Андрей Ильин.
    Законник 1-2

    Законник
    ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ


    Андрей Ильин.
    Законник.


Сан Саныч лежал на кровати. И на спине. В последнее время это было его
любимое положение в пространстве: навзничь, вытянувшись во весь рост,
закрыв глаза и сложив руки на груди. То есть примерно так, как при
последнем наземном перемещении по недолгому маршруту квартира - кладбище.

"Я что, репетирую, что ли? Чтобы на премьере убедительней выглядеть? -
иногда думал он, просыпаясь и видя себя в висящем на стене зеркале. - Или
привыкаю к гиподинамии?"

Сан Саныч переворачивался на бок, засыпал и, проснувшись, глядел в зеркало.
Поза была та же. Умиротворенная, в полный рост. Для полноты картины не
хватало только скорбящих сослуживцев у изголовья, табуреток, запаха
сосновых досок, духовой музыки, водки и разбросанных по полу дешевых
цветов.

Ветеран-диверсант чертыхался и вставал. Разом. Как по тревоге.

Негоже вот так вот, без всякого сопротивления, на условиях, предлагаемых
противником. Неудобно как-то. Бывшему боевому разведчику, офицеру и
орденоносцу.

Сан Саныч открывал форточку, брал гири и проделывал обязательных своих
пятьсот утренних упражнений. Если бы тот, пятидесятилетней давности Сашок
увидел эти его физкультурные упражнения, он бы лопнул со смеху. Или напился
до зеленых чертей, кабы узнал в этом разваливающемся на составные части
старике, с десятикилограммовыми гирями в руках, себя.

Завершалась зарядка отжиманием от пола. Громко считая, Сан Саныч отжимал
поясничную область от паласа.

Раз.

Два.

Три-и.

Че-ты-ты-ты-ре-еее!

Пя-а-а-а-а...

Сила земного притяжения явно превосходила тягу распрямляемых мышц. Или она,
эта прижимающая к земле сила, выросла на пару g за последние пятьдесят лет?
Или Ньютон неправильно ее вычислил?

...ать!

Аут!

Земной магнетизм опять выиграл по очкам.

Теперь водные процедуры и бег трусцой отсюда - до ближайшего аптечного
киоска за таблетками, защищающими организм от последствий физкультуры.

О-ох!

Из почтового ящика Сан Саныч вытащил почту - кипу бесплатных, совершенно
бесполезных пенсионеру газет и несколько приглашений. В собес. В жэк. На
торжественное, по какому-то там случаю, собрание ветеранов, которое должно
было состояться в районной администрации. После собрания ветеранам
обещались щедрые подарки. Подарки Сан Санычу были не нужны, а вот увидеть
старых знакомых он был не прочь.

"Пожалуй, схожу", - решил он. Это тоже в каком-то смысле физкультура.
Взамен отжиманий.

Когда оно там назначено?..

Сборище ветеранов представляло печальное зрелище. Как последнее построение
сданных в металлолом боевых кораблей. Ветераны блестели орденами, вставными
зубами и не поддающимися обмерению лысинами. Они бодрились. Молодцевато
стучали каблуками теплых тапочек об пол, колотили друг друга по плечам и
спинам, грозились тряхнуть стариной и даже пытались тряхнуть стариной,
после чего выстраивали длинные очереди в туалеты на всех шести этажах
административного здания и в специально открытые по такому случаю кабинеты
медицинской помощи.

В общем, все как обычно на мероприятиях, где собирают более чем два десятка
людей преклонного возраста одновременно.

В торжественной части выступал вначале самый главный, штатный, т.е.
получающий твердый оклад, ежеквартальные премиальные и управленческие
льготы, ветеран района - мужик лет сорока с красной, как краснодарский
помидор, рожей, за ним дышащие на ладан "представители с мест", за ними
черт знает, но тоже любящий ветеранов, кто и самым последним - Глава
администрации.

Глава говорил о вкладе старшего поколения в дело борьбы с разнообразными
врагами и с не менее разнообразными историческими, государственными и
прочими ошибками, о их незаслуженном забвении, о их проблемах, которые
необходимо решить не позднее завтрашнего утра, и о своей и всего аппарата
районной администрации горячей любви к старшему поколению.

Главе администрации бурно аплодировали сидящие в задних рядах работники
отделов администрации.

