на
вершину дерева, в пору было его подпиливать и валить на землю.
   - Ну? - мотнул головой Сан Саныч.
   - А черт его знает, - пожал плечами Михась.
   - Может, попробовать его убедить? - показал свой пудовый кулак Анатолий.
   - Не поможет, - безнадежно махнул Сан Саныч. - Рожденный ползать взлететь
не сможет. Даже с помощью мер физического убеждения.
   Старики  сели  на  землю  возле  дерева.  Нет,  все-таки  они   не   были
разведчиками. Они только изображали их. В меру сил.
   - Может, пирамиду? - показал пальцами Борис.
   - Да ты что! Мы простую лесенку изобразить не смогли!
   - А если с помощью шеста?
   - Где его взять, шест? И как его поднять? С нашими-то силенками.
   Выход нашел Семен. Он расстегнул, снял с пояса ремень и  завязал  на  его
конце петлю.
   - То есть если он не захочет одолеть это деревце, то мы его... -  показал
на петлю и на шею Михася Борис. - Как не выполнившего боевой приказ?
   Михась красноречиво постучал костяшками пальцев по лбу.
   Семен подвязал к петле веревку и протянул ее Михасю.
   Борис оживленно закивал. Мол, конечно, должен избавить от  греха  друзей,
должен сам, не вынеся позора переедания  и  связанного  с  тем  избыточного,
мешающего оседлать березу, веса.
   Михась перешагнул через петлю, поднял ее по ногам до туловища, затянул на
бедрах. К другому концу веревки Семен подвязал небольшой  камень  и  швырнул
его в листву. Камень с шумом, который  всем  показался  оглушительным,  упал
обратно на землю. Семен прицелился еще раз,  но  его  схватил  за  руку  Сан
Саныч.
   - Тише! - прижал он палец к губам, потом снял плащ-палатку и растянул  ее
между руками. Остальные сделали то же самое. Теперь камень не мог упасть  на
землю, не мог шумом падения демаскировать разведчиков.
   - Бросай! - показал Сан Саныч большим пальцем вверх.
   Семен бросил  один  раз,  второй,  третий.  Каждый  раз  камень  падал  в
растянутую ткань. Практически без звука. На четвертый он  перекинулся  через
ветку. Семен ослабил веревку, и камень пополз вниз.
   - Готов? - поднял подбородок Сан Саныч.
   - Готов! - кивнул Михась, закусывая между  зубов  свернутую  в  несколько
слоев ткань плащ-палатки. Он не исключал  возможность  падения  с  высоты  в
несколько метров. Он готовился упасть. Он готовился упасть молча.
   - Вира?
   - Давайте.
   Ветераны дружно навалились на веревку. Вряд  ли  они  смогли  бы  поднять
своего товарища вдвоем или втроем, но вчетвером,  с  его  отчаянной  помощью
кое-как справились.
   Михась дотянулся до ветки, потом до другой  и  словно  по  лесенке  полез
выше. Прежде чем окончательно исчезнуть в темноте, он показал большой палец.
   - У меня все нормально. Работайте дальше. Следующего,  с  противоположной
стороны забора, на березу взгромождали Бориса. На этот раз  операция  прошла
без сложностей. То ли опыт появился, то ли веток было гуще, то ли Борис  был
ловчее.
   Семен и Сан Саныч наблюдение вели с земли.
   Тяжелее всего пришлось Полковнику. Его засада должна  была  располагаться
как  можно  ближе  к  воротам.  Желательно  в  пределах  слышимости   тихого
разговора. А это всего лишь в нескольких метрах.
   Подходящее место было только одно - небольшая, заполненная жидкой  грязью
и сухими ветками канава, с заросшими кустарником берегами. Сан Саныч углубил
в одном месте дно канавы, перемешал грязь с более  сухой  землей,  подождал,
пока влага впитается, подсыпал еще земли, застелил ее сверху  сырыми,  чтобы
они  не  ломались  под  весом  тела,  ветками,  потом   листвой.   Расстелил
плащ-палатку, накидал по всей поверхности  ветки,  листья  и  прочий  лесной
мусор, аккуратно заполз под нее сбоку. Наблюдение он  вел  через  прорезь  в
ткани и через наваленные сверху в несколько слоев ветки. Заметить его,  если
не искать специально, было невозможно.
   Не менее надежно устроились и его боевые соратники. Что вы хотите - опыт!
Когда чуть не полвойны проводишь в засадах  и  скрытых  от  глаз  противника
логовищах и гнездах, поневоле овладеешь этой наукой в совершенстве.
