковнику  и
яростно, не жалея ногтей и зубов, вцепилась в ремень.
   - Возьми стул и засунь ножкой в дверную ручку, - распорядился Сан  Саныч,
сбрасывая ремень, вытягивая из кармана бандита и сразу взводя пистолет. -  И
успокой дочь. Нам лишний шум ни к чему. Нам еще отсюда выбираться.
   Как отсюда выбираться, Сан Саныч еще не знал.
   Но оставаться не намеревался. Это точно!
   - Ничего. Теперь уже ничего. Теперь все будет хорошо...

Глава 29

   - Слышал крики? - показал указательным пальцем на уши Борис.
   - Слышал, - кивнул Михась.
   - Мне кажется, - пальцем  на  губы,  -  кричала  женщина,  -  полукруглое
движение в районе бюста.
   - Согласен. Может, наши?
   - Может, и наши.
   - Надо бы проверить.
   - Надо. Но только одному.
   - Хорошо, тогда пойду я. Ты - подстрахуй подходы.
   Плавным, скользящим, бесшумным шагом Борис двинулся к крыльцу, ведущему в
корпус. Михась залег в клумбу, спрятавшись в цветах.
   - Все нормально! Работаю! - показал он большой палец.
   Борис шагнул за дверь.
   В здании было тихо и  сумрачно.  Борис  двигался  вдоль  стен,  выставляя
вперед настороженный автомат, подолгу задерживаясь  у  каждой  встретившейся
двери, плавно дергая ручки. Никаких признаков жизни.
   Второй этаж. Одна комната. Вторая. Третья.
   За четвертой дверью был кто-то живой. В этом Борис мог поклясться.  Может
быть, пол перед нею был более грязный, может, поверхность подле ручки  более
захватанная. Но дверь открывали. И не раз. Это точно.
   Встав вплотную, так, что ухо почти касалось дерева, Борис прислушался.  И
ничего не услышал. Ни звука. Ничего,  кроме  напряженной,  звенящей  в  ушах
тишины. Он осторожно тронул ручку. Дверь подалась. Он  толкнул  ее  сильнее.
Дверь открылась. Теперь ничего не оставалось, как зайти внутрь. Борис шагнул
за косяк.
   И тут ему точнехонько в темечко ударила рукоять пистолета. Борис охнул  и
мешком свалился на пол.

Глава 30

   Анатолий держался из самых последних сил. Как защитник Брестской крепости
на  тридцатый  день  обороны.  У  него  уже   заканчивались   боеприпасы   и
заканчивались силы. Он устал ползать от убежища к убежищу и все чаще залегал
в каком-нибудь одном из них. Пока пули не начинали ложиться  совсем  близко.
Тогда он, проклиная все на свете, полз в соседний окоп. И снова  стрелял,  и
снова, когда становилось невмоготу, переползал.
   Бандиты подобрались совсем близко. На расстояние броска гранаты,  которую
Борис и ждал с мгновения на мгновение. В соответствии со стрелковым уставом.
Если подполз к противнику на достаточно близкое расстояние - забрасывай  его
гранатами.
   Нынешнее расстояние было более чем достаточное.  Значит,  граната  должна
последовать неизбежно. Если только позволить оторваться им от земли.
   Голова слева, из-за камня. Короткая очередь из "Дегтярева".
   Мимо.
   Другая голова. Но уже прямо. Еще одна очередь.
   Спряталась. И тут же появилась снова.
   Еще очередь. И сухой лязг затвора. Пулемет выплюнул последний патрон.
   Очередь из "ППШ". Вот и до него дело дошло. Последний  снаряженный  диск.
Потом семь патронов в револьвере - и хоть собственным дерьмом заряжай. Можно
было бы и дерьмом, только вряд ли оно остановит врага. Если только под  ноги
стрелять - чтобы поскользнулись...
   Длинная очередь  навстречу.  Фонтанчики  земли  перед  укрытием,  тонкий,
знакомый по фронту посвист над головой. Секундная пауза.
   И новая очередь.
   Прижимают к земле. Высунуться не дают. Пока один опустошает рожок, другой
проползает  один-два  метра.  И  стреляет  сам,  в  свою  очередь  прикрывая
напарника.
   Быстро  разобрались  в  тактике  ведения  боя  с  одиночным  противником.
Сволочи!
   Придется высовываться под огнем. Другого выхода нет.
   Анатолий нашарил обломок кирпича, отбросил его в сторону, метра за три от
себя и мгновенно приподнялся. Фонтанчики земли сместились  в  сторону,  куда
упал кирпич.
   Вон они. Тот, который ползет. И тот, который прикрывает.
   Почти не целясь, на это просто не  было  времени,  Анатолий  выстрелил  в
сторону ползущего боевика. Вряд ли попал. Но хотя бы пугнул, заставил залечь
на несколько минут. Теперь  скорее  назад.  Под  укрытие  импровизированного
бруствера.
   Пули снова засвистели над головой, зарылись в землю перед самым лицом.
   Плотно взялись. Не выскочить!
   "Патронов, если экономить и если раньше не прилетит граната,  хватит  еще
минут на семь, - прикинул свои  возможности  Анатолий.  -  Потом  притворюсь
убитым, дождусь бандитов и еще хотя бы одного уложу из  револьвера.  Больше,
конечно, не удастся. Револьвер не автомат,  его  на  стрельбу  очередями  не
переведешь, и эту очередь веером, справа - налево, так, чтобы достать  сразу
нескольких, стоящих близко друг к другу  человек,  не  распушишь.  Один  раз
курок нажмешь, а второй раз не успеешь. Кто-нибудь  упредит  -  очередью  из
автомата".
   Но это уже не важно. Другого выхода все равно нет. Из-под  такой  плотной
опеки, днем,  в  полном  свету,  уйти  незамеченным  невозможно.  И  с  боем
прорваться, имея всего один диск  патронов  и  пенсионный  возраст,  -  тоже
проблематично.
   Можно только выстрелить из револьвера. Один раз. И постараться попасть. И
сразу же умереть - без мук и издевательств. Как мечтается всякому солдату.
   Убить - и умереть. Вот и все что нужно.