"Где я его видел? - думал про себя Сан Саныч, наблюдая на трибуне
импозантного во всех отношениях Главу. - Ну ведь видел, точно! И точно не
на трибуне. А где?"

У Сан Саныча была абсолютная память на лица. Без нее он не мог бы служить в
разведке, а тем более в розыске. Сыскарь, который тут же забывает
покинувшего его кабинет посетителя, равен хирургу, который оставляет в
каждой вскрытой им брюшной полости по одному предмету бытового обихода.
Такого сыскаря из того кабинета надо гнать в три шеи...

Кабинета...

Точно, кабинета!

Сан Саныч чуть не свалился со стула. Наверное бы; и свалился, если бы его с
двух сторон не поджимали сидящие рядом ветераны.

Он знал Главу администрации. Лично. Очень близко. И задолго до настоящего
собрания. Этот нынешний Глава администрации сидел пред ним, не далее чем
двадцать лет назад, по другую сторону казенного стола. Стоящего в кабинете
следователя по особо важным делам. Тогда нынешний Глава был
подследственным, как его, дай бог памяти... ну точно - Мокроусовым, сильно
подозреваемым в очень мокром преступлении. (Наверное, потому и запомнилась
фамилия, что была вполне созвучна статье обвинения.)

Мокроусовым. А не Петровым, как его представил председатель собрания.
Конечно, раздобревшим, постаревшим, но Мокроусовым! Вне всяких сомнений!

Теперь Сан Саныч слушал докладчика с гораздо большим вниманием. Теперь он
был ему интересен.

Характерный акцент на букву Т. Верно, был такой. Именно на Т, с растяжкой и
какой-то особой твердостью в начале произношения И вот этот жест -
подергивание левого уголка губ вверх. И отбрасывание челки со лба

Ну он же! Он самый! Двойное убийство с отягчающими обстоятельствами. В
Звенигороде. Точно - в Звенигороде. Вооруженное сопротивление при захвате,
ранение милиционера. Как же он от вышака ушел? Ему же исключительная мера
шла. По совокупности...

- Считаю необходимым рассмотреть вопрос об освобождении ветеранов от уплаты
коммунальных услуг или хотя бы ослаблении данного финансового бремени... -
говорил нынешний Глава с высокой трибуны.

- Не лепи горбатого, начальник! Не было мокрого! Не было!! - истерично
кричал нынешний Глава, не бывший тогда Главой, но уже бывший среди своих
сообщников Главарем.

Интересно, как его занесло в такие верхи?

- Особую благодарность хочется выразить нашим отставникам-милиционерам и
работникам безопасности за их многосложную, самоотверженную, в полном
смысле боевую в мирное время службу...

Ты смотри, как меняет мировоззрение людей время. И даже отношение к
"ментовским ищейкам". Раньше докладчик оценивал их работу несколько иначе.
И в других выражениях. Не столь изысканных.

Кстати, у Мокроусова, если это Мокроусов, слева на шее было большое родимое
пятно. С полтинник шестьдесят первого года.

- Можно вопрос к председателю? - громко спросил Сан Саныч.

Докладчик осекся и недоуменно повернулся к онемевшему от растерянности пред
столь вопиющим административным нарушением регламента председателю
собрания.

На шее, под ухом, чуть выше воротника добротного валютного костюма, у Главы
районной администрации располагалось большое родимое пятно. Круглое. Как
полтинник шестьдесят первого года.

- Говорите, - разрешил председатель.

- На сколько рассчитана торжественная часть? - спросил Сан Саныч.

- Еще минут на десять-пятнадцать. А потом раздача подарков.

- Спасибо, - поблагодарил Сан Саныч.

И сел. Получив исчерпывающий ответ на интересующий его вопрос.

На трибуне стоял Мокроусов. Убийца и рецидивист. Теперь уже абсолютно
точно. Теперь уже без вариантов!

А ведь не должен стоять. Никак не должен! Должен лежать где-нибудь на
безымянном тюремном кладбище под безликим инвентарным номером. Как
приговоренный к высшей мере наказания. И как этой мере подвергнутый.

Но даже если помилованный, то все равно не стоять на трибуне, а сидеть.
Пожизненно.