   Засевшие на березах облюбовали места разветвления толстых веток,  которые
по  возможности  закрывали  бы  их  со  всех  четырех   сторон.   Недостаток
естественной  листвы  они  компенсировали   искусственной.   Для   этого   в
направлении, куда следовало вести наблюдение, и сверху, откуда замечать  их,
кроме птиц, было некому, они срезали ветки с  густой  листвой,  заострили  с
одной стороны и воткнули в  отверстия,  просверленные  в  стволе  и  толстых
суках, со сторон, где крона была наименее густа. То есть они сделали  то  же
самое, что делает любящий своих малолетних отпрысков отец,  превращая  перед
Новым годом две чахлые елки в одну - пышную. Но сделали не для  того,  чтобы
обвесить елочными шарами  и  гирляндами,  а  для  того,  чтобы  укрыться  от
случайных посторонних взглядов.
   Наверное, они даже перестарались. Как правило, люди,  гуляющие  по  лесу,
голову вверх не задирают и  верхушки  деревьев  не  рассматривают.  Хотя  бы
потому, что неудобно - шея затекает. Они все больше по сторонам  глядят  или
под  ноги,  если  грибники  или  сборщики  стеклопосуды,   брошенной   после
очередного уикенда влюбленными в природу горожанами. Кому  придет  в  голову
искать грибы и бутылки под небесами?
   Кстати, правило это общее, для всех времен и категорий  населения,  кроме
орнитологов,  разумеется.  Солдаты  противника  в  ту  войну  тоже   нечасто
поднимали глаза от земли. Не  до  того  им  было.  Тут  бы  каску  на  башке
удержать, из строя не выпасть да на мину не наступить. До верхушек деревьев,
до  неба  ли  им?  Солдат  -  существо  сугубо  земное,  если   не   сказать
приземленное. Земля-матушка ему дает кров, защиту и  надежду  на  жизнь.  Не
заметил  вовремя  овражек,  воронку  или,  на  худой  конец,   ямку   из-под
вывороченной  сосны,  не  сориентировался  -  значит,   остался   во   время
неожиданного минометного обстрела на виду, как голый на площади. Даже  хуже,
чем голый, потому что над тобой не смеются, тебя - убивают. Очень быстро  по
этой простой причине  привыкает  солдат  глаз  от  земли  не  отрывать.  Без
надобности  ему  небеса,  кроме  разве  случаев  авиационных  налетов.   Чем
разведчики да диверсанты еще с дохристианских, еще с античных  времен  и  до
дня сегодняшнего пользуются.  Хоть  даже  те,  не  к  ночи  будут  помянуты,
положившие   не   одну   тысячу   наших   бойцов   и   командиров,   финские
снайперы-кукушки.
   И товарищи Сан Саныча, и сам он тоже не  однажды  сиживали  чуть  не  над
самыми головами марширующих немецких колонн. И день сидели, и два,  и  никто
их не замечал. А однажды  почти  неделю,  когда  свернувшая  с  шоссе  часть
разбила лагерь не где-то, а именно под  той  сосной,  где  восседал  рядовой
тогда еще разведчик Дронов. Так и пришлось ему на дереве  жить,  как  птичке
Божьей - и есть, и спать, и естественные нужды справлять  в  пустой  вещевой
мешок да собственный снятый с ноги сапог.
   И теперь пришлось. И в еще более дискомфортных условиях. Потому что тогда
года были за него, а теперь - против. Теперь каждая  мышца  болела  и  ныла,
протестуя против  творимого  над  ней  насилия.  Покоя  им  хотелось,  а  не
многочасовых лежек в сырой канаве.
   Об остальных, до следующей ночи, часах даже говорить  неохота.  Проезжали
машины. Проходили люди. Затекала шея. Сводило судорогой ноги. Ползали по шее
вездесущие  мураши.  Самопроизвольно,  из-за  бессонно   проведенной   ночи,
закрывались глаза.
   Один раз пришлось, а куда деваться, сходить под себя. Точнее,  в  заранее
засунутые в штаны детские памперсы.  Слава  богу,  что  такие  можно  теперь
купить в любой аптеке, прикрываясь заботой о  малолетних  внуках.  Во  время
войны о подобной роскоши никто  и  мечтать  не  мог.  Обходились  подручными
средствами: фляжками, пустыми консервными банками или заранее  вырытыми  под
собой узкими вертикальными ямами.