Глава 31

   - Вообще-то стучаться надо, когда входишь в помещение!  -  строго  сказал
Сан Саныч, наблюдая за вялыми телодвижениями приходящего в себя Бориса. -  И
здороваться. Если ты культурный человек.
   - Жив! - только и смог ответить Борис. - Слава богу!
   - Жив. Вернее, чуть жив. Примерно так же, как ты.
   Борис потрогал здоровенную шишку на макушке, вытер  о  штаны  испачканные
кровью пальцы.
   - От души ты прикладываешь старых приятелей.
   - Если бы от души, то твоя душа давно бы отлетела. Это тебе еще  повезло,
что я никаких других посторонних звуков в коридоре не услышал. А то  бы  бил
наповал.
   - Тогда спасибо.
   - За что?
   - За то, что не наповал.
   С улицы донеслись звуки вспыхнувшей с  новой  силой  перестрелки.  Редкие
очереди "ППШ" и обвальные "АКМ".
   - Кто там? - спросил Сан Саныч, кивнув в сторону окна.
   - Семен и Анатолий.
   - Кто из них?
   - Как то есть кто? Оба.
   - Ты что, не слышишь, что автомат один. И с самого начала был один.
   - Тогда не знаю.
   - А Михась где?
   - На улице. В  клумбе.  Цветок  изображает.  Нас  дожидается.  Что  будем
делать?
   - Оружие лишнее есть?
   - Есть, - Борис потянул из-за спины изъятый у снятого часового "АКМ".
   - Нет, ты мне лучше "ППШ" презентуй. Я к нему  привычней.  Я  с  ним  всю
войну исползал. А с "Калашниковым" не пробовал.
   Борис перебросил автоматы. Ему был что "ППШ", что "АКМ". Без разницы.  Он
и с тем и с другим в  атаки  бегал.  Только  с  "ППШ"  на  Смоленщине,  а  с
"Калашниковым" в далеких от дома жарких странах.
   - Теперь доволен?
   - Чем? "ППШ"? Не очень. Лучше бы вместо  него  прикомандированный  к  нам
троим артдивизион реактивных установок.
   - Ну уж прости. "Катюш" в наличии не было. Так что чем богаты.
   - Ты лучше скажи, делать-то что будем?
   - Что, что... Наших выручать.
   - А заложники?
   - Пока здесь оставим.
   - Мы не останемся, - категорически заявила Марина.
   - Там будет опасно. Там будут стрелять.
   - Все равно не останемся. Здесь тоже могут стрелять.
   И столько в ее лице, во всей ее фигуре было  отчаянной  уверенности,  что
Полковник сдался.
   - Ладно, бог с вами. Держи, - и Сан Саныч передал Марине пистолет Седого.
- Надумаешь стрелять - сдвинь этот рычажок вниз. И жми на курок. Ясно?
   - Ясно. А куда стрелять?
   - Во врагов. И в себя. Если дело  не  выгорит.  Лучше  так,  чем  так,  -
показал Сан Саныч на свои  сочащиеся  кровью  раны.  -  Конечно,  если  духу
хватит.
   -  Хватит!  -  твердо  сказала  Марина  и  почему-то  посмотрела  не   на
Полковника, а на свою дочь.
   Выбирались из здания крадучись, прижимаясь спинами и боками к  коридорным
и лестничным стенам. Перед выходом на улицу Борис три раза прокричал  дурным
голосом мартовского кота, предупреждая о своем  выходе.  Чтобы  случайно  на