Но даже если не сидеть, например, будучи сактированным по здоровью, то все
равно не стоять там, где он нынче стоит, а в лучшем случае лежать на
казенной коечке где-нибудь в провинциальной богадельне.

Или я ничего не понимаю!

Сан Саныч действительно ничего не понимал. Как так может быть, чтобы он,
заслуженный работник правоохранительных органов, находился рядовым зрителем
в зале, а преступник, рецидивист и убийца, которого он когда-то ловил,
делал ему доклад с высокой трибуны? По поводу его праведно прожитой жизни.
Ерунда какая-то. Если не сказать крепче!

Так, и что теперь делать?

- А теперь, уважаемые ветераны, мы просим вас проследовать в вестибюль и
получить полагающиеся вам продуктовые подарки. Согласно утвержденному
администрацией района списку, - ответил на не прозвучавший вопрос
председатель собрания.

Заиграла бравурная маршевая музыка, и ветераны поплелись в вестибюль. За
положенными им, согласно списку, продуктовыми пайками, начисленными за
многолетнюю беспорочную службу. За прожитую жизнь. Из расчета по сто
калорий пищевой массы на каждый год трудового стажа. Единовременно.

- Поздравляем вас, - сказала пышущая здоровьем буфетчица, вручая Сан Санычу
подарочный пакет.

- С чем поздравляете? - переспросил ветеран.

- Как с чем? - удивилась буфетчица. - Ну с этим... С тем, о чем было
собрание.

- Собрание было по поводу положения ветеранов.

- Тогда с положением ветеранов, - сказала совсем растерявшаяся буфетчица.

- Спасибо, - поблагодарил Сан Саныч. - От лица находящихся в положении
ветеранов.

- Не задерживайте отоваривание, - вежливо попросили распорядители,
наблюдающие очередь сбоку. - Проходите, если вы уже обслужились. И не
забудьте расписаться в ведомости получения гумпомощи. Здесь. Здесь. Здесь.
И здесь. И укажите домашний адрес...

- И группу крови?

- Что? Нет, группу крови не надо.

- Граждане ветераны, продвигайтесь живей, пожалуйста. Не загромождайте
проходы к пунктам раздачи. Не затрудняйте свое обслуживание...

Сан Саныч вышел на улицу и заглянул в пакет. Там была палка колбасы,
конфеты и сухари к чаю. Зачем беззубым ветеранам сравнимые по твердости с
абразивными кругами сухари? И конфеты? В качестве благотворительного
приложения к сахарному диабету?

Сан Саныч подошел к ближайшей скамейке и поставил на нее пакет. Может, кому
другому сгодится? У кого все зубы на месте.


Дома, перерыв три раза все вещи, Сан Саныч отыскал свою старую записную
книжку и набрал один из выбранных в ней номеров.

- Алђ. Селиванова можно к трубке пригласить?

- Какого Селиванова?

- Ну, наверное, уже подполковника Селиванова.

- Уже полковника Селиванова. Перезвоните по... Сан Саныч перезвонил.

- Сан Саныч, вы! - преувеличенно обрадовался полковник. - Давненько я вас
не слышал.

- Ты не суетись, Сережа. И трубку не мни. Я не по поводу ремонта квартиры
или машины на денек. Я по делу.

- По делу? - облегченно вздохнул Селиванов.

- По делу. По делу. Ты часом не помнишь звенигородское убийство? Ну там еще
одного нашего оперативника подранили. Ну должен ты помнить. Ты тогда уже в
отделе работал. Ну двойное убийство. С отягчающими. О нем даже газеты
писали.

- Нет, не помню, - честно признался полковник, - через меня сейчас столько
двойных, тройных и десятерных убийств проходит! Что о них даже уже газеты
писать перестали.

- Сейчас, конечно, - согласился Сан Саныч. - Сейчас, как на войне.
Плюс-минус рота потерей не считается. И во фронтовых сводках не
упоминается.

- Точно.

- А не можешь ли ты посмотреть, чем там, в смысле суда, все закончилось, -
попросил Сан Саныч.

- А зачем вам это?

- Да для мемуаров. Решил на старости лет графоман -ством заняться. А помню
только вчерашний день.

- Давно пора. А то подрастающее поколение воспитывать не на чем...

- Ну так ты сделаешь?

- Какой разговор! Звоните завтра. Или даже приходите.