   Лучше и одновременно хуже  приходилось  высотным  наблюдателям.  Лучше  -
потому что суше. Хуже -  потому  что  приходилось  сидеть  как  попугаям  на
жердочке, не имея возможности поменять положение тела. Такое испытание  даже
в молодости сравнимо с пыткой, а в старости - мука адова! Старому заду  даже
стул без мягкой обивки  представляется  острым  шилом  -  не  умостишься,  а
умостишься, больше минуты не просидишь, а тут всего-навсего  две-три  ветки.
И, главное, стоит чуть неудачно повернуться, чуть задремать - и вот  ты  уже
паришь в свободном полете. Недолго паришь и  недалеко  -  метров  десять.  А
потом лежишь - со сломанным позвоночником.
   Ладно бы только неудобства, их перетерпеть можно, но ведь еще и  работать
надо. Трудиться не покладая рук и не смежая век. Замечать, кто откуда вышел,
куда ушел, сколько находился в отлучке, откуда появился, как  выглядит,  как
ходит, во  что  одет...  И  все  чуть  не  по  секундам.  Прибыл  -  убыл  -
отсутствовал. Глаза горькой слезой заплачут. Руки устанут бинокль держать.
   А еще нужно слушать, что вокруг происходит - не  треснула  ли  ветка  под
чужой ногой, не закричали ли потревоженные птицы, не слышно ли шума  моторов
приближающейся   колонны...    шин,    самолета-разведчика    или    далекой
артиллерийской канонады. Хотя нет, вру, это уже сугубо фронтовые требования.
Но уши их все равно вылавливают из окружающей какофонии звуков. Привыкли уши
- очень давно и навсегда. Не обошлось  и  без  происшествий.  Завернула-таки
одна машина под березку, на которой восседал Михась. Завернула и встала  как
вкопанная. Вылезла из нее  милая  молодая  парочка,  потянулась,  размялась,
осмотрелась по сторонам и влезла обратно. Что б им  пусто  было!  Нашли  где
любовью заниматься.
   Пришлось вступать в дело Анатолию. Не оставлять же машину  вблизи  НП!  А
вдруг ухажер надумает веток с дерева нарвать или на  коре,  повыше,  надпись
вырезать - "Люблю Люсю". Начнет  резать,  голову  задерет  и  увидит  чью-то
нависшую над ним задницу. А чью? А зачем? Опасные вопросы.
   В боевых условиях жить бы этому забредшему  куда  не  следует  франту  не
больше пяти минут. В мирное - приходится использовать более  щадящие  методы
избавления от опасного свидетеля.
   Михась сверху прекрасно видел всю картинку происходящего. Видел, как Толя
зашел за кусты, засунул в рот два пальца и, пошевелив ими,  вызвал  обильное
очищение желудка. На собственный плащ.  Потом,  покачиваясь  и  хватаясь  за
кусты, он пошел к машине, пиная по дороге лесной мусор  и  что-то  громко  и
недовольно выкрикивая. Он увидел машину, набычился и заорал:
   - А вот и хорошо, что такси! Мне как раз нужно такси! Тормози, шеф. Мне в
город надо! - и стал лапать дверцу.
   Водитель и его дама забеспокоились, заторопились, застегивая одежду.
   - Тю, так ты еще и с бабой! - буйствовал Толя, расплющивая лицо по стеклу
окон. - Ты еще и баб дерешь! Ну, молодец, мужик! Слышь, мужик. И баба  твоя.
Свезите меня домой. Что-то я раскис совсем.
   Водитель приоткрыл дверцу.
   - Чего шумишь? Чего тебе надо?
   - Домой, - удивленно сказал Толя. - Я же  тебе  уже  говорил!  Мне  домой
надо. В постельку.
   Водитель быстро оценил  внешний  облик  Анатолия,  его  несфокусированные
глаза, его дурно выглядевший и дурно пахнущий плащ, которым тот, допусти его
в салон, будет ерзать по богатой обшивке сидений.
   - Шел бы ты, дедушка, своей дорогой.
   - А мне идти не надо, мне ехать надо, - попытался объяснить  Анатолий.  И
потянул ручку дверцы на себя.
   - Ты что, человеческого языка не  понимаешь?  -  перешел  на  тон  угрозы
водитель.
   - Понимаю! - примирительно сказал Толя. -  Все  понимаю.  Сколько?  -  и,
отворачивая  пальцами  воротник  заляпанного  плаща,  полез   за   портмоне,
одновременно пропихивая внутрь салона ногу.
   - Уйди, дед! - начал свирепеть водитель.
   - Сережа. Сережа! Успокойся! - закричала его спутница. -  Поехали  отсюда
скорее.
   Ну, умная же женщина.  По  крайней  мере,  много  умнее  своего  тугодума
кавалера.