свою же автоматную очередь не напороться. Открытое  пространство  перебегали
попарно - слабый пол под прикрытием сильного, низко пригибаясь к земле.
   - Все целы? - только и спросил Михась, увидев Сан Саныча и заложниц.
   - Все.
   - Как дальше действовать будем?
   - Как бог на  душу  положит.  Придумывать  хитроумные  комбинации  у  нас
времени нет.
   Выстрелы от ворот  становились  все  более  редкими.  Они  уже  почти  не
различались в беспрерывной стрекотне "Калашниковых".
   - Похоже, совсем дрянь дело  у  мужиков.  Каждый  патрон  экономят.  Надо
спешить.
   - Надо. Но медленно! Наша смерть их не спасет. Равно как и наоборот.
   -  Тогда  так:  рассредоточимся  по  сторонам  и  одновременно,  по  моей
команде...
   Разом рассыпались. Борис взял на себя правый фланг, Михась -  левый,  Сан
Саныч -  центр.  Заложниц  оставили  в  ближних  тылах  -  сразу  за  спиной
Полковника. Под его личную ответственность.
   - Когда начнут стрелять - не высовываться. Лежать. Что бы  ни  случилось.
Лежать! Носом в землю. Пока я не отменю ранее данный приказ. Ясно?
   - Кажется, да.
   - Кажется? Ну-ка повтори приказание.
   - В общем, лежать.
   - Да не в общем лежать, а мордой в грунт лежать! По самые уши! А лучше по
затылок! В общем лежать - это совсем в  другом  месте  лежать.  И  совсем  в
другой позе. Теперь ясно?
   Марина сосредоточенно кивнула.
   - Ну, тогда выдвигаемся на исходные. Ползком. Я сказал, ползком, а не  на
четвереньках. И перестань задом вертеть, если  не  хочешь,  чтобы  его  тебе
отстрелили. Не на дискотеке!
   Ползли  по  газонам  под  прикрытием  живых  изгородей  кустов.  Впереди,
выдвигая вперед себя автомат, Сан Саныч, чуть поотстав, женщина  и  девочка.
Ползли тихо, сосредоточенно, целеустремленно, не  пытаясь  огибать  грязь  и
лужи. Как надо ползли. В том числе и девочка.
   - Стоп! - поднял правую руку вверх Сан Саныч.
   Но следовавшие за ним подопечные его жеста не поняли и ползли до тех пор,
пока не уперлись полковнику лбами в подошвы.
   - Остаетесь здесь, - показал Сан Саныч.
   Марина энергично затрясла головой.
   - Здесь! - ткнул пальцем в землю Сан Саныч и кулаком  под  нос  бунтующей
женщины.
   Угораздило же пойти с бабой в разведку! В кошмаре такого  привидеться  не
могло! А тут наяву...
   - Ляжешь  за  теми  камнями.  Дочь  -  под  себя.  Поднимешься  -  голову
собственными руками свинчу, -  жестами  объяснил  боевую  задачу  Полковник.
Очень наглядно объяснил. Доходчивей, чем словами.
   Марина обреченно кивнула и откатилась к камням.
   - Сверху! - напомнил Сан Саныч. Марина послушно легла на дочь.
   - Вот так.
   Сан Саныч удовлетворенно кивнул. Надо было  спешить.  Ветераны  наверняка
уже давно заняли плацдарм дл