- Хорошо. Послезавтра. К вечеру, - взял поправку на бюрократию Сан Саныч. -
"Даже приду".

Послезавтра Сан Саныч сидел в кабинете своего давнего ученика.

- Значит, так, подсудимые не признались, приговор был вынесен на основании
косвенных улик и свидетельских показаний. Двух - к высшей мере. Одного - к
двенадцати годам строгого режима. Еще одного к семи. Апелляция была
отклонена...

- Кого к высшей?

- Орешкина и Прохорова.

- А Мокроусова?

- К двенадцати.

- Он же главным шел!

- На суде свидетели отказались от своих показаний. А прямых улик не было.

- А подельники?

- Подельники его непосредственного участия в деле не подтвердили. Только
общее руководство.

- Взяли на себя? Несмотря на расстрельную статью?

- Выходит, так.

- Очень интересно. А дальше что?

- Мокроусова и Мешаева посадили. Орешкина и Прохорова расстреляли.

- И?

- Что и?

- Что потом сталось с Мокроусовым?

- Откуда я знаю. Вас же интересовали только результаты суда.

- Ну вообще-то да. Но и все дальнейшее тоже. Все-таки почти однополчане. На
одной баррикаде дрались. По разные стороны. Хотелось бы о его судьбе
подробнее узнать.

- Сейчас. Попробую запросить архивы. Только придется немного подождать.

- Я подожду.

- А зачем вам Мокроусов?

- Исключительно по ностальгическим мотивам, - сказал Сан Саныч.

Пока Сан Саныч ожидал, управление жило своей обычной жизнью. В режиме
разворошенного случайным медведем муравейника. Кто-то кого-то вызывал,
куда-то выезжали группы захвата в бронежилетах с короткоствольными
автоматами через плечо, кто-то требовал по телефону подмогу ОМОНа,
усиленного саперным подразделением и снайперами.

"Горячая служба у ребят. Как у чикагской полиции в период "сухого закона",
- вяло размышлял Сан Саныч. - Разве только тяжелых танков на вооружении
нет". В его время так интенсивно оружием не бряцали. В лучшем случае вновь
назначенному на должность оперативнику вручали списанный из армии
"тэтэшник" или револьвер образца двенадцатого года и отправляли волку в
пасть, не забыв напомнить, что по поводу каждого израсходованного патрона
придется писать отдельный рапорт. Вот они и предпочитали не столько оружием
- сколько головой. И навыками, преподанными во фронтовой разведке. И
ничего, справлялись.

Сан Саныча вызвали к полковнику.

- В общем, так. По Мокроусову. Отсидел пять лет в колонии строгого режима
п/я... Взысканий не имел. С производственными планами справлялся. Активно
участвовал в общественной работе...

"Ну это все как раз ясно. Как божий день, - подумал про себя Сан Саныч, - с
планами справлялся на сто два процента, потому что на него ишачили
"мужики". Взысканий не имел по причине того, что все беззакония творил
чужими руками. Активную общественную работу приписало лагерное начальство в
благодарность за поддержание на подведомственной им территории образцового
порядка и на случай возможной амнистии. Типичная характеристика для
отбывающего по тяжелой статье. А вот почему пять лет вместо объявленных
двенадцати? Вот это совершенно непонятно".

- Почему пять лет?

- Комиссован по здоровью. В связи с обнаружением тяжелой, не поддающейся
лечению болезни.

Странно. Вчера, на трибуне, он не производил впечатление больного,
страдающего неизлечимым недугом. Скорее избытком здоровья и
административной энергии.

- Что дальше?

- Все. Через год после освобождения он умер.

- Как умер?

- Так и умер. Согласно приложенному свидетельству о смерти. От той болезни,
по поводу которой был комиссован.

Это было уже совсем интересно. Чтобы покойник, отдавший богу душу несколько
лет назад, выступал с докладом на торжественном заседании в должности Главы
администрации!.. Или это все Сан Санычу пригрезилось? Или он тоже намедни,
сам того не заметив, помер и присутствовал на юбилейном слете почивших душ,
которым еще и сухпай в конце выдали для поддержания несуществующего
здоровья?

- Все? Вы удовлетворены?

- Почти.

- Почему почти?