   - Без меня? - страшно обиделся Анатолий. - Без  меня  не  дам!  Без  меня
нельзя. Я такси... Я первым... заказывал.
   Водитель захлопнул дверцу.
   - Слышь-ка. Плачу за два  конца.  И  за  бензин.  И  за  бабу.  Слышь-ка,
вернись! - продолжал  гримасничать  вслед  удаляющейся  машине  Толя.  Потом
затих, быстро протрезвел и пошел оттирать плащ к ближайшей луже.
   Тоже служба не сахар, хоть и не приходится на дереве висеть. Хорошо  еще,
водитель миролюбивый попался. Другой мог бы и зашибить.
   И снова: мужчина, лет тридцати пяти - сорока,  с  залысинами  на  висках,
прямым носом, в пиджаке коричневого цвета вышел в... из... прошел  пятьдесят
метров на северо-северо-восток до... находился там до... вышел в... И так до
бесконечности.
   Вечером, в  темноте,  усталые  разведчики  собрались  вместе.  "Верховых"
пришлось снимать общими усилиями. Они так засиделись на  своих  ветках,  так
затекли, что сами стали похожи  на  деревяшки.  В  пору  обрубать  вместе  с
суками.
   - Что б мы еще когда!.. Что б мы еще хоть  раз!..  -  недовольно  ворчали
они, сползая по стволам. -  Да  лучше  помереть,  чем  так  мучиться.  Лучше
сдохнуть на диване, чем жить на дереве...
   - А раньше-то как? Раньше? -  подначивал  их  Сан  Саныч.  -  Или  раньше
деревья были ниже?
   - Раньше не знаем. Раньше у нас камней в почках не  было.  И  старческого
слабоумия, - отвечали ветераны.
   В машине все с жадностью набросились  на  еду  и  питье.  Вот  ведь  тоже
парадокс - раньше были худы, что колы в плетне, а могли сутками  без  еды  и
отдыха шагать. Теперь чуть не в два обхвата - а кушать подай!
   - Успехи-то хоть есть? - пытался выяснить Толя. - Хоть какие-нибудь?
   - Успехи есть. Просто удивительные успехи. Мы живы и  не  рассыпались  по
дряхлости.
   Экспресс-итоги  подводили  в  гараже,  не  вылезая  из   салона   машины,
подсвечивая переносной лампой.
   - Северный, северо-восточный, восточный сектор. Борис.
   - Забор ровный, без видимых разрушений, без сигнализации. Охранный пост в
тридцати метрах от ворот. На крыше  ближнего  корпуса  с  западной  стороны.
Часовой сидит или лежит на чердаке, высунувшись в слуховое  окно.  Обзор  не
больше ста двадцати градусов. В дождь - меньше.
   - Почему в дождь меньше?
   - Потому что башку мочить не хочет.
   - Ясно.
   - Забирается наверх по приставной лестнице. Смена часовых  -  раз  в  три
часа. Службу несут - так  себе.  Кто  газетки  читает,  кто  галок  считает.
Расслабуха.
   - Сколько всего человек?
   - Четыре. Или, может быть, пять.
   - Раньше ты был точнее.
   - Раньше много чего было. Да сплыло.
   - Вооружение?
   - Подмышки оттопыривались. У каждого.
   Это точно. Больше сказать ничего не могу.
   Может, есть что посущественней, может, нет.
   В любом случае, навряд ли  они  будут  таскать  пушки  открыто.  Все-таки
бывший пионерский лагерь. Вдруг  бабушки-дедушки  бывших  пионеров  понаедут
искать утерянные ими год назад домашние вещички. А тут вооруженные дяди...
   - Дополнения?
   - Видел две машины.  Микроавтобус  типа  "РАФ"  и  "Жигули".  Приезд-уезд
отметил. Номера и внешность водителей зафиксировал.
   - Северо-запад, запад, юго-запад.
   - О заборе то же самое. Часовой - на крыше двухэтажного  корпуса.  Должен
ходить, но сидит за вентиляционной трубой, с севера или с юга. В зависимости
от направления ветра. Ночью вообще не сидит. Судя по всему, пост  временный,
используется в случае дополнительной тревоги. Часовой спускается по  внешней
лестнице, приходит и уходит из соседнего барака. Возможно, там караулка.
   - Подтверждаю. Днем видел дымок над  трубой.  Вполне  вероятно,  там  они
варят еду. Видел входящих-выходящих людей. Дверь всегда закрывают - экономят
тепло. Значит, скорее всего там и отдыхают.
   - Еще?
   - Дежурят три человека. Есть подробные описания. Смена  через  три  часа.
Пистолеты в заплечных кобурах  и,  возможно,  карманах.  Дисциплина  слабая.
Службу не несут. Обычные бандюги. Из низшего звена.
   - Сигнализация? Засады? Ловушки?
   - Какие засады? Они совершенно уверены в своих силах. Они даже подходы не
охраняют. Ограничиваются периметром лагеря. Вся сигнализация - вопль "Шухер,
пацаны!". Мне кажется, мы переоцениваем противника.
   - Лучше переоценивать, чем в последний момент сесть в лужу. Кровавую.
   - Но и перестраховываться, как гимназистка-девственница...
   - Ладно. Поехали дальше. Юг, юго-восток, восток...
   В завершение, как и полагается, всю полученную информацию  суммировали  и
нанесли на карту.
   Первый корпус, крыльцо, окна, пристройка-Второй корпус, крыльцо, запасная
дверь, окна... ' Третий корпус...
   Гараж...
   Пищеблок...
   Административное здание...
   Караулка...
   Сто десять шагов,  азимут  30  градусов  -  наблюдательный  пост.  Четыре
человека. Через три часа. Пистолеты. Бинокль. Приставная лестница...
   Недавно еще мало что говорящая схема  пионерлагеря  запестрела  десятками
крестиков, пунктирными  линиями  пересекающихся  и  расходящихся  маршрутов,
цифрами расстояний, минут и часов.
   Дело было сделано.
   На одну треть.
   Осталось придумать  план  кампании  и  довести  ее  до  победного  конца.
Желательно с минимальным количеством потерь в живой силе.

Глава 15

   - Ну что, как будем наступать?
   - С  севера.  Нахрапом.  Перемахиваем  через  забор.  Забираем  плацдарм.
Закрепляемся. А потом решительным штурмом...
   - При поддержке бронетехники, артиллерии  и  авиации...  Брось  армейские
штучки, Семен. Не те годы, чтобы с "ура" в атаку бегать. Они перешлепают нас
по одному, как куропаток. В пропорции один к трем,  как  при  наступательном
бое на закрепившегося противника. И потом, как ты собираешься  "перемахнуть"
через забор? На метле? Или с  помощью  батальона  приданных  автокранов?  Не
смеши! Нет, силовые методы не пройдут. Их больше, они  моложе,  и,  наконец,
это их территория.
   - Может, попытаться выманить  их  в  чистое  поле?  Например,  предложить
размен - дискета против заложников, где-нибудь в укромном месте?
   - Нет, это тоже утопия. У них больше возможностей отследить эту местность
и нас. Вряд ли мы достигнем эффекта неожиданности. У нас даже  машина  и  то
одна. Да и через проходные дворы бегать, скрываясь  от  слежки,  нам  не  по
возрасту. Как только дойдет до дела - они перекроют все щели.
   - Он прав. Здесь нас хотя бы не  ждут.  И  пока  еще  за  противников  не
держат. Если мы этим не воспользуемся в ближайшее время - наш поезд уйдет.
   - Согласен. Продолжать тянуть время, не говоря  ни  да  ни  нет,  значит,
рисковать жизнями  заложников.  Не  получив  желаемое,  они  усилят  на  них
давление. Боюсь, тогда внучка Семена уже не будет говорить по телефону,  что
с ней обращаются хорошо.
   - Значит, надо наступать. Сейчас! Немедленно! - вскипел Семен. -  Сколько
мы будем топтаться возле забора, за которым находятся мои...
   Он замолчал, резко отвернувшись в сторону. Наверное, с  минуту  никто  не
проронил ни слова.
   - В общем, следует признать, что на все про все у нас остались дни,  если
не часы, - подвел итог Сан Саныч. - Тем  более  что  скоро  они  хватятся  и
начнут искать мой источник. Что приведет к повышению  бдительности  по  всей
преступной  цепочке,  к   усилению   охранных   мероприятий,   возможно,   к
передислокации заложников. Предлагаю проводить операцию сегодня ночью.
   - Да ты что, мы с ног валимся!
   - Сегодня ночью. Завтра может  быть  поздно.  Завтра  они  тем  или  иным
способом проверят мою квартиру и поймут, что их водят за  нос.  Тогда  я  не
смогу отойти от собственного порога даже шага, не рискуя притащить за  собой
свору шпиков. Нас спасает только возраст, только наша  кажущаяся  дряхлость.
Действовать  надо,  пока  они  считают,  что  мы  ни  на  что  не  способны.
Внезапность - наш единственный шанс на успех. В равном бою мы слабее по всем
статьям. Сегодня ночью!
   - Твои предложения?
   - Многоходовые комбинации мы придумать, расписат