- Хочу попросить тебя, так сказать в виде исключения, переснять несколько
фотографий из дела. Для мемуаров. Тем более что тех подсудимых уже давно
нет.

- Ладно. Раз нет... Могу я еще чем-нибудь помочь своему старому учителю?

- Конечно. Например, дать машину для перевозки вещей. На новую квартиру...

Полковник насторожился. Машины и квартирный ремонт были его больной темой.
Даже более больной, чем неискорененная в стране преступность. Кабы знать об
этой ветеранской просьбе заранее, он бы мог попытаться куда-нибудь
улизнуть. Например, на захват вооруженной банды рэкетиров. Или в отставку.
А так расслабился, попался на виртуозно проведенном отвлекающем маневре.
Лопухнулся, как сопливый стажер. Ну ветераны, ну что только не придумают,
чтобы дармовым транспортом обеспечиться...

- Когда? - безнадежно спросил полковник.

- Что когда?

- Когда переезжать на новую квартиру будете?

- Когда куплю.

- Что купите?

- Новую квартиру...

С улицы, из первого встретившегося на пути телефона-автомата, Сан Саныч
позвонил в районную администрацию.

- Скажите, пожалуйста, как давно работает наш районный Голова? - спросил
он. - Нам очень понравилось его выступление на последнем собрании
ветеранов. Мы бы хотели выразить ему нашу признательность...

- Три года, - ответил вежливый голос.

- А до того?

- Я точно не знаю. Но, по-моему, тоже в администрации. Другого района.

- А до того?

- Кажется, на производстве. Руководителем.

- Спасибо.

- Вам спасибо. За отзыв о работе администрации... Значит, три года. И до
того года три в другой администрации. А до того несколько лет на
производстве. А до того пять лет в колонии строгого режима. По приговору
суда. За двойное убийство с отягчающими. А до того год за воровство. И два
за хулиганство... Какая интересная и не типичная для управленческого лидера
карьера. Или наоборот - типичная?


Вечером следующего дня Сан Саныч сидел в качестве случайного гостя в
актовом зале районной администрации. На каком-то очередном торжественном
собрании. Или чествовании. Или праздновании. Или поминовении. Не суть
важно. Важно, что в президиуме находился подозреваемый. Он же Глава
районной администрации, он же депутат какой-то там Думы, он же скончавшийся
в результате долгой продолжительной болезни рецидивист Мокроусов.

Сан Саныч сидел в первых рядах, разложив на коленях фотографии и сличая их
с оригиналом. В следственной практике эта операция называлась
идентификацией. Подозреваемый идентифицировался плохо. Мешал его дорогой
галстук, пиджак, окружение и должность. Все они свидетельствовали против
участия подозреваемого в преступлении. "За" - говорили родинка, овал лица,
форма ушей и носа, характерные привычки и интуиция сыщика. Интуиция и
привычки были вторичны. Их в качестве аргумента никто бы не принял. А вот
не подверженные изменениям абрис лица, разрез глаз и родинку... Их
оспаривать было сложнее.

- Разрешите вас поздравить с вашим профессиональным праздником, -
поздравлял докладчик аудиторию.

Аудитория хлопала.

С аудиторией Сан Санычу не повезло. В зале большей частью сидели женщины.
Молодые. Может быть, ткачихи, может быть, воспитатели дошкольных
учреждений. Среди их гладких физиономий и пышных причесок Сан Саныч ощущал
себя сухофруктом, случайно попавшим в корзинку с только что собранными
наливными яблочками.

- Хочу отметить ваш героический труд на ниве...

"И еще брови, - в свою очередь замечал Сан Саныч. - Брови: один в один".

Бурные аплодисменты...

Дома ветеран-разведчик сварил манную кашу и, покрошив туда хлеб и поедая
все это, думал. По поводу Главы своей администрации. С которым он был лично
знаком.

Что ж с ним делать? Выводить на чистую воду и досаживать на оставшиеся от
приговора семь лет? Так он уже не Мокроусов. Он уже Петров. Который не
может отвечать за деяния рецидивиста Мокроусова. И Мокроусов не может
отвечать за Мокроусова, потому что умер. А покойников тащить на пересуд
нельзя. Разве только на один - на Страшный. Но до него еще как до всеобщей,
по всем статьям и срокам амнистии.

Может, доказать, что Петров не Петров, а Мокроусов, который похо